А у нас альтернативная история прокуратора Иудеи. Заранее прошу прощения, если задену чьи-то религиозные чувства, но в нашей семье мы очень любим заигрывать с религией))
/Предупреждение - альтернативная история распятия Христа/
ВИФЛИЕМСКАЯ ЗВЕЗДА
/часть 1/
Удушливая жара немного ослабла с наступлением темноты. Высокий худощавый мужчина, чьи виски уже тронула преждевременная седина, склонился над докладами, выискивая в подробных доносах, что стекались к нему от верных людей, крошечное зерно истины. Рабы и слуги опасались лишний раз громко вздохнуть, чтобы не вызвать в господине и хозяине неконтролируемую вспышку ярости, которая могла стоить несчастному нарушителю тишины жизни.
Понтий Пилат сурово сжал тонкие губы, отодвинув в сторону последнее донесение. Мысли его мчались со скоростью боевой колесницы, а лоб пересекли две глубокие морщины. Неужели, спустя столько лет, он наконец у цели? Неужели нищий бродяга, что проповедует грязному иудейскому сброду – тот, кого он так долго искал?
- Больше факелов, - сухо бросил игемон, требуя разогнать подступивший мрак. – И вина мне!
Стараясь ступать совершенно бесшумно, рабы бросились исполнять распоряжение прокуратора. Пилат откинулся в кресле, вспоминая все, о чем прочитал сегодня…
О существе, назвавшимся «спасителем», говорили очень многое, начиная со знака, что явили небеса, когда младенцу пришел срок родиться в захолустном Вифлиеме… Звезда, указавшая путь волхвам… Боги, какая чушь! Пилат почувствовал, как по спине вновь пробегает знакомая волна дрожи и отвращения, стоило только вспомнить… Он должен был найти того, кто рожден от страшного врага. И пусть над Пилатом смеялись в Риме, пусть сам император сослал его в эту распроклятую Иудейскую пустыню, устав слушать безумные бредни… Это совсем не страшно – оказаться единственным, кто посвящен в ужасную тайну. Страшно другое – оставить в живых чудовище, что родилось у простой иудейки. И теперь, когда оно сидит в каземате, усиленно охраняемое нарядом из двенадцати стражников, можно сказать, что дело всей жизни Пилата практически завершено.
Судорожно вздохнув, прокуратор осушил кубок. Он помнил ту ночь столь же ясно, как будто она случилась вчера… Тогда его не мучила эта изнуряющая жара Иудеи, ведь роскошная вилла отца находилась на самом побережье, где белые полотнища занавесей колыхал налетавший с моря свежий, бодрящий бриз. Отпустив рабынь, ублаживших юное тело господина, Понтий Пилат вытянулся на ложе и смежил веки, мерно покачиваясь на волнах поступающей дрёмы. Если бы тогда он только мог представить, что уже следующим утром проснется совсем другим – истерзанным, изломанным, полным бессильного ужаса и гнева!
Что-то разбудило его среди ночи. Пилат вздрогнул и открыл глаза. Все вокруг и, казалось бы, даже его существо было заполнено пронзительным, ослепляющим, холодным светом. Он резал глаза и словно втягивал юношу в себя. Молодой эквит попробовал пошевелиться, но понял, что тело больше не принадлежит ему. Его словно сковали невидимые оковы. Единственное, что осталось Пилату, это дыхание и непреодолимое движение вверх – в самый центр этого сияющего безумия.
Неужели такова воля Богов?! Неужели он просто-напросто умер во сне, и теперь поднимается на небо, чтобы превратиться там в одно из великолепных созвездий, как обещали легенды? Но за что? За какие заслуги? Он едва разменял пятнадцатую весну и еще не успел совершить ничего героического, чтобы быть удостоенным великой чести…
В черном бархатном небе сияла огромная лучистая звезда. Юноша понял, что его влечёт именно туда: он падал в белое свечение, которое озаряло и его родную виллу, оставшуюся далеко внизу, и небольшой город, лежащий на самом побережье теплого, ласкового моря. Вдруг Понтий заметил, что звезда – это всего лишь отверстие в громадном диске, похожем щит, которым прикрываются в бою гладиаторы-гопломахи, а его, обездвиженного и беззащитного, стремительно влечёт в самый центр. От страха, замешанного на ярости, у молодого эквита потемнело в глазах, и Пилат провалился в спасительную темноту без чувств.
В следующий раз его пробудила боль. Густая, тянущая, она расходилась от живота, но юноша по-прежнему не мог двигаться, хотя чувствовал, что лежит на чем-то отвратительно холодном и очень жестком. Сжав зубы, чтобы сдержать стон, Пилат с усилием повернул голову и осознал – он не в небе, он в плену.
