Летом 1987 года, по окончании 2 курса геологического факультета, я со своими друзьями отправился на производственную практику в Туву. Отработав две недели пробоотборщиком на хребте Тумат-Тайга, я устроился копать шурфы. Начало истории можно прочесть вот здесь:
1987 год. Тяжкие деньги проходчика
1987 год. Тяжкие деньги проходчика, часть 2
1987 год. Тяжкие деньги проходчика, часть 3
1987 год. Тяжкие деньги проходчика, часть 4
Самая глубокая линия
Я в своём самом глубоком шурфе глубиной 3 метра 12 сантиметров
Тук! С глухим звуком кайло врезается в плотную глину на дне шурфа. Четырёхгранный кончик носика кайла от постоянных встреч с камнями стал закруглённым, поэтому цепляет плохо, и приходиться бить сильнее, чтобы кайло проникало в землю глубже – иначе оно просто проскользнёт в глине, оставляя в ней вместо отколотого пласта мелкую ямку на дне шурфа. И так раз за разом: ударить, подцепить, выломать, ударить, подцепить, выломать… Затем наступает время лопаты: загрести и выбросить. Причём выбросить землю нужно только на одну сторону шурфа – на вторую сторону выкладывается грунт для геолога: по две лопаты с каждого нового метра. А вот с камнями нужно поосторожнее: откидывать их нужно подальше от шурфа, поскольку они могут и обратно скатиться. Бывали, знаете ли, прецеденты. И так минута за минутой, час за часом, пока от соседнего шурфа не донесётся радостное:
— Студент, пошли чай пить!
А это значит, что наступил обед и Вовка уже вылез из своего шурфа. С трудом, разогнув ноющую спину, я подпрыгиваю, цепляюсь за положенную поперёк шурфа штыковую лопату и выбираюсь из своей ямины.
— Как успехи? – спрашивает Вовка, ломая сухие ветки для костра.
— За два метра ушёл, - гордо отвечаю я, доставая из рюкзака котелок, печенье и тушёнку.
— Нормально, - отвечает Вовка. – А я на два с полтиной уже закопался. Хорошо подзаработаем!
Да уж, эта линия шурфов выдалась просто выдающаяся: шурфы шли как на подбор, глубиной за два метра (самый глубокий мой шурф на этой линии был 3,12 м, а Вовкин – 3,34 м). С одной стороны это не могло не радовать: чем глубже шурф – тем больше заработаем, а с другой стороны… С другой стороны, копаться в шурфе на глубине двух с половиной, а то и трёх метров – то ещё удовольствие. Особенно когда с этой глубины нужно вытащить булыжник весом в 10-15 килограмм. Да так, чтобы он не свалился обратно на спину. Пару раз я получал «возвращенцами» по хребту, прямо скажу, удовольствие ниже среднего. Да и просто выбраться из такого шурфа было весьма сложно. Поэтому на стенках шурфа выкапывали ступеньки под ноги, а поперёк его клали лопату, чтобы, зацепившись за неё, можно было подтянуться и выкарабкаться наверх. Кстати, вниз спускаться было, по какой-то таинственной причине, ещё страшнее. Так что большую часть времени мы проводили как кроты, вылезая наверх только во время обеда. Да, холодно, сыро. Зато комары с мошкой туда не залетали.
Ну, без карикатуры я никак не могу :-)
Ну да ладно, из шурфа я всё же выбрался, а значит, нужно по полной программе получить все прелести жизни на дневной поверхности: растянуться во весь рост и валяться на траве, наслаждаясь ветром и солнечным светом.
Тоджа. Говорят, что это самые красивые места в Туве.
— Кстати, а ты в курсе, почему мой предыдущий напарник сбежал? – начинает Вовка, затягиваясь беломориной.
— Нет, откуда мне знать, - отвечаю я, расслабленно наблюдая за плывущими в небе облаками.
— Ага! - Вовка бросает окурок в костёр и тоже заваливается на спину. – Ну так слушай…
Иван, назовём его так, пришёл в геологию так же, как и большинство рабочих что до него, что после – в погоне за длинным рублём. Пусть и тяжёлая работа, зато поят, кормят и даже одевают. Чем не жизнь? Вот только места уж больно медвежьи: то на отвале выкопанного шурфа след медвежий обнаружится, то на дереве свежие царапины от когтей. Да и каждый день мимо тувинской ловушки-давилки проходить приходилось.
Видал я эту ловушку – очень мрачное и неприятное сооружение. Треугольный сруб, с двумя глухими стенками и входом в третьей. В центр выкладывается наживка – чаще всего оленье мясо с душком (очень медведи его любят). А наверху лежит бревно с привязанными к нему для большей тяжести камнями. Когда медведь лезет через вход, то бревно падает на него сверху. При мне эта ловушка не была насторожена, но всё равно ходить мимо неё было весьма неприятно.
Так вот, копал как-то Иван шурф потихоньку, и даже подсчитывал в уме барыши, которые он за него должен получить, как вдруг услышал, что наверху кто-то ходит, камешками шуршит.
— Вовка, ты что ли? – спросил он, не поднимая головы, но вместо ответа услышал только сопение.
— Сейчас закончу и вылезу! – снова крикнул Иван и поднял голову.
