Осада Троице-Сергиева монастыря 1608-1609 годов.
Оборона Троице-Сергиевой Лавры. Художник: С.Д. Милорадович, 1894. Фрагмент.
Героическое сопротивление защитников Троицкого монастыря войскам Лжедмитрия II во времена польско-литовской интервенции неразрывно связано с историей северо-востока Подмосковья.
«Грады все Московского государства от Москвы отступиша»...
Общее положение страны в этот период было крайне тяжёлым. Ещё после Ходынской битвы 25 июня 1608 года начался открытый отъезд служилых людей из Москвы в Тушино, ставку Лжедмитрия II. По словам современника того времени, келаря Троицкого монастыря, Авраамия Палицына многие служилые землевладельцы рассуждали так: «аще убо стояще пребудем с поляки вкупе на Москву и на Троицкий Сергиев монастырь, то поместья наши не будут разорены». Но этот расчет, как показали события, был не верен. Другие служилые люди покидали московское войско, расходясь по домам охранять свои очаги. Смута охватила весь центр, добралась до Владимира-на-Клязьме, перешла за Волгу. Как было написано в одной из летописей тех грозных лет: «грады все Московского государства от Москвы отступиша»...
"Пойдём, смирим их; а если не покорятся, то мы рассыпим по воздуху их жилища»...
Для того чтобы понять значение последовавших событий в истории Москвы и Российского государства в целом следует прояснить важное стратегическое положение монастыря. Фактически, его захват обеспечивал полную блокаду Москвы, а значит и вёл к подчинению северо-восточных районов государства. Как верно отмечал виднейший знаток Смутного времени, Сергей Федорович Платонов: «Войска Вора находились в Тушине между Смоленской и Тверской дорогами и распоряжались ими обеими. Из прочих дорог для Москвы были бесполезны все те, которые вели на Калугу и Тулу в области, охваченные мятежом; их незачем было и тушинцами занимать особыми отрядами. Зато большую важность для Москвы имели дороги, шедшие на север, северо-восток и юго-восток, а именно: дорога Ярославская на Троицкий монастырь и Александрову слободу; дорога на Дмитров или «Дмитровка»; дорога на село Стромынь, Киржач и далее на Шую, Суздаль и Владимир, так называемая «Стромынка»… Все названные дороги и надлежало перехватить войскам Вора».
Лжедмитрий II. Польская гравюра. XVII в.
Кроме того, захват сокровищ монастыря позволял укрепить финансовое положение Лжедмитрия II, а привлечение на свою сторону влиятельной монастырской братии сулило окончательное крушение авторитета царя Василия Шуйского и последующее венчание самозванца на царство. Обосновывая Лжедмитрию необходимость осады монастыря, польский военачальник Ян Пётр Сапега (1569-1611) будто бы говорил ему: «Слух носится, что ждут князя Михаила Скопина со шведами; когда они придут, то займут Троицкую твердыню и могут быть нам опасны. Пока еще они не окрепли, пойдём, смирим их; а если не покорятся, то мы рассыпим по воздуху их жилища»
Ян Пётр Сапега (1569-1611).
Из Тушина в обход Москвы были посланы на северные дороги регулярная армия Сапеги и Александр Юзеф Лисовский (1580-1616) во главе отборных отрядов польской иррегулярной кавалерии, членов которой называли «лисовчиками».
Лисовчики, упражняющиеся в стрельбе из лука. Художник Юзеф Брандт. 1885
Не получая жалования, положенного регулярным войскам они кормились только за счёт трофеев и грабежей. Отправка лисовчиков в русский поход, согласно мнению польских историков, обуславливалась тем, что они не брезговали грабить и земли своей родины Польши.
«В обители Чудотворца более двухсот человек не бяше»...
Троицкий монастырь в первые годы XVII века имел самое разнообразное вооружение – от пушек до четырёхлапных колючек, которые разбрасывались по дорогам с целью нанести урон коням противника. Вдоль восточной стены был прорыт глубокий ров.
Вокруг всех стен были устроены надолбы, которые состояли из заостренных бревен, врытых стоймя в несколько рядов. До подхода к стенам Москвы Лжедмитрия II монастырь охраняли наемные казаки. Позже в дополнение к ним были присланы около восьми сотен дворян и детей боярских и около сотни стрельцов во главе с окольничим князем Григорием Борисовичем Долгоруким-Рощей (ум. 1612) и московским дворянином Алексеем Ивановичем Голохвастовым.
Лисовчики. Раскрашенная гравюра, 1880 г.
Лисовчики, упражняющиеся в стрельбе из лука. Художник Юзеф Брандт. 1885
Троице-Сергиева лавра. Проект реставрации архитектурного ансамбля. В. И. Балдин,1963.
В монастыре ко времени осады находилось 609 человек ратников из детей боярских, казаков и стрельцов, 300 человек монастырской братии, около 1000 русских беженцев, собравшихся с округи. Общее число защитников монастыря составляло около 2500 человек. О количестве братии, находившейся в монастыре, историки узнали из сообщения Авраамия Палицына, указывавшего в своем сочинении на то, что из-за цинги в монастыре во время осады умерло 297 престарелых монахов.
Об общем количестве осаждённых также делается вывод на основании счисления потерь: «всех в обители Живоначальныя Троицы в осаде померло, старцев и ратных людей побито и померло от осадныя немощи детей боярских и слуг, и служебников, и стрельцов, и казаков, пушкарей и защитников, и "дотошных людей" (монастырских крестьян) и служних 2125 человек – кроме женского пола и недорослей и маломощных и старых» [2, с. 133-134]. Спустя некоторое время число защитников пополнилось 60 ратными людьми и 20 монастырскими слугами. Во время третьего приступа «в обители Чудотворца более двухсот человек не бяше».
