Я думаю, что «жуткий» — это ярлык, который мы навешиваем на вещи, которые не понимаем. Или которые напоминают нам о чём-то внутри нас, что мы не можем принять. То есть… нет никакой жути, пока ты не решишь поверить в неё.
Анимационный сериал «Время приключений».

I

Эрик Рудин, психиатр и, как мне кажется, психопат, посверкивая желтыми глазами, бросился на меня, замахиваясь синаем – бамбуковым мечом.

Я поставил блок своей деревяшкой, как Эрик меня учил, ушел с линии атаки и атаковал в ответ. Эрик явно подставлялся, хотел, чтобы я усилил напор, но у меня перед глазами в очередной раз проявилось растерзанное тело Кати, и руки опустились сами собой.

Эрик нанес удар и остановил меч прямо возле моего горла.

Я равнодушно смотрел на него.

– Ты убит, – сообщил Рудин.

– Я устал, – вяло сказал я.

Эрик нахмурился, не убирая меч с моего горла.

– Ты не устал. Ты просто опустил руки – во всех смыслах.

Я отпихнул бамбуковый «клинок», но проклятый психиатр тут же приставил его с другой стороны шеи.

– Ну и что?

Он засопел. Убрал меч.

– А то, – сказал он, – что твоя длительная депрессия, во-первых, не имеет значимой причины, а во-вторых, ни к чему хорошему не приведет! Пошли!

Мы сели на жесткую деревянную скамейку без спинки напротив зеркала во всю стену. В зеркале отражалась моя долговязая костлявая личность. В конспиративных целях я на днях изменил свою поднадоевшую мне самому и устаревшую прическу в виде хвостика и выбритых висков. Виски остались коротко подстрижены, но хвостик исчез, а волосы были расчесаны в сторону.

Эрик – крепкий, плечистый и не совсем молодой мужик – сидел вполоборота и смотрел на меня своими хищными глазами.

Мы находились у него в квартире, в комнате, полностью переоборудованной под тренировочный зал на манер японского додзё с некоторыми нововведениями. В углу была шведская стенка. Чуть дальше от нее стоял многофункциональный тренажер. Имелся боксерский мешок и деревянная макивара.

Эрик проводил здесь по два часа каждый день на протяжении многих лет. Теперь я понимал, откуда у психиатра такие бойцовские навыки и бычья сила.

Я ходил к нему в гости уже две недели, якобы заниматься кэндо, а на самом деле лечить мозги по решению Бояна и Шатуна. Эрик вернул мне вакидзаси и сказал, что я должен научиться им пользоваться. Увильнуть от этих уроков бедному психически травмированному Валере Тихомирову не дали возможности.

– По-твоему выходит, живой человек, которого разорвали на части, не значимая причина? – зло спросил я.

– Ты ведь не только ее потерял, – сказал Эрик, – свою Катю.

Я удивленно поднял на него глаза.

– Сначала ты потерял мать, – продолжил он. – Она умерла, когда ты был еще маленьким. Наверное, не помнишь ее смерть? Поэтому тебе по барабану?

– Эрик, отстань, – сказал я, чувствуя, как по загривку разлился жар.

Он, конечно, не перестал:

– Потом умер твой отец, который спился до животного состояния. Но, прямо скажем, последней каплей для него стало известие о твоей гибели. Ты ведь грамотно подстроил собственное убийство? Получается, твой отец стоял на краю могилы, а ты деликатно этак пнул его сзади...

– Я знаю, что ты делаешь, – перебил я. – Замолчи!

– Затем на твоих глазах страшной смертью погибли двое твоих ровесников, верно? Ты их сам прикончил в гневе.

– Это из-за воздействия ментального паразита...

– Позже, опять-таки на твоих глазах, Шатун завалил твою тетку.

– Это была не настоящая тетка...

– Ты косвенно стал причиной смерти своего двойника в одном из инвариантов Вселенной, – продолжил Эрик, дернув уголком рта.

Я слегка повысил голос:

– Да он мудак был еще тот!

Рудин перестал сверлить меня взглядом и начал поигрывать синаем, стуча им по матам.

– А может, это ты мудак? – спокойно спросил он. – Смерть идет по твоим следам, твои руки по локоть в крови, а ты разнюнился тогда, когда нужен своим друзьям!

В былые времена я бы кинулся на него с кулаками. И получил бы, конечно, по зубам. Но сейчас ответил лишь:

– Знаешь, Эрик, психиатр ты дерьмовый. Хочешь меня разозлить, чтобы я вылез из депрессии? Эта херня так не работает.

– А я сейчас не как психиатр с тобой разговариваю. Это мое простое человеческое мнение.

– Вот как? – приподнял я брови. – Надо же! Ты сам убийца, так что нечего...

– О да, – легко согласился Эрик. – И не делаю из этого события. Синицына вон недавно пристрелил как бешеную собаку, чтобы не путался под ногами, и не жалею ни капли. А до этого убил еще одну сволочь, чтобы взять браслет каровца.

Я сразу понял, о чем речь. Именно благодаря этому браслету он обвел вокруг пальца меня, Синицына, Приемыша Заблудших Юру Иваненко и еще парочку легионеров, когда мы находились в подземном бункере.

– Я тоже ни о чем не жалею! – запальчиво выкрикнул я. Жар в загривке ослаб, но растекся по телу в виде какой-то нервной энергии.

– Да? Ты хоть сам себе веришь? Легион в тебе нуждается, дружок, потому что ты можешь открыть проход практически в любой инвариант. Заблудшие охотятся за тобой! А ты опускаешь руки из-за какой-то прошмандовки!

– А-А-А! СУКА!

Я вскочил и ударил Рудина деревянным мечом. Не попал. Тот, не вставая, кувыркнулся вперед, на маты, и выпрямился. Я рубил как попало, забыв приемы фехтования.

Через мгновение до меня дошло, что Эрик не нападает, а лишь лениво отбивает мои «колхозные» удары. А у самого рожа хитро-довольная.

Я бросил меч под ноги.

– Сволочь ты!

Эрик хихикнул.

– Вот это другое дело! – сказал он. – Приму это за комплимент. Наконец-то мы услышали позвякивание твоих яиц.

Я восстанавливал дыхание, упершись ладонями в колени. Пробурчал:

– Это ненадолго.

– Поглядим. Я могу заниматься этим каждый день.

– С чего ты взял, что я буду приходить каждый день?

Эрик с притворным испугом закрыл ладонью рот:

– Ты хочешь меня бросить совсем одного?

Он и вправду жил один в четырехкомнатной квартире. Даже кота не имел. Одна комната – додзё, вторая – библиотека, третья – спальня, четвертая – гостиная. Плюс кухня и ванная с туалетом.

Я посмотрел на фотографию в черной рамке на стене напротив двери. На снимке были женщина и двое детей: мальчик и девочка. Я никогда не спрашивал, кто это, хотя примерно было понятно. Теперь, после рудинского лечебного хамства, думаю, можно и поинтересоваться.

– Это твои жена и дети?

Эрик кивнул.

– Да.

– Они умерли? Авария? Пожар?

– Нет, – обыденным тоном ответил Эрик. – Их убили Жуткие. Я тогда и поклялся бороться с этим злом.

– Легион сотрудничает с Жуткими, – напомнил я.

– Ну, во-первых, я не с Легионом, а сам по себе. Во-вторых, почему бы временно не объединиться с врагом ради более важной цели?

– Какой еще цели? – напрягся я.

Меня вечно использовали втемную, никогда не раскрывали истинных целей. Да и в жизни у меня нет четкой цели. Схрон я нашел, что дальше? А дальше меня просили подождать.

Рудин подобрал мой брошенный синай и вместе с собственным тренировочным оружием аккуратно установил в специальной стойке у стены.

– Цель заключается, по-моему, в предельной свободе от влияния этих паскудных Заблудших. В гармонии.

Снова в памяти всплыла смерть Кати. И то, как Заблудший нырнул в ее разверстое чрево...

– Какая нахер гармония? Заблудших надо вырезать всем скопом.

– Да уж, – не стал спорить Эрик. – А ты не думал, что они могут иметь свою правду?

– Ты о чем?

– В их картине мира злом являемся мы. Прикинь сам: большинство людей хорошими никак не назовешь. Все эти войны, экологическая катастрофа...

– Да плевать на их картину мира!

– Не забывай, они тоже люди. Наши далекие родственники. И они результат своей, особенной, эволюции.

Я помолчал, глядя на фотографию семьи Эрика. Как бы мне не хотелось этого признавать, после вспышки гнева и этого разговора мне действительно полегчало.

– Ты – хороший психолог, Эрик, – признал я.

– Спасибо.

– Как ты смирился с потерей?

Эрик, который тоже смотрел на фотографию, повернул лицо ко мне. Мне снова почудилось, что у него нечеловеческие глаза. Где-то глубоко в его зрачках затаилось безумие.

– Я не смирился.

Мы замолчали и стояли так очень долго, думая каждый о своем. Женщина и детишки со снимка улыбались нам. Наконец я произнес:

– Я больше не приду к тебе.

– Этого больше не нужно. Тобой займутся другие. У тебя ведь есть друзья.

II

Через пару дней наступил черед Шатуна меня утешать и приводить в порядок. Я уже не сомневался, что они все сговорились выводить меня из меланхолии.

Шатун взялся за дело в соответствии со своей медвежьей натурой. Увез меня за двести пятьдесят километров от города в лес, где в укромном местечке за труднопроходимыми буреломами и оврагами у него оказалась припрятана грубо сооруженная землянка. Он ее построил лет десять назад (как и множество, я уверен, других, где можно в случае чего отсидеться), она изрядно заросла травой и мхом, но пожить в ней в случае какого-нибудь зомбиапокалипсиса можно было без проблем. Когда Шатун ее соорудил, он еще работал в ОРКА, таинственном отделе расследований криминальных аномалий.

