SkazkiKsenii

КОЩЕЕВА ТАЙНА
/книга вторая/
Глава 1
/часть 3/
С гуляния уже ворочались деревенские. Девки затянули разноголосую песню, чинно вышагивая каждая рядом со своим женихом, смущенно пряча взгляд, полный любовного томления ушедшей Купальской ночи. Молодые мужья шли рука об руку с жёнами, сплетая пальцы в чувственном единении, благословленном Богами. Прищурясь, Филин глянул в сторону молодух, подмечая, что к самым лютым морозам появятся на свет ребятишки, зачатые пред ликами Купалы да Костромы. Хорошо это, правильно…
Чтобы не встречаться с людьми, парнишка свернул с главной дороги, знакомой тропой помчался назад, к реке, желая перевести дух и немного подумать там, где дышится легче, чем в стенах избы, внезапно ставшей будто бы чужой.
«Кош-щей…»
Острое слово вернулось, завертелось на языке, будто веретено, наматывая на себя нить его судьбы, оказавшейся не простой, а отчего-то серебряной. Тряхнув головой, юный чародей прогнал навязчивое видение, возвращаясь в реальность. Тропа сама ложилась под ноги, словно зная: в последний раз Филин топчет её босой пятой, в последний раз поднимается на откос, откуда просматривался змеиный хребет родимой речки, что петляла меж густых лесов, унося свои воды… А куда? Впервые он задумался о том, как живется там, за миром, который юный чародей знал с самого своего детства. Небольшое селение в два десятка дворов, вот и все, что видел Филин, изучивший каждую былинку на день пути окрест.
Он скорее почуял, чем услышал, как от реки поднимаются вверх двое: парень да девка, в смущении теребившая длинную русую косу. Легким шагом зверя рыскучего отступил Филин в чащу, уже зная: не увидят его ни задира Любовод, ни зазнобушка его – красавица Милавья.
Еще прошлым летом верховодил Любовод среди мальчишек, а за зиму разросся в плечах, вытянулся ввысь, как молодой дубок, разом сбросив всю былую беспечность. И не стало больше ни веселых проделок, ни добрых драк, когда сходятся стенка на стенку, ни игр, когда побеждает самый быстрый да меткий. На капище, пред ликами Богов назвали недавнего парнишку мужчиной, когда тот воротился с первой одиночной охоты, положив пред Чурами добрую добычу. Что ж, всему свое время… Филин тоже мечтал, как пройдет положенные испытания и наденет взрослую рубаху с обережной вышивкой, поклонится в пояс родным Богам, и с той поры станет зваться мужем. Но, видать, не случится, как виделось.
Юный чародей проводил взглядом Милавью с Любоводом, отметил, как та льнет к черноглазому парню, зная, что с первыми осенними дождями придут в избу добрые сваты. Филин видел это явственно, будто сам стоял в сенях, встречая друзей жениха как дорогих гостей. Нет, не увидит он ни веселой свадебки, ни новой избы, что встанет наособицу от остальных дворов, ни ребятишек, что вскоре затопают по новым дощатым полам. И без него будет дальше бежать речка Оржа, без него матушка выйдет на крыльцо проводить взглядом улетающих диких лебедей. Тоска сжала сердце Филина холодной костлявой лапкой, но чародей быстро отринул злыдню прочь, а затем раздавил гадину босой ногой, да так, что та брызнула в стороны черной желчью.
«Кош-щей…»
Выпрямившись, парнишка сжал кулаки, запрокинул голову к высокому летнему небу, набираясь солнечного тепла. Стало быть, так Боги решили: ехать ему в сторону чужедальнюю, узнавать, отчего родной отец отдал их с сестренкой кормилице и пошто Чернобогова жрица прокляла князя так, что тот отпустил родных детей в густые леса, подальше от расписного узорчатого терема.
- Не спущу, - сурово свел брови Филин. – Не для того я чародеем родился, чтобы испугаться. Обо всем испрошу, да со всеми подробностями!
Спускаясь по косогору, юный волшебник уже знал, кого кликать будет. Вода после Купальской ночи особую силу имеет, так что долго звать совсем не придется. С разбегу ворвался он в чужую стихию, утопли босые ступни в густом вязком иле, но Филин не остановился, пока не вошел в реку по самые плечи, и тут же почувствовал холодные руки на своем теле.
- Водяного мне позовите, - велел он, не двинувшись с места. – Говорить с ним стану.
«Молоденький…»
«Хорошенький…»
«Утопить-то жалко…»
- Я вам утоплю, - холодно процедил Филин. – Как хозяина привечаете?!
Он и сам не знал, кто вложил в него эти слова, но утопленницы разом отшатнулись с испуганным плеском, и уже не таясь выглянули из-под воды, с изумлением признавая в мальчишке силу Тёмную, да такую, что ослушаться невозможно.
- Сестрицы, не троньте Филина! – всплеснула руками Марьяна, узнав нового друга. – Наш он! Навий!
- Сами видим, - огрызнулись на девчонку старшие мавки. – Что делать-то с тобой, молодец?
- Водяного зовите, - приказал тот, вновь следуя за чужой сильной волей. – Скажите, Кош-щей спрашивает.
Миг, и исчезли утопленницы, ушли на самое дно, исполнять приказание. Вновь тихо стало над рекой, только в зарослях ивняка по-прежнему звонко распевали соловьи, знаменуя праздник вершины лета.
- Пошто кликал? – булькнула подле Филина мшистая кочка. – И как посмел?
- Сейчас я спрашивать буду, - осадил речного хозяина парнишка. – Что хочешь в обмен на Марьяну?
От неожиданности водяной аж поперхнулся, отчего по поверхности пошли пузыри. Не веря своим ушам, поднялся он на поверхность громадным зеленым комком травы да ила. Огромные глаза уставились на наглеца не мигая, а широкий рот схопнулся и снова раскрылся, пока речная нечисть слова подходящие искала.
- Утоплю! – всхрипел он, поняв суть беседы. – Не посмотрю, что чародейский выблядок! Я тебя…
Не успел водяной вскинуть перепончатые лапы, как переменился лик стоявшего перед ним мальчишки: нездешним светом глянула на речного хозяина могучая Сила, которой нет конца. И под взглядом этим сморщился хозяин реки, водой потек, словно выжимали его досуха.
- Прости, не признал… Пощади! Бери Марьянку за так, только отпусти…
- Я от слова не отступлюсь, - вскинув голову, произнес Филин. – Проси об услуге, исполню.
Ослабли тиски, выпуская потрепанного водяного на волю. Плюхнулся он обратно в воду, с трудом переведя дух.
- Марьянка! Поди сюда, негодница, - булькнул он, напившись водицы. – Ему теперь служить будешь. Иди с сестрами прощайся.
Филин с трудом сдержал улыбку, увидев, как радостью вспыхнули зеленые глаза утопленницы. Все поняла смышленая Марьяна: не придется век вековать в опостылевшем омуте, когда иное на роду написано.
- Сперва ко мне подойди, - велел он, поманив мавку ближе. – Стань передо мной как лист перед травой…
Юный чародей и сам не мог бы сказать, что направляет его сейчас, но он точно ведал, что поступает правильно. Сжав виски утопленницы ладонями, он прикрыл глаза, надевая на голову Марьяны незримый сияющий венец.
- Теперь меня всегда слышать будешь, - молвил он, отпуская подружку. – С рассветом я в путь-дорогу тронусь, а ты следом по рекам и ручьям пойдешь. Преград тебе чинить не будут, а коли спросят, отвечай, что Кош-щею служишь. Поняла?
- Вот спасибо, - звонко рассмеялась та и внезапно чмокнула своего освободителя в губы. – Век не забуду твоего подарения!
От неожиданности Филин оступился и с головой рухнул в реку, а как вынырнул, увидел, что остался совсем один. Ушел в омут водяной, исчезла и Марьяна, но теперь чародей точно знал, где находится белокурая утопленница, словно от его руки к её руке протянулась незримая глазу сияющая нить.
Обсыхая на берегу, юный чародей недоумевал, откуда в нем взялась такая уверенность, что он в своем праве. Что произошло в миг, когда он почувствовал, будто одним взглядом может сдвинуть с места гору и куда девалось это могущество теперь? А еще он думал о Марьяне, вернее, о том, какие холодные и мокрые у мавки губы.
* * *
Резвые кони плясали у ворот, поторапливая ездоков в стремя. На улице толпился народ, желающий своими глазами поглядеть на отъезд княжьих детей в родимую сторонушку. Весть о том, что среди них жили-поживали княжич да княжна, пожаром разлетелась по деревне, стоило только говорливой Пригляде начать раздавать подружкам скопленное приданое.
Филин молча спустился с крыльца, задержался на последней ступени, проверяя надежность сторожевых заклинаний. Самое сильное отвадит от избы тех, кто явится с недобрыми мыслями, второе отвернет от дома, где прошло детство, голод, холод и мор. Домовой всю ночь исправно слушал наставления молодого хозяина, кивая и запоминая каждое сказанное слово.
- Матушке помогай во всем, - говорил Филин, стараясь, чтобы предательски не дрожал голос. – Молоко чтобы напрасно не прокисало, хлеб чтобы в печи не подгорал, каша чтобы рассыпчатая была да вкусная…
- Все сделаю, как есть пригляжу… Не кручинься, на порядочного домового избу оставляешь…
По четырем углам подпола отозвались схороненные сестрицей заговоренные камешки. Не возьмет дом ни огонь, ни вода, ни ветхость, можно не тревожиться… Но как уехать, зная, что матушка одна-одинёшенька на белом свете остается?
- Кто староста? – гулко истребовал ответа воевода, сурово сведя кустистые брови.
- Меня за главного привечают, - выступил из толпы самый крепкий как кряжистый дуб, седовласый Будивой.
- Отряди помощников для Благомилы, одна ведь остается, - велел Корчага, глядя на старейшину с правом сильного. – Князь отблагодарит. А от меня вот задаток.
Могучий воин разогнул и снял с шеи серебряную гривну, скалившуюся двумя волчьими головами, а затем вложил её в руку старосты, зная, что этого хватит без малого на год. До самого утра просидел он на скамье подле зазнобы сердечной, заново узнавая её милые сердцу черты.
- Я ворочусь, - молвил он, увидев, как из-под длинных ресниц соскользнула на щеку хрустальная слеза. – Испрошу у князя позволения привести в дом супружницу, и тем же днем в путь отправлюсь.
- Не позволит он, Корчагушка, - вздохнула Благомила, склоняя голову ему на плечо. – Поздно уж нам женихаться… Ты лучше за детьми моими пригляди, как за родными. Знаю, и без моей просьбы приглядел бы, но так сердцу легче. И вспоминай меня хоть иногда…
- Отчего замуж не вышла? – требовательно спросил воевода, сжимая ладони женщины.
- Не хотела за нелюбого, - отозвалась она тише мышиного писка.
Все это слышал и Филин, ходивший вкруг избы и творивший ворожбу. Вот, оказывается, какова она, княжья воля – тяжела, будто латная рукавица. По слову его отца разбилась судьба Корчаги и Благомилы, не успевших обменяться Святыми обетами пред Богами. И неизвестно, как встретит их с сестрою батюшка родимый, какую долю назначит.