23 сентября 1608 года
Ещё до начала осады монастыря отряды Лисовского, проходя на соединение с основными силами, сожгли находившееся под монастырём село Клементьевское [3]. 23 сентября 1608 года разбив московское войско на Троицкой дороге между сёлами Рахманово и Воздвиженское, находившимися на Троицкой дороге, тридцатитысячное войско командующего польскими войсками Яна Петра Сапеги и Лисовского расположились недалеко от монастыря на Клементьевском поле. Здесь к ним примкнули татары, черкесы, казаки и русские изменники.
Накануне, согласно принятой оборонительной практике по распоряжению Долгорукова были сожжены окрестные монастырские слободы, несколько деревень и сёл (Зубачёва, Благовещенье, Афонасова, Черткова). Население округи спасалось за стенами монастыря. Сапега расположил своё войско с западной, а Лисовский с юго-западной стороны монастыря, выстроив здесь остроги и избы.
По словам С.Ф. Платонова: «Движение Сапеги и Лисовского в обход Москвы передало во власть Тушина всё Замосковье за исключением немногих укреплённых пунктов. Обложив Троицкий монастырь, тушинцы стали свободно распоряжаться на том пути, который прикрывать должны были твердыни знаменитого монастыря» [1, с. 284]. Вскоре на верность Лжедмитрию присягнул Переславль-Залесский и Ростов.
"Вохонский парадокс"
Спустя несколько дней после начала осады на верность самозванцу присягнули жители замосковной волости Вохна, о чём свидетельствует ряд документов из архива Яна Сапеги [4]. Интересно, что вохонские крестьяне были наиболее последовательными приверженцами Самозванца, несмотря на то, что в Павлово-Посадском краеведении бытует легенда о битве местных монастырских крестьян с отрядом полковника-лисовчика Станислава Чаплинского, будто бы произошедшая на берегу реки Клязьмы в сентябре 1609 года.
Секретари Яна Сапеги отмечали, что подойдя к Троице, он дважды посылал парламентёров в монастырь с предложением сдаться. Приводимые А. Палицыным тексты посланий Сапеги, так и текст гордого ответа осаждённых, как выяснили исследователи, являются плодом воображения и литературных трудов автора.
Обстрел Троицкого монастыря. Худ.: Н. Левенцев.
Получив решительный отказ на предложение сдаться без боя, 3 октября интервенты приступили к артиллерийскому обстрелу монастыря из 63 пушек.
Осада
Положение защитников монастыря было по-настоящему тяжёлым. Несмотря на то, что они были обеспечены рожью, молоть её не представлялось возможным, поскольку мельницы находились за стенами монастыря. Теснота вынуждала людей жить на открытом воздухе. Беременным женщинам приходилось рожать детей при чужих людях, и «никто со срамотою своею не скрывался»
13 октября с наступлением ночи начался первый штурм монастырских стен, но осаждённые мужественно встретили нападавших, - атаки были отбиты, а утром были сожжены осадные орудия, оставленные врагом у стен монастыря. В ночь на 24-е октября был отбит еще один приступ. Осаждённые предпринимали частые вылазки. В ночную вылазку 8 октября был ранен сам Лисовский, 19 октября была сделана новая вылазка, переросшая в кровопролитную схватку, а 26 октября была совершена ещё одна вылазка, в ходе который была истреблена рота ротмистра Герасима, а ротмистр Брюшевский был взят в плен. В ходе одной из вылазок, обнаружив подкоп, два крестьянина села Клементьевского взорвали себя в нём, нарушив коварные планы неприятеля.
Вылазка осаждённых из Троицкого монастыря. Художник: Н. Левенцев.
По анонимной описи вылазок, дошедшей до наших дней, с 3 октября 1608 до конца января 1609 года осаждёнными была сделана 31 вылазка. Исследовав вопрос, А.В. Горский нашёл упоминание ещё четырёх. Недостаток дров, так необходимых для отопления монастыря во время зимней стужи приводило к тому что «их приходилось покупать у неприятеля ценой крови».
«Вылазка за дровами». Литография 1860 года.
17 ноября 1608 года из-за недостатка продовольствия в монастыре началась цинга. Сначала в сутки умирало 10 человек, потом по 50 и даже по 100. 19 февраля (1 марта) 1609 года в захваченных Сапегой документах из монастыря, отправленных к Василию Шуйскому, сообщалось о том, что боевые и продовольственные запасы осаждённых подходили к концу.
«Вылазка за скотом». Литография 1862 года.
К марту 1609 года осада переросла в тактическое противостояние. 1 (11) апреля 1609 года сапежинцы захватили трёх стрельцов с пятьюстами посланиями в Москву. «В письмах сообщалось, что цинга ежечасно уносит десятки жизней, и гарнизон монастыря дальше держаться не может» [4, с. 125]. В мае положение защитников Троицы было настолько тяжёлым, что Сапега вновь направил в монастырь парламентёра с письмом, в котором потребовал немедленной сдачи крепости, но ответа не получил. 28 июня (8 июля) осаждённые отбились еще от одного решительного вражеского приступа. Руководство отдельными отрядами оборонявшихся было доверено трём инокам: Афанасию Ощерину, Паисию Литвину и Гурию Шишкину. После этой новой неудачи большая часть войска Сапеги была вынуждена уйти из под стен монастыря на соединение с отрядами А. Зборовского. В июле, когда в стан Сапеги пришли со своими отрядами русские изменники – Салтыков и Грамматин, за три часа до рассвета начался новый приступ, но из-за того, что вестовая пушка сделала выстрел раньше срока, оно было сорвано. Между тем в монастыре оставалось не более 200 человек защитников.
