Рыбалка в Тихом океане с никарагуанцами
Отплываем от берега километров на пять-шесть. Воды залива Фонсека примерно поровну поделены между тремя государствами: Никарагуа, Сальвадором и Гондурасом. Прямо по курсу виднеется огромный камень — место гнездования пеликанов и одновременно граница никарагуанской воды, дальше этого камня нашей лодке заплывать нельзя.
Не доходим до него, глушим мотор и переходим на весло. Ну, то есть на весло перехожу я, потому что моя персона заняла в лодке место третьего рыбака и кто-то должен делать его работу — не давать волнам крутить лодку кругами, а медленно направлять её по параболообразному маршруту. Чементо и Энджи начинают выбрасывать сеть за борт. Длина сети примерно пара километров, у её конца, начала и посерединке привязаны пустые пластиковые канистры — они, как поплавки держат сеть и не дают её потерять.
Пока рыба и другая живность самостоятельно забираются в сеть, моем лодку изнутри. Чементе черпает воду срезанной канистрой, льёт внутрь лодки. Энджи трёт борта руками и клочком тряпки. Я держу лодку на плаву и не даю ей умотаться далеко от наших поплавков.
Помыв лодку, мужчины начинают вытаскивать сеть. Первый заплыв не особо удачен: пара бабосин, одна мелкая сардинка, один язык (плоская белёсая рыбёшка без чешуи), три креветки. Бабосу забрасывают в лодку, креветки летят туда же, сардина и язык достаются наглым пеликанам, атакующим сеть. Забрасываем второй раз. Пеликаны толкутся у бортов, суют головы внутрь — проверяют, удастся спереть чего вкусненького.
Со вторым заплывом нам везёт больше: уже двенадцать креветок, пять больших рыбин, краб. Рыбаки с шуточками выпутывают улов из тонкой паутинки, я ловлю по всей лодке скользких и прытких креветок , складываю их в ведёрко, подсчитываю — дон Чементо велел считать.
В паузах между забрасываниями и вытягиваниями сети мужчины курят и писают за борт. Мне очень хочется поделать всё то же самое, но мне никак, да и нельзя. Болтаем о разном. Чементо много чем делится, давно он здесь.
Хохочем и плачем над тем, что пока здесь не было нашей клиники, люди пили глистогонное средство для коров: и от боли в животе, и от температуры, и от нежеланной беременности.
Придумываем имя безымянной пухлой рыбёшке. Обычно её тут зовут просто «бандитка» — потому что сети рвёт нещадно колючими плавниками. Рвёт и орёт надрывно. Говорю, что ор её похож на лягушачье кваканье. Теперь в Тихом океане живёт моя рыба и её зовут «пура рана», что в переводе означает «чистая лягушка». Понравилось им очень сравнение.
Делим на троих один варёный платан и пару ложек засахаренного риса — жена Энджи насильно заставила его взять еду, волнуется, что помрёт от голода в море.
Слушаем через полую пластиковую трубку — идёт ли рядом крупный косяк рыбы? Когда идёт, бульканье и шуршанье слышно должно быть. Сегодня что-то не слыхать, отдыхает рыба.
Креветки шебуршатся по дну лодки, щекочут нам ноги свими щупальцами. Краб подкрадывается сзади и внезапно кусает меня за пятку, сволочь эдакая.
Вытягиваем последнюю на сегодня сеть, четвёртую.
Отчитываюсь дону Чементо по улову: сорок шесть креветок, два крабика, двенадцать бабосин, одна пура рана и три сардины. Поворачиваем обратно к берегу. По пути обсуждаем, на покупку чего лучше копить триста долларов: на лошадь или новый мотор для лодки. Стоят одинаково и хлопот с ними одинаково, примерно.
Четверть сегодняшнего улова нужно будет отдать дону Дарвину за аренду лодки, всех креветок и половину рыбы — продать дону Антонио, местному скупщику. Он забирает бабосу и сардину за копейки — двадцать кордоб либра (это рублей 50 по-нашему), за креветок даёт побольше — два с половиной доллара либра мелких и четыре доллара либра крупных. Антонио сам в море не ходит, только скупает улов, отвозит его в город и перепродаёт там уже другому, более крупному скупщику за большие деньги, раз в семь дороже, чем сам купил.
Рыбаки на вырученные деньги покупают бензин — для одной рыбалки нужно десять литров, которые стоят примерно тридцать пять долларов. Остаток денег — на новые сети, рыбацкие перчатки, одежду, продукты для семьи.
На швартовке шибанулась бедром о борт. Не критично, но чувствительно.
На прощанье дон Чементо вынимает и протягивает мне одну толстенькую бабосину:
— Держи! Я знаю, вы с Марией не едите рыбу, но кубинцу вашему приготовь, худой совсем.
Похромала в клинику с камерой в одной и рыбиной в другой руке.
В Питере шаверма и мосты, в Казани эчпочмаки и казан. А что в других городах?
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Реклама АО «Кордиант», ИНН 7601001509
О тех, кто не хотел пускать меня на рыбалку в Никарагуа
В последние две недели, оставшиеся мне здесь, решила сконцентрироваться на нескольких темах в съёмках, не распыляться. Работу рыбаков в море снять, в том числе — давно хотела.
