СНЕГУРОЧКА
СНЕГУРОЧКА
/часть 1/
В нашем северном краю всегда боялись зимы. Старики сказывают, будто с холодными ветрами приходит из-за высоких гор Хозяин Снегов. Он идет неспешно, величаво, словно и не торопится получить свою требу… Первой о появлении Ледяного Князя возвещает покрывшаяся инеем трава. Когда поутру ступаешь за околицу и сминаешь ногой эту хрупкую, скоротечную красоту, сердце испуганно замирает и пропускает удар. Но затем на небо выкатывается осеннее коло-солнышко, и топит, топит ледяные иголочки, возвращая шелковой мураве мягкость и свежесть.
Вторым вестником Властелина Зимы становится текучая водица. Бежишь от родимого тына вниз, по косогору, спешишь поскорее досыта напиться, набрав в пригоршни речную влагу… А как ладони опустишь, чувствуешь – студёной стала вода, будто бы чужой, неласковой. Страшной. Еще немного времени пройдет, и на рассвете схватит лужицы тонкий белый ледок, возвещая о неумолимом.
Покойная бабка Слава говаривала, будто раньше люди радовались первому снегу: детишки плясали вкруг родимых изб, ловя на язык холодные белые звездочки, парни с девками переглядывались, зная, что вскоре срок сватов к любушкам своим засылать… Теперича не то… С первым снегом над деревней плач людской стоит, а в святилище, что вкруг древней ели раскинулось, бросают страшный жребий.
Ель-матушка великаншей была, еще когда бабка Слава в колыбели кричала. Издревле считалась ель та покровительницей деревни нашей, к ней, к матушке, прибегали дети плакаться со своими обидами, а она утешала их, пряча от гнева родительского за пушистыми лапами. И молодые приходили обетами обмениваться. Коли пред елью родимой парень с девкой назовутся женою да мужем, никому тот союз не разорвать. Бабы приходили, просили помощи в делах родильных. Коли упадет с дерева священного шишка, стало быть, и дитя в мир здоровым явится. Вот и сжимали роженицы дар священной ели в руке, пока в бане посолонь ходили в обнимку с опытной повитухой. Мужикам деревенским отвар из хвои силы возвращал, с постели поднимал тех, об ком тризну хотели было править. Да и ушедших провожали, выстилая дорогу пышными еловыми лапами… Провожала их ель с вершины холма, храня мудрое молчание. Знала она: нет смерти одной, есть Род людской, которому прерваться не суждено самими Богами.
Теперь же матушка-ель словно отдалилась ото всех, обросла высоким частоколом, за которым седые старцы-кудесники клали требы пред ее корнями. Там же, в темноте мохнатых лап, бросали и страшный жребий – которой из девок-славниц в день Карачуна навстречу жениху Ледяному выйти.
Я у матушки первой родилась, и тятя мой, сказывают, рад был дочке несказанно. На коленях дитятку нянчил, обещался, как подрасту, куколок из соломы наплести да лодочку для них выстругать, но только Боги распорядились иначе: сгинул он в лесу, мне и годочка не исполнилось. Мать, как водится, отгоревала, а после меньшухой в дядькину избу пошла. Так я и росла в родной семье, как ребенок старшего брата: вроде свой, а вроде как наособицу. Младших сестер дядька Добр дочками кликал, а меня только по имени звал: пока мала была, Зарянкой, а как подросла, Заряной, мамкиной помощницей. Вот думала, выйду замуж за синеглазого Богомила, что обещался вскорости на двор сватов заслать, будет дядька по отцу называть, уважительно: Заряной Лучезаровной… А не будет теперь. Не получится, как мечталось. Мне жребий страшный принесли, и, признаться, было за что…
Прошлым летом мелькнула в косе девичьей ранняя седина. Испугалась я, сажей прядь замазала, чтобы жених будущий не дознался, а только как не прячь, как не скрывайся, обратного ходу нет. К осени побелели волосы, что первый снег, а лицо как было, так и осталось – девичьим. Долго я косу под платком прятала, таилась ото всех, а только, как прознал Богомил все одно – не отказался от слов своих, обещался в жены взять, как нам обоим мечталося.
Что такое коса девичья? Взмах мужнина ножа, и нет ее, как и прошлой вольной жизни с песнями, плясками и посиделками. Скроет голову повойник, украсит рогатая кика, речным жемчугом расшитая, так была ли кручина по волосам убиваться?
- Ты для меня диво, как хороша, - смеялся Богомил, когда помогал прялку нести до светёлки, где все девчонки вечерять собирались. – И пусть беленька, зато румяна!
Я, глупая, отворачивалась, рукавом стыдливо закрываясь. Мнилось, вскорости женою ему стану, с домом родимым прощусь…
С холодными северными ветрами приходит из-за высоких гор Хозяин Снегов. Ему первому брать себе невесту, ведь знатен жених и богат: серебра не считает, весь мир в меха белые кутает. Под елью-матушкой каждый год одну девицу-красу избирают, а после в отчий дом идут от имени Ледяного Князя свататься.
Как зазвучали в сенях голоса стариков-кудесников, так у домашних дыхание перехватило, будто от стужи лютой. Мать вперед меня со звериным рыком бросилась, мол, не отдам дитятко любимое, да только куда ей, супротив общей воли. Коли не отдать Хозяину невесты, не пережить зиму ни единому двору: разгневается Он, нашлет морозы трескучие, да такие, что птицы на лету в льдинки превратятся и наземь повалятся. Померзнет скот, остынут печи, остекленеют глаза людей… Страшно.
- Воля моя, - рявкнул Добр, входя со сватами в горницу. – Быть Заряне невестой. Собирай, мать, приданое!
- Да как же?! – вскинулась дядькина большуха. – Нашу дитятку отдавать?! К ней Богомил хотел свататься! Мыслимое ли дело почти сосватанную за другого-то рядить?!
- Раньше надо было думать, - мотнул головой Добр. – Успел бы малец благословения отчего испросить, так и не сладилось бы дело. Пусть теперь вон, за Дарёнку просит. Чай, сестра единокровная, старшей теперь будет, как Зарянку отпустим.
А у меня внутри все будто замерзло. Поклонилась, как полагается, сначала дядьке, отца заменившему, а после и старикам-кудесникам.
- Воля ваша… Когда снаряжаться?
- Завтра поутру, - за всех ответил самый высокий из сватов.
Узловатые пальцы его сжимали клюку, которую венчал белый козий череп.
- Мать подыми, - велел дядька, кивнув на рыдавшую супругу. – Негоже так волю Богов принимать. Стыдно.
Скрипнули двери, повалил из избы на улицу белый пар. Провожать старцев пошел только хозяин избы, остальные так и сидели, оглушенные страшным жребием, выпавшим на нашу долю.
- Это ничего, - улыбнулась я бескровными губами. – На семь лет дом избавлен будет от требы Хозяину… Сестренки успеют замуж упорхнуть, а там, как доля уладит… Мне бы только к ели-матушке сходить, попрощаться…
- Ступай, - махнула рукой старшая жена, поднося матери моей водицы испить. – Теперь тебе все дозволено, дитятко горемычное.
Как бежала я на вершину холма, мимо знакомых с детства дворов, сказывать не стану. Помню только, что студёный воздух жег горло огнем, а платок шерстяной сам собой с плеч сполз, оголяя мою белую косу.
- Знак на ней, - переглядывались встречные. – Княжий знак!
- Вот, стало быть, и невеста сыскалась!
Наверное, радовались люди, что не на их дочерей старцы указали, но мне не до злости на судьбу было. Только бы добежать!
Оступилась взгляд синих глаз встретив. Богомил!
- Правда ли, Зарянушка?! – выдохнул он, руки мои в своих ладонях согревая. – Неужто тебе Снегуркой быть?!
- Правда, - кивнула я, ничего внутри не ощущая. – Завтра приходи провожать. А на следующую зиму сватов к Дарёнке засылай. Она как раз заневестится…
- Не бывать тому! Уйдем сейчас, до утра погони не будет! Я за тебя всех положу на снегу белом!
- Поздно, Богомил. Дядька сговорил, обратно не повернешь. Или хочешь, чтобы сестры твои малые новой весны не увидали? И мать бросишь, и отца, и племянников-несмышлёнышей? Пусти! К ели иду проститься. Пусти, ну!
Это только первые пять шагов страшно оставлять последнюю надежду в мире живых, но сейчас я отчетливо слышала, как закрываются за спиной двери Яви. Не властен боле надо мною закон людской, одно только сталось – жениха Ледяного дождаться. Даже старцы-кудесники не преградили пути-дороги, беспрепятственно позволив ступить за частокол.
- Матушка-ёлочка, помоги, - испросила я, под самый ствол дерева повалившись. – Страшно мне, мочи нет! Как поутру пойду босиком по белому снегу? Как ступлю в ледяную воду?!
От дерева исходил такой тёплый, смолянистый дух, будто вокруг царила не лютая зима, а ласковое лето. Знала я, что не увижу боле ни зеленой листвы, ни луговых цветов, не услышу щебета возвратившихся птиц… И словно бы кто-то большой погладил меня по голове, успокаивая и утешая. Пальцы сами собой сомкнулись на прошлогодней жесткой шишке, невесть как сохранившейся в пожухлой хвое.
- Прости, матушка, за кручину глупую. Что с девки взять? Все перед свадебкой плачут, только одни понарошку, с былой жизнью прощаясь, а я вот взаправду… Храброй буду, не опозорю родимый дом… Ну, прощай!
Назад по деревне я шла медленно, не опуская головы и не смотря вокруг. Подле каждых ворот встречали будущую Снегурку люди, некоторые плакали, некоторые прижимали к себе дочерей, с благодарностью провожая меня взглядами. Невесте Хозяина Снегов везде небывалый почет. Войди я сейчас в любую избу, потребуй любое украшение – отдадут, да еще и с довеском. Но к чему мне наряды, если красоваться буду перед Князем, окутанная прозрачным льдом?
Всю ночь мать прижимала меня к себе, баюкая, словно младенца. Не помню, спала ли я вообще, слушая плывущие над деревней прощальные свадебные песни. Невесту провожают все, отпуская живую девицу в Навь. В прошлом году мы тоже пели, а в доме у самого леса нечастная мать, наверное, так же обнимала свою радость-Лёлю. А еще раньше уходила совсем юная Олень-оленёнок… А еще раньше черноглазая Ждана… Всех и не вспомнишь, но ведь было же. Было!
С рассветом в горницу вошли старцы. Настала их очередь кланяться облаченной в белую рубаху невесте. Дядька Добр сам возложил мне на голову самоцветный венец, что хранил как главное богатство дома.
- Будь достойна жениха, дочка, - велел он, пряча блеснувшую слезу. – Проси Ледяного Князя за нас, чтобы унял морозы, чтобы придержал метели, чтобы по весне не лютовал, убивая первые всходы.
- Буду просить, - кивнула я, выпрямив спину. – И вы вспоминайте меня жарким летом. И золотой осенью… и юной весной… Вы все – вспоминайте.
- Пей, дитятко, - велел сухой, костлявый старик, протягивая мне чашу, полную ритуального свадебного напитка. – Солнце едва поднялось над лесом, чтобы сегодня умереть. Только тебе под силу вымолить у Хозяина Снегов новый день после самой тёмной ночи. Помнишь ли ты это?
Горячий вар с ароматом хвои согрел губы, прокатился по горлу, чтобы тут же слегка затуманить голову. Помню, как в прошлом году наряженная в свадебную рубаху Лёлюшка шла меж людей, будто потерянная, наяву спящая. Теперь поняла – так оно и было. Из милосердия ли, или из какого другого разумения, но кудесники неспроста потчевали будущих Снегурок колдовским зельем. Без сопротивления позволила я накинуть на голову белое покрывало, без единого вздоха снесла прикосновение снега к босым ногам.
Дорога петляла по лесу меж занесенных снегом елей, а затем выходила в светлую березовую рощу. Стройные деревца стояли, будто подружки, все, как одна, убранные хрустальным инеем.
- Твоя свита, - торжественно изрек старик, что вел меня под правую руку. – Посмотри, как они прекрасны!
Кивнула ему, глядя прямо перед собой. Вот и конец почетного пути невесты Ледяного Князя – прорубь, от которой в морозном воздухе стелется тонкий дымок. Розовый восход окрасил снег, расцеловал скромниц-берез, коснулся моей щеки.
- Уберите покрывало, - шепнула я непослушными губами. – Я хочу видеть… все…
- Тогда ты будешь ждать дольше, - отозвался второй кудесник, шагавший слева.
- Пусть… Снимите…
С волос тут же сполз отрез белого вышитого покрова. Обычно Снегурку опускают в прорубь связанной и покрытой фатой, но я не хотела замерзать слепой. Я хочу посмотреть в глаза своего жениха, когда он, наконец, явится за новой избранницей. За мной.
Люди застыли в молчании на самом берегу, а мы с кудесниками ступили на лёд.
- Зарянушка! – отчаянно выкрикнул Богомил, но сник под суровым взглядом обернувшегося старика.
- Нет у неё имени, - молвил он громко, сурово сдвинув кустистые седые брови. – Снегуркой кличьте, избранницей Хозяина Снегов!
Кто может описать, как мороз обжигает тело, прикрытое только свадебной рубахой? Кто сумеет объяснить, что это нельзя даже сравнить с объятиями речной водицы? Снегурочку опускают в воду по колено, чтобы холод медленно уводил ее из мира живых, а затем поливают водой, чтобы юное тело покрывалось тоненькой корочкой льда. И молить о пощаде бессмысленно, и кричать от боли невозможно… Голос отнял колдовской напиток вместе с волей и силой…
- Будьте… вы… все… прокляты…
Зубы даже не пытаются не стучать. Ледяные судороги поднимаются все выше и выше, достигая самого сердца.
- Глупости болтаешь, девица, - склонился ко мне тощий кудесник. – Одна жизнь за сотню – невелика цена.
...продолжение следует...