Объясняя обстоятельства, которые помешали польско-литовским войскам ещё в июне 1608 года взять Москву в полную блокаду, С.Ф. Платонов писал: «Прежде всего, этому помешало сопротивление Коломны, связывавшей Москву с Рязанским краем, а затем недостаток средств для хорошего наблюдения за малыми дорогами вроде Ольшанской дороги, Хомутовки и т.п.» [1. С. 280].
Историки отмечали, что освобождение Подмосковья началось с северо-востока. Соединившись под Александровым с войсками Шереметева и войсками из Москвы под предводительством И.С. Куракина и Б.М. Лыкова, войска Скопина-Шуйского весной 1610 года начали медленное продвижение к Москве по крупнейшим дорогам северо-востока. Как писал С.Ф. Платонов: «Скопин прибегал систематически к одному и тому же приёму на всех дорогах, которыми овладевал: он строил на них острожки и сажал в них гарнизоны, которые и держали данный путь в своём распоряжении. Поляки приписывали изобретение этой меры шведским военачальникам, но это был чисто московский приём, нашедший себе наилучшее выражение в известных «гуляй-городах». Он применялся не только на Троицкой и Стромынской дорогах, где действовал Скопин, но и на Коломенской дороге, где царь Василий «повеле острожки поставити для проезду хлебу». С помощью таких острожков московская рать выбила тушинцев из всех их позиций кругом Москвы, и достигла самой Москвы». По предположению краеведа М. Баева неподалёку от Гребневского питомника находятся внушительные валы одного из таких острожков, однако это мнение не подтверждено археологическими раскопками.
"На короля польского и на королевство его навлечены большое бесславие, позор, посрамление и позорное поношение"...
В октябре 1609 года на помощь осаждённым пришли ярославцы, костромичи и галичане, всего около 900 человек под воеводством Д. Жеребцова. Запасов, принесенных ими, хватило еще на 12 недель. Наконец Валуев с отрядом 500 человек, соединяясь с отрядом Жеребцова, подожгли лагерь интервентов. Много крови пролито было на Красной горе, на пруде Келарском, на Волкуше и Клементьевском поле. Когда 12 января поляки покинули свой лагерь, иноки еще 8 дней не решались покинуть стен обители. Так была снята осада Троице-Сергиевого монастыря.
Как писал Ян Сапега, подводя итог этой кровопролитной войны: «А в конце концов и престол, и всё царство московское было из рук выпущено и даром потеряно, Речь Посполитая, корона польская обременена бесполезно неоплатными долгами, государства опустошены, Речь Посполитая вовлечена в вечную войну с этим народом [русским] и в большие опасности с других сторон; на короля польского и на королевство его навлечены большое бесславие, позор, посрамление и позорное поношение»
Исп. лит.
1.Платонов С.Ф. Очерки по истории смуты в Московском государстве XVI-XVII вв. СПб., 1906., с. 279
2.Палицын А. Сказание об осаде Троицкого Сергиева монастыря от поляков и литвы. М. 1822., с. 60
3.Горский А.В. Историческое описание Свято-Троицкой Сергиевой лавры. Сергиев Посад, 1910.., с. 96
4.Русский архив Яна Сапеги 1608-1611 годов: опыт реконструкции и источниковедческого анализа. Ред.: О.В. Иншакова. Волгоград, 2005. с. 133
5.Фоломеева Н.В. Земля Павловопосадская. Орехово-Зуево, 1999, с. 233
6.Любавский М.К. Литовский канцлер Лев Сапега о событиях Смутного времени. М. 1901, с.13.
Ликбез: Речь Посполитая
Республика во главе которой стоит король. Выборы правителя государства на всеобщем собрании, где слово любого депутата стоит больше, чем общее мнение. Официальное право на военный мятеж против власти. Что это, абсурдное творение фантаста? Нет, это — Речь Посполитая!
Соседи: Польша и Литва
В XI веке князья из династии Пястов, правившие в городе Гнезно, объединили разрозненные польские племена в единое королевство. Польша сразу стала значительной силой в Восточной Европе, не без основания претендующей на господствующее положение. Но, как и Древнерусское государство, Польша в XII столетии распалась на множество уделов, которые немедленно начали борьбу между собой и с соседями.
От воинственных поляков постоянно доставалось немцам, чехам и русским. Но и вражеские полки не раз гнали польские рати и осаждали ляшские города. Лишь краковский князь Владислав I, короновавшийся в 1320 году, объединил бо́льшую часть Польши и восстановил королевство. А уже в 1370 году древняя династия Пястов угасла и Польша осталась без короля.
Восточнее тоже происходило много интересного. Миндовг, князь одного из литовских племён, в середине XIII века объединил литовцев в единое государство, принял христианство и получил титул короля. После его смерти в Литве началась смута, за время которой в князьях успел побывать даже Рюрикович — Шварн Данилович, сын Даниила Галицкого. В 1316 году власть досталась князю Гедимину, который не просто объединил распавшееся государство, но и начал завоевание соседних земель.
Всего за 50 лет Литва превратилась в большое и сильное государство, располагавшееся между Русью и Польшей. Русские княжества в это время были слабы, поэтому составили бо́льшую часть добычи литовцев. В XIV веке Литва стала славянским государством, в котором говорили и писали на древнерусском языке, а народ этого государства стали звать литвинами.
Первые унии
В 1384-м на польский престол взошла Ядвига — дочь венгерского короля, избранная польской знатью. Но женщина не могла править королевством, да и Польша нуждалась в новой династии, которая бы принесла стране стабильность. Тогда для Ядвиги нашли мужа — литовского князя Ягайло. Четырнадцатого августа 1385 года в Кревском замке был заключён межгосударственный союз — уния. Согласно этому документу, Ягайло женился на Ядвиге, основывал новую династию, принимал католицизм и становился королём Польши, сохраняя титул и власть великого князя Литовского. Государства обязывались действовать сообща на международной арене, помогать друг другу в войнах. При этом прежними оставались законы, монета и армии государств.