Орландо устроил кубинский бунт против этой моей идеи. Сначала мягко отговаривал, говорил, что это скучно, неприятно и неинтересно совсем. В конце концов, перешёл на повышенные тона, сказал, что для женщины слишком опасно идти в море вообще и в лодке полной рыбаков-мужчин в частности. Исчерпав все доказательства и уговоры, заявил, что не пойдёт со мной к рыбакам, договариваться с ними о съёмке и месте в лодке для меня.
Рассчитывал, что это препятствие меня остановит — наивный такой, просто лапочка. Пошла одна, что ж, он не рассчитал, что я могу и сама договориться. Дом одного из постоянных рыбаков Ла Сальвии, дона Элвина — ближайший к клинике, в него я и пошла. Пришлось почти просочиться через узкую, проросшую древесными корнями и сырой плесенью, расщелину в скале — такую узкую, что будь я на пару-тройку размеров больше своего сорок четвёртого, уже проникнуть туда было бы затруднительно.
Просочилась. Пока ждала дона Элвина, познакомилась с рыжим пушистым псом по кличке Медведь, обсудила ужасающую жару с матерью Элвина — доной Амалией. Она живёт здесь уже почти двадцать лет, но всё ещё мучается от жаркого климата. Она родилась в горном районе на одной из кофейных плантаций Никарагуа, там было существенно прохладней, чем здесь. Но её отец погиб — на его машину с мешками кофе напали бандиты, груз украли, а его самого забили до смерти металлическими прутами. Маленькой Амалии с матерью и сёстрами пришлось уйти с насиженного места, хозяин плантации не позволил им жить в прежнем доме, поселил туда семью нового работника.
Дона Амалия не любит вспоминать об этом, больше любит обсуждать реальность, то, что сейчас происходит. Вот и обсуждаем жару, немного про урожай мелакотона поболтали.
Дон Элвин выскользнул из под тканой занавески, она же дверь. Встал, позёвывая — дремал уже, недавно с ловли вернулся, вымотался.
— Вы когда в следующий раз на рыбалку идёте?
— На этой неделе. А тебе зачем?
— С вами хочу пойти. Возьмёте?
Поморщился, начал бормотать что-то про много часов в море, про жаркое солнце, тошноту и рвоту от непривычки… С Орландо наобщался, видать. В итоге, устал сопротивляться, махнул рукой в мою сторону и бросил:
— Ладно, послезавтра могу взять тебя. Завтра зайди вечером, уточнить время.
— Спасибо! Хорошего вечера вам.
— Ага, иди уже.
Зевнул на весь двор, пошаркал обратно к своей занавеске, дремать дальше.
Я повернулась, потопала просачиваться обратно в щель. Завтра вечером с рынка вернусь, ещё просочусь сюда — напомнить. Пусть только попробует без меня уплыть.
На завтра Элвина не оказалось дома, ушёл в море днём раньше, без меня. Что ж. Пусть его там крабы покусают, что ли. Не то чтобы я злой человек, но злюсь на него капец как. Зато Орландо доволен, сияет, как пятак начищенный. Даже не попытался изобразить сожаление.
Но тут на укол пришёл дон Дарвин. Он через день приходит, у него дома никто не умеет уколы в вену ставить, а они важные, вот и ходит к нам в клинику.
Пока Орландо дырявил очередную дырку в вене дона Дарвина, я отвлекала его от болезненных ощущений разговорами.О собаках его поболтали, о детишках и о лодке заодно. Оказалось, Дарвин сдал её в аренду соседской семье на условии, что они будут отдавать четверть улова в день — пока он болеет, пусть люди пользуются, рыбу ловят. Опять же его семье поддержка, не только остатки запасов еды подъедать, но и свежее что-то получать.
Слово за слово, сговорились, что я тоже могу пойти в море с той семьёй на его лодке. Орландо выпучил глаза и чуть не выронил шприц, но сдержался от возражений и просто скорчил на меня недовольное лицо. Я в ответ скорчила крайне довольное лицо. Дон Дарвин посмотрел на нас обоих, на меня и пообещал забежать вечерком, подтвердить авантюру, сказать точное время отплытия.
Слово сдержал, зашёл. Сказал, что завтра в половине шестого меня будут ждать возле лодки Элизабет, которая с синими дельфинчиками у кормы.
Ответ lanolin в «Про рыболовные сети»
Давно замечаю, что у многих людей есть телефонный номер знакомого "рыбака", у которого делают заказы. Праздник там, гости приедут, или просто хочется рыбку закоптить. Звонят, параметры на выбор, в наличии есть или завтра будет. Щука, судак... Да хоть дрессированный дельфин. Это всё явно звонок браконьеру с сетью. Законными средствами ловли заказов не наберёшь. На работе был такой - не стеснялся говорить, что за зарплатой особо не следит, ну падает на карту сколько то, с рыбы денег хватает и так.
Был у нас в городе известный случай - отец и сын повадились чужие сети проверять, только не резали, а рыбу доставали. "Рыбаки" их убили и в воду. Всплыли потом где-то, так виновных и не нашли.
Ответ на пост «Про рыболовные сети»
Хожу походы на байдарках. Всегда в ближнем доступе нож. Режу/вытаскиваю по возможности все сети, что встречаю на пути. Наверное, в одном из ста случаев, я порезал кому-то, кому реально жрать нечего. К сожалению, так будет происходить из-за остальных 99 долбопадл, раскидавших (и забывших часто) свои сраные городилки. Неделю на Битюге без единой поклевки, это как вообще?