Мы поехали в эту глушь на раздолбанной «Ниве», которая в целом подходила диковатой внешности Шатуна с его бородой, длинными волосами и здоровенной двухметровой фигурой. Хотя мой друг больше не обдалбывался той дурью, выглядел он по-прежнему по хипстерски с сибирским колоритом. Машину мы спрятали в лесу, потом еще час с лишним продирались сквозь заросли.

Землянка была крохотная, сложенная из целых бревен, утопленная наполовину в земле, заросшая кустами. Не сразу и заметишь, если не приглядываться. Никто ее не разобрал и не повредил, хотя имелись следы давнего присутствия двуногих – видимо, охотников. У входа кто-то выдернул траву, внутри вычистил мусор и даже подмел земляной пол состряпанным из веток веником, который стоял в углу тут же. Вероятно, охотники ночевали здесь и вели себя при этом весьма цивилизованно.

В землянке предусматривались две «кровати» наподобие полок в бане, только расположенных на одном уровне напротив друг друга, как в купе. Между ними втиснулся крохотный деревянный столик – опять-таки как в поезде. Ближе к двери была печь из кирпичей, обмазанных глиной, с половиной чугунной плиты, явно найденной на мусорке, и дымоходом из железной трубы.

После долгой поездки и гуляния по лесному бездорожью я пребывал в дурном расположении духа. Ворчал, гундел под нос, но все-таки осознавал, что уже не хочу постоянно находиться один, как это было в первые дни после Дурного Происшествия.

В землянке обнаружились с десяток консервов с рыбой и тушенкой и записка. В ней значилось:

«Спасибо, неведомый строитель! Ты нас выручил. Это тебе подарок».

От столь необычной человеческой любезности теплело на душе.

Близилась осень, ночи были промозглые и холодные, начинались надоедливые затяжные дожди.

Я ждал проникновенных речей от Шатуна, в которых он поднимал бы мой боевой дух или корил за чрезмерную реакцию на смерть девушки, с которой я был знаком без году неделя, но тот, кажется, и не думал заниматься психотерапией. Весь первый вечер мы убирались в землянке, расчищали подходы к ней от зарослей – те, что не убрали щедрые охотники, собирали валежник, выкладывали «магический круг» из артефактов Схрона, чтобы к нам не подобралась никакая нечисть. Впрочем, явление Заблудших не ожидалось: Бифуркатора не заставить открыть Темную тропу силой. К наступлению темноты мы приготовили несусветное варево из всего подряд, включая консервы, но получилось вкусно. Потом постелили карематы и забрались в спальники.

Я лежал в полумраке, рассеиваемом красными всполохами от печи, и думал о зимовке в тайге. Мне чудилось, что я снова засну на пять месяцев. А когда проснусь, все пройдет и покроется пеплом времени.

Но нет, утром я проснулся. Шатун уже хозяйничал, ковырялся в печи, в ней с гулом горели сучья. Мне было жарко, и я вылез из спальника. Шатун заварил дерьмовый быстрорастворимый кофе из пакетиков, которым никогда не брезговал.

– Кофе, печеньки с маслом хочешь? – осведомился он.

– Не откажусь.

– Куда руки тянешь? Или умойся сначала. Заодно воды принеси, ведро у входа.

– И где я ее найду, эту воду?

Шатун прогудел в бороду, продолжая ворошить горящие ветки:

– А ты прислушайся, принюхайся, дай волю звериному чутью и найдешь!

Я фыркнул. Но вышел на улицу.

Там было свежо. Воздух свежайший, хвойный, пьянящий. Заливались птицы, несмотря на пасмурное небо, готовящееся пролиться дождем. Я зевнул, посмотрел на экран своего допотопного кнопочного телефона. Сигнала нет. Естественно.

Ничего, в моем распоряжении другая связь. Я закрыл глаза и позвал Семью – сообщество телепатически настроенных друг на друга людей и... нелюдей.

Откликнулось несколько незнакомых ментальных «голосов», они «звучали» дружелюбно, хотя не узнали меня, и смысл их послания я не совсем понял. Я позвал Эм.

...валера в порядке...

Это были словно мои собственные мысли, только я их вовсе не думал. В этой мыслепередаче эмоции звучали слабовато, а интонации и вовсе не отмечались.

...валера в порядке...

Кажется, она меня поняла.

...чем эм может помочь...

– Ничем, – прошептал я, и изо рта вырвалось облачко пара. – Просто хотел узнать, как ты.

...когда вернешься, я сделаю тебе сюрприз...

«Она сделает мне сюрприз?» – подумал я, и мысли поскакали кто куда. Преобладали мысленные картины пошлого свойства, где Эм делала мне сюрприз.

...то есть мы сделаем тебе сюрприз, – поправилась Эм. Даже в «астрале» она ухитрялась выражаться как иностранка, пусть и без акцента.

«МЫ?»

Живущий во мне спермотоксикозник представил еще более интересную картину. Она приведет подругу? Я одернул себя, вспомнив, что Эм – и не только Эм – может видеть мои фантазии.

– Кто это «мы»? – спросил я.

...Ах, узнаешь потом! – почти отчетливо сказала в моей голове Эм.

Ее телепатический голос истончился и пропал.

Я мгновение стоял молча, слушал природу. После ментального разговора чувства обострились. Птички орали будто бы прямо в уши, оглушительно шуршали листья, кто-то шнырял в кустах. Белка?

Вдруг донеслось едва слышное журчание.

Я двинулся в ту сторону. Почва пошла на понижение. Через пятнадцать-двадцать шагов я наткнулся на родник. Он прорыл ямку размером в ванну в корнях большого вяза, и кристально-прозрачная вода убегала по руслу ручья куда-то в непролазные заросли.

Так вот что имел в виду Шатун! У меня есть звериное чутье, надо же!

Набрав ведро воды, я вернулся в землянку и спустился по трем ступенькам к Шатуну, сидевшему за столиком и завтракающему печеньками с маслом. У его локтя на койке лежала гитара. Когда он накануне положил ее в багажник, я воззрился на Стаса. Он еще и на гитаре играет?

– Слушай, Шатун, а почему бы тебе не войти в Семью? Мы сможем общаться телепатически. Ты же избавился от своего паразита.

– Я на карантине, – усмехнулся он. – Чтобы войти в Семью, надо пройти ритуал...

– Фла’омм, я знаю, – перебил я.

– Ты знаешь лишь название. Это ритуал познания личности человека... или разумного животного из других инвариантов. Стать частью этой мультивселенской Семьи – большая ответственность. Вы молодые, вам проще. Не такие вы испорченные. А я... Если в Семье окажется хоть одно сознание с дисгармоничной психикой...

Мда, подумал я, и этот говорит о гармонии! Точнее, о дисгармонии.

– И что будет? – спросил я, потому что Шатун отвлекся на кофе, и сел напротив.

Шатун взял гитару и извлек из нее несколько аккордов. Одна струна, плохо натянутая, бренчала, отчего аккорды звучали фальшиво и противно. Я поморщился.

– Понял? – спросил он. – Одна расстроенная струна портит всё. Как ложка говна превратит бочку меда в бочку говна.

Я представил бочку говна и с аппетитом захрустел печеньками. После Гены Манкурта и процедур смены в нем жидкости аппетит мне такой ерундой не испортишь.

– Думаешь, ты и есть испорченная струна?

– Думаю, мне пока стоит воздержаться от вступления в Семью.

Я помолчал.

«Что ты скрываешь, Стас?» – хотел спросить я, но промолчал.

Мы молча ели, потом откинулись каждый на своем лежаке. Шатун, стряхнув крошки из бороды, принялся настраивать струну.

Первым заговорил я:

– Ты тогда на той квартире сказал, что вид Заблудшего тебя натолкнул на какие-то мыслишки. Какие?

– Я допускаю, что эти твари могут изменять форму, но что-то мне подсказывает, что тот образ был истинным. Он выглядел как чудовищный безобразный ребенок. Вот я и подумал, что они что-то вроде детей для Старых людей.

– В смысле?

Шатун закончил возиться с гитарой и провел пальцами по струнам. Зазвучал красивый аккорд.

– Я долго думал над тем, что ты узнал у Приемыша. Он ведь сказал, что у Заблудших под землей целые города в несколько ярусов, что есть технологии на основе минералов и всяких пьезоэлектрических эффектов и что всему Заблудших научили какие-то Старые люди.

Я кивнул:

– Они живут за Кристальным порогом.

– Допустим, Старые люди – это высокоразвитая дочеловеческая раса, обитавшая на Земле до появления нас, людей. Скорее всего, они совсем на нас не похожи и вообще не гуманоиды. По каким-то причинам они стали вымирать, и чтобы предотвратить это, они превратились в нежить. Представь, некромантия для них – это как для нас физика или химия. Размножаться они не умели и вроде как усыновили заблудившееся племя первобытных людей, научили их некромантии и в итоге превратили в Заблудших.

– А почему это племя превратилось в уродливых гигантских младенцев?

– Полагаю, Старых людей по каким-то причинам не устраивали взрослые дикари, и они от них избавились. А вот детишек оставили. Эти детишки до сих пор сохранили свою «детскую» внешность.

Меня передернуло, когда я вспомнил «детскую внешность» того Заблудшего, что убил Катю.

– А Заблудшие, получается, позже усыновили Детей-из-тьмы? – спросил я после минутного молчания. – Подражая Старым людям?

– Вполне возможно. Недавно Легион обезвредил Пустого человека – марионетку Заблудших. Наш экстрасенс поработал с женой того бедняги, из которого Заблудшие сделали Пустышку. Ей снились сны про Старых людей. Старые люди с древних пор подбрасывают человеческим детям куклы и через них высасывают энергию.

– Чего?

– Видимо, это единственный для них источник питания.

– Вот ведь твари! А почему ей снились сны о Старых людях? Кто их наводил?

– Она Жуткая, вот почему. Ее сверхспособность – воспринимать чужие эмоции, даже если они возникают в другом пространстве и времени. А у самой нее эмоций почти что нет. Вроде гибрида психопатии с алекситимией. Есть такие заболевания. Когда у нее родилась дочь, она обрела некоторую эмоциональность от дочери. Но эта эмоциональность проявляется, только когда дочь рядом. Вот так вот мы получили важную информацию о Старых людях.