В 1413 году объединение Польши и Литвы чуть продвинулось вперёд. Поляки и литвины подписали Городельскую унию. С этого момента любой литвинский дворянин, если он принимал католичество, оказывался в рядах польской шляхты. Его род приписывался к одному из польских гербов, объединявшему несколько знатных фамилий. Этот акт получил название «адопция» и стал одним из главнейших способов полонизации русского боярства Литвы.
Следующую унию утвердили незадолго до смерти Ягайло, в 1432 году в Гродно. Литва стала наследственным владением польского короля и его потомков. В Литве сохранялся отдельный правитель — великий князь, которого избирала местная знать, — но польский король получал особый титул верховного князя Литовского. Благодаря этим условиям уже в 1447 году власть над Польшей и Литвой снова объединилась в руках одного правителя — Казимира IV.
Ничего нового
В 1499 году сначала поляки в Кракове, а затем литвины в Вильно подписали новую унию. Два государства договорились: правитель Польши не может быть избран без согласия литвинской шляхты, а правитель Литвы — без согласия польской. В этом акте впервые за более чем сто лет не были зафиксированы права православных. Это заронило в отношения внутри государства семена раскола по религиозному принципу и усилило стремления части русских князей и бояр Литвы уезжать на службу к великим князьям Московским.
Всего через два года появилась Мельницкая уния. Отныне титулы и власть короля и великого князя объединялись в руках одного правителя. Выборы главы двух государств теперь проводились одновременно на общем сейме делегатов от Польши и Литвы.
При короле Александре в Польше был принят один из основополагающих законов, сыгравший ключевую роль в её дальнейшей истории. Он назывался Nihil novi — «Ничего нового».
В 1505 году на сейме, заседавшем в городе Радом, утвердили указ, гласивший: «Ничего нового без всеобщего согласия». Король лишался права принимать законы без согласия сейма, избираемого шляхтой. С этого момента Польское королевство стало именоваться Речью Посполитой, то есть в переводе с польского — республикой. Во главе республики, однако, стоял король.
Люблинская уния
В 1548 году королём Речи Посполитой стал Сигизмунд II, последний из Ягеллонов. Это был выдающийся правитель, очень много сделавший для объединения двух государств. При нём Речь Посполитая достигла расцвета.
По настоянию Сигизмунда в 1569 году состоялся Люблинский сейм, принявший новую унию. Король умело подгадал момент для объединения. Литва уже который год вела тяжёлую войну с Россией и уверенно проигрывала. Литовская знать была готова пойти на любые условия, лишь бы получить от соседей-поляков помощь.
По решению сейма два государства объединялись в одно. К Польше переходила половина владений Литвы — составившая Польскую Украину. В стране стали чеканить единую монету и собирать общий сейм, состоявший из двух палат — сената и посольской избы. В обеих палатах большинство мест получили поляки. В Литве в качестве государственного остался русский язык, но общим языком королевства был польский. Польша и Литва сохранили отдельные армии.
Золотая вольность
С подписания Люблинской унии начался период в истории Речи Посполитой, который получил имя Золотой вольности. Шляхта превратилась не только в господствующее сословие, она присвоила право выбирать королей, право избирать и быть избранной в сейм (представители горожан и тем более крестьянства этого права были лишены). За благородным сословием признавалась и привилегия создавать политические союзы — конфедерации (что-то вроде временных партий, объединённых одной целью и действующих до её достижения).
Невиданным в XVI–XVIII веках было право на законный мятеж против королевской власти — рокош. Даже если в вооружённом противостоянии побеждал король, преследование участников восстания не допускалось.
Законом стал принцип Liberum veto. Любой шляхтич (даже тот, у кого из имущества была лишь старая сабля) мог встать и гордо заявить: «Не позволям!», и этим остановить принятие любого закона. За два века правом свободного вето воспользовались 73 раза, порой превращая работу законодательных органов в фарс.
При избрании королём новый правитель Речи Посполитой был обязан заключить со шляхтой «Всеобщие соглашения» — программу правления, в которой он провозглашал свои главные цели. Без этого документа избрание было невозможно, а его нарушение становилось поводом для создания конфедерации или начала рокоша.
Несмотря на кажущуюся демократичность, Речь Посполитая, по мнению современников, была «раем для шляхты, чистилищем для горожан и адом для крестьян». За права и привилегии знати платили низшие сословия. Закрепощение крестьянства в Польше и Литве было просто чудовищным. А политические конфликты дворянства постепенно толкали государство ко всё большему упадку. В то время как другие страны Европы усиливались, Польша слабела.
Всему приходит конец. В течение XVIII века слабеющую Речь Посполитую планомерно делили между собой соседние державы. Третьего мая 1791 года, когда сейм принял конституцию, отменившую принципы Золотой вольности, было уже поздно. В 1795 году когда-то великая держава была разделена между Священной Римской империей, Пруссией и Россией. История шляхетского самоуправства завершилась навсегда.
Источник: warhead.su
Сарматизм - модный тренд шляхты
Сарматизм - тенденция 16-18 вв. в ВКЛ и Польше во многом определившая облик шляхты.
Наджак. Грозный символ власти
Данный вид холодного оружия появился на вооружении поляков в 15 веке. Подобное существовало и в других странах, называемое чеканом. Но польские наджаки в некоторой степени от них отличались. Во-первых, рукоятка наджака могла быть достаточно длинной, чтобы использовать это оружие как трость или посох. Во-вторых, вариации исполнения наджаков сохраняли их концепцию и назначение. По сути своей, это был молот с одной стороны и острый (часто загнутый) клюв с другой. Последний служил для пробивания доспехов, чаще всего кольчужных. Не редкими были цельнометаллические наджаки, что подразумевало высокую прочность конструкции и немалый вес. Впрочем, для оружия подобного типа это полезно.