ВОДЯНОЙ
ВОДЯНОЙ
Ягодка за ягодкой, ягодка за ягодкой… Ароматная лесная земляника давно покрыла донышко берестяного кузовка, который Любавушка с утра за собой таскала.
- Ау, Мила! Ау, Златка! Ау, подруженьки!
Издалека донеслось разноголосое кликанье деревенских. Значит, близко девчонки босоногие, недалече отошла от них.
- Любава, ты пошто одна бродишь? – раздалось над головой семилетки. – Неужто волков не боишься?
- Нету тут никого, Светозара, - улыбнулась та старшей наперснице. – Напрасно пугаешь!
- Ой ли, - загадочно протянула первая на деревне красавица. – Но ты права, волков бояться, в лес не ходить. Пошли-тка скорее остальных сыщем. Вот потеряется кто из молодших, а мне потом за вас отвечать!
Светозарушку в деревне все любили: от мудрых стариков до веселой ребятни, а она завсегда была со ними ласковой. Улыбнется, словно солнышко покажется, доброе слово молвит – сердце согреет. Вот только дичилась Светозара обычных девичьих посиделок за рукоделием да от парней шарахалась, все больше по нраву ей было с ребятишками тетешкаться, сказки им всякие сказывать. Завсегда вокруг Светозариной избы девчонки малые крутились, ждали, пока любимица их справит домашний урок, что матушка задала, и к ним за плетень выйдет. Усядется славница на завалинке, а детишки вкруг нее, будто пташки малые, пристроятся. Сказывает им девица о диковинках всяких, да так складно, будто сама, своими глазами видала. И про цвет папортника ведает, и про старика Лешего, что чащобой правит, что твой князь, и про мавок смешливых, чьи пальцы холодны и когтисты. А потом вдруг схлопает в ладоши, засмеется и давай игры веселые затевать, будто и не было ничего волшебного.
- Милка, Златка, ау! – крикнула Светозара, отведя в сторону раскидистые лапы зеленой ели. – Куда запропастились, негодницы?
- Тута мы, - откликнулись сестрички с одинаковыми тощими косицами. – Притомились…
- А Любавку, подружку свою, пошто бросили?
- Так не бросали мы, - утёрла нос старшая. – Отстала она…
- Никогда так не поступайте, - сердито нахмурилась Светозара. – Лес – это чужие владения, мы тут всего лишь гости. Помните, что я сказывала об угощении для Лешего? Вы свои подарения оставили?
Внимательные зеленые глаза славницы пристально смотрели на каждую из вверенных ей подопечных.
- Оставили, - не стройным хором откликнулись те. – Принесли то, чего у дедушки Лешего нет: свежего хлеба и плошку каши…
- Вот и умницы! Ну, идёмте, кузовки еще не полны, нечего рассиживаться!
И, подобрав край понёвы, Светозара решительно пошла вперед, ступая так, что под ее ногой не хрустнула ни одна веточка. Младшенькие поспешили за своею любимицей, стараясь подражать ей во всем.
До самых летних сумерек бродили они в поисках ароматных, сладких ягод. Светозара строго следила, чтобы проворные пальчики девочек не давили сорванную землянику, чтобы складывали ее в кузовок, а не в голодный рот. Но, едва над лесом гулко ухнул старик-филин, Светозарушка остановилась, прислушиваясь в тому, как ветер путается в кронах деревьев, к резкому крику лисы и шепоту уползающей с камня гадюки.
- Пора возвращаться, - строго велела она детям. – Напрямки пойдем, у мельницы немного передохнем и сразу по домам. Нечего Навь гневить и по ночам разгуливать.
Узкая тропинка, петлявшая средь высоких трав, вывела путников к реке, что несла свои тёмные воды сквозь лес, а затем ширилась, превращаясь в глубокое озеро, окутанное туманом и страшными тайнами. Девочки испуганно прижались друг к дружке, вспоминая истории, что сказывала им Светозара.
- Страшно? – обернулась шагавшая впереди девушка, сверкнув белоснежными ровными зубками. – Больше не стану пугать, не бойтесь, маковки.
- А вот и нет, - храбро выпятила грудь Любава. – Ни капельки не страшно!
Ярко зеленые глаза Светозары стали еще зеленее, но не успели дети понять этого, как та спрятала их за длинными густыми ресницами.
- Тут присядем, - решительно молвила славница, указав на поваленное зимней бурей дерево. – Отсюда уже и деревню видать. Вон твой дом, Любавка… А вон там, чуть повыше, ваш, Мила и Злата. Утомились за день, поди? Ничего, зато матерей порадуете: вон, сколько ягод набрали. Будет вам и кисель, и пирог сладкий.
Устроившись на широком стволе, Светозара вытащила из берестяного туеска краюху хлеба и разделила его на всех. Изголодавшиеся за день девчонки впились зубами в угощение, а сама Светозара задумчиво смотрела на озерную гладь, туда, где на противоположном берегу темнела одинокая, поросшая мхом изба.
- Там мой суженый живет, - вдруг молвила она, склонив голову, будто вслушиваясь во что-то.
- Да что ты, окстись, - ахнула Злата. – Безногий мельник?! Неужто, матушка с батюшкой тебя за калеку сговорили?!
- Светозарушка, разве ты для того всем парням отказывала? – колокольчиком отозвалась её сестричка Милолика. – И Годею, первому силачу, и Храбру, сыну кузнеца!
- Отказывала, - уголками губ усмехнулась славница. – Стало быть, судьбу дожидалась…
И невдомек было девчонкам приглядеться к своей наперснице – и без того зеленые очи девицы засияли в сумерках собственным светом, а густая медовая коса будто стала еще толще и богаче, сама распадаясь на длинные вьющиеся пряди… Но слишком малы были для того трое семилеток. Чужая краса не вызывала еще в них черной зависти, а, напротив, делала старшую подружку только лучше да милее.
- А знаете, отчего молодой мельник никогда не выходит из дому? – вдруг спросила Светозара, распуская волосы.
Девчонки только рты пораскрывали, чуя новую сказку. Знали они этот хитрый прищур, с которым Светозара обычно про чудеса баяла.
Сгустившиеся сумерки отняли у леса краски. Деревья замерли над спокойной водой тёмными великанами, легкий туман заблудился меж могучих стволов, а на светло-синем вечернем небе замерцали первые яркие звезды. Где-то за тыном звонко залаяли собаки, потянуло дымом из топящейся печи…
- Было это, когда мой прадед только-только к прабабке посватался, - повела свой сказ Светозара. – Жила тогда в деревне девица-краса ненаглядная…
- Как ты, Светозарушка? – испросила конопатая Любава.
- Куда мне, - засмеялась та. – Супротив неё я немочь бледная. Но чур, боле не перебивай, а то сразу домой пойдем. Ясно?
Дождавшись, пока все трое семилеток кивнут, продолжила, задумчиво меж пальцев кудри медовые пропуская.
- Девицу ту Реченькой кликали, потому как родилась она на самом берегу, когда мать ее напиться спустилась. Выросла Реченька родителям на радость умницей да красавицей. Глаза синие-синие, что небо весной, а коса длинная да мягкая, что вода текучая. Пошла как-то девица за околицу да судьбу там свою повстречала – проезжал через деревню молодой князь, увидал Реченьку, коня поворотил, стал спрашивать, кто такова и откуда.
Конь у князя чудной был: тонконогий, горделивый, крутую шею гнул, глазом косил, пританцовывал. Сильной рукой правил ездок, сдержал резвость скакуна белоснежного, привязал его к иве плакучей, а сам с девицей заговорил ласково. Реченька как на князя глянула, так сердце и зашлось от красоты его и стати. До вечера гуляли они по лесу осеннему, а потом настало добру молодцу время домой собираться.
Умчался он, обещав до первых заморозков воротиться. А на следующее утро ударил мороз, лужи затянуло тонкой корочкой льда, траву разукрасил серебряный иней. Вышла Реченька за околицу суженого встречать, да только попусту глаза проглядела. Ждала любимого весь день, а потом и следующий пришел чередом. С той поры потеряла покой девица, только об князе молодом думала, да на колечко подаренное глядела. Мать уже все слезы выплакала, глядя, как дитятко любимое с лица спало. А только все равно каждое утро бегала Реченька за околицу, любимого своего высматривать. Но так и не вернулся за Реченькой князь. Поговаривали, сгинул где-то в чащобе дремучей, а может, и разлюбил, кто сведает?
К первому снегу стало понятно, что оставил князь заезжий Реченьке окромя кольца своего еще один подарок под самым сердцем. Всю зимушку места себе не находила, слезы лила, а с весенними туманами, как отяжелела, ушла из родимой избы красавица и где-то на берегу от бремени разрешилась. Сказывают, будто слышали люди плач младенца, что от озера доносился, да только густым маревом заволокло все вокруг – где искать пропавшую неведомо…
- А дальше-то что было, Светозарушка?! Сказывай! До конца сказывай!
- Так ведомо что: из темной воды руки белые показались, младенца из объятий материнских взяли, да в омуте и сгинули. А после сам князь к своей избраннице вышел. Всю зиму тосковал он по оставленной возлюбленной, но разве под силу Водяному против законов Навьих пойти, из-под крепкого льда выбраться раньше, чем весна разбудит? Как туман развеялся, нашли люди на берегу бусы, что Реченька носила. Поняли тут, кто тем князем прикидывался, кто с первой красавицей миловался. Стало быть, Реченька своей волей к хозяину здешних омутов в жены ушла, да и младенца с собою унесла. Вот только не бывает так, что в Яви убудет, а в Нави прибавится. Оставил Водяной на земле ребенка-подменыша: худенького, немощного, которому воздух наш слишком тяжек. Вырос мальчонка почти человеком, девушку сиротку в жены себе взял. Так и смешалась Навья кровь с человеческой, а сколько ее, и в ком проявится – неведомо.
- Так, а мельник-то, мельник? Отчего он на полати лежит, на порог не выходит?
Сверкнула зелеными глазами Светазара, бросила скорый взгляд в сторону одинокой избы, где в окне теплился огонек лучины.
- Сами об том спросите, маковки. Не мой секрет, не мне и сказывать. Все, кыш домой, окаянные! Матери, небось, уже все глаза проглядели!
Поднялась с дерева славница, подхватила полный ягод кузовок. Девчонки-семилетки бегом по тропинке умчались, росу с высокой травы роняя. Обернулась Светозара на черную избу, улыбнулась, пригожего парня на самом крыльце увидав. Белая кожа его не годилась для светлого дня, а неверные ноги с трудом на этой земле держали. Да только знала она, кем парень тот хозяину всех омутов приходится: в темноте навьи глаза хорошо видят, как у зверя рыскучего. Стянул молодец беловласый с тела рубаху да в озеро с крыльца и кинулся. Закрутились тут молчавшие до сих пор жернова мельницы, заскрипели огромные колеса, плеснул по воде широкий рыбий хвост… Сама мелет мельница, послушная слову колдовскому, сама муку в мешки ссыпает да у порога складывает.
Переменился теперь слабосильный мельник: водица родная облик истинный возвратила. Полным сил мужчиной стал недавний хромоножка, только волосы белые да глаза голубые напоминали о том, кем прикидывался сын пропавшей Реченьки. И не человеческой красотой он был хорош, а совсем иной – нездешней, холодной, навьей.
- Скоро свидимся, суженый, - шепнула Светозара, косу свою заплетая.
В ответ озеро темное рябью пошло, словно подтверждая слова пророческие. Навь к Нави тянется, как не противься. Ходят среди людей те, в ком сильна кровь иная, ищут своего счастья, да не многие находят.
Сказочница Ксения Белова
Отряд Гаюновича
- Отходим! К болоту!
Сергей махнул рукой и повернулся к дороге, прикрывая отступление огнем. Партизаны, отстреливаясь, один за другим скрывались в непролазной чаще.
- Собаки, слышишь? – тяжело дыша, рядом упал Василий, - догонят, всем хана, лейтенант.
- Уходи, я прикрою, - прицелившись, он дал очередь по неосмотрительно выскочившим гитлеровцам, один со стоном рухнул.
- А ты? - партизан резко вскочил и, метнув гранату, рухнул за дерево.
- За меня не беспокойся, - не отрываясь от дороги, прохрипел Сергей, - это приказ, старшина, встретимся у болота. Ждите полчаса, не больше. Если не вернусь – уводи группу. Командиру передай, что попали в засаду, немцы ждали.
- Значит, кто-то предал, - скривился Василий и протянул лейтенанту два магазина, - держи, удачи тебе, командир.
На минуту стрельба прекратилась. Раздавались только отрывистые команды, изредка прерываемые злобным лаем.
«Кто же сдал?», - Сергей осторожно отполз к поваленному дубу, - «свои ведь, только свои знали».
Оглянувшись, он увидел, что его группа благополучно растворилась среди огромных деревьев. Теперь нужно продержаться минут двадцать, не больше, чтобы партизаны успели выйти к болоту. А там уже никакие собаки не страшны. Да и немцы не сунутся.
Размышления лейтенанта были прерваны злобным рычанием: оскалившись, на него неслись две овчарки.
«Вот, значит, как», - Сергей аккуратно прицелился и выстрелил.
В ответ на надрывные вой и скулеж умирающих псов раздалась беспорядочная стрельба.
«Если они решили, что здесь вся группа, то не пойдут, жить всем хочется», - усмехнулся партизан, - «замолчали опять, интересно, что задумали?».
В ответ раздался глухой «пум». Через секунду справа ухнул взрыв.
«Миномет, значит, ошибки нет – ждали и были готовы», - прижавшись к земле, лейтенант стал быстро отползать вглубь леса.
«Пум».
Скатившись в засыпанную хвоей и листьями ямку, Сергей выдохнул: над головой просвистел рой осколков.
«Пум». Это позади.
«Наугад лупят».
«Пум. Пум. Пум».
Взрывы неожиданно прекратились и, повинуясь отрывистым командам, немцы цепью двинулись вперед.