Откинув легкий полог палатки, светловолосый парень заглянул внутрь. Конечно, еще спит, свернувшись клубочком, как милая рыжая лисичка. Он сбросил кроссовки и осторожно, стараясь не разбудить спящую, улегся рядом. Провел ладонью по изгибам нежного тела, слегка приспустил с девичьего плечика белую лямку майки, нежно коснулся кожи легким поцелуем.

- Просыпайся, лисица любимая! Уже вода в котелке вскипела.

Как-то по-особенному у него выходило это «лисица», с ударением на первое «и» - протяжно и ласково.

Девушка протестующе что-то пробормотала, попыталась закутаться в одеяло, но он не дал, прекрасно зная, что пять минуточек растянутся на целый час. Юноша притянул к себе рыжеволосую возлюбленную, уткнулся лицом в ее шею. 

- Пахнешь ночными удовольствиями, - хмыкнул он, недвусмысленно сжимая в ладонях грудь девушки. – Все, просыпайся давай! Все встали давно, купаться идем.

Заворочалась в объятиях, повернулась лицом к юноше. Сонная, растрепанная, она была необыкновенно трогательна в своей белой маечке и белых носочках, лежа посреди смятых одеял и спальных мешков.

- Мавки не велели сегодня купаться, - произнесла, наконец, рыжеволосая. – Вечером еще спрашивала… Озерный хозяин сегодня женится, гульбище будет.
- Одна к озеру ходила?!

От мягкости в голосе парня не осталось и следа. Голубые, словно летнее небо, глаза потемнели от гнева.

- Я же велел, чтобы без меня к воде ни ногой!
- Купала, не сердись… Я поздороваться ходила… Русалья неделя же!

Тонкие пальчики девушки осторожно легли на плечо парня, перебирая длинные светлые кудри. Молча смотрел Купала на сестру, продумывая, выпороть упрямицу или расцеловать. 

- Еще раз не послушаешься – спать будешь в отдельном спальнике и никаких удовольствий, поняла?

Девушка покаянно опустила голову, пряча взгляд, но при этом в уголках губ таилась легкая улыбка. Нравилось ей, что брат такой вспыльчивый и жесткий, свое мужское слово законом считает, не то, что нынешние мужчины. Забыли они, каковым должен настоящий воин быть, чужому богу поклоняться стали, а про своих родных Богов и думать не думают.

Но, если быть честной, все же нравится Костроме, что Боги не смотрят сейчас на детей своих, а не смотрят – потому что не молятся им более. И не помнят уже люди, что в грозовых тучах несется колесница Перуна Сварожича, что каждое утро всходит над миром справедливый и щедрый Даждьбог, а Заряница его в путь-дорогу провожает. А уж про водяных, омутников да русалок-мавок кто вспомнит? Теперь-то фольклором зовут, по книгам изучают. Да только живы они, все до единого живы! Кто в Ирии Светлом остался, а кто,здесь, в Яви устроился...

- Значит, подружки твои не велели купаться? – задумчиво протянул Купала, чуть прикрыв глаза. – Ладно, сейчас дождик сообразим, тучи нагоним. Нечего хозяина озерного злить понапрасну. 

Кострома, подперев щеку рукой, смотрела, как брат вмешивается в погоду, собирает над лесом, где стоит палаточный лагерь, непогоду. До завтра, значит, холодно будет, и никто не потревожит подводную свадьбу хохотом да брызгами.

- Я вчера салют купил, пока ехали. Сходим вечером на берег, порадуем хозяина этих вод огненной забавой!

Девушка улыбнулась, прижимаясь ближе к сильному телу брата. Хорошо, что их отпустили сюда, в мир людей… Когда Боги Прави поняли, что Их время прошло, Светлая Лада дозволила тем, кто хотел, покинуть Ирий и сойти в Явь. Помнила Кострома, как снова очутилась среди смертных, как рядом стоял красивый брат ее, как не оглянулись они на оставшихся позади Богов. Не было их любви места среди Богов, так, может, в Яви найдется?

Менялся мир, менялись люди, и вскоре стало понятно: не от кого больше прятать свою любовь и нечего ее стыдиться. Наследие предков, традиции и нравы /к худу или к добру?/ оказались забыты. Чудо-краска сделала волосы Костромы огненно-рыжими, а новый документ «паспорт» подарил другое имя. Кто знает, кто сведает, что они с Купалой родные по крови? Да и пусть бы прознали, нет до этого сейчас никому дел. А Богам теперь и вовсе не видно...

- Ты бы с мавками-то поаккуратнее, братик, - улыбнулась Кострома, сладко и томно потягиваясь. – Они теперь тоже ученые, даром что в лесу живут: цивилизация и сюда добралась. А на тебя и так все встречные девчонки едва не вешаются!

Купала прижал к себе девушку так сильно, что она протестующе пискнула, но силы были не равны и бесполезно бороться.