Почти всегда наджаки украшались, а иногда изготавливались из серебра частично или полностью. Применялись латунные элементы. Причиной тому служила любовь польских шляхтичей к этому оружию. Часто кроме сабли они брали в дорогу свой наджак, как пишет польский историк Е.Китович. Из-за того, что вместо наджаков шляхтичи могли носить и обухи (молот с загнутым в баранку клювом), имела место путаница. В своих повседневных делах шляхта пользовалась наджаками для выхода в люди, держа оружие как посохи. Но все вокруг понимали, какое это грозное оружие. Даже сабли на его фоне могли применяться как нелетальное оружие. А когда человек брался за наджак, это приводило к смертоубийству. Доходило до того, что на различных мероприятиях (сеймы, например) среди поляков было недопустимо являться с наджаком в руках. Многие шляхтичи, чтобы наказать смутьянов, ранили и пускали им кровь клинками. А выхватывая наджак, забивали их до смерти, перебивая кости молотом или нанося смертельные раны клювом. Потому, вид его был угрожающим, а слава - дурной.
Наджак сочетал качества дробящего молота и колющего оружия, был равно эффективен против латников и незащищённых противников. При должной сноровке металлической рукояткой можно было и защищаться от рубящих ударов. Но оружие это индивидуальное. В польской армии ими пользовались шляхтичи и в некоторой мере гусары. Использование наджака в строю пехоты исключалось.
Период распространения наджаков в Польше - 15-17 века. Но и тогда это оружие чаще служило показателем статуса и символом власти шляхты. Хотя, конечно, это не уменьшало его эффективность по сравнению с аналогами.
Вот такая короткая история выдалась. Но мне принципиально хотелось написать про наджак. Всему виною моя любовь ко всякого рода дробящему оружию - молотам, булавам, палицам, кувалдам, обухам, буздыханам. Если и буду писать про оружие дальше, то исключительно про них. Про мечи, кинжалы и т.п. уже знатно пишет один пан.
Пан Володыёвский. Реальная жизнь «Гектора Каменецкого»
Ежи Михал Володыёвский знаком многим любителям исторических романов — он является одним из главных героев известной трилогии Генрика Сенкевича. Будучи первым фехтовальщиком Речи Посполитой, полковник Володыёвский участвовал во многих сражениях, побеждал в поединках и героически погиб при осаде турками Каменца-Подольского в 1672 году, заслужив прозвище «Гектора Каменецкого». Но это происходило на страницах романов. Наш рассказ пойдёт о том, кем был, как жил настоящий пан Ежи Володыёвский и чем его реальная жизнь отличалась от литературной.
От рождения до казацкой хоругви
Род «маленького рыцаря» — наш герой был невысок ростом — происходил из села Володыёвцы неподалеку от подольского города Бара. Во второй половине XV века его предки поселились в окрестностях Каменца-Подольского, перейдя из православной веры в католичество. Были Володыёвские обычными представителями мелкой шляхты, каких в Речи Посполитой проживало множество. Отец нашего героя — Павел Володыёвский — владел весями Ходоровцы и Новосёлки. Ему также принадлежало несколько домов в Паневцах Зеленецких над Збручем. От брака с Сюзаной Коморовской он имел троих детей: Ежи, Якуба и Анну. Ежи Володыёвский, старший сын в семье, родился около 1620 года и юные годы провёл в Каменце под опекой своего дяди Шимона — бывшего солдата, а ныне ксендза, — обучаясь в иезуитском коллегиуме. Должного рвения в учёбе юноша не проявил и потому вскоре был отправлен домой.
В 1648 году начинается Хмельниччина. На долгие годы Речь Посполитая превратилась в поле боя. Те, кто знаком с романом Сенкевича «Огнём и мечом» или смотрели одноименный фильм Ежи Гофмана, конечно же, помнят подвиги Ежи Володыёвского во время казацкой ребелии, совершённые им во время службы под командованием страшного для казаков Яремы Вишневецкого: бои под Махновкой и Константиновым, спасение княжны Елены Курцевич, поединок с Богуном. К сожалению, всё это является художественным вымыслом писателя. Имя реального Володыёвского встречается в документах коронной (польской) армии только с 1653 года, когда пан Ежи записался «товарищем» в валашскую хоругвь Францишка Дзевановского. В её рядах он сражался на протяжении восьми лет против украинских казаков, русских и шведов. Подробностей о его службе не сохранилось, но, по всей видимости, пан Ежи заслужил авторитет среди солдат, так как в 1661 году был выбран одним из делегатов конфедерации к коронным гетманам. В том же году Ежи Володыёвский перешёл в казацкую хоругвь войскового обозного Себастьяна Маховского, в которой служил до начала 1667 года. В составе новой хоругви ему в 1664—1666 годах довелось воевать с казаками и татарами на Левобережье Днепра и на Подоле, а также биться с различными бандами.
Громкое дело, удачный брак и карьерный рост
Отметился Ежи Володыёвский в 1666 году, уничтожив отряд полковника Василия Дрозденко. История эта примечательна ещё и тем, что пан Ежи фактически отомстил за семью Богдана Хмельницкого. Дело обстояло следующим образом. Дочь молдавского господаря Василя Лупула Розанда в 1652 года вышла замуж за Тимофея, старшего сына Богдана Хмельницкого. После смерти супруга в 1653 году Розанда некоторое время жила в Чигирине, а после смерти Богдана Хмельницкого перебралась в Надднестрянщину, где арендовала у польского магната Александра Конецпольского часть земли с местечком Рашков. Полковник Дрозденко, долгое время действовавший со своей ватагой на Брацлавщине, в 1666 году наведался в Рашков, будучи наслышан о несметных сокровищах его хозяйки. По итогам этого визита Розанда погибла во время пыток, а её имение было разграблено. После этого Василий Дрозденко со своим отрядом направился в сторону Брацлава, разгромив встретившуюся ему на пути польскую хоругвь. Узнав о действиях непутёвого полковника, Ежи Володыёвский бросился в погоню. Когда казаки Дрозденко расположилась на отдых под Перекоринцами, он напал на них ночью и разгромил отряд. Полковнику Дрозденко удалось бежать к гетману Петру Дорошенко, который, правда, казнил его годом позже — но это уже другая история.