– Это какую? Что они тянут энергию из детишек?

– Не только. Они называют себя Лайа Га. Кукол, в которые они вселяются, называются Бау’Ва. А матрица их сознания – Гонэ. Кстати, кёро – тоже слово из их языка. Когда-то они владели искусством перемещаться между инвариантами.

– А сейчас не могут?

– Нет.

– Понятно.

Я замолчал и стал мрачно думать о том, что если им приспичит прогуляться в соседнюю реальность, они являтся за Бифуркатором. То есть по мою душу.

Шатун вроде бы не заметил моего состояния.

– По сути, все эти Жуткие – Заблудшие и Дети-из-тьмы – приемыши. Они организованы и очень опасны.

– Ну и чего им надо? Почему они до сих пор не захватили мир?

– Значит, не могут, – со значением сказал Шатун. – Пока не могут.

III

– Я знаю, что вы делаете, – сказал я, не пытаясь снять повязку на глазах. – Я чувствую кёро. Куда вы меня тащите? В Зачарованный лес?

В ответ хихикнули. Меня провели еще несколько шагов, в лицо пахнуло теплым влажным воздухом, я почувствовал лучи солнца. В Роднинске давно осень, дожди и сырость. А тут...

До того, как мне сняли повязку, я уже прекрасно понимал, где нахожусь. Когда ее все-таки сняли, я проморгался и увидел озеро в окружении леса из деревьев, похожих на гигантские кукурузы. Жарило солнце, в неподвижном воздухе носились насекомые. Вдалеке на пригорке стоял красивый дом с открытой верандой. Это было единственное строение на много километров в округе.

Эм стояла передо мной в коротких шортиках и топике, радостная, будто сейчас Новый год, а ей пять лет. Чуть дальше мялся Вадик в камуфляжных штанах и легкой рубашке горчичного цвета. Ну понятно, что Вадик был рядом, кто же еще откроет портал в другое измерение?

После недельного отшельничества с Шатуном в землянке в лесу я вернулся в мир, но Легион решил, что стоит еще немного понянчиться с Валерой Тихомировым, Бифуркатором. За дело взялись Эм с Вадиком, причем Эм настояла на том, чтобы я надел повязку на глаза, хотя настоящего сюрприза не вышло.

– Где все переселенцы из Черно-белого мира? – деловито осведомился я, усаживаясь на заросший мхом валун.

Вадик махнул рукой в сторону.

– В двенадцати километрах выше по течению реки. Им здешние болотистые места не понравились. И с Отражениями не все справились.

– Ммм, – промычал я. – И что мы будем делать?

На самом деле из депрессии я вышел еще в землянке. Однако настроение не желало возвращаться в норму, в голове вертелись мысли о том, что я просто инструмент и как человек нахер никому не сдался, что меня используют втемную. То и дело возникали обида и раздражение. Но мои приятели так старались меня развеселить, что не хватало сил их расстраивать. Я безропотно соглашался на все их терапевтические приемы и теперь был вынужден признать, что эти приемы действуют.

– Отдыхать! – сказала Эм радостно.

– Я и так невесть сколько времени уже отдыхаю, – не удержался я от брюзжания.

Эм то ли не расслышала, то ли проигнорировала.

– Ты здесь будешь совсем один, а мы с Вадиком иногда будем заглядывать к тебе. Мы всё приготовили в доме.

Я пожал плечами. Неплохо. К тому же я в любой момент смогу отсюда уйти.

– Спасибо. Побыть одному на природе полезно.

Мы неспешно поднялись на склон. Где-то далеко на горизонте висел дымок. Это поселенцы из Черно-белого мира. Ну, со временем засрут здешнюю нетронутую природу! Я подумал, что не хочу видеть никого из них, даже двойника моего отца из параллельного измерения (про себя я называл его парабатей).

В доме было запасено много жрачки в виде консервов, макарон, крупы и свежих овощей и фруктов в прохладном подвале и воды в баклажках по девятнадцать литров. В доме не было холодильника, зато имелось электричество от солнечных батарей на крыше и аккумуляторов, которые подзаряжались от этих батарей.

– Ну вот, чувствуй себя как дома! – сказала Эм. – Пока!

– Уже уходите? – удивился я. – Оставайтесь на ужин.

Время во всех инвариантах идет одинаково, сейчас было часа три пополудни, знойное солнце потихоньку продвигалось на запад. Мы уже пообедали около полудня на даче, где базировались мы с Шатуном и временами находились Эм с Вадиком.

Через час мы сидели на веранде в плетеных креслах и потягивали холодные соки через трубочки. В подвале соки охладились не так, как это произошло бы в холодильнике, однако в Зачарованном лесу любой более-менее прохладный напиток зайдет за милую душу.

Эм сидела с закрытыми глазами и блаженной улыбкой. Со стороны поглядеть – под кайфом девочка. Но нет, она общалась с местной Семьей.

– Там пиво есть, – вдруг сказал Вадик.

Я скорчил рожу.

ПРОДОЛЖЕНИЕ В КОММЕНТАРИЯХ

Вишерский заповедник показал, как выглядит дом на кордоне Хальсория после визита медведя-шатуна.

Животное разбило окна, двери и даже полы.

Медведь серьезно повредил дом на кордоне

Разбит даже пол, но печь уцелела

Разбитое окно и следы медведя по направлению к лесу

Шатунами называют медведей, которые не уходят в зимнюю спячку. Голодные и замерзшие, такие животные готовы на всё, чтобы добыть еду.

— Такой зверь очень опасен, поскольку им движет лишь голод. И он, к сожалению, обречен, — прокомментировали в заповеднике. — Почему медведи не спят? Этому есть ряд причин. Основная — за лето хозяин тайги не накопил достаточно жира. Такое часто происходит, когда случается неурожай на ягоды, орехи. А минувший 2020-й как раз и был таким.

Источник

Я положительно не признаю любовь за сильную страсть. Сильная страсть – это страх. Вот где сильная страсть. Если вы хотите сильных ощущений, играйте в страх. Чтобы испытать напряжённую радость жизни, нужно испытать напряжённый страх за неё.

Р. Л. Стивенсон. Клуб самоубийц.

I

В Чёрно-белом мире, где днём ещё худо-бедно можно жить, а ночью на поверхность земли вылезают чудовищные Заблудшие, зевать и хлопать ушами – себе дороже. Но мы не зевали – приготовились на сей раз как следует, вооружились до зубов.

Открыв Тёмную тропу, я ступил на разбитый асфальт дороги, вьющейся серпантином по горным склонам. И у меня перехватило дыхание. Внизу, там, где среди деревьев белели стены заброшенных домов, вился дымок.

– Не может быть, – проворчал Боян. – Здесь снова кто-то поселился. Только не вздумай, Валера, тащить их в Зачарованный лес. У нас полно работы с Схроном. Я не вынесу, если ты снова потеряешь свои силы.

– Я тоже не вынесу, – согласился я. – Теперь буду расходовать силы осторожно. Но этот дымок надо проверить.

Боян колебался недолго. Его самого мучило любопытство.

Соблюдая все меры предосторожности, мы спустились к руинам посёлка. Дымок шёл из наиболее сохранившегося строения – Храма, защищённого от ночных монстров символами на земле.

При нашем приближении из двери вышел высокий человек в лохмотьях. С неопрятной бородой чуть ли не до пояса. С длинными спутанными волосами, раскиданными по плечам. Он выглядел как дикий человек, неандерталец какой-то, но я сразу его узнал. И замер, не в силах ни двинуться, ни слова вымолвить.

Это не могло быть правдой.

– Охренеть, – прорычал Шатун. – Наконец-то они вспомнили обо мне и соизволили явиться!

Целую минуту, а то и дольше было тихо, как на кладбище. Лишь где-то внизу плескалась река, и шумел ветер в ветвях раскидистого вяза. Мы таращились на Шатуна, а Шатун смотрел на нас, переводя взгляд с одного на другого.

Мне казалось, что это мираж. Или сон. Хотел себя ущипнуть, но сдержался, чтобы не выглядеть ещё большим придурком, чем я, Валера Тихомиров, есть на самом деле. Это была действительность, просто она не умещалась в черепной коробке.

Когда секундный шок прошёл, меня захлестнуло самое настоящее счастье. Боже ты мой, Шатун жив! Он жив!

Но как?

Я повернулся к Бояну с широченной улыбкой, ожидая, что он тоже радуется.

Но он не радовался. Более того, рожа у него была каменная, чужая, отстранённая, почти высокомерная, как у мелкого начальника, который только что узнал о грандиозном повышении. Побуравив глазами Шатуна, он рявкнул легионерам:

– Взять его!

И, прежде чем я успел собраться с мыслями о том, что происходит, пара легионеров (я был с ними знаком шапочно, даже забыл прозвища) скрутили Шатуну руки, так что ему пришлось наклониться. Лохматая борода и лохмотья провисли вперёд. Ещё двое мордоворотов тыкали в Шатуна дулами винтовок. Впрочем, лица у всех были растерянные, чуть ли не испуганные. Я их понимал...

Шатун не сопротивлялся. Он вообще не удивился такому неласковому отношению.

– А ты хватку не потерял, Боян! – прохрипел он, скалясь.

Я наконец-то ожил:

– Вы чё делаете? Массово рехнулись, что ли? Это ж Стас! Шатун!

Боян, который не сдвинулся с места во время экзекуции над другом, спокойно поинтересовался:

– Ты уверен?

Тут до меня дошло. Я в шоке молчал, а Боян продолжил:

– То-то же. – Он потерял ко мне интерес и поглядел на Шатуна: – Скажи мне, дорогой, как ты выжил здесь после двух выстрелов в тело, падения с большой высоты в реку и ночёвок в обществе Заблудших больше месяца?