- Люблю тебя, наглую, - жарко шепнул парень на ухо рыжеволосой искусительнице. – Живо вставай и сделай нам кофе!
- Сделаю, - томно ответила враз разомлевшая Кострома. – А все же с русалками не шути… я очень ревнивая, желанный!
автор Ксения Белова

КОЩЕЕВА ТАЙНА
/книга вторая/
Глава 1
/часть 2/

Росистая трава сама ложилась под быстрые ноги бегущего паренька. Филин несся через лес, пригибаясь там, где низко свисали узловатые ветки, легко перепрыгивал звонкие ручейки, пряча под рубахой заветные колдовские цветы. Заря-Заряница уже расстелила в небесах алые полотнища, а значит, вот-вот выкатится из-за леса золотая Даждьбогова колесница, огненными конями запряженная. Надобно успеть спрятать цвет папоротника в темном подполье, чтобы ярких, сияющих лепестков не коснулись рассветные лучи.
Проскочив сквозь узкий лаз в старом плетне, Филин промчался позади домов, петляя в соседских огородах. Собаки, почуявшие паренька, заворчали было, но тут же стихли, учуяв, кто именно скользит меж высокой травы быстрой, стремительной тенью.
Вот и родной дом… Парнишка замедлил шаг, завертел головой, выглядывая, не следил ли кто за ним, но не воротился с праздничного гуляния народ, пуста была улица, только всюду пели, пересвистываясь, звонкоголосые соловьи, да в лесу надрывно куковала кукушка.
- Вернулся, стало быть, - проворчал сгусток мрака, прятавшийся у крылечка. – А мать уж все глаза проглядела.
Филин с шага сбился, увидев, что перед расписными воротами стоят чужие кони, да такие, каких в их деревне отродясь не видали: внузданные дорогой уздой с оберегами, а узоры на ней не простые – словно вязь затейливая вьются… И сами кони не похожи на работных трудяг, что от рассвета поле пашут. Нет, не таковы эти восемь скакунов, что длинные шеи гнут да к полному корыту с водицей мягкие губы тянут. Холодом сковало сердце – неужто сваты к сестренке приехали?! Нет, мала еще Пригляда, не успела в понёву вскочить, стало быть, не по ней чужеземные гости прибыли.
- Кто таковы?! – сурово свел брови мальчишка, к собеседнику обернувшись. – Сказывай!
- Да почём мне знать-то? – фыркнул Домовой, котом рыжим оборачиваясь. – Матушке твоей, вестимо, знаком вожак ихний, как родного приветила.
Гнев вскипел в груди Филина, да такой, что домашний дух прочь шарахнулся.
- В подполе схорони, - велел паренек, бросив в усатого охапку ясноцветов. – Один пойду!
Взбежал по знакомым ступеням, сжимая кулаки. Будь что будет, а он – старший мужчина в избе, не позволит здесь чужакам хозяйничать!
Их было пятеро. Мать суетилась у стола, подавая из печи угощение, а сестренка с полатей сверкала любопытными зелеными глазищами, но спускаться не решалась, будто чуяла – недоброе что-то повисло в доме, от того красивая вдовица Благомила покрасневшие глаза прятала.
- Кто таковы будете? – звонко с порога выспросил Филин, потянулся к силам, что всякому человеку родные стены дают, напитываясь незримой мощью, а заодно оценивая, как биться с чужаками будет.
Младших вояк, которые сидят на лавке, зашибут сорвавшиеся с полок две небольшие, но тяжелые дубовые колоды, еще одного ослепят уголья, что вырвутся из печи, а вот старшего, косматого да бородатого, похожего на хозяина лесов, мужика, сразит печная заслонка, если хорошо удар направить… Оружены они все, но против ухваток чародейских не всякое железо пригодно…
- Здрав будь, княжич молодой, - поднялся из-за стола тот, кого Филин счел своим главным врагом. – Не гневайся, что без приглашения явились. Срок подошел тебя с сестрицей-красавицей родному отцу возвратить.
Вслед за главарем и другие воины оставили трапезу, чтобы поклониться босому белобрысому отроку, стоявшему посредь горницы, кулаки сжимая.
Филин запнулся, вскинул на бородатого чужака изумленный взгляд и понял, что не удержит колдовские нити. Дымкой растаяло все собранное чародейство, пустотой откликнулись занемевшие пальцы.
- Ты прости меня, сыночек, - всхлипнула Благомила, с болью сердечной глядя на худенького мальчишку, что вот-вот вступит в пору юности. – Правду говорит воевода Корчага… Ты мал был, потому и не помнишь…
- Сказывай, - сухо молвил Филин.
- Не мать она тебе, княжич, - вздохнул Корчага, оправляя окладистую бороду. – Кормилица, которой нужно было укрыть детей от взора дурного, увезти подальше и схоронить до срока.
- Я её в колыбели матерью называл и впредь так же кликать стану, - отозвался юный чародей, бросив взгляд в сторону рыжего кота, который так заслушался, что и намываться забыл. – Кыш с глаз моих!
Котище с коротким мявом в клеть сиганул, а с полатей спрыгнула зеленоглазая сестренка, почуявшая небывалую забаву.
- Княжна, - поклонился темноволосой девчонке воевода. – Вот, значит, какая ты выросла… Порадуется же ваш отец наследникам стольного града своего! Завтра поутру повезу вас в родную сторонку, как князь наш повелел.
- Не поеду я, - упрямо тряхнул головой Филин. – На кого дом оставлю?
- Что ты, сыночек, - бросилась к нему Благомила. – Езжай, раз батюшка родимый кличет! А я тут жить останусь, за всем пригляжу, даже не думай…
Взглянув в залитое слезами лицо матери, юный чародей потянулся к её сердцу, впитывая и собирая всю боль женщины, у которой отбирали сразу двух любимых чад. Он понял, отчего было столько грусти в колыбельных, что пела мать, укладывая их с сестрицей спать. Узнал, почему иногда во взгляде проступала собачья тоска, стоило ему пропасть из дому хоть на часок, не спросившись. Он по глупости своей злился, а оказалось, что мать ведала – скоро настанет час разлуки, когда резвые кони умчат в чужедальнюю сторону любимого сына и разумницу-дочь.
- Не поеду, - глухо повторил он, обнимая притихшую матушку.
- Или все вместе отправимся, - встала подле родных юная княжна. – Слышишь, воевода?
- Не могу я приказание князя нарушить, - вздохнул Корчага. – Пусть Благомила пока тут побудет до зимы, а после, коли батюшку уговорить сумеете, сам за нею приеду.
Юный чародей заглянул внутрь себя, привычно выспрашивая верное решение, и из глубины его «я» поднялось едкой горечью однозначное «да».
- Соберу в дорогу снедь, - всплеснула руками Благомила. – А ты, доченька, в сундуке приданое пересчитай, с собой повезешь… Жаль, не увижу, как ты невестой станешь…
- Да зачем княжеской дочери эти тряпки? – гулко рассмеялся Корчага. – Отец её в парчу оденет да самоцветами осыплет! Девчонкам деревенским лучше раздари, коли не жалко.
- А не жалко, - вздернула голову Пригляда. – Сейчас же и отнесу!
- Вот и славно, - хлопнул воевода в ладоши, дело непростое сладив. – Сразу видно, чья кровь в жилах течет. Ступай, княжна, прощайся с подружками!
Филин и глазом моргнуть не успел, как сестрица за порог упорхнула, только дверца и скрипнула.
- А ты рядом садись, княжич, - велел Корчага, сгоняя со своего места одного из воинов. – Есть, о чем с тобой потолковать.
На негнущихся ногах подошел Филин к родному столу, где каждая трещинка, каждая зазубрина были ему знакомы с самой колыбели. И лавка привычно скрипнула, когда он устроился подле мощного косматого воеводы. Юный чародей уже знал – все правда. Что-то всегда мешало ему, будто заноза в груди, а теперь раздражающая щепа вышла, оставив после себя кровоточащую рану, но это и хорошо – с алой рудой выйдет всё чужое и обманное. Нет ему места и судьбы среди густых лесов, путь-дорога дальняя зовет, от крыльца скрипящего стелется и поди знай, где завершится. Сестрица вот сразу сведала, а он долго упирался…
- Зачем отец нас отослал прочь? – спросил он у воеводы, не спеша коснуться еды. – И отчего возвращает?
- Прокляла князя старая Чернобогова жрица, - скупо бросил Корчага, но правды все же не утаил. – Сулила погибель народившимся наследникам, тебе да сестре. Вот князь и решил схоронить детей до срока, пока не истечет положенное время. Отдал батюшка ваш любимых деток никому не известной кормилице, с обозом ушла она на заре, а куда – только мне было ведомо. Я в то время простым гриднем служил, коему молодой князь жизнь свою доверял. Мне и досталось сопроводить Благомилу в леса дремучие…
- Мне нужно проститься кое с кем, - наконец, произнес Филин, искоса глянув на любопытного домового, высунувшегося из-за печки. – А пока отведай хлеба в доме моем, воевода.
Корчага кивнул, принимая слова заветные. Гость, отведавший угощение с хозяевами под их кровлей, становится родным.
- Славен будь, княжич, - пробасил он, поднимая чарку с квасом.
- Славен! – откликнулись молчавшие до сей поры воины.
Юный чародей потянулся к свежему праздничному караваю с острыми хлебными рожками. Правильный хлеб получается у матушки – пышный, ноздреватый… Гости принялись уплетать кашу, сдобренную добытой вчера дичью, а Филин с трудом заставил себя проглотить хотя бы кусочек. В последнее время ему вообще не хотелось есть, он питался чем-то иным, что вдыхал всякий раз, когда начинал ворожить. Но сейчас ему понадобятся все силы: заговорить избу от пожара, от мороза, от беды, повесить над входом несколько сторожевых заклятий, научить домового, как злее пугать незваного гостя… Хорошо бы еще Пригляда камешки свои заветные по четырем сторонам погреба закопала…
Это только со стороны кажется, будто он бродит по горнице просто так, с родными стенами прощаясь. Губы юного чародея слегка шевелились, сплетая изящную вязь заклинаний.
- Не мешайте княжичу, - велел Корчага, оглянувшись на худого, светловолосого отрока. – Пущай тешится. Скоро ему науку воинскую изучить придется – вот где проворство да упорство потребуется.
- На улицу выйду, - обернулся к матери Филин. – До реки пройтись хочу.
- Мои ребята с тобой сходят, княжич, - приподнялся воевода. – Охрана это твоя на все время отрочества.
- Пустое, - усмехнулся Филин, смерив дружинников насмешливым взглядом. – В моем лесу они меня не найдут, да и нет здесь никого, кто мне вред причинить сумеет.
Вышел за порог, никто и шевельнуться не успел. Бросились за ним трое вояк, а паренька и след простыл, словно провалился сквозь землю.
- Где княжий сын?! – рыкнул Корчага, вставая. – Упустили?!
- Воротится, как сам захочет, - вытерла руки Благомила. – Ты просто его еще не знаешь.
Взглянул воевода на былую зазнобу и замолчал, придавленный словом княжеским. Не успел он посвататься, пришлось самому увозить любимую прочь, да двух младенцев вместе с нею, вот довелось только теперь свидеться.
Сказочница Ксения Белова