Стараясь не выдать себя, лейтенант перекатился в сторону огромной, посеченной осколками ели. Взяв на мушку гитлеровца, Сергей дал короткую очередь и, перекатившись в сторону, еще одну.
Немцы залегли, поливая градом пуль старую ель и все вокруг: сыпалась сорванная кора, взлетали потревоженные прошлогодние листья, падали срезанные ветки.
«Пум». Слева.
«Пум». Сзади.
«Пум».
Что-то больно ударило в плечо, в голове загудел колокол.
«Пум».
Левый рукав был вспорот и залит кровью.
«Пум».
Со стоном лейтенант рванулся вправо и рухнул в свежую воронку. Казалось, пули и осколки летят сплошной пеленой, сшибая все на своем пути: кусты, тоненькие деревца, потревоженный ягодник и даже прошлогоднюю листву.
«Пум», «пум».
В резко наступившей тишине слышались только собачий лай и крики гитлеровцев. Они приближались.
«Вот и все, отвоевался ты, лейтенант», - усмехнулся Сергей и достал гранату. Осторожно приподняв голову, он тут же спрятался. Метров сто, не больше.
Просвистела очередь. Скорее, не прицельно, а просто так, для собственного спокойствия. Затем вторая, третья, но выстрелы почему-то ушли вправо. Казалось, что гитлеровцы кого-то заметили. И этот кто-то, словно дразня, лихо уворачивался от щедро посылаемой смерти.
«Наши»? - не поверил лейтенант.
- А то, - в воронку с сопением прыгнула девушка.
Улыбнувшись, она подмигнула Сергею:
- Что ж это вы, товарищ лейтенант, прохлаждаетесь, ваша группа давно у болота. Пора уходить.
- Не могу, я ранен, - партизан внимательно посмотрел на неожиданную гостью.
Девушка, лет двадцати, явно из местных. Русые косы, присыпанные землей и ярко-синие смеющиеся глаза.
- Ты кто?
- Алеся, - улыбнулась девушка, - вы лежите. Сейчас.
Не обращая внимания на свист пуль и приближающиеся крики, она что-то достала из висевшей на плече сумки.
- Уходи, дуреха.
- Так, что тут у нас, - Алеся склонилась над раной, - ничего, до свадьбы заживет. Или вы женаты?
- Слышишь, уходи, - лейтенант попытался оттолкнуть девушку, но с удивлением почувствовал, что не может пошевелиться.
- Не волнуйтесь, все будет хорошо. А гранату я уберу, она меня отвлекает.
- Немцы идут, слышишь? – сделал последнюю попытку Сергей.
- Пусть идут, – колдуя над раной, невозмутимо ответила Алеся, - лежите спокойно, их встретит отряд Гаюновича.
- Кого? - переспросил Сергей.
Вместо ответа он услышал треск падающих деревьев, крики ужаса и грохот. Земля вздрогнула.
- А вот и они, - улыбнулась девушка.
И, аккуратно накладывая повязку, Алеся повторила:
- Я из отряда Гаюновича, это мой дедушка.
- Никогда не слышал, - удивился лейтенант.
- Значит, плохо слушали, - рассмеялась Алеся, откинув русую косу за спину, - как сейчас, не болит?
Сергей попробовал пошевелить раненой рукой.
- Нет, - он улыбнулся, - ты до войны кем работала?
- Я животных лечила. Они меня любят, я – их.
- Ветеринар, значит, - кивнул Сергей и, прислушавшись, добавил, - что-то замолчали.
- Некому стрелять, - добродушно раздалось сверху, - поднимайтесь.
- Это дедушка, - синие глаза блеснули.
Выбравшись из воронки, лейтенант увидел, как седой дед обнимает прильнувшую к нему девушку.
- Здравствуйте, спасибо вам за помощь, - протянул руку Сергей.
- Доброго здоровья, - ответив крепким пожатием, улыбнулся Гаюнович, - как ты, герой?
- Спасибо, еще повоюю, - улыбнулся партизан, - ваша Алеся просто волшебница, ей после войны обязательно в медицинский надо, будет врачом от Бога.
- Она у меня не только врач, - дед подмигнул внучке, - и на все руки мастерица. Кстати, возьми, трофеи.
Старик протянул часы и планшет:
- Офицер немецкий очень просил тебе передать, так меня уговаривал, на коленях стоял. Возьми, говорит, это для партизанского командира. Специально для него собирал карты и документы. А часы в подарок, настоящие, швейцарские. Клялся и божился, что они ему без надобности. Грех было не уважить.
- Вы его, - начал было партизан.
- Отпустил, конечно, - улыбнулся старик, - молодой, пусть живет. Правда, поседел он чего-то. А уж как бежал, как бежал, только пятки сверкали.
Сергей рассмеялся:
- Умеете вы уговаривать.
- Конечно, - согласилась Алеся, - дедушка все может, и уговорить, и наказать, и…
- Цыц, - беззлобно остановил старик, - ну, хватит молоть языками, идти пора.
Подняв раненого, Гаюнович и Алеся медленно двинулись в сторону болота.
- Давно партизаните?
- С лета сорок первого, - охотно ответил дед, - как немец пришел. Поначалу окруженцев выводили и беженцев, а потом уж и воевать стали. А ты?
- И я с лета, - вздохнул лейтенант, - получил назначение после училища, а до места так и не добрался. Эшелон разбомбили, чудом выжил. Вместе со старшиной, он из отпуска возвращался, вышли к какому-то местечку, а там немцы хозяйничают. Местные нас укрыли, а ночью вывели в лес.
- Значит, опытный, третий год партизанишь, - задумчиво протянул старик, - что же тогда, как дети малые, в засаду попали?
- Предатель есть, - жестко ответил Сергей, - кто-то сдал. Видели, как они минометом прошлись? Знали, что мы придем, и подготовились на совесть. Доберусь до отряда, найдем эту крысу обязательно.
- Не беспокойся, - Гаюнович переглянулся с Алесей, - нет больше предателя, он себе приговор уже подписал.
- А мы его, - начала было девушка, но старик движением руки заставил её замолчать.
Посмотрев на деда с внучкой, лейтенант задал мучивший его вопрос:
- Скажите, а где ваша база?
- Неподалеку, мы только в пуще, дальше не уходим. Родной лес всегда и поможет, и защитит. Здесь каждый кустик, каждая травинка знакома.
- И нас все знают, - добавила Алеся.
- Я не знаю, - возразил партизан.
- Теперь знаете, - не согласилась девушка, - устали?
- Есть немного.
- Отдохни чуток, - бережно усадив раненого возле сосны, дед отвел внучку в сторону. Остановившись, они , поглядывая искоса на лейтенанта, начали что-то с жаром обсуждать.
Сергей прикрыл глаза, вспоминая этот странный бой. Ему казалось, что он упустил что-то очень важное, что-то такое, что нельзя было упускать.
Стоп! База! Какая база, если здесь нет никого, кроме их отряда. Значит, дед что-то темнит? Только на предателя ни он, ни Алеся не похожи. Но и о Гаюновиче лейтенант слышал впервые. Может, из местных? Все равно непонятно. Сергей партизанил уже третий год, и в пуще знал наизусть все тропинки, проходы и полянки. Никакого отряда не было. И если Гаюнович – командир, то…
- Лейтенант, - кто-то осторожно потряс за плечо, - очнись.
Открыв глаза, Сергей увидел свою группу. Старика и Алеси не было.
- Ты как? - Василий протянул фляжку, - попей.
- Я приказал уходить через болото, - закашлялся лейтенант, - как вы здесь оказались?
- Тут такое дело, - неожиданно смутились партизаны, - заблудились мы.
Командир удивленно посмотрел на группу:
- Шутите. Как заблудились?
- Сам не понимаю, - вздохнул старшина, - дорогу знаю с закрытыми глазами, а тут как пелена упала: шли к болоту, пришли сюда. Еще и Саня пропал. Ничего, дорогу найдет, не маленький.
«…Нет больше предателя …»
- Не найдет он дорогу, и мы его не найдем, никогда, - задумчиво протянул Сергей, - кстати, Гаюнович куда ушел?
- Кто?
- Старик, с ним еще внучка была, Алеся, - объяснил Сергей, - где-то в пуще их база, они меня и вытащили. Отряд Гаюновича, из местных наверное.
Группа, переглянувшись, недоуменно пожала плечами. Василий незаметно постучал пальцем по лбу, остальные согласно кивнули.
- Может, ушли, давай, командир, пора.
Осторожно подняв раненого, партизаны медленно двинулись в сторону болота.
***
- И все-таки, они были. Василий, слышишь? Как я раненый выбрался?
- Мало ли, в бреду, сам не помнишь.
- А немцы?
- Завтра сходим на разведку и проверим, ты не волнуйся, лейтенант, тебе нельзя.
- Часы у меня откуда, а карты?
- Наш брат и в забытьи немца душит, - рассмеялись партизаны.
- Тьфу на вас, говорю же, были они.
- Были, были, мы верим.
- Сам ты рехнулся, старшина.
- Я этого не говорил.
- Но подумал. Если бы я тебе не знал третий год.
- Знаю, товарищ лейтенант, объявили бы мне трое суток ареста, - и, хмыкнув, Василий добавил, - на базе Гаюновича.
Приглушенный хохот прерывался лишь возмущенным хрипом лейтенанта.
***
- Они не догадались, дедушка?
- Нет, внучка, - старик улыбнулся и погладил русые волосы, - и не нужно. Пойдем.
- Куда?
- Впереди еще много дел, отряд Гаюновича, к бою!
И под звонкий девичий смех две фигуры растворились в лучах заходящего солнца.
Эпилог.
В каждом белорусском лесу есть свой хозяин – Гаюн или Гаевый дед. Старик добрый и покладистый, и как все дедушки, он очень любит своих внучек – Гаевок, которые славятся русыми косами и ослепительной красотой. И лось, и маленькая птичка, если заболеют или поранятся, идут к Гаёвкам за помощью, потому что знают: те залечат раны и выходят.
Проказницы часто нарушают запрет деда, покидая лес. Но горе тому, кто посмеет их обидеть - взбешенный Гаюн завалит деревьями так, что и следа не останется.
Правда, кого-то старик мог и пощадить, в назидание остальным. Предварительно отобрав карты и документы. И дав хорошего пинка, чтобы бежал очень быстро, не оглядываясь. И не останавливаясь. До самого Берлина.
Источник: Совместный блог Андрея Авдея и Павла Гушинца (Доктор Лобанов) на Яндексе
Хендехохеры (военная сказка)
Внимание, пост большой!
Клаус поднял голову и замер: точно в переносицу, недружелюбно покачивая стволом, смотрел «вальтер». А по бокам пистолета, насупившись, стояли два крохотных человечка, больше похожие на кочки с руками и ногами. Практически одинаковые, в странных одеждах из плетеной травы, только штанишки и рубаха одного были зелеными, а второго – черными.
- Вот только пикни, - буркнул тот, который потемнее, - ночь, люди спят, а он орать собрался.
Ошарашенный немец, поперхнувшись криком, смог лишь сдавленно просипеть:
- Майн гот, вас ист дас?
- Цыц, кому сказал!
- Да что ты с ним церемонишься, - вмешался зелёный.
- Вас ист дас? – снова шепнул Клаус.
- Партизанен мы, ферштейнишь, лапоть в каске? – хмыкнул темный.
- Партизанен?
- Я, я, - буркнул зеленый, - слышь, Межевик, заболтались мы. Пора заканчивать.
- И то правда, - согласно кивнув, тот решительно качнул вальтером, - руки вверх, кикимора, тьфу ты. Хенде хох, хер сволочь.
… Тремя днями ранее.
***
Что может быть лучше теплого и уютного августовского вечера? После изматывающей полуденной жары, солнце, наконец, клонится к горизонту. Вот стрекозы, лениво шевеля крыльями, с усмешкой наблюдают за группой муравьев, упрямо пытающихся затащить хихикающую гусеницу. А вот красавицы-бабочки легкомысленно порхают от цветка к цветку под неодобрительное гудение вездесущего шмеля. Легкий ветерок шутливо подгоняет насекомых свежим и прохладным дыханием, щедро напоенным запахами сена, яблок и пшеницы.
Умиротворяющая тишина нарушалась только невнятным шебаршением, доносившимся с границы сенокоса и пшеничного поля.
- Стой, кому говорят, - крошечный, ростом с кошку, мужичонка в черной одежде из травы пытался поймать хихикающего воробья, - да помоги же!
Последняя фраза относилась к брату-близнецу охотника за птицей. Такой же маленький, в зеленых рубашке и штанишках, он сидел, прислонившись к стогу.
- Межевик, успокойся, сдался тебе этот воробей. Приляг, отдохни. Сено убрано, можно расслабиться.
- Межи кто хранить будет? А? Тебе лишь бы не шевелиться, Луговик, я так не могу.
- Вот и смоги.
- Вот и не смогу.
- Тогда бегай, - хмыкнул Луговик и повернулся на бок, - красота-то какая? Слышь, эй, ау? Межевик!
Но тот, забыв о воробье, уже задумчиво смотрел на дорогу, по которой медленно шла группа красноармейцев:
- Отступают.
- Отступают, - грустно согласился подошедший Луговик, - что с ними будет?
***
- Что-что, - вздохнул Савелий, - или доберемся до наших, или погибнем, или плен.
- Я живым не дамся, - Михаил сделал глоток из фляжки и протянул другу, - допивай. Патронов нет, так в штыковую пойду, уж лучше смерть.
- Это точно, - Савелий задумчиво посмотрел на пшеницу, колышущуюся по обе стороны дороги, - скажи, почему так?
- Потому, - зло ответил Михаил, - броня крепка и танки наши быстры. Разобьем врага на его территории. Помнишь, как брызгал слюной политрук?
- Не поддаваться на провокации, иначе под трибунал и дальше по всей строгости закона, - добавил Савелий.
- Вот и не поддались. Теперь драпаем, как зайцы.