Меня это тоже весьма интересовало. Я навострил уши. Но Шатун сказал:

– Я ни хрена не помню. Очухался на берегу, побрёл куда глаза глядят, пришёл сюда в итоге... Вот, живу тут несколько недель. Не знаю точно, сколько. Не стал делать зарубки, как Робинзон, чтоб не расстраиваться.

Я обрёл дар речи.

– Что ты ел? – спросил я, понимая, что все эти нюансы надо выяснить прямо здесь и сейчас, не отходя от кассы. Боян прав, что не доверяет Шатуну. Ведь это может быть вовсе не Шатун. Тащить неизвестно кого в наше измерение – верх глупости, особенно если это существо (я поёжился при этой мысли) хочет к нам в гости. Вопрос про еду был важен, поскольку жители Чёрно-белого мира забрали всё съестное, я это хорошо помню.

– Капканы остались... парочка, – объяснил Шатун и закашлялся. Легионеры слегка ослабили хватку, и он выпрямился. – Размер – троечка. На сусликов и белок. Иногда зайцы попадались, вот тогда пир был горой. Огороды поспели, сейчас же конец лета...

Он был прав. Местные не могли забрать урожай, потому что урожая как такого не было на тот момент. А ждать, пока овощи и фрукты поспеют, никто не захотел. Все спешили свалить отсюда как можно скорее. К тому же я сказал, что в Зачарованном лесу, куда их перемещал, еды навалом, только раскрывай рот.

Мы с Бояном переглянулись. Он уже не выглядел отстранённым, сейчас он напоминал того же начальника, которого поймали на ведении двойной бухгалтерии. Он был растерян.

– Что насчёт ран? – спросил он.

– Зажили, – хмыкнул Шатун.

Боян подошёл к нему. Рванул дырявую рубаху, обнажив поджарое мускулистое тело нашего медведя. Оно было грязным и покрытым сеткой шрамов. Я сразу увидел следы от пуль, они действительно зажили. Боян стоял и напряжённо думал.

Наконец снова спросил:

– Кто научил Жуткого по прозвищу Ведьма конструировать приборы для оживления частей человеческих тел? Мы тогда работали вместе в ОРКА!

Боян тестировал того, кто выглядел как Шатун. Я усомнился. Если это не Шатун, а Жуткий под его личиной, то он мог забрать у нашего друга и память вместе с внешностью. Но Бояну лучше знать.

– Старые люди, – ответил Шатун не задумываясь. – Так «Ведьма» сам сказал.

Вдруг мне вспомнился Анатолий Васильевич Грушин, часовщик, с которым мы боролись с Марой. Он рассказывал, что во сне ему являлись некие существа. Как они выглядели, он не имел представления, они всегда прятались в темноте, или в тумане, или за дверью. Во сне Грушин осознавал, что они непохожи на людей и лучше их не видеть. Он откуда-то знал, что они очень, очень старые...

Эти таинственные Старые Люди в течение нескольких снов поведали Грушину, как построить прибор, замедляющий время настолько, что происходит что-то вроде фазового скачка. Время замедлялось в тысячи раз, и в этом замедленном времени Грушин обнаружил другое измерение...

Я читал о Жутком по прозвищу «Ведьма» в рассказе, который мне дал Шатун... Настоящий Шатун. Значит, эти непонятные Старые люди научили и Ведьму, и Часовщика делать какие-то приборы, пользоваться которыми могли только Жуткие.

– Как Володя нашёл флешку? – задал Боян новый вопрос.

Если б я был не в курсе, подумал бы, что Боян дурачится или стебётся. Но я понимал, о чём он.

– Прочитал крипипасту, – ухмыльнулся Шатун. – Ещё что спросишь?

Боян не затруднился с ответом:

– Спрошу, где твоя наркота?

Сколько я помнил Шатуна, он всегда был слегка (или не слегка) обдолбан. Впрыскивал какую-то дурь в ноздри из флакончика и кайфовал. Я вдруг сообразил, что сейчас Шатун «чистый», хоть и ведёт себя расхлябанно и развязно.

– Сто лет как кончилась.

– Как долго не употребляешь?

– Недели две.

Они буравили друг друга глазами. Будто вели неслышный диалог. Мы с легионерами ждали. А речка всё так же усыпляюще шумела где-то за кустами, а ветерок заунывно шелестел листвой, и далеко-далеко разносился крик чаек.

Я вмешался в этот зрительный разговор:

– Как звали предателя из племени Беров?

Счёл нужным вставить свои пять копеек. К Берам мы с Шатуном отправились вдвоём, больше никто из легионеров не знал, что там случилось. Только я и Шатун. Я ждал, что Шатун оскорбится на то, что и я его проверяю, но он оказался выше этого.

– Такулча-засранец, – не задумываясь ответил он. Криво улыбнулся. – Я и Синильгу твою помню...

Я повернулся к Бояну, надеясь, что никто не заметит, как покраснела моя физиономия.

– Это он.

Боян покачал головой.

– Не факт. Чужую память можно украсть. Ладно, парни, пока подержите его ещё маленько, глаз не спускайте. И обыщите.

Парни принялись за дело. А я спросил Бояна:

– Что ты с ним будешь делать?

– Посадим его на карантин, пусть посидит. А мы на его поведение поглядим.

– Карантин! Ха, я, кажется, догадываюсь, где это.

– Да-да. Там, где ты сидел, в бомбоубежище. Тем более там место освободилось... я про Синицына. – Он обратился к двум свободным легионерам, которые с интересом грели уши. – Вы двое, за мной. Валера, ты тоже. Осмотрим территорию. Хочу убедиться, что Шатун правда занимался охотой и рыбалкой. А вы трое – держите его. Если это перепрограммированный Шатун, то он опасен и хитёр. Так что не спать! И с ним не разговаривать.

Вчетвером мы – Боян, два легионера и я – обошли здание. Ветхие дачи вокруг «храма», где прятались на ночь жители этого мира, пребывали в ещё худшем состоянии, чем в день исхода местных. Но огородики были очищены от сорняков, грядки увлажнены водой из ручья, хотя частые дожди позволяют вовсе ничего не поливать. Картошку и морковь кто-то (то есть понятно кто) недавно выкопал, на грядках лежали стопки увядшей ботвы.

– Боян, да он это! – заговорил я. – А выжил он, потому что на нём всё как на собаке заживает.

Боян ответил не сразу. Походил по дорожкам между грядками, пнул ботву, поднял виноградную улитку и щелчком отправил в полёт в кусты.

– А Заблудшие по дружбе не тронули? – не без ехидства спросил он.

– Ты сам говорил, что истинные цели Заблудших никто не знает! – горячо зашептал я. – Отпустили, он им не нужен. Он не Жуткий, не Бифуркатор, не член Семьи. Просто здоровенный мужик.

Боян покивал. Больше своим мыслям, чем моим словам.

– Это мы проверим. Заблудших действительно больше заинтересовали бы Бифуркаторы вроде тебя, – он покосился на меня. – Чёрт! Готов спорить, что если это всё-таки не Шатун, а какая-то тварь с его внешностью, у неё одна цель: захватить тебя, Валера!

Я заморгал.

– А почему именно меня? В смысле, если они прикончат тебя, например, то лишат Легион головы... Сопротивление распадётся. А потом есть Вадик-бифуркатор...

– Чушь всё это, – оборвал меня Боян. – На хрен мы с Вадиком им не сдались. Именно ты открыл портал в Схрон. Потенциально ты можешь пройти в любое измерение. В любое! А Заблудшим именно этого и надо.

– Зачем?

– А я знаю? Надо зачем-то. Поэтому повторяю ещё раз, держись от этого Вроде-Бы-Шатуна подальше. Пока я не докажу себе и всем желающим, что это наш человек... – Он устало потёр огромный безобразный шрам через всё лицо: след пыток агентов КАРА. – Но я ему не верю. Знаешь, почему? Потому что он две недели без своей «пшикалки».

Я фыркнул:

– Ну подумаешь, завязал!

Боян вздохнул:

– Не мог он завязать.

– Почему?

Боян скривил губы, шмыгнул носом. Мне почудилось, что он не хочет отвечать и тянет время. Но он, пусть и неохотно, но ответил:

– Это очень сильное средство. С него так просто не слезешь... Ладно, идём в храм. Поглядим, как он обустроился.

Мы поглядели. Шатун поселился в комнатке возле самой входной двери. В комнатке имелись: жёсткая деревянная кровать, старинный стул, несколько книг на полке из неструганных досок (эти книги оставили местные, видимо, забыли в спешке), прогоревшая под корень свеча на грязном блюдце с отколовшимся краем. В стене торчали огромные гвозди, на них кучей висела старая одежда, в которую иной бомж побрезговал бы одеться.

Ужас тихий, подумал я, представив, как Шатун здесь ночевал. Один в мёртвом мире, полном чудовищной нежити, с одной свечечкой, без оружия, без надежды... Я бы рехнулся на его месте. А Шатун ещё улыбается...

Радость оттого, что он жив, окончательно сменилась страхом. Нет, это не он, это не человек. Это тварь под его личиной и с его памятью. А он давно мёртв, и тело его разлагается где-то в здешних горах. Мне стало плохо.

Я почти не запомнил, как открыл портал назад, в наш мир. Не провожал Шатуна в бомбоубежище. Не разговаривал с ним, хотя подчас ловил его выжидательные взгляды. Если это тварь, она жаждет заполучить меня!

За всё это время с тех пор, как он, подстреленный, упал с высокого склона в реку, я почти смирился с его гибелью. А тут он появляется живой и здоровый, весёлый и не обдолбанный, и у меня снова заболело в груди... Если это окажется не он, если Боян докажет, что настоящий Шатун всё-таки умер...

Можно похоронить человека один раз, но на второй уже не хватит сил.

II

В последующие дни мне легче не стало. Я не хотел никого видеть, ни с кем разговаривать. Целыми днями лежал в комнате, таращился в потолок или окно. Иногда выходил на кухню, молча забирал еду и ел в комнате.

Мои «сожители» отнеслись к моему состоянию с пониманием и не докучали. Но на третий день зашла Эм. Зашла бы раньше, но её где-то носило; её не было на даче, иначе я бы почувствовал.