Первое, что он увидел – здоровенная медвежья морда, с интересном смотрящая на него сверху. Иван от страха заорал так, что медведь, всхрюкнув, бросился бежать в лес, а сам проходчик сел на дно шурфа и накрыл голову лопатой. На всякий пожарный случай. Так он и сидел, пока к нему на шурф Вовка не пришёл. А как в лагерь вернулись – так Иван сразу же заявление на увольнение написал и дальше туалета до самого отъезда больше никуда не ходил.
— Ну спасибо, Вовка! – с чувством сказал я, выслушав рассказ. И на всякий случай оглянулся по сторонам. Фантазия у меня бурная, в любой коряге могу медведя увидеть.
— Не бои́сь, студент! – ответил Вовка. – Ты медведю сейчас нафиг не нужен, у него летом в лесу еды много.
Обед в лесу. Что может быть лучше?
Повалявшись на траве и выпив ещё по кружке ядрёного плиточного чая, который очень любят в Туве, мы снова отправляемся в шурфы. Медведи медведями, конечно, вот только они за нас точно работать не будут.
Козёл, гром и молния
Кайло, как бы аккуратно им не работать, рано или поздно становится тупым. А работать с тупым инструментом очень тяжело. Так что в один из выходных дней Вовка вытащил на поляну перед палаткой здоровенное полено с закреплённой на его верхушке кувалдой и сказал:
— Сегодня будем править кайла!
— Это как? – править кайла мне до сих пор не доводилось. Ну вот как-то не нужно было.
— Научу! – пообещал Вовка и тут же попросил, - Вытаскивай печку из палатки.
Я вытащил печку, приладил к ней трубу и растопил. После чего мы с напарником сняли кайла с рукоятей и затолкали их в печь. Самое главное в этом деле – как можно сильнее разогреть носик кайла. Желательно до красного цвета. Тогда ударами молотка можно его вытянуть и придать ему нужную четырёхгранную форму.
Подготовка к ковке идёт полным ходом.
Мне всегда нравилось раскалённое железо: есть в нём что-то первобытное, мощное. Какой восторг я испытал, когда во время учёбы на сварщика (в СССР в школе учили разным рабочим профессиям), впервые увидел сквозь защитное стекло огненную реку, стекающую с электрода в шов, который я пытался заварить! Так и здесь: под ударами молота раскалённый носик у кайла начал вытягиваться, а молоток придавал ему нужную четырёхгранную форму. Невообразимое чувство власти над железом! Через много лет, в конце 90-х годов в Мойвинской партии на Урале я удивлял проходчиков своими умениями бить шурфы, но ещё больше удивил, когда объяснил, как лучше править кайла. От инженера-геофизика они такого явно не ожидали, а потом даже бегали ко мне за советами.
Но это случилось 10 лет спустя, а пока я самозабвенно долбил по кайлу, придавая ему нужную форму.
— Хорош инструмент мучить! – рассмеялся Вовка. – Ты его на метр собрался вытягивать?
После ремонта мы занимались своими делами, а вечером, уже лёжа в спальнике, я вдруг услышал тявканье на болоте.
— Тувинцы, что ли едут? – спросил я.
— Да не, козёл на болоте тявкает, - сонно ответил наш начальник Юра.
— Какой козёл? – изумился я.
— Ну какой-какой. Козлиный. С рожками. Выйди да посмотри.
Подхватив фотоаппарат, я выскочил из палатки. Болото начиналось метрах в ста от лагеря за небольшим леском. Пройдя его я увидел стоящую на болоте косулю. Время от времени она поднимала голову и начинала тявкать – то ли подзывала кого-то, то ли просто настроение у неё было такое. Пар лёгкими облачками вылетал из её рта при каждом звуке. Я попытался сделать снимок, но к моему большому сожалению, на улице было уже очень темно. Для глаз-то света вполне хватало, а вот фотоаппарату его не хватило.
Работа шла своим чередом: мы били шурфы, постепенно уходя всё дальше от лагеря. Юра с Натальей уходили в маршруты на два-три дня, и тогда мы с Вовкой оставались в лагере в гордом одиночестве. В один из таких дней над лагерем прошлась сильнейшая гроза. Полночи над палаткой громыхало так, что казалось, будто над нами разразилась какая-то эпическая битва. Утром, выйдя из палатки, Вовка громко присвистнул и закричал:
Я выбрался из палатки и остолбенел. Метрах в трёх от палатки из земли торчала трёхметровая «щепка», вошедшая в землю сантиметров на сорок.
— Ни фига себе! Это откуда её к нам принесло?
— Пошли посмотрим, - предложил Вовка.
Чем ближе мы подходили к эпицентру, тем больше нам попадалось подобных «щепочек», воткнутых в землю, как мелких, так и здоровенных, трёх- а то и пятиметровых. И вот мы вышли к дереву, по которому ночью шарахнула молния. Нет, оно не загорелось, но от удара прямо расплескалась по округе мелкой щепой.
— Да уж, - задумчиво произнёс Вовка. – Это нам здорово повезло сегодня…
П.С. Встречайте новый пост из цикла про Тувинскую практику. Как всегда, жду ваши комментарии, отзывы и критику - они помогают писать лучше, настраивают на работу. Пишите, спрашивайте, ругайте, критикуйте - пообщаемся, мне очень нравится болтать с вами.
Ну а если вдруг кто захочет отблагодарить материально, то лично я не против, но настаивать не буду. Спасибо всем донатерам!