Гридни* – дружинники, телохранители князя, входят в младшую княжью дружину

КОЩЕЕВА ТАЙНА
/книга вторая/
Глава 1

Над лесом глухо куковала кукушка, отсчитывая мгновения до рассвета, когда ввысь поднимется Купало, возродившийся из ночного костра самой короткой летней ночи. По тёмной речной глади плыли пущенные девицами венки. Каждая надеялась, что подымет заветный венок суженый, да непременно отыщет ту, что на любовь гадала. Где-то вдали звучали песни, слышался треск праздничного ночного огня. Перепрыгнешь такой рука об руку с невестой али женихом, и решат Боги судьбу пары – коли разомкнутся руки, не бывать счастью долгим, а коли удержат друг друга, то и всю жизнь пройдут подле, да и за порогом не разлучатся.
Купальская роса легла на цветущие травы искристыми самоцветами, а с небес на умытую недавней грозой землю, глядел остророгий месяц. Деревья шумели, передавая друг дружке секреты, что не положено ведать людям. Лес не спал, лес дышал и слушал, вздыхал и пел, празднуя вместе со всем миром летний Солнцеворот.
Совсем еще юная мавка, заливаясь счастливым смехом, раскачивалась на ветвях ракиты, что гляделись в ночную реку, и шаловливо касалась босой ножкой проплывающих мимо венков. Некоторые вестники девичьих грёз начинали тонуть, но вот другие подхватывала невидимая стремнина, унося сквозь тёмный лес в чужедальнюю сторонку. Кто знает, вдруг сбудется чье-то гадание и в дни, когда созреют яблоки, в чью-то избу постучат богатые сваты…
Девочка, одетая в белую рубашонку, вновь ткнула носочком очередной венок, ракита качнулась, роняя в воду ночную росу, осыпала резвую шалунью дождем из сверкающих капель.
- Хорошо-то как, - вздохнула утопленница, любуясь на светлеющий край небес. – Вот бы всегда было лето…
- Всегда не бывает, - отозвался кто-то, вышедший на берег. – Но это же и лучше, разве нет? Ждешь Купалу весь год, радуешься, веселишься… А если так всегда будет, разве обрадуешься?
Девочка отпустила плакучие ветви, чтобы спрыгнуть на прохладную, шелковую траву. Светлые волосы её разметались по худеньким плечикам, а в зеленых глазах плеснула мгновенная тревога.
- Пошто пугаешь? – нахмурившись, спросила она мальчонку, по виду ровесника, что стоял на узкой тропинке и приветливо улыбался ей, совсем не робея.
- Не пугаю, - отозвался тот, отбросив с лица золотисто-русые кудри. – Праздник у всех нынче. Ты же смеялась?
- Смеялась, - согласно кивнула мавка. – Самое время радоваться да гулять, но меня подруженьки в хоровод не взяли, говорят, мала ещё, подрасти надобно… Вот я и качаюсь одна. А ты будто незнакомый какой… Лешачонок что ли?
- Не-а… Меня тоже на гулянье не взяли, мать дома заперла, а я удрать сумел. Вот думаю, сильно ли осерчает?
Говорят, общая беда сближает… Поразмыслив немного, девочка схлопнула в ладоши, подзывая к себе густой туман, что спрячет её с новым приятелем от чужого взгляда.
- Тогда давай с тобой веселиться? Хочешь, к людям сходим, поглядим, что они там затеяли?
- Что-что, - вздохнул мальчишка. – Коло пылающее в реку с горы скатили, свадебку огня и воды свершили… Только не видят они ни Костромы-красавицы, ни Купалы-молодца, что рука об руку по небу до зари гуляют.
- А ты видишь?! – подскочила к нему мавка. – Али брешишь?
- Вижу. Тебя вижу, Их вижу. Неужто сама не зришь?
- Нельзя мне, - нахмурилась маленькая утопленница, исподлобья на паренька глянув. – Да кто ж ты таков-то, что Богов видеть можешь?
И вдруг, зашипев, словно змеища, отскочила назад, чёрные когти выставив.
- Духом человечьим пахнешь! Смертный ты! Вот держись, кликну сестриц-подруженек, вмиг утянут в тёмный омут!
- Не посмеют, - строго молвил тот.
- Чегой-то? – подбоченившись, нахмурилась речная нечисть. – Лучше по добру сказывай, кто таков и пошто в лес Купальский сунулся? Не знаешь разве, что в эту ночь Навь с Явью в объятиях сходится?
Мальчонка только руку из-за спины достал, протягивая пылавший нездешним огнем цветок. Все знают, что в эту волшебную ночь раскрывает свои лепестки самый таинственный и прекрасный цвет папоротника, вот только увидеть его способен лишь тот, кому от рождения дано видеть Навь.
- Чародей, - догадалась утопленница, расплываясь в улыбке. – Слава Роду! Я уж думала, топить тебя придется… А ты вон каков оказался… Что еще там прячешь?
Не говоря ни слова, мальчишка протянул букет рдеющих цветов, да такой, что мавка все слова растеряла.
- Лада-матушка, - выдохнула она, бочком подбираясь ближе. – Неужто сам набрал?!
- Сам, - без прикрас ответил молодой волшебник. – Видимо-невидимо их тут, знай собирай. Матери отнесу, правда не увидит она… Ну, хоть сестренку потешу.
- Как звать-величать-то тебя, чудо-молодец? Меня Марьяной кликали, пока не утопла.
- Меня матушка еще с колыбели Филином называла, чтобы мудрым рос. А мне другое имя милее, но откуда оно пришло, еще не ведаю. Кошщей… Так и зови, если понадоблюсь.
Юная утопленница, прищурившись, как учили старшие подруженьки, глянула сквозь Явь и отшатнулась, очи долу опустив. Худенький мальчишка, державший в руках охапку пламенеющих цветов, имел силушку немалую, да такую, что по одному его слову все Навьи создания его повеление исполнят, будто слуги верные. Вот так диво – стоит пред нею босоногий Тёмный царевич и сам мощи своей не ведает.
- Приходи завтра, как солнышко скроется, на бережок, - попросила Марьяна, и сама дерзости своей смутилась. – Одиноко мне, мочи нет…
- С сестрицей приду, - улыбнулся Филин. – Она у меня тоже чудная, с детьми водиться не желает, все камушки свои складывает.
- Приходи, добрый молодец, - обрадовано захлопала в ладоши утопленница. – В горелки поиграем!
Налетел с реки предрассветный ветер, смёл в сторону густой туман, а над макушками далёких елей показался тонкий краешек восходящего солнца. Кончилась Купальская ночь, а вместе с ней и время Нави. С тихим плеском ушла на дно белокурая Марьяна, а молодой чародей, спрятав за пазуху чудные цветы, домой заторопился. Нельзя, чтобы дневной свет коснулся волшебных лепестков, враз опадут, будто и не бывало. В подполе играться с сестренкой станут, а уж она до всякого камня и минерала ой, какая охочая! В самый раз чернявой семилетке цветы эти придутся… А что маменька ругаться станет, так это не впервой. Филин уж взрослый почти, совсем скоро двенадцать годов наступят.
Обернувшись, бросил он прощальный взгляд на тихую речку, что петляла меж высоких берегов, и что-то острое кольнуло под рёбра, будто проверяя, достаточно ли силы кроется в этом худом теле.
- Сгинь, - отмахнулся он от незримого наблюдателя. – Никого не боялся, и тебя не испугаюсь!
И где-то в вышине громко ухнул его названный братец – филин лесной, птица вещая да разумная.
- Кошщей, - пробормотал парнишка заветное слово, что владело его мыслями всецело. – Обязательно дознаюсь, что же это означает…
И, махнув рукой, он помчался по едва заметной тропинке к родному дому, зная, что, если не поспеет к рассвету, придется ответ держать, где пропадал да что поделывал. А про то, что о делах Навьих молчать следует, он еще в сопливом младенчестве понял.
сказочница Ксения Белова

