Наконец, на пятом часу ожидания, лодка пришла.
С красным брезентом вместо крыши, с тремя пустыми пластиковыми бочками вместо спасательных жилетов на случай крушения, с пластиковой капсулой для паспортов на тот же случай и, самое главное, с той самой важной бумажкой. Нашли, слава Богу.
Грузимся: рюкзаки, тюки с товарами, канистры с пресной водой, капитан судна, рулевой и пассажиры — шесть человек, считая меня.
Быстро и красиво мчим по Тихому океану, вдоль невысоких волнистых холмиков, не сумевших дорасти до серьёзных вулканов. Мчим быстро, но успеваю заметить — кое-где на этих самых холмиках мелькают светлые пятнышки внутри зелени джунглей. Дома-шалаши — где одиночные, где группками. Даже на этих, отрезанных от земли холмах, кто-то прячется в плёночных домиках. Каждый от чего-то своего прячется.
Часа через полтора швартуемся у сальвадорского берега, метрах в десяти от его кромки. Дальше пешком по воде. В отличии от никарагуанских прибрежных вод возле Ла Сальвии, вода возле городка Ла Унион ужасна. Гниющие фрагменты отходов, комки склизких вонючих масс, мусор. Можно не идти пешком, а сесть на доску с парой колёс, которую за один доллар местный житель дотянет руками до суши вместе с пассажиром или багажом. Выпрыгиваю в тягучее подобие воды, бреду к берегу. Ничего, не от такого отмывались.
Поставить штамп о прибытии в страну — та ещё задача. Миграционная служба находится где-то на соседней улице, в глубине двора. Иду туда сквозь причудливо перемешивающуюся с раскалённым воздухом толщу запахов: готовящейся еды, куч разнородного гниющего мусора и трупов животных одновременно.
Вместе с соседкой по лодке и встретившей её здесь мамой, неистово мчим на последний автобус до столицы. По пути мама девушки задыхаясь рассказывает, что в Сальвадоре вооружённое восстание, стреляют то восставшие, то военные, поэтому она приехала встретить дочь на пристани.
Успели, едем. За пять часов пути успеваю познакомиться с соседкой по сиденью — доной Алехандрой. Ей двадцать пять лет, она собирает на свалках возле рынков более-менее хорошие вещи, везёт их домой стирать, а потом продаёт сама. Дома её ждут девятилетний сын и шестилетняя дочь.
— Тебе остановится до самолёта есть где?
— Я в аэропорту собиралась ждать…
— Нельзя тебе ночью одной туда, сейчас опасно. Поехали ко мне! Поспишь, а потом мой папа ночью вернётся с работы и тебя отвезёт в аэропорт.
Ещё час пути по тёмным улицам Сан-Сальвадора, вместе с двумя тяжеленными тюками набранных вещей. И вот я уже в трущобном районе столицы, ем рис на плесневелой кухне, а Мили — дочка Алехандры, играет с моим котом Мурзиком и знакомит меня с Бульпой — своей любимой куклой, которой она дорисовала брови ручкой, чтобы та походила на Барби.
— Барби очень дорогие, но я закрываю глаза и думаю, что Бульпа такая же красивая и чистая, как Барби.
Уносит Бульпу спать. А меня сквозь ночь уносит в аэропорт ржавая машина.