Я сидел у окна, как старая одинокая пенсионерка, и, не оборачиваясь, рявкнул:

– Эм, не сейчас!

Наступила пауза. Я спиной ощутил, как разгневана и обижена Эм.

– Я не утешать тебя пришла, – раздался её холодный голос, – если ты об этом. Вот.

Я обернулся.

Она стояла возле моей незаправленной кровати, худенькая, хрупкая, в голубой рубашке и джинсах. Волосы у неё отросли почти до лопаток, пока я торчал в бомбоубежище, а потом переводил людей в мир Схрона и обратно. Она протягивала мне банковскую карту и брелок с ключами.

Я встал.

– Что это?

– Ты, как Бифуркатор, получаешь зарплату от Легиона. – Её тон был по-прежнему ледяным, и смотрела она не на меня, а куда-то вниз. Ну вот, обиделась. И я хорош со своим сплином. – Таких, как ты, мало, поэтому оплата достойная. А ключи от одной из наших резервных квартир. Адрес указан на брелоке. И пин-код от карты там же. Бери и поживи отдельно... недели две.

Я не поверил ушам.

– Серьезно?!

Схватил карту и ключи. Начал их разглядывать, будто никогда не видел ничего подобного.

– Ты должен отдохнуть от Легиона, – сказала Эм мягче и запнулась. – И от Семьи. Я буду поддерживать связь на всякий случай, но мешать не стану. В случае чего сразу уходи через Тёмные тропы в другие инварианты. Тебя будет трудно поймать даже Заблудшим, не говоря уже о простых Жутких, преступниках или полицейских. Только не злоупотребляй.

Я с благоговением повертел перед носом карту.

– А Боян в курсе?

– Конечно. Что за вопрос?

– Сколько на этой карте денег?

– Достаточно. Но не забывай, Валера, что ты не должен привлекать внимания, а большие траты привлекают внимание. Разумеется, ты инсцинировал свою смерть, но тебя всё же кто-нибудь сумеет опознать. Поживи один, погуляй один, подумай один. Мир подскажет, как быть.

Я оторвался от карты и взглянул на Эм. Иногда забываешь, что она из другого мира. А потом она как скажет что-нибудь этакое, как вот сейчас, и сразу вспоминаешь... Я внезапно обнял её и поцеловал в щёчку. Она покраснела.

– Спасибо, Эм!

Не теряя времени, я быстро оделся, небогатый скарб собрал в рюкзаке, завернул меч-вакидзаси в тряпки, вышел из дома, не попрощавшись, и пошёл вниз по горной дороге. Она была лучше той, что в Чёрно-белом мире, но не сильно. Буквально через несколько минут я ощутил укол вины за то, что ушёл по-английски, но поспешил убедить себя, что так надо. Эм скажет нашим, куда я девался. А мир подсказывал мне, что уходить надо быстро, не рассусоливая.

Дотопав до санатория «Пятый сезон», за которым находился шлагбаум и остановка, я дождался автобус. Он повёз меня в город. Сидя у окна и любуясь буйной зеленью, за которой не было видно домов и даже иногда заборов, я думал: ну вот, наконец-то движение. Засиделся я, оттого и депрессия. Уж очень привык я с Шатуном по земле-матушке бродить...

При мысли о Шатуне я нахмурился. Так, хватит пережёвывать одно и то же, как кисейная барышня, пора быть мужиком.

Я пока понятия не имел, что делать одному две недели. Мир подскажет, надеюсь, иначе будет очень скучно. Эм предупредила, чтобы я не «светился», но я и сам это понимал. А «не светиться» – значит сидеть тише воды, ниже травы. А это как раз таки ужасно скучно.

До города было далековато, мы всё ехали и ехали вниз; узкая извилистая дорога, зажатая живыми изгородями и буйно разросшимися деревьями, расширялась, становилась всё более солидной. На ней появилась разметка.

В автобусе прибавлялось народу. Было позднее утро, люди ехали по своим делам в город. Рядом со мной уселся молодой тип и поглядел на золотые часы.

И я внезапно понял, куда поеду в первую очередь.

Мир подсказал мне, что делать, и очень быстро подсказал.

Автобус добрался до конечной: шумного и грязного автовокзала. Тут ходила, шаталась без дела и опаздывала на междугородние рейсы тьма-тьмущая людей, орали таксисты, с бренчанием пробегали носильщики со своими тележками. Я вонзился во всю это сутолоку, быстро просочился на другую сторону улицы и нырнул в прохладу метро.

Доехал до станции «Калининградская», оттуда до дома Анатолия Васильевича Грушина рукой подать.

Выбравшись из метро, я очутился совсем в другой обстановке. Здесь был почти центр города, чистый, озеленённый, со старинными домами, кованными заборами и лужайками. Людей и здесь было много, но публика не в пример автовокзальной чинная, спокойная. Никто никуда не спешит, не плюётся, не орёт в ухо, не воняет потными подмышками.

После прогулок в испепеляюще жаркий мир Схрона, сидения в бомбоубежище, путешествия в Чёрно-белый мир и прозябания на даче в горах окунуться в обычную городскую жизнь было просто сущим кайфом. Я шёл и лыбился не пойми чему. На меня особо не пялились, но порой поглядывали. Наверное, я смахивал на придурковатого туриста из Восточной Европы с их приклеенными улыбками. Фотоаппарата не хватало...

По дороге к Грушину в стене дома между двумя магазинами я заприметил банкомат и снял с карты двадцать тысяч рублей. Карта картой, а «нал» тоже надо иметь при себе. Это на первое время, сказал я себе. Может, куплю себе что-нибудь.

Пока стоял возле банкомата, привычно озирал окрестности на все 360 градусов. На мне были тёмные очки, из-под них удобно смотреть куда тебе надо, не привлекая внимания. Горожанам на меня было начихать.

Я дошёл до знакомого подъезда и набрал номер квартиры, надеясь, что старый Жуткий дома. Он был дома.

– Вы живы! – завопил он радостно, отперев дверь, и раскинув руки для объятий. Будто мы были друзьями не разлей вода. Беда объединяет, а мы с ним на пару ушатали иномерную тварь и завалили её слугу. Вот Грушин и обрадовался. Я тоже расплылся в улыбке и обнял его. – Проходите, вы должны рассказать, что произошло!

Он суетливо бросился вглубь квартиры, за ним метнулся кот, а я, разувшись, последовал за ним. Да, Грушин не изменился, по-прежнему обращался ко мне на «вы», хотя я ему во внуки годился.

Мы отлично провели время. Я сидел на стуле возле коллекции тикающих на разные лады часов и рассказывал о путешествии в Зачарованный лес. Всего не рассказывал: о том, что я – Бифуркатор, например, умолчал. Мало ли. Грушин не желает мне зла, но может проговориться некстати. По моему рассказу выходило, будто из Зачарованного леса меня вытащили другие Жуткие, которые умеют ходить между измерениями.

Грушин слушал внимательно и вроде бы верил каждому моему слову. Ещё бы, он ходит в Багровый мир, отчего бы не поверить в Зачарованный лес?

В конце рассказа я дал ему брегет для починки. Часовщик обещал починить бесплатно.

– Значит, Мару вы больше не видели? – уточнил он, положив мои часы на рабочий стол.

– Нет, скорее всего её занесло в другое измерение.

Грушин пожевал губами. Сказал мрачно:

– Надеюсь, там ей будет нечем поживиться, и она сдохнет с голоду.

Он тоскливо посмотрел на прикрытый простынёй предмет в углу комнаты. Это был его прибор, с помощью которого он проникал в Багровый мир.

Меня вдруг осенило.

– Вам, наверное, скучно теперь без неё?

Грушин не отнекивался. Кивнул и улыбнулся.

– И да, и нет. Враги добавляют остроты в нашу жизнь, особенно если ты можешь с ними бороться, а не просто сидишь дома и проклинаешь. Они иногда делают жизнь осмысленной. В моём случае, слава богу, Мара лишь добавляла остроты. Без неё моя жизнь не стала бессмысленной. Мне больше не с кем сражаться. Но я иногда хожу в Багровый мир и...

Он внезапно смутился. Кот запрыгнул ему на колени, и часовщик почесал его за ухом.

«Чего это он? – подумалось мне. – Людей он, что ли, грабит из Багрового мира?»

– ...опекаю нескольких людей, – договорил Грушин с натугой. – Помните Дашу?

Я кивнул. Ещё бы я не помнил эту эльфийку в инвалидном кресле. Она выздоровела благодаря нашим подвигам, и я гордился тем, что смог для неё сделать. Правда, она никогда об этом не узнает...

– Они с матерью ничего не знают про меня, – сказал Грушин, словно подслушав мои соображения. – Я просто незаметно наблюдаю, чтобы их никто не обижал... – Он понурился. – Но они в порядке, никто их не обижает. То есть это, конечно, хорошо...

Он окончательно смешался. Я подумал, что он с радостью защитил бы их от какого-нибудь хулигана. Этот тощий старичок уделает и Валуева, если надо. Грушин сменил тему и пригласил меня погонять чаи. Но я сказал, что спешу и зайду завтра. Мне ещё надо найти свою новую обитель и обустроиться.

Уже в прихожей я спросил:

– Помните, вы рассказывали о Старых людях, которые научили вас, как сконструировать эту машинку? Они вам больше не снились?

Грушин слегка растерялся от вопроса:

– Нет, никогда...

– Как думаете, зачем они вас научили?

Часовщик почесал лысоватую голову.

– Я думал об этом. Наверное, они хотели, чтобы я прогнал Мару...

Я покидал квартиру Грушина задумавшись. Это было интересное предположение. Старые люди – кто они? Они владеют технологиями, которых ещё нет в человеческой цивилизации, но сами ничего не делают, а просто учат разных Жутких. Они хорошие или злые? Если хорошие, то почему научили «Ведьму» расчленять людей и оживлять части тела? Если злые, зачем с помощью часовщика прогнали Мару?