Друзья замолчали, вспоминая картины первого дня войны: натужный рев самолетов, взрывы, грохот, полыхавшие казармы и удивленный взгляд мертвого политрука, будто вопрошавшего небеса:
- Как же так?
Но ответа не было, как не было и половины стрелкового полка, уничтоженного внезапным ударом немецкой авиации. Как не было и похороненного в огромной воронке штаба.
Оставшиеся бойцы и командиры в непрерывных боях медленно отступали на восток, покидая за собой горящие дома, изуродованные бомбами окопы и погибших. Кого-то удалось похоронить, а кто-то так и остался лежать в поле.
Они шли уже третий день. Шли на гул фронта, доносившийся с востока. Шли безо всякой надежды добраться, шли с оружием, но без патронов, с подсумками, но без гранат. Шли в колонну, но без командиров.
Последний, лейтенант, погиб неделю назад. Прибыл сразу после училища, за день до войны. Сколько боев и ни одной царапины!
- Заговоренный, - решили бойцы.
- Я в рубашке родился, - смеялся в ответ командир.
Вот только не защитила эта рубашка от бомбы, оставившей на месте лейтенанта огромную воронку.
Сколько их было, этих воронок - могил? Никто не помнил, да и не считал. А от когда-то укомплектованного по полному штату полка осталось всего три десятка бойцов. Уставших, измученных, но упрямо шедших вперед.
- Слышишь? – Савелий на секунду остановился и, подняв голову, закричал, - воздух!
***
- А это что, - Межевик с недоумением смотрел на огромных черных птиц, стремительно приближавшихся к земле.
- Не знаю, - пожал плечами Луговик, - может…
Бабах!
В нескольких метрах правее взлетел огромный столб огня и пыли.
Бабах!
- Бежим!
Бабах!
- Ай, - закричал Луговик, - горит, назад!
- И здесь!
- И здесь!
Стоя в огненном кольце, братья переглянулись:
- Помогите!
***
- Ложись!
Горячая волна больно ударила в спину, бросив Михаила через огонь прямо на две кочки, замершие среди полыхавшей пшеницы.
На секунду боец почувствовал, как под ним что-то копошится, пытаясь выбраться наружу. Казалось, что это сама земля бешено колотится крохотными сердечками.
«Не спешите, подо мной безопаснее», - неизвестно почему подумал красноармеец, и потерял сознание.
- Вставай, вставай! – откуда-то издалека донесся голос друга.
- Погибнут без нас, - с трудом прошептал Михаил.
- Мы сами погибнем, поднимайся, - Савелий забросил за шею безжизненную руку, - немцы. Уходим, быстрее.
- Куда?
***
- За ними, - ответил Межевик, глядя на бойца, потащившего друга, - ты со мной?
- Спрашиваешь, - решительно поднялся Луговик, - им без нас не выбраться.
- И не выжить. Смотри!
Оглянувшись, друзья несколько минут с ненавистью наблюдали, как немцы, стоя у бронетранспортеров, показывали пальцем в сторону красноармейцев. Под громкий хохот трое солдат схватили винтовки. Четвертый встал рядом и поднял руку.
- Решили повеселиться, гады, - скрипнул зубами Луговик.
- Вперед, бегом!
***
- Лес уже рядом, - Савелий, хрипло дыша, с надеждой смотрел вперед, на безмолвную зеленую стену, призывно махавшую ветвями, - отлежишься там. Контузило, это пройдет.
- Ахтунг! – донеслось откуда-то сзади.
- Еще чуть-чуть, потерпи.
- Фоер!
- А, - неожиданно сильный удар под колено заставил рухнуть на землю.
Савелий хотел вскочить, но перед глазами мелькнуло что-то маленькое, размером с кошку, в зеленой одежде.
- Не шевелись, - прошипело оно, - застрелят.
«Привидится же», - подумал боец и, протерев глаза, еще раз посмотрел перед собой: никого.
«Значит, и меня контузило».
- Пить, - простонал Михаил.
- Тихо, - шепнул Савелий, зажав другу рот.
Казалось, что звуки бешеных ударов сердец разносились по всему полю. Если немцы их услышат – хана.
Несколько долгих, очень долгих минут бойцы напряженно ждали лязга передергиваемых затворов над головой, но вместо этого вдалеке недовольно фыркнули отъезжавшие бронетранспортеры. Облегченно выдохнув:
- Пронесло, - Савелий осторожно поднялся.
Еще недавно ровная гладь пшеничного моря была изуродована дымящимися воронками, черными выгоревшими прогалинами с неподвижно застывшими телами.
- Вот и нет больше стрелкового полка, - вздохнул красноармеец, - прощайте, мужики, и простите, что оставляем вас здесь. Вставай, Миша, надо идти.
С этими словами боец помог подняться другу:
- До леса всего ничего. Держись. Если повезет, найдём воду, а если очень повезет - родник.
***
- И где его искать? – Межевик задумчиво вышагивал вокруг огромной сосны, на которой самозабвенно барабанил клювом неутомимый дятел.
- Может, позвать на помощь? - предложил Луговик.
- Кого? Лешего? – хранитель межей на секунду остановился, - и тот же вопрос: где его искать. Надо думать. А не думается. Дятел отвлекает. Слышь, птица, заткнись!
- Погоди, - остановил брата Луговик, - видишь дупло?
- Ну.
- Дупло – это дом?
- Если для белочки, - согласно кивнул Межевик, - и что?
- Дома главный Домовой, а в дупле кто?
- Дятел! Он вообще успокоится?
- Погоди, - отмахнулся Луговик и, маршируя взад вперед, забормотал, - дома главный Домовой, а в дупле кто? Дупловой!
- Я!
Братья вздрогнули и одновременно подняли головы: сверху на них с ухмылкой смотрела взлохмаченная зеленоватая рожица.
- Это кто такой красивый и без кокошника? – удивился Межевик.
Луговик пожал плечами:
- Может, и в самом деле Дупловой?
- Я!
- Гляди-ка, и вправду он, - хмыкнул Межевик, - эй, нас хорошо слышно?
- Так точно!
- Немцы в лесу есть?
- Никак нет!
- А родничок? - вмешался Луговик.
- Так точно!
- Покажи дорогу.
- Есть!
- Он что, в армии служил? - прошептал Межевик, глядя, как хозяин дупла что-то шепчет замершему дятлу.
- Или служит, - усмехнулся Луговик, - откуда их столько?
- Кого?
***
- Дятлов, - Михаил удивленно показывал на сосну, где собралось не менее трех десятков птиц.
Казалось, будто они внимательно слушали невидимого командира.
- Ну и ну, - хмыкнул Савелий и улыбнулся, - может, еще нам дорогу покажут? Как думаешь, Миш, Миша, ты чего?
- Смотри, - прошептал тот.
- Куда смотреть? – не понял красноармеец.
- Наверх.
- Чтоб меня, - выдохнул Савелий, глядя на дятлов, рассевшихся по соснам в строгом порядке, - они показывают?
***
- Не лети, не лети, - командовал Межевик, - птица, ты меня слышишь, замри. Замри, кому сказал. Дупловой!
- Я!
- Займись!
- Есть!
Через секунду дятел, получив под хвост, резко перекувыркнулся и неподвижно застыл на четко определенной позиции, то есть, нужной сосне.
Медленно перелетая с дерева на дерево, пернатые труженики под неусыпным контролем снизу и жестким командованием сверху вели уставших красноармейцев к источнику.
- Слышишь, журчит? Пришли, – Луговик радостно подтолкнул брата.
- Ночь скоро, - добавил тот, - возле родника и…
***
-… заночуем, - Михаил с наслаждением ополоснул лицо.
- Как ты, - Савелий, раскурив «козью ножку», протянул её другу.
- В ушах звенит немного и пошатывает, - с этими словами красноармеец затянулся и неожиданно потряс головой.
- Что такое, Миш?
- Да кочки опять перед глазами, или у меня в голове помутнение, или они постоянно рядом. Ты их видел?
- Не знаю, - хмыкнул Савелий, - правда, на поле я так о землю хряснулся, что, кажется, ежика говорящего повстречал. Главное, строгий такой. Приказал лежать и не шевелиться.
***
- Успокойся! – Межевик безуспешно пытался остановить яростно пинавшего сосну брата.
- Как он мог? Нет, ну как он мог, - причитал Луговик, - меня, хранителя луга, сравнить с колючей рукавицей!
- Да ладно тебе, не мельтеши.
- А я буду мельтешить, буду, потому что мне обидно!
- Ну и мельтеши, только в сторонке, - Межевик поднял голову вверх и крикнул, - Дупловой!
- Я!
- Спишь?
- Никак нет!
- Лес большой?
- Так точно!
- До реки далеко?
- Никак нет!
- А до линии фронта?
- Ну и вопросики, - удивился Дупловой, - я вам что – дивизионная разведка?
- Погоди, – остановился Луговик, - так ты можешь нормально разговаривать?
- Конечно, - рассмеялся командир дятлов.
- А что ж тогда, - начал было Межевик.
- Вместо меня денек побудь, все слова забудешь, кроме «Равняйсь», «Смирно», «Есть», «Так точно» и «Никак нет».
- Почему? – не понял Луговик.
- Потому что дятлы они и есть дятлы, - хмыкнул Дупловой, - чем еще помочь?
- Оружие есть? – вкрадчиво спросил Межевик.
- Никак нет!
- Опять?
- Так точно, - подмигнул Дупловой, - оружия нет, но есть идея.
* **
- Франц, давай к нам!
Двое немцев с наслаждением плескались в неглубокой речушке. Третий же, крепко сжимая в руках верный MG-34 (вплоть до 1942 года – основной пулемет вермахта – авт.), настороженно оглядывался по сторонам.
- Франц!
- Я покараулю, - усмехнулся гитлеровец.
- Думаешь, здесь появятся русские?
- А вдруг?
- Не смеши, они давно или в земле, или в плену, или бежали на восток. Кроме нас, здесь нет военных. Искупнись. Но если боишься, то возьми гранату. А если очень боишься, то две.
- Черт с вами.
И под громкий хохот друзей Франц, решительно сбросив форму, шагнул в воду.
- Что теперь? - пожал плечами Межевик.
- Идем, - кивнул в сторону пулемета Луговик.
Веселившиеся немцы, изредка поглядывая на берег, не обратили ни малейшего внимания на две появившиеся кочки. Темную и зеленую. Однако…
***
- Хальт!
- Ой, - подпрыгнул Межевик.
- Кто говорит? - удивленно замер Луговик.
- Дас гейт дихь айнэн шайсдрек ан!
- Пулемет? – братья неуверенно переглянулись.
- О, я, я, - надменно щелкнув затвором, MG-34 повернулся к Межевику, - хенде хох, хер швайне!
- Ты кого хехдехохером назвал, сволочь, - насупился тот, - я тебе ствол порву и мушку выколю!
- Беклопт фар цур хёлле! – словно извиняясь, торопливо забормотал пулемет, стряхивая Луговика.
- Да помоги же! Не видишь, сбрасывает!
- Гецyм тауфэль!
- Звездани ему по прикладу!
- Фердамтэ шайсэ!
- Тащи!
- За что?
- За Родину, за Сталина!
- Вас махст ду да фюр шайсэ!
- Ещё упирается, зараза.
- Крючок мешает!
- Так нажми его!
- Тра-та-та-та-та!
- Мать-мать-мать!
- Партизанен!
- Тра-та-та-та-та!
- Мать-мать-мать!
- Партизанен!
- Тра-та-та-та-та!
- Мать-мать-мать!
- Мать-мать-мать!
- Мать-мать. Оп!
- Хорош орать, - Межевик зажал рот перепуганному Луговику, - лучше глянь.
И полуоглохшие от выстрелов друзья стали с наслаждением любоваться, как перепуганные гитлеровцы, сверкая ягодицами, растворялись в кустах на противоположном берегу.
Через минуту никого не было, и только эхо со смаком повторяло истеричное «Партизанен!».
- Быстро переплыли, - удивился Межевик и задумчиво добавил, - партизанен? Это что такое?
- Не знаю, но раз испугались, надо запомнить, - Луговик отряхнулся и кивнул в сторону шипящего пулемета, - что дальше?
- Гебе эс айнэ скала фюр хэсслихь кайт, ду вэрст дрюбер! – злобно фыркнул MG-34.
- Ох ты ж, девка на выданье, замуж нать, а ня бяруть, - умилился Межевик, - как ругается-то? Может, ему для вежливости патрон засунуть? В конец ствола?
- Идея, - подмигнул Луговик, - потом на крючок нажмем, и оно как…
- Найн, найн, - взмолился пулемет, задрожав чем-то внутри, - пашялуста.
- Едрить лукошко самосадом, как заговорил, - фыркнул Межевик, - боишься? Правильно боишься. А теперь отвечать по нашему, ясно?
- Так точно!
- Как стоишь?
- Смирно!
- Ты за немцев?
- Никак нет!
- Сколько у меня пальцев?
- Равняйсь!
Луговик вздрогнул и тихо уточнил:
- Дупловой?
- Я! – из прибрежной сосны тут же высунулась лохматая голова.
- Вашего полку прибыло, - рассмеялся Межевик, - правда, железяка?
- Так точно! – отрапортовал уже советский пулемет модели «ГКТ-1Ш», то есть «гитлер капут трофейный – одна штука».
***
- И кто стрелял? – Михаил удивленно потрогал теплый ствол MG-34.
- Потом разберемся, хватай пулемет, и уходим, - Савелий забросил на плечо две винтовки и, подхватив ранцы гитлеровцев, направился к лесу, - что стоишь? Опять?
- Гляди.
Уже не удивляясь, бойцы несколько минут смотрели на две кочки, неподвижно застывшие у воды. Одна была темной, вторая – зелёная.
- Или это то, что я думаю, - пробормотал Михаил, - или мы с тобой рехнулись. Согласен?
Вместо ответа Савелий улыбнулся и посмотрел на прибрежную сосну. На мгновение ему показалось, что в дупле мелькнула крохотная взлохмаченная голова.