Согласно документам, на момент встречи с Дрозденко Ежи Володыёвский ещё не имел собственной хоругви. Возможно, он временно стал во главе хоругви или же просто находился в её рядах. Впрочем, по другим сведениям он возглавлял что-то вроде «отряда самообороны». В это же время значительно улучшается материальное состояние нашего героя — в основном благодаря удачной женитьбе. В 1660 году, после смерти отца, Ежи Володыёвский осел в Паневцах, большая часть которых принадлежала мечнику подольскому Валентию Езёрковскому. Здесь Ежи и познакомился с дочерью мечника Кристиной. Кристина Езёрковская была, что называется, «чёрной вдовой». Её первый муж ротмистр Павел Свирский, с которым она прожила девять лет, погиб во время осады Збаража. Повторно Кристина вышла замуж за товарища покойного мужа, героя сучавской кампании ротмистра Яна Кондрацкого. С ним пани Езёрковская прожила ещё меньше — осенью 1653 года тот скончался от дизентерии. На момент знакомства с паном Ежи Кристина носила траур по своему третьему мужу — ротмистру Миколаю Зацвилиховскому (или Цвилиховскому). В 1662 году Кристина в четвертый раз ступила на свадебный рушник. Этим она обеспечила материальное благополучие Ежи Володыёвского, который, по словам польского историка М. Космана, «выплыл на широкие воды». На протяжении 1660-х годов чета Володыёвских приобрела целый ряд земельных угодий, а помимо этого часть земли была дарована пану Ежи Станиславом Яблоновским. По оценкам А. Ролле, Володыёвский владел 24 тысячами моргов земли (1 морг равен примерно 0,56 га) и располагал значительными суммами. Известно, что перед смертью он передал францисканскому монастырю в Каменце не менее 3 тысяч злотых, а на укрепления города потратил свыше 30 тысяч злотых из своего кармана. Способствовали карьерному росту Ежи Володыёвского и родственные связи сестры. Еще в 1656 году Анна вышла замуж за стольника летичевского Станислава Маковецкого, имевшего широкие связи в среде подольской шляхты и магнатов. В апреле 1667 года Ежи Володыёвский наконец стал ротмистром, получив «лист пшиповедный» на хоругвь венгерской пехоты, которая составляла гарнизон Каменца-Подольского. В следующем году он получил титул стольника перемышльского.
Нападение турок и защита Каменца
В начале 1670-х годов польско-турецкие отношения ухудшились. Перед Речью Посполитой замаячила перспектива новой войны. Усилились набеги крымских татар и живших на пограничных территориях «опришков». Поляки начали всячески укреплять свои границы с Турцией и Крымом, размещая на них небольшие крепостцы с гарнизонами. Командование одним из таких гарнизонов, размещенном в Хребтееве, осенью 1671 года получил Ежи Володыёвский. В его подчинении находились четыре конных хоругви, 60 драгунов из полка Яна Линкхауза и казацкий полк Самуэля Мотовила. Теперь пан Ежи именовался уже «паном полковником». За 10 месяцев своего командования Володыёвский добился приличных результатов. По словам историка Е. Сицинского, он «своей энергичной деятельностью создал хорошую военную базу, установив здесь безопасное убежище для тех, кто переезжал из Польши на Восток в Турцию и в другие страны; даже каменецкие купцы, переезжая в Царьград, ехали не через Хотин, как раньше, а из Хребтеева, ибо эта дорога была безопасна». Польский исследователь Марек Вагнер считает, что главной задачей Ежи Володыёвского был сбор разведывательной информации о ситуации в Молдавии и даже допускает, что полковник был связан с группой польских офицеров, готовивших антитурецкое восстание в Молдавии.
Летом 1672 года началось вторжение турок на подольские земли. Ежи Володыёвский со своим отрядом оставил Хребтеев и отправился в Каменец на усиление гарнизона города. Укрепления Каменца находились в плачевном состоянии, поскольку на всех предвоенных сеймах шляхта и магнаты больше занимались политическими интригами, чем вопросами обороноспособности. В течение XVI — первой половины XVII века гарнизон крепости традиционно составляли две пехотные хоругви венгерского типа. Со второй половины XVII века власти, понимая ключевое значение Каменца для подольских земель, усилили крепость ещё одной подобной хоругвью. К августу 1672 года гарнизон Каменца насчитывал всего 1 060 солдат, к которым примкнуло около 500 местных ополченцев. С учётом войск, разместившихся по периметру города, защитников было не более 2 100 человек. В их числе была и хоругвь Ежи Володыёвского, а также 24 его драгуна. Оборону Каменца возглавили генерал подольских земель и староста Миколай Потоцкий, перемышльский стольник Ежи Володыёвский, подольский хорунжий Войцех Гумецкий и ротмистр Ян Мыслишевский.
В июле — августе 1672 года полковник Володыёвский принимал активное участие в первых стычках с турками и татарами, которые происходили в районе Жванца, а также занимался поиском «языков». 12 августа первые турецкие отряды — кавалерия Ибрагима-паши, бейлербея Буды — подошли к Каменцу, но были встречены артиллерийским огнём и вылазкой польской конницы, во время которой отличился Володыёвский. В тот же день турки разбили лагерь под Каменцом и начали окружать город. 18 августа турки, имевшие много опытных пушкарей — французов, немцев, венгров и болгар — начали обстреливать крепость. Под прикрытием пушечного огня турецкие специалисты вели подкопы под валы Нового замка. Обстрел усилился после прибытия под стены города великого визиря Ахмеда Кёпрюлю. Защитники пытались совершать вылазки, но безрезультатно: 23 августа отряд Володыёвского не смог даже приблизится к противнику — такова была сила мушкетного огня турецких янычаров.