Может быть, потому что она была для них опасна? Или они не потерпели конкурента в плане эксплуатации людей?

Приёмыш рассказывал, что Старые люди связаны с Заблудшими. Что именно они научили Заблудших разным технологиям, что обитают они за Кристальным порогом в подземном городе, и допускаются до аудиенции с ними только Перерождённые Заблудшие.

Кем бы ни были эти Старые люди, они круче Заблудших, которых все так боятся...

От Грушина я поехал на автобусе непосредственно на свою новую квартиру. Она находилась почти в центре, но в стороне от больших улиц, в тихом зелёном районе.

У нужного подъезда, осенённого густыми липами, валялось штук пять неухоженных дворняг. Бродячих, скорее всего. Видимо, численное превосходство сделало их храбрее, чем они были на самом деле, и они зарычали на меня. Я наклонился якобы за камнем, и всю эту лохматую шайку как ветром сдуло.

«Моя» хата находилась на третьем этаже. Уютная скромная двухкомнатная квартирка с мебелью и просторной лоджией. Окна в двух комнатах выходили на разные стороны дома; с одной стороны открывался вид на горы поверх деревьев, с другой – на внутренний двор с детской площадкой, скамейками и баскетбольной площадкой в окружении сетчатого забора. Я закинул рюкзак в шкаф, в котором болтались плечики, принял душ. Уже вечерело. Куда только день девался? Я перекусил поджаренными на сковородке сосисками из магазина внизу. После ужина я почувствовал сытость и тяжесть в желудке. Может, снова сесть на вегетарианскую диету, которой я придерживался с Шатуном и Эм?

Как-то странно быть предоставленным самому себе. Обычно мне всегда указывали, что делать, а тут никого...

Недолго думая, я снова оделся – в свежее. И отправился бродить по городу.

Выйдя на лестничную площадку, пошёл по лестнице. Третий этаж всё-таки, зачем лифт вызывать? На площадке второго этажа встретил девушку, которая шла наверх. Она удивительно была похожа на Эм. Я чуть было не окликнул её и не поинтересовался раздражённо, какого лешего она следит за мной. Вовремя понял, что это другой человек. Она посмотрела на меня, я – на неё, и мы разошлись.

Вечер выдался пасмурным и душноватым.

Продолжение в комментариях

Из группы GeekPriyut

В абсолютно здоровом мире безумие - единственная свобода.
Джеймс Грэм Баллард.

I

Я впервые видел Бояна в таком бешенстве. Рожа у него раскраснелась, как у японской обезьяны (которая любит сидеть в горячей воде), ноздри раздулись, как у тюленя, вынырнувшего на поверхность, глаза вытаращились, как у жабы, а зубы оскалились, как у гиены.

Зрелище было страшное. А самое страшное – то, что гнев этого ходячего зоопарка обрушивался на меня, Валеру Тихомирова.

– Ты хоть понимаешь, кретин, что ты наделал, а? – проорал он так громко, что в комнату заглянула Эм, но тут же скрылась от греха подальше.

Я поджал губы и подчёркнуто спокойно сказал:

– Откуда ж мне понять, если я кретин?

Боян побагровел. Мне показалось, что он сейчас сдохнет на месте от злости.

– Да ладно тебе, Боян, я прекрасно понимаю всё, успокойся, – примирительно произнёс я. И принялся загибать пальцы: – Первое из того, что я сделал: попытался найти Шатуна. Убедился, что он, возможно, жив ещё... Его тело по любому должно было остаться на тех речных порогах, понимаешь?

– Ты его нашёл?! – спросил Боян потише прежнего, но всё равно достаточно громко, чтобы нас, наверное, слышали в городе. А ведь мы находились в тридцати километрах от Роднинска, в горах, на даче.

Я ожёг его свирепым взглядом. Выдержав паузу, ехидно поинтересовался:

– Разрешишь продолжить? – и, когда тот, надув щёки, кивнул, сказал: – Второе. Я всё же нашёл ваш тухлый Схрон и открыл Тёмную тропу пять сраных раз, чтобы вы вытащили из него несколько огромных ящиков артефактов. Разве не так? Я не виноват, что твои легионеры такие неженки, что не смогли опустошить Схрон целиком...

– В том мире слишком мало кислорода, – снова перебил Боян. – Мы задыхались... Мы не могли вытащить всё за пять раз...

– На вас были кислородные маски, блядь!

– Но не было переносных кондиционеров, понимаешь? Не было! На шестидесятиградусной жаре тяжести особо не потаскаешь!

– ...Третье! – выкрикнул я, продолжая загибать пальцы. – Я спас пятьдесят восемь человек!

Установилась пауза. Боян сверлил меня глазами. Гибрида жабы, тюленя, гиены и японской макаки он больше не напоминал, скорее мальчишку, которого подставил лучший друг. У него даже губы задрожали. Он бессильно ударил кулаком по столу, сел, закрыл лицо ладонями.

– Я вывел их, Боян, – тихо сказал я. – Вывел всех этих бедолаг из Чёрно-белого мира... Перевёл в Зачарованный лес, сейчас они – часть Семьи... Они счастливы, понимаешь? Больше не надо им бояться ночи и тех тварей...

Боян поднял голову.

– Сколько раз ты для этого открыл Тёмную тропу?

– Пятнадцать, – неохотно ответил я.

– Пятнадцать, – повторил Боян. – Пять раз для Схрона, для спасения всего Мультиверса от древнего зла, и пятнадцать – для спасения зачуханных жителей постапокалиптической реальности числом пятьдесят восемь душ со всем их небогатым скарбом. Ты, Валера, наверное, считаешь себя героем? Человеком-пауком, не? Или доктором Стрэнджем? Он тоже открывал порталы.

– Я не считаю себя героем, – раздражённо проговорил я. – И вообще, чего ты истерику закатываешь? Ну откуда я знал, что есть лимит силы Бифуркатора? Что больше определённого количества раз я Тёмную тропу открыть не смогу? И что никто не знает этот лимит? Никто меня вовремя не предупредил! Вадик сказал, что я восстановлюсь и снова смогу открывать порталы...

Боян вздохнул. Кажется, он более-менее успокоился и, судя по кислой физиономии, испытывал тяжелейшие моральные страдания.

– Ты должен был посоветоваться со мной, Валера. Узнать всё про свои силы. Сначала мы обязаны были опустошить Схрон, а потом ты мог делать всё, что в голову взбредёт! Спасал бы двойника своего отца и всех остальных жителей Чёрно-белого мира хоть до посинения! Я понимаю, что ты сделал хорошее, даже отличное дело. Для тех бедолаг ты сам бог! Но надо же думать... расставлять приоритеты... Если в будущем ты так и будешь слушать сердце, а не голову, мы проиграем битву с Заблудшими! Нужно хорошо распланировать дело, а потом...

– А чё ж ты тот первый поход не распланировал, если такой умный, а? – спросил я. – Мы ж ни хрена не подготовились: три дохлые винтовки на всех, вот смеху-то! Расул со своими бугаями из нас чуть жареную отбивную не сделал, помнишь? Эмму чуть не сожгли заживо! Тебя ранили, ты чуть копыта там не откинул! А Шатун...

Я запнулся. Боян не перебивал, нахмурившись. Я решительно продолжил:

– А Шатун пропал без вести.

Боян внезапно потупился.

– Мы думали, что Тёмная тропа выведет нас сразу в мир Схрона. Мы знали, что этот мир не населён. Не ждали нападения. Мы не подозревали, что половинка того артефакта в виде песочных часов у Гаевского... Три винтовки были даже избыточным оружием...

– Ну и хули толку от ваших планов в таком случае? – возмутился я. – Может, надо было слушать сердце, а не голову?

– Вот блядство-то, – чуть ли не жалобно протянул Боян. – Всё у нас через жопу идёт! Нам придётся ждать, когда ты восстановишься, а мы ведь понятия не имеем, сколько это времени займёт. Вадик сказал: от двух недель до полугода! Полгода ждать, это ж сдуреть можно! А если Заблудшие выйдут на поверхность земли прямо завтра?

– Ну ты пессимист, – фыркнул я. – Так-таки уж прямо полгода ждать, а Заблудшим приспичит вылезать из их вонючих нор завтра! К тому же мы столько артефактов из Схрона натаскали, что впору устраивать мировой переворот.

Я поднялся.

– Короче, дело к ночи. Пошёл я, прошвырнусь в город. Мне там надо кое-кого навестить.

Я нащупал во внутреннем кармане толстовки брегет, который снова стоял. Немудрено после купания в болоте Зачарованного леса. С тех пор не было времени посетить часовщика. Я потряс часы возле уха – мёртвая тишина. Да, пора навестить часовщика, причём не абы какого, а вполне конкретного. Подумать только, столько времени прошло, а я не соизволил известить Анатолия Васильевича Грушина, что со мной всё в порядке! Переживает небось, хоть и Жуткий, всё-таки мы вместе прогнали из нашей реальности чудовищную Мару, большое дело сделали.

Боян выпрямился.

– Никуда ты не пойдёшь, дорогой мой.

Я обернулся, поднял брови.

– В смысле?

– В прямом. Ты сейчас для Легиона дороже золота. Единственный Бифуркатор, способный открыть путь к Схрону. Если с тобой что-то случится – Жуткий сожрёт, гопник пырнёт ножичком или камень с утёса на башку свалится – не видать нам оружия против Заблудших, как собственного ануса.

– Ну, допустим, некоторые йоги могут увидеть собственный... – Я оборвал сам себя. – Подожди! Это что ж получается? Мне теперь сидеть на этой даче и на улицу не выходить?

Боян в кои-то веки расплылся в широкой и слегка язвительной улыбке.

– Не на даче, Валера. В целях твоей сохранности и – не буду отрицать – наказания за своеволие ты будешь находиться на сверхзащищённом подземном объекте под охраной до тех пор, пока снова не восстановишь силы для Тёмных троп. – И, когда я похолодел от ужаса, добавил: – Кстати, на этом объекте мы держим твоих недавних знакомых. Синицына и Юру Иваненко, Приёмыша Заблудших.

