Репрессии и Конституция СССР 1936 года. 2 часть.
«Советская власть,— заявил Сталин,— лишила избирательных прав нетрудовые и эксплуататорские элементы не на веки вечные, а временно, до известного предела... Не пришло ли время пересмотреть этот закон? Я думаю, что пришло время. Говорят, что это опасно, так как могут пролезть в верховные органы страны враждебные Советской власти элементы, коекто из бывших белогвардейцев, кулаков, попов и т. д. Но чего тут особенно бояться? Волков бояться— в лес не ходить. Во-первых, не все бывшие кулаки, белогвардейцы или попы враждебны Советской власти.Во-вторых,если народ кой-где и изберет враждебных людей, то это будет означать, что наша агитационная работа поставлена из рук вон плохо, и мы вполне заслужили такой позор»
Молотов, выступивший на съезде 29 ноября, в целом сказал гораздо больше, нежели мог себе позволить Сталин при сложившихся обстоятельствах. «Кандидатов в советы, — заявил он, — наряду с организациями большевистской партии будут выставлять также многочисленные у нас беспартийные организации».
Сразу же пояснил смысл сказанного, фактически повторив интервью Сталина Рою Говарду: «Эта система... не может не ударить по обюрократившимся, по оторвавшимся от масс. С другой стороны, эта система облегчает выдвижение новых сил,., которые должны придти на смену отсталым или очиновнившимся элементам. При новом порядке выборов не исключается возможность выбора кого-либо из враждебных элементов, если там или тут будет плоха наша агитация. Но и эта опасность в конце концов должна послужить на пользу дела, поскольку она будет подхлестывать нуждающихся в этом организации и заснувших работников».
Так Молотов разъяснил причины возвращения почти миллиону осужденных или раскулаченных крестьян избирательных прав и одновременно обрушился на троцкистов, рассматривая только их, большевиков-ортодоксов, как реальных политических противников.
Сталин остановился на проблеме партократии, осудив зазнайство некоторых ее представителей. Для исправления положения Сталин предложил обязать всех секретарей пройти обязательное обучение или переподготовку на полугодовых курсах, которые скоро будут созданы. Секретари понимали, что после курсов их скорее всего переместят, направят на какую-нибудь иную должность, и не обязательно — прежнюю, пусть даже в иной райком, обком или крайком. И Сталин, догадываясь о том, постарался подсластить горькую пилюлю. «Мы, старики... скоро отойдем, сойдем со сцены. Это закон природы. И мы бы хотели, чтобы у нас было несколько смен».
Подготовка публикации избирательного закона проходила в обстанов ке разраставшейся шпиономании. Чуть ли не ежедневно публиковались газетные статьи, сборники и брошюры под шаблонным названием «ковар ные методы и приемы разведывательных органов и их троцкистско-буха-ринской агентуры». Шпиономания в любую минуту могла, перейти в мас совый психоз с непредсказуемыми, катастрофическими для всех, в том числе и для узкого руководства, для Сталина, последствиями.
Для того, чтобы не утратить власть, попытаться сохранить контроль за развитием событий, направляя их, пока это было еще возможным, в нужное русло, Сталин пошел на решающий шаг, на полную узурпацию власти. Нарушив устав партии, а заодно и положение о полномочиях Совнаркома СССР, пренебрегая только что утвержденной новой конституцией, узкое руководство фактически присвоило себе полномочия политбюро и секретариата.
Массовые репрессии обрушились также на высший и старший начсостав РККА, на тех, кто прошел гражданскую войну, а значит прямо был связан с председателем РВСР Троцким. Подчинялся ему, выполнял его приказы и распоряжения.
Поначалу счет арестованных командиров шел на единицы. С середины мая счет арестованных из числа высшего командного состава пошел уже на сотни. Среди них оказались заместитель начальника Разведуправления Генштаба РККА А. X. Артузов, М. Н. Тухачевский, И. Э. Якир, И. П. Уборевич, председатель Центрального совета ОСОАВИАХИМ'а Р. П. Эйдеман и многие другие.
Если проанализировать, кого же отстранили от должности или арестовали с февраля по май, то станет ясно основное. Грубо, без достаточных юридических оснований, исходя лишь из показаний последственных, Ежов сделал то, на что не решился или почему-либоне захотел пойти Ягода. Завершил на свой лад расследование по делу «Клубок», делу о заговоре против узкого руководства во главе со Сталиным, против проведения ими только намечавшихся на рубеже 1934—1935 годов заключения оборонительного антигерманского пакта, введения новой конституции страны. Гордиев узел — подлинный или мнимый — был рассечен одним ударом. И некогда-либо,а в самый последний момент, за несколько недель до вынесения нового избирательного закона сначала на политбюро, затем на пленум ЦК, а потом уже, в случае успеха, и на сессию ЦИК СССР.
Только после чистки начсостава РККА, устранения, по мнению узкого руководства, самой серьезной угрозы их замыслам, 20 мая политбюро, наконец, отважилось сделать то, что намеревалось предпринять еще год назад. Утвердило решение, гласившее: «I. Созвать пленум ЦК ВКП(б) на 20 июня. Утвердить следующий порядок для пленума ЦК: а/ Новый избирательный закон и подготовка советов к предстоящим выборам..."