- Если сейчас какой-нибудь пенек запоет «Крутится, вертится шар голубой», я не удивлюсь.
- Значит, они есть на самом деле? – задумчиво протянул Михаил.
- Или мы очень сильно контужены, - Савелий хмыкнул, - ладно, уходим.
Через час, сделав привал у огромной вывороченной ели, бойцы с аппетитом утоляли голод трофейными галетами.
- Хорошо подготовились, - промычал набитым ртом Савелий, - даже шоколад есть.
- И сигареты, - добавил Михаил, рассматривая пачку, - ну что ж, как говорится, было ваше – стало наше.
- Кстати, - Савелий, разломив плитку шоколада пополам, начал оглядываться.
- Что ищешь?
- Сейчас, не может быть, чтобы я ошибся, - бормотал красноармеец, - где же вы?.
- Ты думаешь, что.., - догадался Михаил.
- Точно, есть! – рассмеялся Савелий и положил шоколад у двух кочек, замерших в нескольких метрах от бойцов, - угощайтесь, мужики.
***
- Все-таки догадались, - улыбался Луговик.
- Ммм, - промычал набитым ртом Межевик.
- Интересно, Дуплового заметили?
- Ммм!
- Или нет?
- Ммм!
- Хватит жевать, лопнешь!
- Так вкусно же, - довольно крякнул Межевик, вытирая измазанные шоколадом губы, - знаешь, а я к ним уже привык, родными стали. Когда дойдут до линии фронта, наверное, даже расплачусь, когда будем прощаться. Вот уже и просвет виднеется, а там, глядишь, и… Ой.
Врезавшись в спину резко остановившегося брата, Межевик шепнул:
- Ты чего?
- Смотри, - скрипнул зубами Луговик.
***
- Наши, - Савелий медленно положил винтовки на землю, - это же наши.
- Раненые, - с трудом выдохнул Михаил.
Их было около двадцати человек. Кто-то с полностью замотанной головой, кто-то лежал на самодельных носилках, неловко подогнув окровавленные культи, кто-то прижимал руки к повязке на животе.
- Семнадцать, - прошептал Савелий, - и медсестра.
Молоденькая девушка с выгоревшей санитарной сумкой на боку удивленно смотрела на верхушки сосен, будто спрашивая их:
- Как же так?
- Все тяжелораненые, - Михаил аккуратно обходил застывшие тела.
- Расстреляли, чтобы не возиться, - зло ответил Савелий, - с безоружными воевать легко.
- А мы? – Михаил резко схватил друга за гимнастерку, - мы с тобой вооружены! Но, как крысы, по родной земле крадемся.
- Пусти!
- Нет, дослушай, - Михаил смотрел Савелию прямо в глаза, – я так больше не могу. Хватит прятаться, воевать надо. Отомстить за наш полк, за них, за всех. Если хочешь – иди дальше, а я остаюсь.
- Я тоже, - Савелий высвободился и посмотрел на убитых, - но сначала похороним ребят.
***
- Не плачь!
- Не могу, - всхлипывал Межевик.
- Им помочь надо, - Луговик посмотрел на бойцов, переносивших убитых в небольшую ложбинку у старой ели, - Дупловой? Дупловой?
- Чего тебе, - всхлипнуло из-под куста.
- Ты что здесь прячешься? – удивился Межевик.
- Не могу смотреть, - Дупловой кивнул в сторону ели, - да никто не может. Оглянитесь.
Казалось, весь лес прощался с погибшими. Не стрекотали сороки, не жужжали насекомые, даже сосны, будто слезами, залились пахучей живицей, отдавая последние почести.
Но красноармейцы, не замечая наступившей тишины, аккуратно укрывали ветками ставшую могилой ложбинку.
- Вот и все, - снял пилотку Савелий
- Простите, - шепнул Михаил, - что не похоронили по-человечески.
И, поклонившись, бойцы развернулись в сторону просвета. Туда, где примут свой последний бой.
Они не видели, как у старой ели дятлы, внимательно выслушав кого-то невидимого, быстро разлетелись во все стороны. Они не видели, как на укрытую ветками могилу посыпались листья. Зеленые и багряные, желтые и с красноватыми прожилками, узкие и широкие.
- Вот теперь будет по-человечески, - глядя на выросший холмик, Дупловой повернулся к замершим братьям, - смирно.
Извилистая дорога, запруженная техникой, уходила на восток, разрезав пополам небольшую деревушку в километре от леса.
- Сколько же их.
Красноармейцы из-за небольшого пригорка внимательно смотрели на нескончаемый поток машин с белыми крестами на бортах. Сидевшие в кузовах немцы громко смеялись. Кто-то наигрывал на губной гармошке бравурный марш, где-то пели.
- Совсем не боятся, - удивился Михаил, поудобнее устраиваясь за пулеметом.
- Сейчас напугаем, - улыбнулся Савелий, выложив перед собой четыре гранаты с деревянными ручками, - так напугаем, что мало не покажется. Ты готов?
- Готов.
- Огонь!
Первый грузовик, всхлипнув разбитыми стеклами кабины, грузно скатился в кювет.
- Что, сволочи, не поётся? – кричал Михаил, водя стволом пулемета.
- Еще бы, - поддержал друга Савелий, аккуратно прицеливаясь, - ишь, забегали.
Немцы, как горох, посыпались из машин, прячась от смерти за колесами и в кювете. Через несколько минут, подчиняясь громким командам, в сторону пригорка злобно фыркнула первая очередь. За ней вторая, третья.
- Ну, все, - улыбнулся Михаил, - сейчас начнётся
- Держи. – Савелий протянул другу две гранаты, - поровну.
Рассредоточившись, немцы приближались короткими перебежками. Кто-то успевал упасть сам, кому-то помогала вовремя выпущенная пуля.
- Двенадцать, - выдохнул Савелий, глядя на нелепо взмахнувшего руками гитлеровца.
- Последняя, - отбросив ставший ненужным пулемет, Михаил схватил винтовку и выстрелил, - раз.
- Тринадцать!
- Два!
- Еще четверо, - метнув гранату, Савелий прицелился и… ничего.
- Держи, - протянул несколько патронов Михаил, - три.
Методично отстреливая наступавших немцев, красноармейцы не обратили внимания на то, как остановившийся в полукилометре от боя танк медленно поворачивал башню.
- Пять!
- Еще двое!
Ствол лениво приподнялся.
- Шесть!
- Получи, фашист, гранату! – взмахнул рукой Савелий.
- Бум, - злобно плюнул огнём танк.
- Патроны! – Михаил посмотрел на друга.
Но Савелий отрицательно покачал головой:
- Все, Мишаня. Осталась только граната, для нас.
А через секунду грохнул взрыв…
***
- Никого, - Межевик стоял на краю дымящейся воронки.
- Только пулемет, - Луговик кивнул в сторону покорёженного ствола бывшего MG-34.
- Может, их в деревню забрали? - Дупловой кивнул в сторону видневшихся хат.
- Зачем? – удивились братья.
***
- Вермахту нужны храбрые солдаты, - офицер стоял перед красноармейцами, - ваше мужество достойно уважения. Если вы примете мое предложение, врач осмотрит раны, затем…
- Пошел ты, - со стоном ответил Михаил.
- Вы? - немец повернулся к Савелию.
- Повторить?
- Ценю вашу храбрость. Утром вас расстреляют, - с этими словами офицер вышел из амбара, захлопнув дверь.
Слушая, как лязгнул замок, Михаил улыбнулся:
- Здорово мы их потрепали.
- Это точно, - Савелий по удобнее устроил раненую ногу, - жаль, сигареты отобрали, не доведется покурить перед смертью.
- Как думаешь, что они делают?
- Немцы?
- Да нет, я о кочках, - подмигнул Михаил.
- Сигареты несут, - рассмеялся Савелий, вот сейчас откроется дверь и…
***
- … где их искать? – Межевик задумчиво вышагивал вокруг сосны.
- Может, позвать на помощь? - предложил Луговик.
- Кого? Лешего? – хранитель межей на секунду остановился, - и тот же вопрос: где его искать. Хотя. Дупловой!
- Я!
- Дело есть, поможешь?
- Так точно!
- Зови своих.
- Есть!
* **
- Хватит, я говорю, хватит, заткнитесь! - скрипучий голос, похожий на треск сучьев, пытался заглушить сотню яростно барабанящих дятлов.
- Иду, иду, прекратите стучать, - донеслось возмущенное бульканье.
- Дупловой!
- Я!
- Отставить!
- Есть!
Довольно переглянувшись, Луговик с Межевиком сделали что-то похожее на реверансы:
- Здравствуйте, дяденька Леший и дяденька Водяной.
- Фух, совсем оглушили старика, - лесной хозяин тяжело бухнулся на пенек.
- И не говори, сосед, у меня от грохота три лягушки раньше срока игру метнули, - рядом с Лешим грузно присел Водяной и, посмотрев на братьев, недовольно булькнул, - ну, чего вам, мальки.
Остановив пытавшегося съехидничать друга, Луговой прокашлялся:
- Товарищи, внеочередное собрание объявляю открытым. На повестке дня вопрос – как спасти двоих красноармейцев. По данным разведчика-дятла…
- Ик, - хором вздрогнули Леший с Водяным.
- По данным разведчика-дятла, - невозмутимо повторил Луговик, - бойцы находятся под охраной в амбаре. Амбар в деревне. Деревня в километре от леса. Лес тут. А теперь попрошу высказаться.
- Моё дело за рыбешками присматривать, да мальков стеречь, чтобы не баловали, а в деревню не пойду, туда дорога заказана, - шмыгнул носом Водяной, - не моя территория.
- И не моя, - поддержал Леший, - ежели понадобится дерево али шишек свежих – милости прошу. А помочь вашим бойцам не смогу, да и не знаю, как.
- Ах вы, пеньки старые, - зашипел Межевик.
- Подожди, - Луговик, остановив брата, несколько минут сверлил каким-то особым прокурорским взглядом несговорчивых гостей, а затем…
- То есть ви, товаришь Леший, и ви, товаришь Вотяной, категорически отказиваетесь помогать нашим храбрым красноармейцам?
Старики, застыв, как изваяния, с ужасом смотрели на трубку, неизвестно откуда появившуюся в руках Луговика, и выросшие… Да, самые настоящие усы, пышные, большие усы, напоминавшие…
- Как минимум, врагов народа, со всеми, как ви понимаете, витекаюшими послетствиями. Конешьно, я могу позвать сюта таваришя Перию…
Лес заглох, намертво. Деревья изо всех сил сдерживали листву и иголки, птицы застыли в полете, а неосторожно вздохнувший муравей был беззвучно растоптан собратьями.Перед глазами Лешего ярко сияла девственная тундра, посреди которой бывший лесной хозяин в драных рукавицах поправлял чахлый кустик.Водяной тоже безуспешно пытался растопить льдинки на спине, приплывшие с берегов «знойного» Баренцева моря, где бывший хозяин реки выполнял пятилетний план по добыче глубоководных ракушек.
- Это, погоди, малек, - с трудом пискнул Леший, - давай еще раз.
- Может, мы что не так поняли, - прогнав видение, поддержал Водяной, - уж не обессудь, годы не те.
- А вот это всегда пожалуйста, - избавившись от усов и трубки, улыбнулся Луговик, - значит, мы с братом посовещались…
***
Лес все также стоял, не шевелясь. Деревья изо всех сил продолжали сдерживать листву и иголки, уставшие птицы беззвучно лежали на земле, а муравьи давно спрятались в подземном бункере, бесшумно вырытом за несколько минут.
Нет, у Луговика не выросли опять усы, и не появилась трубка, а Межевик не угрожал активацией Дуплового. Шло обсуждение, серьезное, деловое и без эмоций. Правда, громко, да так, что даже в соседнем лесу зверье с замиранием сердца слушало аргументы Лешего и Водяного.
- Нет, нет и еще раз нет!
- Даже за Родину и за Сталина.
- Сам ты Фердамтэ шайсэ! Кстати, а что это такое?
- Потому, что я Леший, а не взломщик замков!
- Не могу родить ни ключа, ни пистолета. Ну и что, что икру мечут, я вам не лягушка. Патроны? есть, две обоймы к вальтеру. Да. украл, да, у немца. Что значит, воровать нехорошо?
- Это я-то дас гейт дихь айнэн шайсдрек ан? На себя посмотри, гецум тауфель!
- Водяной, понимаете, Водяной. Мне от воды далеко не отойти – испарюсь.
- И не угрожай мне тут, ишь, понял моду дятлами пугать. Я не боюсь. Не боюсь, говорю. Забирай! Да, вальтер, да, новенький, да, у немца украл. Патроны у Водяного. Воровать нехорошо?
- Что? Я ради воинов наших всю реку осушу, но к колодцам прорыть подземный канал не смогу. И не надо пугать Беломор-балтийским!
- Пойми ты, башка еловая, что из лесу выходить нельзя. Нет, не в шишку превращусь. И не в ежика. Да какая тебе разница?
- Нужен тот, кто и в лесу, и в поле, и в деревне пройти сподобится.
- И вас туда отнесет.
- Чтобы по воздуху летал, аки по земле ходил.
- Что за шум до небес? - неожиданно полянку накрыло пятно мягкого света, в котором стояла молодая девушка удивительной красоты.
Её платье, казалось, было соткано из солнечных лучей, золотые волосы опускались почти до земли а ярко-красные сапожки...
- Летавица, - выдохнули Леший с Водяным.
Продолжение в комментарии ниже
Источник: Совместный блог Андрея Авдея и Павла Гушинца (Доктор Лобанов) на Яндексе
Ой, Дуся, ой, Маруся
- Не буду пудриться, белиться,
- Не буду кудри завивать,
- Ой, Дуся, ой, Маруся,
- Не буду кудри завивать.