II

Я вошёл в свою комнату на втором этаже, с грохотом захлопнул дверь и повалился на кровать. Уставился на потолок.

Сквозь окна просачивался солнечный свет. Иногда он тускнел, когда на солнце набегало облако. В горах удивительно непостоянная погода. Шума города до этого высокогорного дачного посёлка не доносится, но и нет той зловещей тишины, которая царит в Чёрно-белом мире. Там города не было вовсе... Лишь высились мёртвые пустые здания и ржавели навеки остановившиеся автомобили.

Я вывел ту несчастную колонию выживших. Вывел в вечно тёплый и прекрасный мир Зачарованного леса, в котором десять лет жила Эм. Они счастливы, все эти люди, включая моего отца... Точнее, не совсем моего отца. Мой отец медленно спивался в моём родном мире, а в Чёрно-белом Тихомиров-старший, похоже, к алкоголю вовсе не прикасался...

Я спас пятьдесят восемь человек, из них семнадцать детей до четырнадцати лет и пять стариков за семьдесят.

Им больше не нужно бояться выходить из Храма по ночам. Не нужно жить впроголодь. Я их спас и, чего греха таить, гордился этим.

Но Шатуна я не спас.

Он остался в том страшном мире. Возможно, очень даже возможно, он умер, но я не хотел в это верить. Он упал в реку, но ниже по течению были пороги, и его тело должно было, просто обязано было там застрять. Крупных хищников, которые могли бы утащить Шатуна, по словам Расула и его братии, поблизости не водилось. Это вселяло надежду.

Но его могли утащить не животные. В Чёрно-белом мире с наступлением темноты из-под земли выбирались жуткие Заблудшие. Словно морлоки, только в миллион раз опаснее.

«Не тешьте себя ненужными иллюзиями, – сказал Леонид Гаевский. – Он мёртв или превратился в нечто такое, что вы не захотите иметь с ним дела».

Я не знал толком, что это значило, а уточнять не было желания.

В дверь тихо постучали. Я уставился в закрытую дверь и почувствовал Эм. С тех пор, как меня приняли в Семью, мы были с ней на одной волне. Я ощущал, где она примерно находится и в каком настроении.

«Заходи», – мысленно произнёс я.

Ничего. Эм стоит за дверью и ждёт ответа – не мысленного. Телепат из меня так себе.

– Входи, Эм, – сказал я ворчливо.

Она вошла, а следом запёрся, к моему некоторому неудовольствию, Вадик. Он тоже в Семье, и я его тоже должен почувствовать, но, видно, я просто не ожидал, что он заявится.

При виде такой делегации я принял сидячее положение.

– Что стряслось?

Эм обогнула кровать и села рядом. Вадик потоптался и примостился на стульчике возле тумбочки.

– Мы беспокоимся за тебя, – объявила Эм.

Я подозрительно прищурился.

– С чего это?

– Мы беспокоимся, что в тебе нет гармонии. Тебя хотят сохранить, а ты не хочешь сохраняться, вот поэтому возникает дисгармония...

– Чего?! Эм, ты выпила, что ли?

Она вздохнула и закрыла глаза. Она явно нервничала.

– Я не знаю, как сказать...

Вмешался Вадик. Сказал спокойно:

– Когда Эм волнуется, начинает говорить, как принято в Зачарованном лесу. В общем и целом, мы хотим, чтобы ты с пониманием отнёсся к своей защите. Ты теперь единственный золотой ключик от Схрона, так что...

– Не защите, а тюрячке, – оборвал я его. Несмотря на совместно пережитые злоключения в Чёрно-белом мире и знание того, что Вадик – парень отличный, дружбу заводить с этим лощёным хлыщом я не собирался. Чисто из тупого упрямства. – Меня хотят посадить под землю, чтобы я там тух от пары недель до полугода. Полгода под землёй – вы представляете?

Теперь уже я сам проявлял тот самый пессимизм, в котором обвинил Бояна.

– Нет, не то ты говоришь, Вадик, – внезапно сказала Эм. – Я не это хотела сказать... В тебе, Валера, нет гармонии не только из-за тюрячки... то есть... ну, в общем, ты понял. Ещё из-за Шатуна. Ты с ним много путешествовал, а сейчас думаешь, что остался один. Но ты не один. У тебя есть Легион. И Семья. Ты потерял силы Бифуркатора ещё и потому, что не верил в смерть Шатуна и постоянно ходил в Чёрно-белый мир, надеялся его найти...

– Я и сейчас не верю, – пробормотал я.

– Мы знаем. Чувствуем.

Она замолчала, и я впервые захотел, чтобы она ушла. И Вадика с собой прихватила.

Пересилив себя, я с улыбкой сказал:

– Вся эта херабора с Чёрно-белым миром оказалась не такой уж бессмысленной. Отныне никакие правоохранительные службы меня не разыскивают. Потому что Валера Тихомиров умер, и его тело было опознано.

Эм поглядела на меня широко открытыми глазами, а Вадик поморщился. Трюк, который я провернул с мёртвым телом моего двойника, был настолько циничен, что покоробил даже бывалых легионеров. Я в тот момент действовал как сомнамбула: исчезновение Шатуна подействовало на меня сильнее, чем на кого бы то ни было. Мы подкинули тело в один из кварталов на окраине, где обреталось столько торчков, сколько их в Нью-Мексико нет. Сейчас менты шерстят бедных наркотов, выискивая того, кто всадил в дрищеватое тело Валеры две самодельные пули.

На днях я прочитал на сайте «Новости Роднинска» короткую заметку о том, что найдено тело Валеры Т., несовершеннолетнего преступника, совершившего жестокое двойное убийство в прошлом году. Вряд ли эта новость кого-то удивит. Скажут, мол, покатился парень по наклонной, связался с бандитами, и вот вам, пожалуйста. Справедливая кара.

Так что я ухитрился инсценировать собственную смерть. Совсем как Гекльберри Финн, только лучше. У меня теперь даже могила есть... Ужас!

– Да... – неуверенно поддакнула Эм. – Это, конечно, хорошо... для тебя... Но если ты не захочешь прятаться, пока твои силы не вернутся, пользы от этого не будет никакой.

– Да я не против того, чтобы прятаться! – в сердцах сказал я, недовольный тем, что Эм продолжает гнуть свою линию. – Но не под землёй же! Чем эта дача плоха?

– Тебя здесь легко вычислить, – влез Вадик в разговор. – Соседей у нас мало, спору нет, но тебя уже слишком много людей видело. В бомбоубежище тебе будет безопаснее...

– А ты там сидел? – огрызнулся я.

– Сидел, – спокойно ответил Вадик, и у меня вытянулось лицо. – Три месяца. Пока сам восстанавливался. Давненько это было, ещё во времена ОРКА. С тех пор я почём зря Тёмные тропы не открываю.

Я не нашёлся, что ответить. А Вадик продолжал:

– Если честно, думаю, ты просидишь там столько же. Стандартное время для восстановления. Не думай, что там будет сырая нора с червяками, нора будет благоустроенная...

Он улыбнулся.

– Ха-ха, – протянул я. – «Хоббита» ты читал, это ясно. По крайней мере, первый абзац. А что ещё там будет? Фродо с Гэндальфом? Или Горлум?

– Сауна, бассейн, ресторан, минитеатр, спортзал, бильярдная, – без запинки перечислил Вадик. – Даже что-то вроде солярия. Это бомбоубежище строили при Совке для больших шишек. Так что там всё на уровне, не беспокойся. Там даже кабельное есть. И интернет.

– Не врёшь? – насторожился я.

– Клянусь.

Я задумался. В принципе, перспективы вынужденной самоизоляции неплохие. Я даже там буду не один. Компанию мне составят Синицын и Юра-Приёмыш. Ну, и охранники из Легиона, само собой.

Вадик сказал:

– Самое главное, до тебя не доберутся враги.

– Какие враги? Заблудшие, что ли?

– На данном этапе наши враги – «каровцы». Молодцы из Кризисного Агентства Расследований Аномалий. КАРА. Если они тебя возьмут, то либо сделают своим штатным Бифуркатором и церемониться, как мы, не будут, либо...

– Что «либо»?

– Прикончат на месте, – лениво сообщил Вадик. В его тоне я явственно уловил злорадство. Всё-таки мой характер – не сахар, и я тут много кого достал. Им приходилось со мной нянчиться, потому что я – ключ к тысяче дверей. В данный момент, правда, страдающий импотенцией, но это временное явление.

– Они очень глубоко законспирированы, – заговорила Эм. – Часто работают под прикрытием. Поэтому ты не должен никому доверять. Кроме нас.

– И как мне узнать, что это «каровец»?

– Никак. Доверяй только тем, кого представил тебе кто-то из нас.

Вадик перебил Эм:

– Вообще-то один способ есть. Говорят, все они носят на руке браслет с какими-то редкими минералами. Эти браслеты – обереги от Заблудших.

Я вытаращился на него. Ярко вспомнились дни, проведённые с Приёмышем в особняке Синицына. Юра показывал мне кристаллы из подземных городов Заблудших. С помощью этих минералов подземные жители творили чудеса...

– Они похожи на часы, поэтому легко спутать.

– Я запомню, – процедил я, едва разжимая губы. Все эти новости энтузиазма мне не прибавляли.

Вадик поднялся. Эм, глянув на него, тоже встала.

– А вообще скучать тебе не придётся, – сказал Бифуркатор весело. – Я слышал, на днях к вам заявится психиатр Эрик Рудин. Будет работать с Приёмышем и расшифровывать Поющие Книги. Тип он ещё тот.

– Ты о чём? – пробурчал я.

– Говорят, у него не все дома. Как у большинства психиатров. И силы как у буйвола. Но Легион с ним сотрудничает, потому что он человек, в общем и целом, полезный. Они как-то с Шатуном не поладили: Рудин хотел подробности, а Шатун, сам знаешь, не любит откровенничать. Вот и сцепились. Говорят, Рудин нашего Шатуна чуть не задушил голыми руками, хотя сам ему в пупок дышал. Тейя разняла. Она Рудина хорошо знает.