Противник не ограничился ведением артиллерийского обстрела Каменца. Турецкие инженеры заложили мину под стены Нового замка, используя его как удобный плацдарм для штурма Старого замка. В созданный днём 24 августа пролом ночью ринулись янычары. Уставшие от дневного боя польские часовые заснули на посту. С другой стороны, существует версия, что каменный столб, державший перекрытия верхнего орудийного яруса Новой Западной башни, был разрушен турецкими ядрами 25 августа, и защитники были вынуждены покинуть башню. Из-за неудачного расположения башни во рве возле её подножия образовывались мёртвые зоны, где турки заложили взрывчатку, которая разрушила лицевую часть каменной стены. Как бы то ни было, на пути у нападавших оказался только полковник Ежи Володыёвский с двумя товарищами. Их отпора хватило, чтобы продержаться до прибытия помощи. Именно во время боя за брешь осаждённые понесли самые большие потери за время осады. И хотя удалось насыпать за брешью вал, было очевидно, что дни крепости сочтены. 26 августа 1672 года защитники подняли белый флаг. Каменец-Подольский капитулировал. В литературе встречается дата 27 августа, однако польские исследователи Марек Вагнер и Пётр Дердей, занимавшиеся проблемой обороны Каменца, без сомнений указывают на 26 число. Любопытно, что именно 26 августа называет и Генрик Сенкевич, описывая смерть своего героя.
Смерть и бессмертие
По условиям подписанной сторонами капитуляции гарнизон крепости с оружием в руках покидал город. Вечером 26 августа Ежи Володыёвский, сидя на коне, осматривал свой поредевший отряд, готовившийся к маршу. В этот момент раздался взрыв, потрясший весь город, — это взорвался пороховой склад, находившийся в подземельях замка. Одновременно взорвались двести бочек пороха, что привело к непроизвольным выстрелам орудий, расположенных на стенах замка. Сила взрыва была такова, что под руинами четырёхъярусной башни и прилегающей к ней части Восточного каземата погибло, по разным свидетельствам, от 600 до 800 защитников крепости. Впрочем, современные исследователи считают это преувеличением, оценивая количество убитых и раненых в несколько сот человек. Что послужило причиной выстрела — неизвестно. Широко распространены две версии. Согласно первой, отчаявшийся начальник артиллерии Каменца майор Гейкинг (под именем Кетлинга он выведен в романе «Пан Володыёвский») самолично взорвал склад. Вторая версия объясняет случившееся типично славянским разгильдяйством.
Среди погибших был и наш герой. Заряд картечи попал в голову пану Володыёвскому. Полковник был похоронен в каменецком францисканском монастыре. Отпевал его родной дядя Шимон, бывший на тот момент приором монастыря. На похоронах присутствовали мать Ежи Володыёвского, его сестра Анна со своим мужем Станиславом Маковецким, а также бывшие подчинённые, в том числе и многие офицеры из гарнизона Хребтеева. Позднее Маковецкий составил реляцию об обороне Каменца, прославляющую Ежи Володыёвского. Именно он впервые сравнил погибшего полковника с троянским Гектором. Кристина Езёрковская, жена полковника, во время осады Каменца находилась вдали от города, на землях Великого княжества Литовского. После окончания войны она поселилась в Дубно и вышла замуж в пятый раз — на этот раз за Францишка Дзевановского, в хоругви которого начинал военную службу её четвёртый муж. Поскольку детей у пана Ежи не было, наследовали ему Володыёвские (потомки брата Якуба) и Маковецкие (потомки сестры Анны). В конце XVII века наследники неоднократно поднимали на сеймиках вопрос о возвращении им сумм, потраченных Ежи Володыёвским на Каменецкую крепость. Польские власти долг признали, но выплатить смогли лишь небольшую часть. Решение этой проблемы растянулось на долгие годы: ещё в 1800 году Стефан Маковецкий поднимал вопрос о выплате денежной компенсации в петербургском Сенате.
Бессмертие Ежи Михал Володыёвский обрёл на страницах трилогии Генрика Сенкевича. В 1969 году на экраны вышел одноименный фильм польского режиссёра Ежи Гоффмана
Источники:
Derdej P. Kamieniec Podolski 1672. — Warszawa: Bellona, 2009. — 180 s.
Hundert Z. Garnizon wojskowy Kamieńca Podolskiego w latach 1667—1672 — zarys problematyki // «Saeculum Christianum». — Т. 21. — 2014. — S. 143—144.
Kosman M. Na tropah bohateruw Trylogii. — Warszawa: Ksiazka i Wiedza, 1973. — 392 s.
Wagner M. Jerzy Wołodyjowski (około 1620—1672). Rotmistrz piechoty i stolnik przemyski // “W hetmańskim trudzie”. Księga Pamiątkowa ku czci Profesora Jana Wimmera. — Oswiecim: Napoleon V, 2017. — S. 152—165.
Wagner M. Słownik biograficzny oficerów polskich drugiej połowy XVII w. T. I. — Oswiecim: Napoleon V, 2013. — 348 s.
Всадники казацкой (панцерной) хоругви. Современная реконструкция. Именно так выглядела польская кавалерия каменецкого гарнизона в 1672 году.
Ежи Михал Володыёвский в исполнении актёра Тадеуша Ломницкого. Кадр из кинофильма «Пан Володыёвский», режиссёр Ежи Гоффман (1969 год)
Турецкие янычары. Современная реконструкция.