В хате пахло свежим хлебом и молоком. Пристроившись у окна, пожилая женщина что-то вязала, тихо напевая:
- Ой, Дуся, ой, Маруся,
- Не буду кудри завивать,
Изредка она смотрела на внука, отбивающего такт босыми ногами. Мальчишка лет восьми, уписывая ломоть хлеба с молоком, пытался подпевать.
- Прожуй сначала, - улыбнулась женщина и повернулась к мужу, - и ты туда же.
Старик, подмигнув, начал отстукивать ладонями по столу, хрипло затянув:
- Не буду с милым я знакома
- Не буду милым называть
- Ой, Дуся, ой, Маруся
- Не буду милым называть
-Эх-ма, - внук прыгнул с лавки и пошел вприсядку.
Старики с улыбкой переглянулись:
- Ой, Дуся, ой, Маруся
- Не буду милым называть.
- Ай, - взвизгнув, мальчишка в два прыжка оказался на печи, - змея!
Не обращая внимания на мелькнувшие босые ноги, по полу деловито полз огромный уж.
- Пришел, - улыбнулась женщина, - Иван, налей молока.
- Бабуля, вы его кормить собрались, а если ужалит? – подал голос внук.
- Сашка, не бойся, - рассмеялся старик, - он не не ядовитый, слезай.
Но ребенок, глядя на змею, лишь отрицательно покачал головой:
- Дед, может, выбросишь его, а?
- Кто ж царя выбрасывать будет, - женщина снова склонилась над вязанием, - если уж поселился в доме, значит достаток придет и здоровье. Не след такого дорогого гостя из дому гнать.
- А почему ты его царем называешь? – ребенок уже с интересом смотрел на ужа.
- По легенде, ему подчиняются все змеи. Видишь желтые пятнышки на голове? Это царская корона. Когда Ной плыл на ковчеге, мышь прогрызла дыру, и в ковчег хлынула вода. Уж это заметил и заткнул течь своей головой, за что ему был дарован золотой венец.
- Уж не пустит других змей к своему дому, а тот, кто причинит ему зло, будет наказан, - добавил Иван, - если грозит опасность, он засвистит. На этот свист сползаются все змеи, и тогда обидчику не позавидуешь. Слезай, не бойся.
Решившись, Сашка сполз с печи и, аккуратно обойдя невозмутимого ужа, сел рядом с дедом:
- А чего не уходит?
- Песню ждет, - хмыкнул старик, - твоя бабушка как запоет, ноги сами в пляс идут. Вот и гостю нравится, смотри. Петровна!
Женщина улыбнулась и запела:
- Девяносто песен знаю,
- В один вечер все спою.
- Ой, Дуся, ой, Маруся
- Ой в один вечер все спою.
Сашка, как завороженный, смотрел на ужа, который, подняв голову, казалось, двигал ею в такт песни.
- Он танцует? - шепнул ребенок.
Дед только кивнул, подпевая жене:
- Ой, Дуся, ой, Маруся
- Ой в один вечер все спою.
Сашка несмело подошел к печи и присел перед ужом. Тот, казалось, ничуть не смутившись, продолжал двигать головой.
- В каждой песне по три слова,
- Дорогой тебя люблю!
- Ой, Дуся, ой, Маруся,
- Ой дорогой тебя люблю!
Ребенок протянул вперед ладошку. Уж на мгновение замер, высунув язык, и продолжил свой удивительный танец.
- Ой, Дуся, ой, Маруся,
- Ой дорогой тебя люблю!
- Распелись, б.., - дверь с грохотом распахнулась.
- Сашка, быстро на печь, - шепнула женщина, глядя на ввалившегося в хату полицая.
Воспользовавшись тем, что визитер что-то кричал в открытую дверь, ребенок вскарабкался наверх. На секунду свесив голову вниз, он увидел, что возле тарелки с молоком уже никого не было.
- Спрячься, - шепнул дед.
- Я смотрю, при новой власти вам хорошо живется, - полицай хлопнул дверью и бесцеремонно уселся за стол, - молоко на полу стоит, песни поете.
- Зачем пришел, Ефим, - женщина отложила вязание в сторону.
- По делу, Петровна, по делу, - ощерился гость, - ревизия продовольствия для нужд доблестной германской армии. Сами отдадите или мы поищем. Скотина есть?
- Какая скотина, - хмыкнул Иван, - коза и две курицы. В прошлый раз все забрали, неужто запамятовал, молодой еще.
- Посмейся мне тут, - Ефим поднялся, - значит так, пойдем во двор. Там и разберемся, а, чтоб тебя.
Полицай испуганно отпрыгнул в сторону, глядя на неизвестно откуда появившегося ужа. Змей поднял голову и открыл пасть, высунул раздвоенный язык.
- Я тебя сейчас, - полицай сорвал автомат с плеча.
- Не трогай, - Сашка спрыгнул с печи и, подбежав к Ефиму, схватил ужа. – его нельзя убивать.
- Тебя, сопляк, не спросил, - полицай взял мальчишку за шиворот и, распахнув дверь, вышвырнул на улицу, - там вам самое место. А ну, выходим, быстро!
***
За домом, не обращая внимания на крики, доносившиеся со двора, Сашка, воровато оглянувшись, положил ужа на землю:
- Уходи, быстрее.
Змей поднял голову и внимательно посмотрел на ребенка.
- Беги, - повторил тот.
- Не отдам! – донесся крик.
- Уходи, - еще раз шепнул Сашка и бросился во двор.
***
- Что ж вы творите, ироды, - причитала Петровна.
- Отойди, старая, - двое полицаев тащили упирающуюся козу.
Остальные, хохоча, ловили перепуганных кур, а Ефим, ухмыльнувшись, вынес мешок с мукой.
- Ребенка пожалей, - схватил за руку полицая Иван, - последнее забираешь.
- Не сдохнете, - оттолкнув старика, ответил тот, - а если и сдохнете, не велика потеря.
Бросив мешок на телегу, Ефим повернулся к остальным:
- Вяжите ей ноги. Ехать пора.
- Не отдам, - Петровна схватила козу за шею, - оставьте хоть её, Христа ради.
- Пошла вон, - полицай резко махнул кулаком, и женщина со стоном осела на землю.
- Старая ведьма, - сплюнул Ефим, - грузи, поехали!
***
- Сашка, принеси воды.
Иван, уложив жену на постель, аккуратно вытирал разбитое лицо.
- Как же мы теперь, - заплакала Петровна.
- Ничего, проживем как-нибудь, - утешал старик, - не впервой.
- Очень больно? – Сашка протянул кружку с водой.
- Все хорошо, внучек, - с трудом улыбнулась женщина.
- А ужа я выпустил за хатой, - добавил ребенок.
- Молодец, - похвалил Иван, - пойдем, бабушке надо отдохнуть немного.
Сев на лавку во дворе, старик задумчиво посмотрел в ту сторону, куда уехали полицаи.
- Дед, а уж к нам вернется?
- Не знаю, Сашка, - вздохнул Иван, - некому теперь песни распевать. Сам видишь, наша бабушка…
***
- … змею в хате держит, ведьма старая, - закончил Ефим.
- В штаны со страху не наделал? - рассмеялись остальные.
- Нет, - хмыкнул полицай.
- Вроде не мокрые, - хохотнул кто-то.
Груженные телеги, поскрипывая, въехали в березовую рощицу
- Тпрууу, - Ефим натянул вожжи, - я сейчас.
- Все-таки потяжелело внизу, а?
- Напужалси, а нам тут втирал, да не страшно было, да штаны сухие.
Под беззлобное подначивание друзей Ефим спрыгнул с телеги и скрылся за кустами можжевельника.
- Смотри, на партизана не надуй.
Не слушая доносившийся хохот, полицай остановился возле рассеченной березы. И замер, с удивлением глядя на огромного ужа, лежавшего в полутора метрах дальше. Змей поднял голову и посмотрел прямо в глаза.
- Ах ты, сволочь, - Ефим сдернул с плеча автомат, - я тебя сейчас.
Но уж открыл пасть и, высунув раздвоенный язык…, засвистел. Так пронзительно, что у полицая зазвенело в ушах. Он хотел нажать на спусковой крючок, но пальцы онемели, словно сжатые клещами.
Свист нарастал. Вдруг Ефим заметил, как со всех сторон к нему потянулись быстрые серо-черные стрелы.
«Гадюки».
Полицай с удивлением почувствовал, как по ногам побежали горячие ручейки, а затем – толчок, второй, третий. Со стоном он рухнул на колени. Опять толчки: в руку, в плечо, в лицо. Ефиму хотелось закричать, но язык отказывался повиноваться. Тело быстро наполнялось болью, а в голове почему-то зазвучало:
- Голосочек хрипловат,
- А кто ж в этом виноват.
- Ой, Дуся, ой, Маруся,
- А кто ж в этом виноват.
***
- Ефим, ты где?
- Ефим!
Переглянувшись, полицаи спрыгнули с телег и, передернув затворы, пошли в сторону рассеченной березы.
***
- Бабушка, дед, смотрите, - сидевший на лавке Сашка показал в сторону печи.
Как ни в чем не бывало, перед тарелкой с молоком неподвижно замер уж. Ребенку показалось, что змей ему незаметно подмигнул.
- Ты куда, - удивился Иван, глядя на спрыгнувшего на пол внука.
***
Перепуганные полицаи хвостали несчастных лошадей, поминутно оглядываясь на дорогу позади. Перед глазами стояло неподвижное тело Ефима, по которому ползали десятка три гадюк. Но самое страшное было дальше, в полутора метрах, где спокойно лежал огромный уж. Казалось, он смотрела прямо в глаза каждому из полицаев, двигая головой в такт песне:
- Ой, Дуся, ой, Маруся,
- А кто ж в этом виноват.
Она зазвучала одновременно в головах у всех. Она звучала и сейчас, когда, поминутно крестясь и шепча молитвы, полицаи лихорадочно стегали лошадей. О том, чтобы забрать тело Ефима, не думал никто.
***
В хате пахло свежим хлебом и молоком. Пристроившись у кровати, Иван аккуратно вытирал пот с лица жены, изредка поглядывая в сторону печи.
Где Сашка, сидя на корточках перед огромным ужом, тихо напевал:
- Виноватый милый мой,
- Гулял по холоду со мной.
- Ой, Дуся, ой, Маруся,
- Гулял по холоду со мной.
Уж двигал головой в такт песне, а Сашка почему-то был уверен, что все будет хорошо. Ведь змей... улыбался.
- Ой, Дуся, ой, Маруся,
- Гулял по холоду со мной.
Автор: Андрей Авдей
Источник: https://vk.com/four_ls
ПАРТИЗАНЕН (сказка)
Лес тихо шелестел падающими листьями, скрипом деревьев и приглушенным бульканьем торфяных топей. Болото задумчиво пузырилось, словно ожидая чего-то или кого-то.
- Вот это да, - восхищенно протянул мальчика лет восьми, - оно глубокое?
- Очень, - улыбнулся седой, как лунь, старик в соломенном брыле на голове, - идем.
Взяв ребенка за руку, он неспешно двинулся по заросшей лесной дороге. Их разговор слышали только белка, притаившийся в кустах можжевельник метровый уж и на секунду замершие вечные трудяги - муравьи.
- Все три поставил? Не заметны?
- Обижаешь, начальник, - хмыкнул ребенок.
- Где ты набрался всего, - улыбнулся старик, - в общем, запомни, я дед Кастусь, ты – Ванька, мой внук. Приехал погостить, а тут война.
- А…
- Под бомбежку попали, напугался очень.
- Ну почему сразу…
- И не материться, все деду передам, понял?
- Эх…
***
Небольшая белорусская деревушка, затерянная среди бескрайних лесов, жила своей размеренной, тихой жизнью. Лениво перебрехивались собаки, квохтали озабоченные куры, натужно гудели вечно озабоченные шмели. Разморенный жарой огромный черный кот растянулся на заборе и внимательно смотрел на появившихся вдали старика и шустрого мальчишку. О войне здесь не напоминало ничего, разве что отсутствие мужчин да изредка пролетающие на восток самолеты.
- Чтоб вас холера забрала, - сощурившись, Васильевна проводила очередной косяк бомбардировщиков.
- Мяв, - согласно донеслось от забора.
- Васька!- женщина неодобрительно посмотрела на кота, - хватит бездельничать, иди мышей лови.
- Мяв, - лениво ответил тот.
- С утра валяешься, дармоед, совесть поимей.
- Мяв, - высказав свое категорическое мнение по поводу совести, кот переключился на гостя, уже распахнувшего калитку:
- Доброго здоровица, Васильевна, - плюгавый мужичонка улыбнулся и поправил винтовку на плече.
- Самогона нет, - женщина вытерла руки и добавила, - если б и был, не дала б.
- Не уважаешь ты власть, - хмыкнул гость и сдул незаметную соринку с белой повязки на рукаве, - а ведь она тебя защищает.
- Тоже мне защитник нашелся. Михась, Михась, что ты за человек-то такой. И не стыдно людям в глаза смотреть?
- Не попрекай, о себе думать надо, - ощерился полицай, - ладно, я по делу. Говорят, в лесу партизанский отряд появился, слыхала что-нибудь?
- Боишься? – усмехнулась Васильевна.
- Вам бояться надо, а не мне. Если что-то знаешь, говори. Не найдут партизан, подохнете. И ты, и твой кот, и вся деревня кровью заплатит, - полицай повернулся в сторону внимательно слушавшего разговор Васьки.
Встретившись глазами с животным, Михась замер. Ему показалось, что в зеленых глазах полыхнуло пламя, от которого в ушах нестерпимо загудело, словно кто-то растревожил огромное осиное гнездо. Полицай тряхнул головой, и наваждение исчезло.
- Брысь, холера, - повернувшись к женщине, он повторил, - мое дело предупредить, смотри сама.
И, не прощаясь, вышел, громко хлопнув калиткой.
Кот, презрительно фыркнув, несколько минут смотрел, как Михась заглядывал в каждую калитку, что-то спрашивал и, получив ответ, двигался дальше. Судя по перекошенному лицу полицая, о партизанах не знал никто. Или не хотел говорить.