– Да ну? – не поверил я. – Шатуна – задушил? Да Стас сам кого хочешь задушит!

Вадик пожал плечами.

– За что купил, за то и продаю. Сам увидишь. Пошли мы. Сегодня ужинаем и ночуем здесь, а завтра с утра пораньше тебя увезут. Так что вещички я бы на твоём месте начал уже собирать.

III

В подземное убежище меня увозили в такую рань, что можно было назвать это время ночью. Ещё четырёх не было. В дачном посёлке царили тишина и мрак, даже птицы не начали петь. В городе было посветлее и пошумнее, но и там суточная активность свелась к своему минимуму.

Гена Франкенштейн остался на даче. Для меня он был, пожалуй, последней связью с Шатуном, и теперь эта связь порвалась. Без Шатуна никто не желал менять Гене жидкость каждый день, и Боян его «выключил». Ввёл в анабиоз. Я бы не хотел, чтобы его «отключили» насовсем, но никто и не собирался это делать.

В машине – том самом тарантасе, на котором меня уже возил Бурый, – я закемарил и проснулся только на месте входа в подземелье. Это место находилось на окраине заброшенного парка, среди кустов и поваленных деревьев. Из дёрна торчало неприметное бетонное строение размером с деревенский туалет. С крышей, крохотными оконцами и запертой на ржавый замок стальной дверью.

Мы с Бурым предварительно напялили оранжевые жилеты сотрудников жилищно-коммунальной службы – на случай случайных свидетелей. Но в это время в парке не наблюдалось даже сумасшедших собачников, ЗОЖевцев или бомжей. Бурый отпер замок, который внутри оказался отлично смазанным и прекрасно открывался. Огляделся и залез в будку. Я последовал за ним.

В полу будки имелся квадратный люк, тоже запертый. Только замок здесь был посложнее. Раньше я таких замков вообще не видел. Бурый засунул в четыре узких отверстия четыре зубчатых трубки, закреплённых на ребристой рукоятке. Потом начал крутить какой-то болт на вершине рукоятки. В определённый момент щёлкнуло, и Бурый принялся засовывать трубки ещё глубже. Снова щёлкнуло, и мой спутник резко выдернул причудливый ключ. Мда, подумалось мне, я со своими проволочками такой замок не осилю...

Люк распахнули. В свете фонаря нашим взглядам предстала шахта с металлической лесенкой, дно шахты исчезало во тьме.

– Лезь вперёд, – велел Бурый.

Я замялся. Лезть в эту сырую и тёмную дыру мне хотелось меньше всего. Но долг обязывал. Я повернулся к шахте задом и осторожно полез вниз, цепляясь за холодные ступеньки и старательно нашаривая ногами очередную опору.

Бурый тем временем загремел замками наверху. Запирался. Затем полез следом за мной, луч его фонаря то и дело чиркал по ноздреватым бетонным стенам.

На глубине примерно метров пяти мои подошвы упёрлись в нечто твёрдое. Я отошёл в сторонку, чтобы Бурый не прогулялся пешком по моей голове. Когда он, крякнув, встал рядом со мной, в свете фонаря мы увидели проход сбоку – довольно низкий. Он тянулся вбок метра два и упирался в тупик.

– Ненавижу это место, – посетовал Бурый. – Приходится на карачках лазить. Это для того, чтобы ни у кого, кто сюда залезет, не было желания лезть дальше.

Согнувшись, мы добрались до тупика. Пока я соображал, зачем мы сюда лезем, Бурый нажал на один из кирпичей, и в тупике раскрылся проход. Совсем как в фильмах про Индиана Джонса.

– Что дальше? – почему-то шёпотом спросил я. – Ловушки? На голову нам будут падать каменные глыбы? Под ногами раскрываться провалы?

– Делать ловушки глупо, – рассудительно ответил Бурый. – Тогда все диггеры шею свернут, но доберутся до конца маршрута. Наша цель – убедить любого хренова исследователя, что ничего здесь интересного нет.

– Слушай, а как же те, кто знает о бомбоубежище? Неужели никто, кроме Легиона не в курсах? Это будка наверху торчит же у всех на виду. Ну, чиновники там, всякие начальники подземных коммуникаций...

– Кто знал, тем мозги промыли, – отмахнулся Бурый. – Ты насчёт этого не переживай.

Мы выбрались, наконец, из низкой трубы и спрыгнули на каменный пол просторного тоннеля. Бурый уверенно двинулся по нему, размахивая фонариком.

– Чего ж вы Синицыну мозги не промыли? – спросил я. – Чтоб он про Приёмыша всё рассказал?

– А мы и промыли. Только он по-прежнему говорит, что ничего не знает.

– Может, не знает на самом деле?

– Боян думает, что у него в сознании поставлен блок. И обойти этот блок наши умельцы не в силах. С ним всё сложнее. Возможно, он с Заблудшими контактировал непосредственно.

Я помолчал. Мы прошли пару десятков метров. Тоннель понижался, вдалеке слышался шум воды. Пахло сыростью, чем-то затхлым.

– Слушай, Бурый, – заговорил я. – А что вы с ним в итоге будете делать? Ну, в самом конце? Не отпустите же?

– Откуда ж мне знать? Это пусть Боян решает. Он у нас гений. Но сразу скажу: отпускать мы его не отпустим. Поверь мне на слово: последние деньки спокойно живём. Скоро спокойная жизнь закончится.

– В смысле... начнётся война? – спросил я.

– А то! Боян на нервах... Слышал недавно, наши Жуткие, которые предсказывать могут, говорят, близится такой пипец, что мало никому не покажется.

– Кажется, я знаю, какой пипец, – пробормотал я. – В Чёрно-белом мире видел.

Луч фонаря отразился на водной поверхности. Мы остановились. Тоннель, понижаясь, уходил под воду. Вода была стоячая, зловонная, по ней плавала грязно-серая пена.

– Только не говори, что нам придётся нырять, – сказал я.

Бурый хмыкнул.

– Не придётся, не ссы.

Он подошёл к стене сбоку, что-то там поделал. Кусок стены повернулся вокруг своей оси. Мы прошмыгнули в щель и оказались на лестничной площадке. Лестница была сделана из металла и спиралью уходила вниз в просторной шахте. Я притронулся к стене шахты: на ощупь она напоминала резину.

По лестнице мы спустились этажа на три, если не больше. Я уже собирался поинтересоваться, когда мы наконец дойдём, когда Бурый отпер последнюю дверь – стальную, толстенную, как в банковском сейфе.

За дверью меня ослепило сияние. Проморгавшись, я понял, что это не сияние, а обычное электрическое освещение. После темноты подземных переходов оно показалось ослепительным.

Восторженно раскрыв рот, я ступил на мраморные плитки просторного коридора. Под высоким потолком горели лампы дневного света, на стенах висели старинные портреты незнакомых мне людей. По обе стороны коридора стояли обтянутые дерматином скамейки. В конце находилась стойка, за ней притаились стол и стул. Наверное, здесь должен был сидеть подземный вахтёр...

Где-то тихо шумел вентилятор, накачивая сюда свежий воздух с поверхности. Я подумал, что если вырубить этот вентилятор, мы тут умрём весьма неприятной смертью.

– Никогда не видел такого бомбоубежища, – восхитился я. – С таким запутанным входом, да так глубоко...

Бурый насмешливо спросил:

– А ты много бомбоубежищ повидал?

– Одно точно. Меня Шатун в нём прятал... когда мы только познакомились.

При упоминании имени Шатуна Бурый слегка помрачнел. Проговорил:

– Это убежище особенное. Для ВИП-персон. Так что здесь всё на высшем уровне.

Чуть позже выяснилось, что убежище действительно строилось для ВИП-персон. Как и сказал Вадик, здесь имелась сауна, бильярдная, кабельное телевидение, интернет и много ещё такого, что скрасит жизнь несчастному бифуркатору, который растерял силы и должен скрываться от плохих людей. И не людей.

В первый день я обшарил всю территорию, хотя подспудно понимал, что лучше бы растянуть удовольствие исследования. Свободного времени у меня будет до хрена. Но не выдержал, облазил всё вокруг. Насчитал восемнадцать жилых помещений и три подсобки. Двери в некоторые комнаты были заперты, с ними я решил разобраться попозже. Мои отмычки всегда со мной. Наткнулся на миниатюрное метро: крохотный перрон и тёмный тоннель с рельсами. Совсем как в том бомбоубежище, в котором меня в своё время держал Шатун. Тоннель, скорее всего, закрыт с обеих сторон, но прошвырнуться туда не вредно. Я сделал в уме галочку, чтобы вернуться сюда на досуге.

Синицын Игорь Михайлович содержался в помещении, которое конструировалось, кажется, как изолятор для заразных больных. Длинная комната с койкой, столом, стулом, санузлом и предбоксником. Еду ему приносили Бурый или его сменщик из Легиона, который когда-то дрался со мной и потерпел сокрушительное поражение. Я про себя назвал его Брюсом Ли. Готовили в столовой, оборудованной всем необходимым для кулинарии. На складе хранились овощи, крупы, фрукты, а в огромном морозильнике – мясо. Всего этого хватило бы на два-три месяца для четверых человек. Утром Синицину включали свет, вечером выключали, оставляя тусклый ночник, чтобы можно было следить, чем он занимается.

В первый день я не стал к нему заходить, не было желания. А вот к Приёмышу заглянул. Он содержался в комнатке по соседству, которая была аналогом то ли обезьянника, то ли вытрезвителя. Голые стены, холод и одна-единственная койка, на которой, свернувшись клубком, лежал Юра Иваненко. На нём была тёплая пижама, но, похоже, она ему была нужна, как тюленю носки. Он был холодный, просто ледяной, рожа синяя, глаза забинтованы. Но если наблюдать за ним долго, было заметно очень медленное дыхание. Он смахивал на самый настоящий труп, но труп дышащий... Жуткое зрелище.

Продолжение в комментариях