А кто это у нас вернулся?) Сказкам Ведьминой Метлы быть! 🌿

Наконец-то пришла весна…

Еще недавно пустой, прозрачный лес, зазеленел, наполнился птичьими голосами, ароматами первых цветов и трав, стрёкотом и пересвистом – жизнью. Каждый листок, каждая травинка тянется к свету, неслышно распевая хвалу юной Лёле-Весне, согревшей мир своим дыханием. Скоро, совсем скоро придет её черед уступить свое место Матери – пресветлой Ладе. Как только в лесу прокричит кукушка, лето вступит в свои права, а всё вокруг возликует в яростном и счастливом буйстве чувств и желаний.
Я вышла на лесную тропинку, изящно приподняв перевитые зелёными лентами прутья. Давайте знакомиться заново: я Ведьмина Метла. Кто-то из вас давно знаком со мной по волшебным историям сказочного Дома, а кто-то видит и слышит впервые.
- С возвращением, Древняя, - звонко выкрикнул задира-Ветер, раскачиваясь на ветвях цветущей черёмухи. – Долго же тебя не было с нами!
На меня дождем посыпались белые ароматные лепестки, еще влажные от недавнего теплого ливня.
- Ну, здравствуй, - снисходительно улыбнулась я в ответ. – Что новенького в лесу?
- Ты только представь, - заторопился рассказывать этот легкомысленный болтун. – Водяной проснулся, а тебя нет! Кто ему угощения принесет, спрашивается?! Вот и гневался, пока в деревне не сообразили, что к чему… А Леший! Совсем исхудал без твоих пирожков с присказками! На носу Зелёные Русалии, а где наша Метла? Да кто её знает? Исчезла, как не бывало…
- Со мной ваша Метёлочка была, но пришлось вернуть, - раздался из метели ярких искорок недовольный голос. – Не может она, видите ли, без своего леса…
- Не ворчи, - обернулась я в сторону рогатого. – Идем, тут уже близко. Если я все правильно помню…
Когда-то я была очень нужной, практически незаменимой, и жила в этом месте, только очень и очень давно. Хозяйка пользовалась мною, когда требовалось размешать в котле пряное варево из целебных трав, когда нужно было вымести за порог неприятные разговоры. Я была нужна для волшебных обрядов встречи времен года и проводов уходящих дней. Меня украшали гроздьями рябины, первыми подснежниками, свежими листьями папоротника. А какая уважающая себя Метла не владеет чарами полёта? О, я была самой быстрой Метлой, доставляя хозяйку к месту шабаша точно в срок. Но свой главный секрет я все еще храню, сколько бы ни прошло веков. Моя Ведьма вовсе не была злой колдуньей, как думали многие. Она даже помогала людям, а иногда, если на сердце было легко, сочиняла сказки. Я помню их все до единой!
Ведьма верила, что где-то раскрываются красочным веером дивные миры и только тот, кто умеет не только смотреть, но и видеть, способен шагнуть на извилистую тропинку, что уведет прочь. Едва сгущались сумерки, Ведьма зажигала огонь в очаге, ставила меня подле старого деревянного сундука, заваривала себе ароматный чай. Я слушала, я дышала ее историями, в которых сплетались реальность и вымысел, самые потаенные надежды одинокого сердца. Моя Ведьма была настоящей.
Все знают, что стало с народом фей, ушедших под зеленые холмы. Иногда, в светлую лунную ночь бывают слышны отголоски чарующей музыки, которая доносится из ниоткуда. Моя Ведьма тоже покинула этот мир, но колдовство все еще живет во мне, живут и удивительные истории минувших веков.
Я, как и она когда-то, уходила в мир иллюзий, покинув место, где долгое время обитала – странный, полный тайн и загадок Дом. Теперь мне нужно собственное жилище и почему бы не возвратиться в старую башню, где когда-то жила моя личная Ведьма?
- Это оно? – приподнял бровь БесСети, скептически разглядывая старое, почти разрушенное здание, стоящее посреди небольшой полянки. – Негусто…
- Если ты мне поможешь, - молвила я, сбрасывая с прутьев ленты, ведь творить волшебство легче всего без них. – Просто протяни свой wi-fi…
С когтистых пальцев нечисти сорвалась пиксельная метель, потекла к моей рукояти, украшенной древними рунами. Надписи вспыхнули собственным светом, а я почувствовала, как набираю силу, что способна обернуть время вспять.
Лес притих, вслушиваясь в то, что происходит в самом его сердце. Даже пыльца с цветущих берёз перестала осыпаться желтой взвесью, а звонкий ручей почти умолк, деликатно огибая самые крупные гранитные валуны практически на цыпочках.
Расправив прутья, я вытянулась вверх, отрываясь от мягкого, пружинящего мха. Превратившись в громадную кисть, помчалась вокруг развалившихся стен, широкими мазками мерцающей магии встраивая назад упавшие старые камни, сращивая трещины и возвращая Башне былой величественный вид.
- Древняя, - вздохнула она, пробуждаясь к жизни. – Ты вернулась домой…
Вот и встала над её боками острая, покрытая черепицей крыша. Скрипя, втиснулись в глазницы окон деревянные рамы, схлопнулись тяжелые ставни. Ушедшее в землю крыльцо поднялось на поверхность всеми пятью ступеньками, а у подножия холма вновь зажурчал приветливый прохладный родник.
- Добро пожаловать, - обернулась я к молчаливому Бесу, что сверкал на меня огненно-желтыми глазами. – Теперь это наш новый дом.
- Все-таки не понимаю, чем тебе не угодила моя Сеть, - проворчал он, но на крыльцо всё-таки взошел. – Ладно, согласен… Но с условием. Пока ты тут делами лесными занимаешься, я отлучаться буду. Нельзя Интернет оставлять без хозяина.
И я не могла с ним не согласиться.