Мучителей оказалось трое. Сквозь ослепительное сияние, что исходило от их облачений, Понтий с ужасом разглядел светло-серую кожу лиц, лишь отдаленно напоминавших человеческие. Неестественно большие глаза чужаков, совершенно лишенные белка, смотрели прямо на пленника. В них плескалась ночная тьма, и этот взгляд вызывал в эквите страх и оцепенение. О, нет, окружившие его были совсем не похожи на Богов, скорее на чудовищную копию человека с неестественно вытянутыми конечностями и черепами. Или он оказался пленён Богами Египта, о страшном облике которых ходили легенды.
Из груди Понтия рвался крик, но он был так же безмолвен, как и тело его неподвижно. Откуда-то сверху спустился тонкий острый шип и, повинуясь жесту четырехпалой ладони чужака, вонзился прямо в живот юноши, принося очередную волну невыносимого страдания.
Усилием воли Пилату удалось немного повернуть голову, и он смог заметить, что находится не один в этой небесной тюрьме. На соседнем ложе он разглядел распластанную и бессильную девушку, ее тонкое запястье, оливковую кожу обнаженных плеч и волну густых черных волос, разметавшихся по изголовью. Всё это выдавало в ней уроженку Иудеи и такого же человека, как и он сам. Над пленницей тоже с жужжанием и треском мелькали острые стальные жала, то и дело впивавшиеся в оголенный беззащитный живот.
Окружавшее их сияние стало нестерпимым. Округлые стены темницы содрогнулись от громового гласа, идущего, казалось, со всех сторон разом.
- Не бойся, Мария, ибо обрела ты Благодать Божью и ныне зачнешь ты во чреве. И в срок родишь Сына и наречешь Ему имя Иисус. Он будет велик и назовется Сыном Всевышнего. И дам Ему Престол Давида, и будет царствовать Он над домом Иакова вовеки, и Царству Его не будет конца.
- Да будет мне по слову Твоему, - слабо отозвалась иудейка, повернув голову и слепо уставившись в лицо Пилата невидящим взглядом.
Глас стих, и Понтий провалился в спасительную тьму. Последнее, что он запомнил, это лицо пленницы, которое, как оказалось, врезалось в его память на долгие-долгие годы.
Утро ворвалось в опочивальню юноши свежим ветром и тихим говором служанок, что принялись накрывать завтрак для сына хозяина виллы. Обычно наследник просыпался почти мгновенно, вскакивал с постели, радуясь новому дню и силе молодого тела, но не сегодня. Внутренности Пилата терзала слабая, понемногу угасающая боль.
- Что за сон послали мне Боги? – простонал он, откидывая покрывало. – О Сомн, за что меня ты так караешь? Может…
Эквит осекся на полуслове, увидев на животе своем свежие, недавно затянувшиеся шрамы. Нет, не шрамы… Проколы, ибо они больше походили на зажившие раны от легких стрел: идеально круглые, розоватые, словно нанесены были не этой страшной ночью, а пару месяцев назад.
- Невозможно, - в ужасе выдохнул Пилат, касаясь пальцами небольших рубцов, которых он насчитал целых шесть. – Немыслимо…
Но неужели все это правда?! Неужели серокожие твари задумали разрушить Великую Империю, послав своего наследника во чреве простой иудейки?!
То, что открылось ему прошедшей ночью, из пугающего стало отвратительным и опасным. Чужеземные захватчики, хитростью и уловками заманившие в свои владения молодого аристократа, просчитались. Пилат будто бы прозрел, обретя смысл своего существования. Ему показалось, что он мгновенно повзрослел, за одни сутки превратившись из беспечного юнца в зрелого, решительного мужа.
- Я должен найти и уничтожить плод, что носит женщина, - сурово сжал губы Понтий. – Я должен…
Вспоминая ту ночь спустя тридцать с небольшим лет, седеющий прокуратор лишь сильнее стискивал кулаки, да так, что в ладонь впивались массивные драгоценные перстни. Шрамы все еще напоминали ему о главном деле всей жизни, а доклады, что лежали на столе, свидетельствовали о том, что Понтий Пилат находится в здравом рассудке, как бы ни смеялись те, кому он доверился.
- Вифлиемская звезда, - зло ухмыльнулся он, отодвигая кресло. – Нет, это снова были они – черноглазые захватчики, пришедшие узнать, что вымесок родился… Что же, пора взглянуть в лицо этой твари!
Рабы шарахнулись в стороны, увидев знакомое выражение на лице господина: тот напоминал сокола, рванувшегося скогтить добычу. Сходство подчеркивал и крупный нос с легкой горбинкой, и сурово сведенные брови, и стремительность шага, и яростный клёкот, рвавшийся наружу сухим, жестоким смехом. Понтий Пилат шел выносить смертный приговор.
* * *
В темнице, где держали заключенного, едва чадили факелы, а стражники, приставленные к дверям, понемногу сдавались навалившейся дремоте. Звук шагов игемона заставил их вскочить на ноги и замереть перед дверью навытяжку.
- Я хочу его видеть, - произнес Пилат, остановившись напротив караула.