Васька еще раз фыркнул и снова занялся рассматриванием старика и ребенка. Тем более что они уже стояли возле открытой калитки.
- День добрый, - поклонился хозяйке дед Кастусь, - нам бы воды напиться.
- Заходите, - Васильевна вытерла руки, - Васька, брысь. Присядьте на лавку, я сейчас.
Как только женщина скрылась в хате, старик шепнул коту:
- Скоро?
- Мяв, - кивнул тот.
- Деда? – тут же вмешался в разговор внук.
- Потом узнаешь.
- Угощайтесь, - Васильевна поставила крынку молока, две кружки и пару картофелин.
Глядя на утолявших голод путников, она вздохнула:
- Издалека?
- От Барановичей идем, - кивнул старик, - беженцы.
- Нас разбомбили, - вставил мальчишка, - шли по дороге, а они как налетели су…
- Цыц, - оборвал дед и смущенно пояснил, - прости, хозяйка, после того налета он испуган сильно, как начинает говорить, через слово матерится. Что делать, ума не приложу.
- Дитятко мое бедное, - женщина ласково погладила ребенка, - взрослый не каждый выдержит, а уж малой. Как звать тебя?
- Луг… Ванька, - с набитым ртом ответил пацаненок.
- А меня баба Нюра, - улыбнулась хозяйка, - или Васильевна по батюшке. Ешь, ешь.
- Немцы были? – дед Кастусь вытер усы и аккуратно поставил кружку.
- Были, только никого не тронули, Бог миловал. У нас старики да бабы с детьми остались. Мужики все на фронте. А в соседней Тешевке, говорят, парнишку молодого повесили. Женщина уголком платка промокнула набежавшие слезы:
- Что это за напасть такая.
- Не плачь, Васильевна, придет время, рассчитаемся. За все и за всех.
- Таких наваляем п…
- Ванька!
Дед Кастусь поднялся и поманил внука:
- Спасибо, хозяйка, нам пора.
- Куда ж вы пойдете-то, - удивилась женщина, - отдохните с дороги.
- Немцы!
Истошный крик, пронесшийся над деревней, был заглушен ржанием коней и громкими командами. Спрыгнув с подвод, гитлеровцы деловито рассыпались по улице, выгоняя жителей из домов. В общей суматохе никто не обратил внимания на огромного черного кота, резво дунувшего в сторону леса.
А возле старого гумна на окраине стоял немецкий офицер и о чем-то разговаривал с мужчиной в штатском. Казалось, их совершенно не волновали доносившиеся крики и детский плач. Гитлеровец несколько раз кивнул в сторону леса, что-то спрашивая у собеседника. Получив ответ, холодно улыбнулся и достал сигарету.
- Господин офицер, - подбежал Михась, - как приказывали, все в сборе.
Немец спокойно докурил и повернулся. Деревенские, окруженные равнодушными солдатами, стояли в десятке метров от гумна. Женщины прижимали испуганных детишек, старики крестились, кто-то тихо плакал.
- Ахтунг…
Слушая чужую речь, Ванька дернул старика за руку:
- Что он говорит?
- Сейчас узнаем, - шепнул дед.
Дождавшись молчаливого разрешения, вперед выступил мужчина в штатском:
- Господин офицер сказал, что вы можете не беспокоиться, вам не сделают ничего плохого.
В толпе послышались вздохи облегчения и приглушенные молитвы.
- При одном условии, - продолжал переводчик, - если вы укажете, где в лесу скрываются бандиты.
- Партизанен, - уточнил немец.
- Партизаны, - добавил мужчина, - мы уверены, что жители окрестных деревень оказывают им помощь и поддержку. Любой, кто имеет связь с лесными бандитами, подлежит немедленному уничтожению. Но господин офицер готов подарить вам жизнь, если укажете, где они скрываются.
Переводчик, повернувшись к гитлеровцу, что-то тихо спросил. Тот, презрительно скривившись, бросил еще несколько хлестких фраз и махнул рукой.
- Через пять минут, если не выдадите место нахождения партизан, будете уничтожены. Время пошло!
- Земляки, это, - затараторил полицай, - расскажите, вашей вины не будет. За что ж на смерть идти? А немцы добрые, слово сдержат и не тронут.
- Для тебя они точно добрые, - Васильевна сжала сухонький кулачек и погрозила недавнему гостю, - Бог, он все видит. Живешь ты как падаль, так и подохнешь.
- Помолчи, - неожиданно хмыкнул Михась, - некому смотреть будет, а мертвые не расскажут.
- Ты его знаешь? - удивился Кастусь.
- Из соседней деревни. Говорят, дезертировал. А теперь нашел хозяев по душе, - Васильевна плюнула на землю, - чтоб тебя черти в аду без масла жарили.
- Ванька, - дед взял мальчишку за руку, - идем.
- Куда, - удивилась женщина, - неужто…
- Не торопись, - подмигнул Кастусь и достал из-за пазухи небольшой полотняный свиток.
- Это тебе, что с ним делать, знаешь. Спасибо за угощение.
- Было вкусно, - добавил Ванька, - спасибо большое.
Васильевна несколько секунд смотрела на подарок, затем, пораженная догадкой, прошептала:
- Ты…?
Старик приложил палец к губам и улыбнулся.
У амбара Михась что-то торопливо говорил немцу, отрицательно качая головой. Тот посмотрел на часы и кивнул переводчику:
- Время вышло! Ну, кто?
- Мы, - из толпы, опираясь на палку, вышел седой, как лунь, старик, держа за руку мальчишку лет восьми, - мы покажем.
- Что-то я вас не знаю, откуда взялись, - подозрительно сощурился полицай.
- Зенки-то разлепи, - неожиданно крикнула из толпы Васильевна, - родственник это мой. С внуком. Беженцы. Добрались до меня, приютила, или ты их в партизаны запишешь?
Дед Кастусь, не отпуская Ваньку, спокойно подошел к офицеру:
- Мы выдели партизан и знаем, куда они ушли.
***
- Господин офицер спрашивает, когда мы придем.
- Скоро, - старик шел по заросшей лесной дороге, изредка останавливаясь и внимательно глядя на стволы деревьев.
- Когда партизаны будут уничтожены, ты получишь награду, - добавил переводчик.
- Я я, - кивнул офицер.
- Каску дашь? - дернул гитлеровца за китель Ванька.
Когда немцу перевели, он расхохотался и подозвал невысокого солдата, тыча пальцем в его голову. Слушая командира, рассмеялись и остальные.
- Господин офицер лично снимет эту каску, тебе будет как раз, - хихикая, объяснил переводчик, - а это тебе аванс.
Все еще смеясь, офицер протянул ребенку плитку шоколада.
- Стой, - перебил Кастусь, остановившись на развилке, - налево пойдем, вправо мины.
- Подожди, - занервничал полицай, - там же торфяные топи, старик, и какие мины?
- В той стороне, - усмехнулся дед, - мы с внуком шли через лес и видели, как партизаны ставили, а потом они ушли к болоту.
Но Михась уже стоял перед офицером и, оживленно жестикулируя, показывал вправо.
Тот достал пистолет и спокойно подошел к старику:
- Партизанен, - ствол равнодушно смотрел в лоб.
- Влево идти надо, - с достоинством повторил дед, - вправо нельзя, заминировано.
- Нет там ничего, - полицай демонстративно повернулся и, топая сапогами, пошел по лесной дороге, - и никогда не было, потому что…
Взрыв поставил окончательную точку в затянувшемся споре. Посмотрев на дымящуюся воронку и неподвижное тело, немец убрал пистолет и кивнул:
- Ком.
***
Белка на секунду отвлеклась, посмотрев на вооруженных мужчин в непонятной форме, и продолжила сосредоточенно укладывать орехи. Уж и муравьи вообще не отреагировали на визитеров, направлявшихся в сторону топи.
Где на пеньке лежал огромный черный кот, напряженно смотревший на дорогу.
- Васька, - ребенок подбежал к старому знакомому и почесал за ухом, - заждался нас?
- Мяв, - подтвердил кот.
Дед Кастусь повернулся к немцам:
- Пришли.
Офицер осмотрелся и недоуменно пожал плечами:
- Партизанен?
- Здесь они, - кивнул старик, - прямо за вами.
Гитлеровцы, подчиняясь команде, попытались обернуться, но их тут же крепко скрутили ветви деревьев.
- Это Гаюн постарался, его работа. Партизан, - Кастусь без тени улыбки смотрел на побелевшие лица, - и внучок мой – Луговик, связной из Центра, тоже партизан. И я, Доброхожий – все мы партизаны сейчас.
Кот потерся о старика, и тот улыбнулся:
- Извини, не представил. Это Варгин, кошачий царь, наш разведчик.
- Каску отдай, - Луговик стукнул по ноге невысокого гитлеровца.
- Вас, - вздрогнул тот, - о, я я.
Ветви на мгновение разжались, и ошалевший немец трясущимися руками снял каску и протянул мальчику:
- Битте.
Луговик, размахивая трофеем, подошел к Доброхожему:
- Можно я?
- Если пообещаешь больше не материться, - подмигнул старик.
- Да ну на…, - дернулся было маленький связной, но, подумав, обреченно махнул рукой, - ладно, клянусь.
Доброхожий улыбнулся и подвел мальчика к краю топи:
- Давай.
Тот надел каску, прокашлялся и неожиданно громко закричал:
- Баааагниииииииииик! Багник!
Черная топь забурлила огромными пузырями, от центра болота к берегу побежали тяжелые волны, омывая торфяной грязью невысокие кочки. Немцы с ужасом смотрели, как из глубины показалось огромное, покрытое тиной и грязью существо. Смачно выдохнув, оно с интересом посмотрело на берег, оскалившись жутковатой ухмылкой.
Доброхожий, не обращая внимания на визги и крики, пристроился на пне и что-то старательно писал на потрепанном листке бумаги, иногда бормоча:
- Донесение в центр. Полевику.
А Варгин с Луговичком, двигая головами, провожали каждый полет незадачливых охотников за партизанами.
- Аааааааааа!
- Буль.
- Наверное, курил много, слабо кричал.
- Мяв.
- О, майн гот!
- Этот поздоровее, но все равно дохлый.
- Мяв.
- Аааааааааааааааааааааааааааааааа!
- Ты смотри, это ж мой, без каски. Молодец, красиво нырнул.
- Мяв.
Через несколько минут Багник, довольно икнув, скрылся в топи. А Варгин, Луговик и Доброхожий медленно растворились в лучах полуденного солнца.
И только немецкая каска, подпрыгнув, неторопливо двинулась по заросшей лесной дороге, изредка постукивая по деревьям.
***
Перед глазами колыхалась кровавая пелена. Тело, посеченное осколками, горело нестерпимой болью. Но Михась, каким-то чудом выживший, цеплялся скрюченными пальцами за землю и упрямо, с громким стоном, полз вперед, оставляя за собою красную полосу.
- Смотри-ка, живой.
Полицай поднял голову: метрах в пяти на уровне роста восьмилетнего ребенка висела немецкая каска:
- Дед, разреши я ему е…
- Ты обещал.
- Извини, тогда можно?
- Можно.
Немецкая шоколадка тут же больно ударила в зубы:
- На, хозяева передали.
И с громким смехом каска полетела вперед. Сквозь нарастающий звон в ушах полицай еще расслышал обрывки разговора:
- Смотри, не потеряй донесение. Полевику большой привет.
- Будет сделано.
- Зачем тебе эта каска?
- Ну, сам подумай. Летит она над полем и распевает «Взвейтесь, соколы, орлами».
- Увидишь такое – рехнёшься.
- А я о чем. Прямой урон живой силе противника, глядишь, нашим солдатам легче будет.
Лес тихо шелестел падающими листьями, скрипом деревьев и приглушенным бульканьем торфяных топей. Болото задумчиво пузырилось, терпеливо ожидая новых охотников за «партизанен». Места хватит всем, Багник гарантировал.
ЭПИЛОГ.
Кто знает, правда это или быль. Хотите – верьте, хотите – нет. Но все исследователи единодушны: белорусский торф по своему качеству однозначно считается лучшим в мире. Потому что в нем содержится до 25% немцев.
ПОСКРИПТУМ.
БРЫЛЬ – белорусский национальный головной убор, соломенная шляпа с полями.
ЛУГОВИК – в русской мифологии внук (иногда – ребенок) Полевика (Полевого деда), следящий за ростом трав на лугу.
ДОБРОХОЖИЙ – в белорусской мифологии добрый дух, сочетающий в себе черты Лешего, Домового и Полевика. Хорошему человеку может подарить свиток полотна, который сколько не разматывай, не заканчивается.
ГАЮН (ГАЁВЫЙ ДЕД) - в белорусской мифологии аналог Лешего.
БАГНИК – в белорусской мифологии аналог Болотника, живет в торфяных безжизненных топях (багнах).
ВАРГИН - в белорусской мифологии кошачий царь, демонический кот.
ГИТЛЕРОВЕЦ (в некоторых источниках поганец, скотина (дальше непечатно)) – уникальная органическая добавка, активно вносилась в торфяные болота в период с 1941 по 1944 гг.
Автор: Андрей Авдей
Источник: https://vk.com/four_ls
Поиграем в бизнесменов?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Танковой Никита
Вокруг царили только дым и пламя. Грохот орудий и разрывы бомб сотрясали измученную, израненную землю. Лязгали гусеницы, хрипло трещали пулеметы и с выматывающим душу ревом пикировали штурмовики. Казалось, будто два огромных великана, упираясь головами в закопченное небо, сошлись в смертельной схватке, яростно громя все вокруг.
Это был Сталинград, начало великого перелома. Это был ад.
- Принять правее! Вперед. Больше ход!
Пользуясь тем, что гиганты, увлеченные боем, были заняты друг другом, юркий БТ, скрываясь под покровами дыма, незаметно подкрадывался к полуразрушенной пятиэтажке.