Состязательность будущих выборов просматривалась вполне достаточно, чтобы действительно стать законом. Так, статья 80-я отмечала: «Избиратель... оставляет в каждом избирательном бюллетене фамилию того кандидата, за которого он голосует, вычеркивая остальные». То же нашло выражение и в главе VIII — «Определение результатов выборов». «В протоколе голосования участковой избирательной комиссии,— устанавливала статья 93-я,—должно быть указано: ...е/ результаты подсчета голосов по каждому кандидату». Аналогичное требование предъявлялось и к протоколу окружной избирательной комиссии (статья 102-я).Лишь две статьи,104-я и 107-я, прямо констатировали особенность предстоящих выборов: «Кандидат в депутаты Верховного Совета СССР, получивший абсолютное большинство голосов, то есть больше половины всех голосов, поданных по округу и признанных действительными, считается избранным». «Если ни один из кандидатов не получил абсолютного большинства голосов, соответствующая окружная избирательная комиссия объявляет перебаллотировку двух кандидатов, получивших наибольшее число голосов».
Но даже такая, предельно осторожная редакция проекта, вынесенная на обсуждение пленума, вполне могла привести к неожиданной дискуссии с непредсказуемыми последствиями.
Участники пленума открыто не выступили против альтернативности предстоящих выборов. Поступили иначе, использовав тот самый метод устрашения, который до того был направлен только против них. Еще до завершения пленума кандидат в члены политбюро, первый секретарь Западносибирского крайкома Р. И. Эйхе решил вновь истребовать от узкого руководства то право, которое он уже трижды получал осенью 1934 г. во время хлебозаготовок. Право единолично, бесконтрольно, без суда и следствия выносить смертные приговоры. В записке, адресованной политбюро, он в самых мрачных красках описал ситуацию, сложившуюся в крае после раскрытия «контрреволюционной повстанческой организации», созданной «уголовниками и высланными в Западную Сибирь кулаками». Он заявил, что вскрыта лишь верхушка «организации», слишком многие ее члены все еще остаются на свободе и потому проведение выборов на основе нового избирательного закона заведомо означает избрание только «антисоветчиков». Шантажируя таким образом узкое руководство, Эйхе вынудил политбюро утвердить, — 29 июня, в день закрытия пленума, нужное решение: образовать «тройку» в составе начальника УНКВД по Западносибирскому краю Миронова, краевого прокурора Баркова и его лично. Дать им возможность установить число лиц, подлежащих расстрелу и сколько людей необходимо незамедлительно выслать из края.
Трудно установить, каким образом инициатива Эйхе мгновенно стала известна широкому руководству, которое сумело добиться и для себя тех же прав на создание «троек», установление «лимитов» на расстрелы и высылки. 2 июля политбюро утвердило решение, фактически повторявшее записку Эйхе.
Срок, установленный всего в пять дней, по замыслу политбюро должен был предельно сократить возможные требования с мест, свести к минимуму число возможных жертв. К сожалению, узкое руководство и в этом ошиблось.
Шифротелеграммы с составом «троек» и взятыми заведомо «с потолка» цифрами подлежащих репрессиям, пошли в ЦК нескончаемым потоком. Только за месяц они поступили из 50 краев, областей и автономных республик из 63, от семи ЦК нацкомпартий, не имевших областного деления. Общее же число указанных в них тех, кто по твердому убеждению первых секретарей подлежал расстрелу или немедленной высылке, достигло четверти миллиона.
Только тогда стало совершенно очевидным, что практически невозможно добиться выполнения циркуляра, перемещая одни и те же «антисоветские элементы» из одного региона в другой. Именно это обстоятельство и предопределило фактическую замену высылки заключением в исправительно-трудовые лагери, создаваемые в отдаленных местах Севера и Северо-востока,складыванию печально знаменитой системы ГУЛАГ'а. Более того, растянувшееся более чем на месяц определение количества подлежащих расстрелу или высылке, слишком быстро возраставшее их число вынудило НКВД приказом по наркомату установить срок проведения специальной операции в масштабах всей страны. Начать ее 5—15 августа и завершить 5—15 декабря.
Иными словами, приурочить ее окончание ко дню первых выборов в Верховный Совет СССР, сделать такую акцию устрашения той самой «предвыборной кампанией», которая и призвана была обеспечить бюрократии заведомую победу на выборах. А заодно помочь свести счеты со своими местными конкурентами.
Так, например, свели счеты первые секретари ЦК компартий Казахстана — Л. И. Мирзоян с председателем ЦИК республики Кулумбетовым, Белоруссии— В. Ф. Шарангович — с председателем СНК БССР А. Г. Червяковым, Узбекистана А. Икрамов — с председателем СНК УзССР Ф. Ходжаевым. То же происходило повсеместно, и на более высоком, и на более низком уровнях.
В тяжелой атмосфере все возраставшего числа доносов, порожденных лишь отчасти шпиономанией, готовностью «троек» осудить любое, желательно наибольшее число людей, о состязательности на выборах больше не приходилось и думать. Потому-то на октябрьском пленуме ЦК, обсуждавшем вопросы предвыборной кампании, об альтернативности больше никто не вспоминал.