сказочница Ксения Белова

ВИФЛИЕМСКАЯ ЗВЕЗДА
/часть 2

Бич со свистом рассекал воздух, врезаясь в спину главного врага Рима. Понтий Пилат стоял на балконе, наблюдая за экзекуцией, и ни единый мускул не дрогнул на его лице. Сейчас, сейчас тварь покажет свое истинное лицо… Но текли минуты, в песок капала кровь, а Иисус из Назарета ничуть не менялся: не начинала светиться одежда, не серела обычная человеческая кожа.
- Где твой Создатель, на кого ты так уповаешь? – поинтересовался Пилат, с замиранием сердца надеясь на ответ.
Тщетно… Истязаемый молчал, бессильно повиснув в оковах.
- В камеру его, - приказал прокуратор, отворачиваясь. – Я желаю обедать.
Перед мысленным взором эквита вставало лицо той самой Марии, что уже прибыла в Кесарию, надеясь вымолить у прокуратора жизнь для своего сына. Еще утром женщину привели пред очи Пилата и тот приказал ей молчать, чтобы та своими напрасными стенаниям не мешала вершить правый суд.
- Мария, жена Иосифа… дева, непорочно зачавшая и родившая сына в Вифлиеме под яркой звездой. Кивни, если я прав!
Пилат с улыбкой дождался слабого кивка от заплаканной женщины, в чьих увядших чертах он нашел неоспоримое сходство с той юной иудейкой, которую чужаки использовали как плодородное чрево.
- Верно ли, что тебе явился сияющий и был глас, возвестивший наречь младенца Иисусом? Молчи! Просто кивни, если это так.
И снова покорный кивок… Да, это она – та самая, что лежала под уколами острых шипов, та самая, в чреве которой оказался плод кровосмешения с чужаками… Он помнил это так же четко, словно находился рядом только вчера.
- Увести, - велел Пилат, отворачиваясь от повалившейся к нему в ноги женщины. – Она всего лишь сосуд, а мне нужно содержимое.
Слуги уже накрыли стол всевозможными яствами, а прокуратор только теперь ощутил, насколько он голоден.
- Господин, к тебе имеет дело жена твоя, - склонился пред хозяином молодой раб. – Ей было видение этой ночью.
- Говори, - милостиво разрешил Пилат, приступив к трапезе. – Чего хочет Клавдия?
- Госпожа плохо спала, а потом ей было видение. Яркий свет и глас с неба, запретивший тебе казнить обвиняемого из Назарета. Госпожа смиренно просит тебя помиловать праведника…
- Ступай, - махнул рукой игемон. – Передай моей жене, что я делаю то, что является благом для Рима.
Вино, коснувшееся губ прокуратора, имело солоноватый вкус. Выплеснув содержимое кубка на пол, Пилат потребовал воды. Значит, теперь настала очередь Клавдии слышать голоса и падать в слепящий свет. Ничего, скоро все закончится. Он уничтожит вымеска, что назывался Царем Иудейским, он сотрет его имя с лица земли.
* * *
Жара, мухи и вонь… Отвратительный смрад, исходящий от толпы грязных иудеев, собравшихся на площади в ожидании справедливого суда.
- Кого отпустить вам в честь праздника? – зычно крикнул Понтий Пилат, стараясь не смотреть на живое, человеческое море, что волновалось и шумело под самым балконом. – Иисуса из Назарета или разбойника Варавву?
- Варавву отпусти нам! – раздались хриплые голоса.
- Распни Иисуса! – вторили им другие.
- Хотим Варавву!
- Распни! Распни!
Сухая удовлетворенная улыбка скользнула по губам прокуратора, когда толпа единогласно взревела, выкрикивая имя разбойника. Формально закон соблюден! Вымесок будет казнен, и когда погаснет в его нечеловеческих глазах густая ночная тьма, Понтий Пилат будет свободен. Он всегда преданно служил Риму. Великий Рим будет спасен!

© Ксения Белова

А у нас альтернативная история прокуратора Иудеи. Заранее прошу прощения, если задену чьи-то религиозные чувства, но в нашей семье мы очень любим заигрывать с религией))
/Предупреждение - альтернативная история распятия Христа/