Приказ был незамедлительно исполнен. Двое стражей шагнули вслед за прокуратором в узкое помещение, больше похожее на каменный мешок.
- Назови свое имя, - потребовал Пилат, остановившись перед худым, осунувшимся человеком, который сидел в самом углу и кутался в рваные обноски. – Ты знаешь, зачем ты здесь?
- Иисус из Назарета, - тихо отозвался заключенный. – И я не ведаю, в чем виновен пред тобой.
- Встать, - по-змеиному шепнул властелин Иудеи. – Забыл, с кем разговариваешь, грязь?
Встав на ноги, арестованный медленно поднял голову, встретившись взглядом с ледяными глазами прокуратора.
- Твой народ и первосвященники предали тебя мне. Что сделал ты своему народу?
- Разве это мой народ? – мягко улыбнулся Иисус. – Царствие Моё не от мира сего. Если бы от мира сего было Царствие Моё, то подданные Мои подвязались бы за Меня и не был бы я предан иудеями. Но отныне и вовеки Царствие Моё не отсюда.
- Итак, ты Царь? – спросил Пилат.
- Ты говоришь, - отозвался пленник, и глаза его заполонила чернильная тьма.
Прокуратор с трудом удержался от удара, сильнее сжав кулаки. Вот он – полукровка, который призван разрушить Рим! В сердце Пилата вспыхнула мстительная радость, а по венам промчался огненный поток отвращения. Вымесок, не обладающий мощью отца, но взявший всю слабость своей иудейской матери! Тот, с кем можно бороться, тот, кого можно убить!
- Я буду тебя судить, - холодно бросил Пилат, стараясь не выдать торжества хищника, загнавшего добычу. – Ты можешь защищаться. Первое слушанье завтра на рассвете.
Выходя из камеры, игемон впервые за долгие годы позволил себе улыбнуться. Он спасет Империю от врага, пусть даже ценой собственного положения и рассудка.
* * *
- Что же, ты свидетельствуешь об исцелении, что принес тебе этот человек? – поинтересовался Пилат у женщины, назвавшейся Викторией.
- Да, господин прокуратор… Я страдала кровотечениями, а Иисус… он… я не знаю, как это случилось, но крови больше нет. Ни крови, ни боли. Это настоящее чудо, господин!
- Расскажи, что ты помнишь, - потребовал Пилат, устроившись в кресле поудобнее, и знаком велев рабам усерднее работать опахалами.
- Я коснулась края одежды Иисуса, и мне был свет. Он лился прямо с небес, а потом заполнил меня всю. Утром я проснулась в своем доме, на теле нашла несколько небольших шрамов, но крови больше не было, а исцеление пришло ко мне. Господин, этот человек добр! Он не преступник, он пророк! Разве может он затевать какое-либо зло против кесаря?
- Это я решу сам, - нахмурился прокуратор. – Теперь покажи свои шрамы, женщина! Яви мне чудо!
Пальцы эквита судорожно стиснули ручки кресла, стоило только смущенной свидетельнице обнажить живот и бедра. Те же самые зажившие проколы, что украшали собственное тело Пилата, неоспоримо свидетельствовали против безучастного обвиняемого, стоявшего меж суровыми стражниками.
- Ступай, я видел все. Что скажешь ты, Иисус из Назарета? Как ты исцелил эту женщину?
И снова в ответ молчание. Худой назаретянин не поднял взгляда, даже не шевельнулся, показывая, что вопрос услышан. Ничего, скоро он вновь явит свою истинную суть, а пока нужно соблюсти норму закона.
- Следующий! – махнул рукой игемон. – Назовись!
Еще целый час Понтий Пилат слушал о чудесах, что творил пленник, и только слегка кривил губы, когда узнавал новые подробности: исцеление тяжело больных, воскрешение мертвых… И везде, всюду, находились те же отметины, что украшали тело самого эквита.
- Довольно! – велел он, вставая. – На сегодня я устал. Продолжим завтра.
- Истинно говорю тебе, - вдруг изрек тот, кто звался Иисусом. – Ты видел больше, чем способен понять… Мы все – создания Его!
Прокуратор не обернулся, даже не повел плечом, показывая, что услышал, но внутри правителя Иудеи бушевала настоящая буря. Пора подготовить этот грязный народ к казни, причем купить его с потрохами, чтобы все, как один, потребовали смерти ублюдка. Что-то сделают деньги, что-то угрозы…
А пока осталось последнее доказательство – прокуратор хотел взглянуть на женщину, породившую это существо. Пилат был уверен, что точно узнает ту самую иудейку, которая лежала на соседнем с ним постаменте в страшную ночь больше тридцати лет назад. Мария… Та, которая выносила и родила тварь с глазами, полными чернильной тьмы. Интересно, почему никто, кроме прокуратора, этого не замечает? Он вновь почувствовал себя избранным.
* * *
продолжение следует
автор Ксения Белова