(БТ-7 – советский легкий колесно-гусеничный танк выпускался до 1940 года и был заменен в производстве танком Т-34. Всего было выпущено более 5700 танков БТ-7. Они применялись во время похода в Западную Украину и Белоруссию в сентябре 1939 года, в ходе войны с Финляндией, в Великой Отечественной войне и войне с Японией – авт.).
Задача была поставлена четко – добраться, замереть, и ждать. Как только начнётся атака, поддержать наступающих огнём, уничтожая пулеметчиков, снайперов и пехоту. Сколько ждать? Неизвестно. Может, день, а может, несколько часов. Самая идея использования танка как «троянского коня» была, с одной стороны, полным безумием, а с другой – единственным выходом.
Илья понимал, что в случае атаки БТ жить не больше нескольких минут – расстреляют из пушек. А если проскользнуть ужом под покровом ночи в тыл немцам, то, возможно, есть шанс выжить.
«Но очень маленький», - вздохнул про себя Илья.
Его экипаж прошёл долгий путь от Минска до Сталинграда. В бесконечных боях и без единой царапины. Только везение не вечно. И кажется, сегодня ему придет конец.
- Стой. Глуши двигатель!
Танк разочарованно фыркнул и замолчал.
Илья облегченно улыбнулся:
- Ну что, мужики, проскочили?
- Посмотрим, - невозмутимо буркнул механик-водитель, - что утром будет.
- Не зуди, Иваныч, - хмыкнул заряжающий, - поживем еще.
- Отставить прения. Николай, - командир аккуратно открыл люк, - прикрой, осмотрюсь тут немного.
- Есть, товарищ сержант.
- Ты еще смирно встань, - хмыкнул водитель.
***
Бесшумно выскочив из танка, Илья тенью проскользнул к дому и замер, прислушиваясь. Метрах в двадцати стоял БТ, где-то вдалеке, захлебываясь, тарахтел пулемет. Но здесь было тихо. Кажется, их не заметили.
Стараясь не издавать ни звука, сержант осторожно поднялся по лестничному пролету. Никого. Проверив комнаты справа, Илья замер, услышав тихий плач, больше похожий на стон.
«Ребенок?».
«Ой ёй ёй, оооооооооооооооой ёй ёй».
Голос доносился из квартиры напротив. Танкист, не дыша, прокрался сквозь дверной проем и заглянул в первую комнату.
Никого.
«Ой ёй ёй, оооооооооооооооой ёй ёй».
Голос то становился громче, то затихал. Илья прислушался:
«.. пропаду, дом погибнет, что делать, ох ты ж, мать честная».
«Свои», - понял сержант, и шагнул во вторую комнату.
Где из угла в угол, шмыгая носом и горестно вздыхая, бегал небольшой мужичок:
- Совсем мало осталось, пришла пора.
Илья, как зачарованный, во все глаза смотрел на странного обитателя полуразрушенного дома. Что-то в нем было такое, что заставляло вспомнить детство и ласковой голос бабушки, рассказывающей удивительные сказки о том, как…
- … все погибнет, - всхлипнул мужичок и замер в центре комнаты, почему-то уменьшившись в размерах.
Плохо понимая, зачем он это делает, сержант достал кисет и шепнул:
- Давай сюда.
Через секунду необычный жилец исчез, а в голове танкиста раздался истошный крик:
- Беги!
Илья повернулся к выходу…
- Куда, ужа тебе в ежа, в окно, скорее!
Махнув рукой на осторожность, подчинившись странному голосу, сержант выпрыгнул в зияющий проем и понесся к танку. Через секунду грохнул взрыв, и что-то больно ударило в спину. Илья оглянулся – вместо дома была груда разбитого кирпича.
- Что застыл, как муха в янтаре, - буркнуло в голове, - в танк залезай, подстрелят же.
- Напугал ты нас, командир, - заряжающий и водитель смотрели на Илью, как вернувшегося с того света, - думали, все, пропал.
- И пропал бы, голова бедовая, - тот же неутомимый голос, кажется, молчать не собирался, - кричу ему, а он как протист гетеротрофный, не шевелится.
- Сам не знаю, как выбрался, - сержант потряс головой и улыбнулся, - зато теперь уверен в одном - будем жить, мужики.
- Помереть не дам, не сомневайся, - с неожиданной теплотой хмыкнуло в голове, - а теперь пора и …
***
- … дырку сверлить, - полковник крепко пожал руку Ильи и протянул орден Красной Звезды, - поздравляю.
- Служу Советскому Союзу!
За спиной командира сияли улыбками заряжающий и водитель, на кителях которых красовались новенькие медали «За отвагу».
- Обратите внимание, товарищ майор, - командир полка повернулся к заместителю, - на внешний вид экипажа, даже пуговицы умудрились начистить, когда только успели?
И действительно, когда? Последние дни танкисты не вылезали из-под своего БТ, измотанного непрерывными боями, с утра до вечера занимаясь ремонтом, смазкой, проверкой и регулировкой. Останавливалась работа только ночью, когда измученный экипаж, наскоро поужинав, засыпал. А утром они с удивлением смотрели друг на друга, удивляясь отчищенным комбинезонам, пришитым пуговицам и сияющим ботинкам.
Вообще их танк в полку считался легендарным. А после той удивительной встречи БТ Ильи еще и прозвище получил: «заговоренный». Хотя, по правде сказать, экипаж и сам не понимал, что происходит. Иногда танк неожиданно останавливался, невзирая на возмущенный мат водителя, а потом резко срывался с места, лихо объезжая появившиеся на пути воронки. Однажды заряжающий вместо бронебойного снаряда почему-то схватил осколочный, а сержант крутанул башней вправо, хотя цель находилась впереди. И только выстрелив, танкисты поняли, что именно там их поджидала смерть – хитро замаскировавшийся артиллерийский расчёт противника.
Таких случаев были десятки, а их объяснений - ни одного. Может, тот странный мужичок направлял действия танкистов? Сложно сказать.
Зато Иваныч однажды бросил вскользь:
- Удача повернулась лицом, когда наш командир бросил курить.
А попробуй тут не бросить, если по ночам в кисете что-то копошилось и чихало, заливисто матерясь:
- Гаттерия клювоголовая, апчхи, выхухоль лучеперая, апчхи, рогозуб тебе в устрицу, апчхи, кархародон ты неуважительный, апчхи.
Утром же кисет оказывался пустым.
После третьей попытки Илья махнул рукой и отдал табак Николаю.
- Бросаю, - глядя на удивленного заряжающего, буркнул командир.
***
- Правильно, здоровее будешь.
Сержант спал и видел удивительный сон. В кисете, удобно устроившись, сидел тот самый мужичок, встреченный в Сталинградском доме. Нахмурившись, он читал крохотную книжку, что-то изредка помечая крохотным карандашом.
- Сказки? – спросил Илья.
- Пособие для бойца – танкиста, - ответил хозяин кисета, - я ж теперь вроде как член экипажа?
- Конечно, - улыбнулся сержант, - все-таки ушел со мной?
- Ушел, - мужичок отложил книгу в сторону и тяжело вздохнул, - хороший дом был, справный, и люди в нем жили добрые.
- А где они теперь?
- Нет их, как и дома, - маленький собеседник всхлипнул, - один я остался, горемыка бедовая.
- Кто ты? – мысль, сверкнувшая в голове Ильи, была невероятной но…
- Домовой, мил человек, дух жилища людского. Правда, сейчас – хозяин кисета, табаком смердящего. Чтобы не курил больше, ясно? Не прочихаешься с тобой, гиппарион непарнокопытный.
- Я бросил, обещаю, больше не притронусь, - рассмеялся сержант, - а зовут тебя как?
- Домовым и зовут, - хмыкнул мужичок.
- Нет, уже не Домовым, а ТанковЫм, - поправил Илья, - ты член экипажа. Забыл? Танковой Никита, звучит?
- Мне нравится, - Домовой задумлася и, смакуя, повторил, - Танковой. Согласен, и на Никиту тоже, диопсид твою пескоройку.
- Где ты ругаться так научился, - сержант расхохотался, - придумал же, пескоройка.
- Ничего не придумал, хозяйка комнаты до войны учительницей работала, детишек учила зоологии. Все полки были заставлены книгами. Я за порядком смотрел, вот и почитывал заодно. Образование, оно никогда не помешает. А ты спи. Умаялся за день. Спи.
И под тихое бормотание Домового, Илья провалился в мягкую перину глубокого сна, которая почему-то обняла его со словами:
«Сочетание меткого огня и скорости движения - залог успеха в бою. Это особенно важно при борьбе с противотанковыми пушками противника. Получив задачу атаковать пушку, водитель может довести напряжение механизмов танка до самого большого предела, для того чтобы возможно скорее подойти к пушке и, если она еще не уничтожена огнем, раздавить ее гусеницами».
***
- Задача ясна?
- Так точно!
- Сигнал – красная ракета. По машинам!
Илья подошел к своей родной БТшке и погладил броню:
- На смерть идем.
- Да уж, то, что пишут генералы, нам, танкистам, не упало, - вздохнул Иваныч.
- Прощаемся? – Николай протянул самокрутку.
- Извини, Никита, сегодня можно, - сержант жадно затянулся дымом и закашлялся.
- Командир, - водитель взял протянутую самокрутку, - что скажешь?
- Сами знаете, - выдохнул сержант, - жить нам всего ничего.
- Эх, - протянул Николай, - а я после войны жениться хотел.
В небе зашипела красная ракета.
- Прощайте, мужики, заводи!
Верный БТ взревел двигателем. Илья положил руку на плечо механика – водителя:
- Вперед!
Главное – скорость, это – жизнь. Или шанс выжить, пускай даже и минимальный.
- Больше ход!
Танк летел, не обращая внимания на разрывы, поднимавшие землю.
- Иваныч, скорость!
- Знаю, эх, разъедрить твою в березу, давай, милый, давай!
- Правее двадцать, осколочным!
- Дорожка!
- Огонь!
- Стой!
- Вперёд!
- Давай, родимый, давай, ты же наша ласточка, - сквозь гул моторов доносился хриплый голос водителя, - не подведи.
- Справа пушка!
- Осколочным!
- Принять правее! Принять правее!
- Вперед!
- Принять правее!
- Командир, определись!
- Правее!
- Есть правее!
- Куда!
- Ааааааааааааааааа, бл...
- Мина!
Илья почувствовал, как из носа и ушей потекла кровь…
***
- Моим голосом…, ты... - от возмущения у него не было слов.
- Что я, - спокойно ответил Домовой.
- Нас, своих, на мину!
- Да, - Никита отвернулся, - вас, на мину, потому что вы – мой дом. И танк - мой дом, и ты – мой дом!
- Как ты посмел, - от ярости у сержанта перехватило дыхание.
- Так и посмел, надоело мне плакать, хватит.
- Что значит, хватит, - Илья с трудом перевел дыхание.
- То и значит, - неожиданно яростно взвился Никита, - думаешь, герои, прорвемся! А вот ни хрена! Померли бы зазря, чтобы звездная свинья в штабе армии новый орден получила. А вы – моя семья, и не дозволю! Понял! Не дозволю подыхать за ради неизвестно чего! Забыл что ли?
Домовой прикрыл глаза:
- Основное применение слабобронированного БТ-7 предполагает соответствующую тактику действий - ведение огневого боя из засад, с использованием естественных и искусственных укрытий. Это увеличит "живучесть" танка и позволит подпустить вражеский танк на дистанцию, когда от 45-мм снаряда не спасет и 30-мм броня. А вас в лобовую на пушки отправили. На верную смерть!
- Приказы не обсуждают, - тихо сказал Илья.
- Тот, кто отдавал этот приказ, не видел горящих танкистов, и воя баб не слышал, похоронки получивших, - Никита разошелся не на шутку, кисет нервно вздрагивал, пытаясь выскочить из кителя.
- Мы же на мину налетели из-за тебя, - примирительно шепнул сержант.
- Не налетели, я сам направил. Лучше гусеницы порвать, чем жизни лишиться, понял? Сашка, друг твой из двадцать пятого танка сгорел, заживо, со всем экипажем. Знаешь, как они кричали? Нет? Около них и семнадцатый погиб, от прямого попадания на куски разметало! Что хоронить? Шлемофоны? А как танки горящие плачут, ты слышал?
- Танки?
- Они, родимые. В них души вложены стариков и детишек, баб и девок молодых, у станков ночующих. Думаешь, раз броня, так и помирать легко? Эх, Илья, Илья... Осел ты нежвачный, олуша веслоногая, змеешейка китоглавая….
- Никита…
- Паламедея озабоченная, хрящ енотовый…
- Никита…
- Златоглазка луподырая, что?
- Прости меня.
- Да не виню я тебя, Илюша, - всхлипнул Домовой, - и ярость твою понимаю, и боль, только и нас пойми.
- Нас?
- Нас, - кивнул Никита, - вы жизнью обязаны не только мне, тут и Полевик расстарался, и Древесницы, девы хвой да берез лесных, информацию сообщили. Извини, что всех уберечь не смогли…
- Прости, - улыбнулся Илья, - не я, а ты самый настоящий…
***
- …сержант, товарищ сержант!
Командир со стоном открыл глаза.
- Живой, слышь, Иваныч, он живой! – Николай неожиданно перекрестившись, всхлипнул и протянул кисет водителю, - кури, родной, кури. Мы еще повоюем с нашим командиром, до Берлина дойдем…
***
- … на новом танке, изготовленном за счет денег, собранных комсомольцами Сибири. Принимай, старшина. Это дополнение к вашим орденам, заслуженное дополнение. Кстати, приказ о присвоении тебе внеочередного звания уже подписан. Но не будем торопить события.
Генерал повернулся вправо. Там, гордо сверкая заводской покраской, светился новый Т-34.
- Как вам? Красавец! Согласны?
- Так точно! – рявкнул экипаж.
- Вот и ладненько, два дня на сдачу и прием техники, а потом…
(продолжение в комментарии ниже)
Автор - Андрей Авдей (ТС)
Источник-https://vk.com/four_ls