ВИФЛИЕМСКАЯ ЗВЕЗДА
/часть 1/
Удушливая жара немного ослабла с наступлением темноты. Высокий худощавый мужчина, чьи виски уже тронула преждевременная седина, склонился над докладами, выискивая в подробных доносах, что стекались к нему от верных людей, крошечное зерно истины. Рабы и слуги опасались лишний раз громко вздохнуть, чтобы не вызвать в господине и хозяине неконтролируемую вспышку ярости, которая могла стоить несчастному нарушителю тишины жизни.
Понтий Пилат сурово сжал тонкие губы, отодвинув в сторону последнее донесение. Мысли его мчались со скоростью боевой колесницы, а лоб пересекли две глубокие морщины. Неужели, спустя столько лет, он наконец у цели? Неужели нищий бродяга, что проповедует грязному иудейскому сброду – тот, кого он так долго искал?
- Больше факелов, - сухо бросил игемон, требуя разогнать подступивший мрак. – И вина мне!
Стараясь ступать совершенно бесшумно, рабы бросились исполнять распоряжение прокуратора. Пилат откинулся в кресле, вспоминая все, о чем прочитал сегодня…
О существе, назвавшимся «спасителем», говорили очень многое, начиная со знака, что явили небеса, когда младенцу пришел срок родиться в захолустном Вифлиеме… Звезда, указавшая путь волхвам… Боги, какая чушь! Пилат почувствовал, как по спине вновь пробегает знакомая волна дрожи и отвращения, стоило только вспомнить… Он должен был найти того, кто рожден от страшного врага. И пусть над Пилатом смеялись в Риме, пусть сам император сослал его в эту распроклятую Иудейскую пустыню, устав слушать безумные бредни… Это совсем не страшно – оказаться единственным, кто посвящен в ужасную тайну. Страшно другое – оставить в живых чудовище, что родилось у простой иудейки. И теперь, когда оно сидит в каземате, усиленно охраняемое нарядом из двенадцати стражников, можно сказать, что дело всей жизни Пилата практически завершено.
Судорожно вздохнув, прокуратор осушил кубок. Он помнил ту ночь столь же ясно, как будто она случилась вчера… Тогда его не мучила эта изнуряющая жара Иудеи, ведь роскошная вилла отца находилась на самом побережье, где белые полотнища занавесей колыхал налетавший с моря свежий, бодрящий бриз. Отпустив рабынь, ублаживших юное тело господина, Понтий Пилат вытянулся на ложе и смежил веки, мерно покачиваясь на волнах поступающей дрёмы. Если бы тогда он только мог представить, что уже следующим утром проснется совсем другим – истерзанным, изломанным, полным бессильного ужаса и гнева!
Что-то разбудило его среди ночи. Пилат вздрогнул и открыл глаза. Все вокруг и, казалось бы, даже его существо было заполнено пронзительным, ослепляющим, холодным светом. Он резал глаза и словно втягивал юношу в себя. Молодой эквит попробовал пошевелиться, но понял, что тело больше не принадлежит ему. Его словно сковали невидимые оковы. Единственное, что осталось Пилату, это дыхание и непреодолимое движение вверх – в самый центр этого сияющего безумия.
Неужели такова воля Богов?! Неужели он просто-напросто умер во сне, и теперь поднимается на небо, чтобы превратиться там в одно из великолепных созвездий, как обещали легенды? Но за что? За какие заслуги? Он едва разменял пятнадцатую весну и еще не успел совершить ничего героического, чтобы быть удостоенным великой чести…
В черном бархатном небе сияла огромная лучистая звезда. Юноша понял, что его влечёт именно туда: он падал в белое свечение, которое озаряло и его родную виллу, оставшуюся далеко внизу, и небольшой город, лежащий на самом побережье теплого, ласкового моря. Вдруг Понтий заметил, что звезда – это всего лишь отверстие в громадном диске, похожем щит, которым прикрываются в бою гладиаторы-гопломахи, а его, обездвиженного и беззащитного, стремительно влечёт в самый центр. От страха, замешанного на ярости, у молодого эквита потемнело в глазах, и Пилат провалился в спасительную темноту без чувств.
В следующий раз его пробудила боль. Густая, тянущая, она расходилась от живота, но юноша по-прежнему не мог двигаться, хотя чувствовал, что лежит на чем-то отвратительно холодном и очень жестком. Сжав зубы, чтобы сдержать стон, Пилат с усилием повернул голову и осознал – он не в небе, он в плену.
Мучителей оказалось трое. Сквозь ослепительное сияние, что исходило от их облачений, Понтий с ужасом разглядел светло-серую кожу лиц, лишь отдаленно напоминавших человеческие. Неестественно большие глаза чужаков, совершенно лишенные белка, смотрели прямо на пленника. В них плескалась ночная тьма, и этот взгляд вызывал в эквите страх и оцепенение. О, нет, окружившие его были совсем не похожи на Богов, скорее на чудовищную копию человека с неестественно вытянутыми конечностями и черепами. Или он оказался пленён Богами Египта, о страшном облике которых ходили легенды.
Из груди Понтия рвался крик, но он был так же безмолвен, как и тело его неподвижно. Откуда-то сверху спустился тонкий острый шип и, повинуясь жесту четырехпалой ладони чужака, вонзился прямо в живот юноши, принося очередную волну невыносимого страдания.
Усилием воли Пилату удалось немного повернуть голову, и он смог заметить, что находится не один в этой небесной тюрьме. На соседнем ложе он разглядел распластанную и бессильную девушку, ее тонкое запястье, оливковую кожу обнаженных плеч и волну густых черных волос, разметавшихся по изголовью. Всё это выдавало в ней уроженку Иудеи и такого же человека, как и он сам. Над пленницей тоже с жужжанием и треском мелькали острые стальные жала, то и дело впивавшиеся в оголенный беззащитный живот.
Окружавшее их сияние стало нестерпимым. Округлые стены темницы содрогнулись от громового гласа, идущего, казалось, со всех сторон разом.
- Не бойся, Мария, ибо обрела ты Благодать Божью и ныне зачнешь ты во чреве. И в срок родишь Сына и наречешь Ему имя Иисус. Он будет велик и назовется Сыном Всевышнего. И дам Ему Престол Давида, и будет царствовать Он над домом Иакова вовеки, и Царству Его не будет конца.
- Да будет мне по слову Твоему, - слабо отозвалась иудейка, повернув голову и слепо уставившись в лицо Пилата невидящим взглядом.
Глас стих, и Понтий провалился в спасительную тьму. Последнее, что он запомнил, это лицо пленницы, которое, как оказалось, врезалось в его память на долгие-долгие годы.
Утро ворвалось в опочивальню юноши свежим ветром и тихим говором служанок, что принялись накрывать завтрак для сына хозяина виллы. Обычно наследник просыпался почти мгновенно, вскакивал с постели, радуясь новому дню и силе молодого тела, но не сегодня. Внутренности Пилата терзала слабая, понемногу угасающая боль.
- Что за сон послали мне Боги? – простонал он, откидывая покрывало. – О Сомн, за что меня ты так караешь? Может…
Эквит осекся на полуслове, увидев на животе своем свежие, недавно затянувшиеся шрамы. Нет, не шрамы… Проколы, ибо они больше походили на зажившие раны от легких стрел: идеально круглые, розоватые, словно нанесены были не этой страшной ночью, а пару месяцев назад.
- Невозможно, - в ужасе выдохнул Пилат, касаясь пальцами небольших рубцов, которых он насчитал целых шесть. – Немыслимо…
Но неужели все это правда?! Неужели серокожие твари задумали разрушить Великую Империю, послав своего наследника во чреве простой иудейки?!
То, что открылось ему прошедшей ночью, из пугающего стало отвратительным и опасным. Чужеземные захватчики, хитростью и уловками заманившие в свои владения молодого аристократа, просчитались. Пилат будто бы прозрел, обретя смысл своего существования. Ему показалось, что он мгновенно повзрослел, за одни сутки превратившись из беспечного юнца в зрелого, решительного мужа.
- Я должен найти и уничтожить плод, что носит женщина, - сурово сжал губы Понтий. – Я должен…
Вспоминая ту ночь спустя тридцать с небольшим лет, седеющий прокуратор лишь сильнее стискивал кулаки, да так, что в ладонь впивались массивные драгоценные перстни. Шрамы все еще напоминали ему о главном деле всей жизни, а доклады, что лежали на столе, свидетельствовали о том, что Понтий Пилат находится в здравом рассудке, как бы ни смеялись те, кому он доверился.
- Вифлиемская звезда, - зло ухмыльнулся он, отодвигая кресло. – Нет, это снова были они – черноглазые захватчики, пришедшие узнать, что вымесок родился… Что же, пора взглянуть в лицо этой твари!
Рабы шарахнулись в стороны, увидев знакомое выражение на лице господина: тот напоминал сокола, рванувшегося скогтить добычу. Сходство подчеркивал и крупный нос с легкой горбинкой, и сурово сведенные брови, и стремительность шага, и яростный клёкот, рвавшийся наружу сухим, жестоким смехом. Понтий Пилат шел выносить смертный приговор.
* * *
В темнице, где держали заключенного, едва чадили факелы, а стражники, приставленные к дверям, понемногу сдавались навалившейся дремоте. Звук шагов игемона заставил их вскочить на ноги и замереть перед дверью навытяжку.
- Я хочу его видеть, - произнес Пилат, остановившись напротив караула.
Приказ был незамедлительно исполнен. Двое стражей шагнули вслед за прокуратором в узкое помещение, больше похожее на каменный мешок.
- Назови свое имя, - потребовал Пилат, остановившись перед худым, осунувшимся человеком, который сидел в самом углу и кутался в рваные обноски. – Ты знаешь, зачем ты здесь?
- Иисус из Назарета, - тихо отозвался заключенный. – И я не ведаю, в чем виновен пред тобой.
- Встать, - по-змеиному шепнул властелин Иудеи. – Забыл, с кем разговариваешь, грязь?
Встав на ноги, арестованный медленно поднял голову, встретившись взглядом с ледяными глазами прокуратора.
- Твой народ и первосвященники предали тебя мне. Что сделал ты своему народу?
- Разве это мой народ? – мягко улыбнулся Иисус. – Царствие Моё не от мира сего. Если бы от мира сего было Царствие Моё, то подданные Мои подвязались бы за Меня и не был бы я предан иудеями. Но отныне и вовеки Царствие Моё не отсюда.
- Итак, ты Царь? – спросил Пилат.
- Ты говоришь, - отозвался пленник, и глаза его заполонила чернильная тьма.
Прокуратор с трудом удержался от удара, сильнее сжав кулаки. Вот он – полукровка, который призван разрушить Рим! В сердце Пилата вспыхнула мстительная радость, а по венам промчался огненный поток отвращения. Вымесок, не обладающий мощью отца, но взявший всю слабость своей иудейской матери! Тот, с кем можно бороться, тот, кого можно убить!
- Я буду тебя судить, - холодно бросил Пилат, стараясь не выдать торжества хищника, загнавшего добычу. – Ты можешь защищаться. Первое слушанье завтра на рассвете.
Выходя из камеры, игемон впервые за долгие годы позволил себе улыбнуться. Он спасет Империю от врага, пусть даже ценой собственного положения и рассудка.
* * *
- Что же, ты свидетельствуешь об исцелении, что принес тебе этот человек? – поинтересовался Пилат у женщины, назвавшейся Викторией.
- Да, господин прокуратор… Я страдала кровотечениями, а Иисус… он… я не знаю, как это случилось, но крови больше нет. Ни крови, ни боли. Это настоящее чудо, господин!
- Расскажи, что ты помнишь, - потребовал Пилат, устроившись в кресле поудобнее, и знаком велев рабам усерднее работать опахалами.
- Я коснулась края одежды Иисуса, и мне был свет. Он лился прямо с небес, а потом заполнил меня всю. Утром я проснулась в своем доме, на теле нашла несколько небольших шрамов, но крови больше не было, а исцеление пришло ко мне. Господин, этот человек добр! Он не преступник, он пророк! Разве может он затевать какое-либо зло против кесаря?
- Это я решу сам, - нахмурился прокуратор. – Теперь покажи свои шрамы, женщина! Яви мне чудо!
Пальцы эквита судорожно стиснули ручки кресла, стоило только смущенной свидетельнице обнажить живот и бедра. Те же самые зажившие проколы, что украшали собственное тело Пилата, неоспоримо свидетельствовали против безучастного обвиняемого, стоявшего меж суровыми стражниками.
- Ступай, я видел все. Что скажешь ты, Иисус из Назарета? Как ты исцелил эту женщину?
И снова в ответ молчание. Худой назаретянин не поднял взгляда, даже не шевельнулся, показывая, что вопрос услышан. Ничего, скоро он вновь явит свою истинную суть, а пока нужно соблюсти норму закона.
- Следующий! – махнул рукой игемон. – Назовись!
Еще целый час Понтий Пилат слушал о чудесах, что творил пленник, и только слегка кривил губы, когда узнавал новые подробности: исцеление тяжело больных, воскрешение мертвых… И везде, всюду, находились те же отметины, что украшали тело самого эквита.
- Довольно! – велел он, вставая. – На сегодня я устал. Продолжим завтра.
- Истинно говорю тебе, - вдруг изрек тот, кто звался Иисусом. – Ты видел больше, чем способен понять… Мы все – создания Его!
Прокуратор не обернулся, даже не повел плечом, показывая, что услышал, но внутри правителя Иудеи бушевала настоящая буря. Пора подготовить этот грязный народ к казни, причем купить его с потрохами, чтобы все, как один, потребовали смерти ублюдка. Что-то сделают деньги, что-то угрозы…
А пока осталось последнее доказательство – прокуратор хотел взглянуть на женщину, породившую это существо. Пилат был уверен, что точно узнает ту самую иудейку, которая лежала на соседнем с ним постаменте в страшную ночь больше тридцати лет назад. Мария… Та, которая выносила и родила тварь с глазами, полными чернильной тьмы. Интересно, почему никто, кроме прокуратора, этого не замечает? Он вновь почувствовал себя избранным.

* * *
продолжение следует
автор Ксения Белова

Дорогие пикабушники и пикабушницы! Сказки вышли на новый уровень и теперь "Демоны ЖКХ" доступны на Литресе в полном варианте.
Шестая часть Кувшиновки содержит спойлер к Демонам, так что кто хочет сохранить интригу - сначала Демоны ЖКХ-потом окончание Кувшиновки))
Спасибо, что вы с нами!


СЛУЧАЙ В КУВШИНОВКЕ
/часть 6/
Завтракали мы уже после часа дня. Сидя у распахнутого окна, я могла наблюдать злые завистливые взгляды соседок, которым по какой-то надобности всем случилось пройтись до колодца, не стесняясь пялить глаза на полуодетого Руслава, что устроился на подоконнике и курил, попивая горячий сладкий кофе.
- Они же меня возненавидят все, - ахнула я, завидев седьмую по счету бабу с ведром, что едва не свернула шею, выглядывая всеобщего любимца.
- Есть такой момент, Марья-краса, - отозвался банник. – Но, сама посуди, кто вообще ведьм любит?
- Так я что, ведьма что ли?!
- Самая настоящая, потомственная, - подтвердил зеленоглазый. – У вас в роду по женской линии передаётся. Я знал, ну, почти знал, что ты меня примешь со всей тёмной сутью.
- Нахал, - швырнула в него бутон белого шиповника.
- Белый шиповник юный любовник графской жене принёс, - пропел Руслав, лукаво глядя на меня.
Внезапно летнюю тишину улочки прорезал громкий рёв спортивного двигателя. Мирно гуляющие куры бросились врассыпную, а мой избранник весь подобрался и хищно оскалился глядя на белый кабриолет, который медленно ехал вдоль деревенских домов, неоспоримо доказывая, что в Кувшиновке жизнь замерла где-то в начале прошлого века. Дорогая спортивная тачка казалась здесь похожей на космический корабль, внезапно приземлившийся в дремучем средневековье.
- Прикольно… Это что, покупатели на дом уже приехали? – размышляла я, рассматривая высокого худощавого брюнета, который вышел из машины, и миниатюрную девушку моего возраста, что занимала пассажирское сидение. – Я же только вчера объявление разместила… и не активировала, кстати…
- Это моё начальство пожаловало, - хмуро бросил Руслав. – Пойдём, надо встретить.
Мы вышли на крыльцо и банник тут же обнял меня, прижимая к себе, будто намеревался от чего-то защитить. А я, мягко говоря, офигевала, глядя на разворачивающийся перед домом цирк.
Бабка Рая, до этого едва ковылявшая по деревне, бодрой рысью понеслась навстречу брюнету, который по красоте не уступал Руславу, вот только выглядел лет на десять старше. Одетый в модные штаны с лампасами, футболку с надписью «Сгорел сарай – гори и хата» и белоснежные кроссовки, мужчина стоял посреди улицы с таким видом, будто являлся коронованной особой.
- Великий Тёмный, - отвесила поясной поклон бабка Рая. – Отчего не предупредили о визите?! Уж мы бы расстарались!
- Где ссыльный? – демонстративно не здороваясь, приподнял бровь брюнет.
- Так вон, у молодой наследницы, - ткнула в нас крючковатым пальцем старая карга. – Как велели: приглядывала, докладные писала ежедневно.
- Охуительно, - фыркнул тот, оборачиваясь к дому. – Значит, год прошел не зря. Ты подумал?
А глаза у начальника Руслава оказались небесно голубые, но в них таилась настоящая густая тьма, настолько плотная, что на миг мне почудилось, будто голову визитёра украшает тяжелая корона чёрных рогов, а вены на руках наполняются ночным мраком.
- Разглядела, значит, - догадался незнакомец, не сводя с меня тяжелого пристального взгляда. – Ладно, с тобой потом решим.
- Он подумал, - встряла хорошенькая блондинка, протискиваясь мимо Великого Тёмного и открывая калитку. – Я же говорила, что прочитала судьбу наперёд. Руслав должен был встретить свою пару. А девушка, кстати, перспективная.
Я слушала, раскрыв рот, и не понимала даже половины происходящего. Светловолосая хрупкая барышня, одетая в легкое платье из серого фатина и серебряные кеды, взбежала на крыльцо, не обращая внимания на любопытствующие взгляды начавшей собираться толпы зрителей из числа деревенских баб.
- Приветствую, Верховная Ведьма, - вежливо склонил голову мой банник. – Прости дурака за прошлое. Вёл себя хамовато, признаю, но теперь обещаю быть спокойней и сдержанней.
- Конечно, а то она тебе кое-что оторвет, - рассмеялась блондинка, глянув на меня удивительно лучистыми серыми глазами. – Ты же Марья, да? Твоя бабушка работает у нас начальницей отдела кадров. Пойдешь к ней стажером?
- Моя бабушка умерла… А Вы… ты…
- Давай на «ты»? Мой муж очень разозлился на Руслава, но уже почти простил. Правда?
- Ещё думаю, - заметил брюнет, поднимаясь следом за женой на крыльцо.
Вот не вязалось у меня это «Верховная Ведьма» с образом милой современной девчонки, что стояла сейчас рядом с супругом, в котором как раз чувствовалась незримая глазу мощь. Ему-то как раз подходили все те напыщенные эпитеты, которыми его наградила бабка Рая: и «Великий», и «Тёмный», и какой он там еще…
- Я не привык просить прощения, - начал было Руслав. – Но…
- И не проси, - остановил моего новоиспеченного любовника необычный визитёр. – Считай, что забыли. Возвращаю тебе твои силы.
Мужчина коснулся плеча банника ладонью и всё вокруг сотряс беззвучный гром. Дрогнул дом, взметнулась с дорожек пыль, с истошным мяуканьем шарахнулась с забора соседская кошка. Любопытствующие тоже подались назад, одна только бабка Рая взирала на начальника Руслава с немым обожанием и трепетом.
- Пойдешь в начальники сантехнической службы? – поинтересовался у моего парня тот. – Мне нужны молодые, наглые и беспринципные. Ты справишься.
К забору вновь начал подтягиваться народ. Мы вчетвером стояли, будто на витрине, пока остальные глазели на кабриолет, на его странных пассажиров, на полуголого Руслава и меня, в испуге прижавшуюся к нему. В толпе уже слышались шепотки и пересуды, кто-то вытащил из кармана телефон, решив начать снимать.
Начальник Руслава повелительно взмахнул рукой, и зрители тут же потеряли к нам всякий интерес, медленно разбредаясь по деревне, кто куда, и только бабка Рая наблюдала за действом с почтительного расстояния, не пытаясь приблизиться ни на шаг.
- Так, - скомандовал брюнет. – Собирайтесь. Юную ведьмочку определим к бабке в ученицы. Да не смотри на меня так, жива твоя бабуля и даже помолодела лет на тридцать, а что померла – так это для людей история. В тебе вон тоже дар проснулся, а этот похотливый подтолкнул, куда надо…
- Ой, кто бы говорил, - прыснула в ладошку спутница Тёмного. – Себя вспомни раньше.
- Как ты с Демоном ЖКХ разговариваешь, м-м? – наигранно сурово поинтересовался мужчина, впуская в голубые глаза чернильную тьму.
- Кто, если не я? – в тон отозвалась молодая ведьма. – Мне тоже подружка нужна, ясно? Думаю, мы с Марьей подружимся.
А я внезапно осознала, что отныне моя жизнь больше не будет прежней. Все, что я знала о мире, рассыпалось в прах. Единственной реальностью были сильные объятия Руслава, который так и не разжал их, стоя перед могущественным и явно опасным собеседником, который именовал себя Демоном и, судя по всему, таковым и являлся.
- Она его любит, - сообщила блондинка своему супругу.
- Он её тоже, - согласно кивнул тот. – Именно потому я его и простил. Теперь, думаю, он поймёт, отчего сидел в ссылке год.
- Я бы тому козлу, который Марью тронул, и пять лет дал, - вздохнул мой избранник. – Спасибо за науку, Великий. Клянусь служить родному ЖКХ не покладая рук.
Бабка Рая всплеснула ладонями, умиляясь на эту трогательную сцену.
- Вот и славно, вот и хорошо, - кивнула она, утирая навернувшиеся слёзы. – А премию-то, премию выпишите, Великий? Сами понимаете, тяжело старой колдунье в глубинке…
- Будет тебе премия, – обреченно вздохнул Демон ЖКХ. – Заслужила. Скоро пришлю к тебе парочку Домовых на перевоспитание. Ты их к делу пристрой, чтобы не баб по углам зажимали, а работали. Ясно?
- Так точно, - вытянулась в струнку пожилая женщина.
- Ну, что замерли? – строго глянул на нас Великий. – Быстро вещи собирать! Мы пока до реки пройдемся, с Водяным поздороваться надо. У вас час на сборы!
- Идем, Марья-краса, - довольно улыбнулся Руслав. – Обещаю, дальше будет интересно!

© Ксения Белова