Кавалерия. Часть 5.2. Конница в XVI-XVII в.в.
Часть 1, часть 1.2, часть 1.3, часть 1.4, часть 1.5, часть 2, часть 2.1, часть 2.2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 5.1,
КОННИЦА ТУРЦИИ
Образовавшаяся на развалинах Арабского халифата Турецкая империя (в начале XIV века), основоположником который был эмир Осман (1290—1326 гг.), военную организацию имела очень похожую на европейскую. Она также основывалась на феодальном порядке.
Восточная «ленная повинность» отличалась от западной тем, что участок земли с живущими на нём крестьянами — тимар — отдавался воину в наследственную собственность с правом продажи. Турецкий феодал — тимарли (или тимариот) получал землю в начале своей службы, а за какие-либо заслуги его надел увеличивался. Из их числа набиралась конница — сипаги и пехота — асабы. Кроме того, в кавалерию (и пехоту) входило множество подвластных народов и иностранных наёмников — гуребов.
Тяжёлая конница — сипаги — по своему вооружению, как и рыцарские дружины, была неоднородна. Наиболее богатые воины являлись на службу в полных доспехах и на бронированных конях. Они назывались улуфеджии — «ратники» и стояли в первых шеренгах конных построений. Улуфеджий могли иметь несколько наёмников или конников из числа подвластных им людей. Эти воины создавали прослойку силихдаров — «оруженосцев». Силихдары строились вперемешку с хуже вооружёнными бедными улуфеджиями в задних рядах. Тактика турецкой конницы была аналогична европейской.
На границам государства располагались отряды «бехли» — из тяжело- и легковооружённых всадников. Они несли гарнизонную службу и набирались из числа сипагов-тимариотов, или из наёмников. Наёмная конница состояла из татар, молдаван, валлахов, сербов. В подавляющем большинстве это были легковооружённые воины. Ядром турецкой кавалерии являлась личная гвардия султана — балуки-сипаги (или спогланы).
Турецкие конники практически поголовно владели луками и самострелами. Позже среди них стали распространяться карабины, пистолеты, аркебузы и мушкеты. Многие воины использовали и луки, и огнестрельное оружие.
Вариантов вооружения существовало множество, потому что всадники снаряжались, в основном, за свой счёт. Монтекукули даёт сведения по вооружению турецкой конницы:
«Оборонительное у турков ружье; панцири, железные рукавицы по самый локоть, мисюрка и щиты».
«Наступательное у турок ружье вблизи, лёгкое копьё или дротик с кистью, под самым железом сабля, долгие остроконечные шпаги; стальные булавы, чеканы и ручные, то есть топорики за поясом. Издали употребляют стрелы, бросальные копья, ручницы с колесцами, да пистолеты».
КОННИЦА РЕЧИ ПОСПОЛИТОЙ
До начала XVI в. польская конница набиралась по той же схеме, что во всей Западной Европе. Она состояла из тяжеловооружённых «копейных» рот, аналога рыцарских (позже жандармских), и легковооружённых всадников из литовцев, татар, молдаван, валлахов, сербов, выступавших в качестве наёмников или союзников.
Копейные роты разделялись на жандармов-«копейщиков» и лёгких «стрельцов», вооружённых арбалетами, луками, дротиками, лёгкими копьями и т. д. Схема построений и тактика не отличались от общеевропейских.
С созданием Речи Посполитой в результате объединения Польши с Литвой, для контроля над южными и восточными границами понадобились иные формирования, более лёгкие, чем копейные, состоящие из природных конников. Сам проект содержания постоянных отрядов на рубежах Союза назывался Оборона Поточна, а его первым руководителем стал Пётр Мышковский.
Так появились первые гусарские формирования в Польше. Изначально всадников набирали из инородцев, в большинстве из сербов, а позже — и из поляков. Гусарские роты, как и вся остальная часть польской конницы, делились на копийников и стрельцов. Причиной тому было минимальное количество тяжёлой конницы, выделенное для Обороны Поточной. Соответственно, лёгкие гусары были вынуждены применять оба вида конной схватки: плотный и рассыпной строй.
На картине «Битва под Оршей» гусары-копейщики изображены художником в своеобразных фетровых или меховых шапках, украшенных перьями, или венгерских шапочках — «матерках».
Доспехов, кроме простёганных кафтанов, они не имеют и были вооружены асимметричными щитами — тарчами, саблями и копьями — «древами». Но, скорее всего, художник изобразил парадные атрибуты гусар; в бою же они наверняка использовали шлемы и кольчуги, необходимые всадникам, стоящим в первой шеренге.
К переправе приближается отряд из 14 гусар. Во главе отряда командир, брюнет с чёрными усами и бородой, в гусарской шляпе из чёрного фетра, с металлическим золочёным околышем и золочёной втулкой без пера. Он носит пурпурный доломан, расшитый золотыми галунами, его плащ-ментик подбит горностаем. Вероятно, это портрет Ежи Радзивилла по прозвищу Геркулес, киевского воеводы и знаменитого воина, участника этого сражения.
Дюжина гусар представляет собой верную галерею лиц, головных уборов и одежд. Они вооружены длинными копьями, венгерскими саблями с широким клинком и венгерским же щитом с вырезом для копья. У некоторых виден восточный круглый щит с вытянутым в шип умбоном.
Кроме гусар и тяжеловооружённых копейщиков широко использовались наёмная конница из Германии, Южной Европы или степняков.
Процесс набора в кавалерию проходил одинаково и в Польше, и в Литве. Виленский сейм (1528 г.) предусматривал следующий порядок. Владелец имения обязан был выставлять из каждых восьми человек, записанных на службу, одного — «на добром коне и в полном вооружении». Остальные семеро зачислялись «стрельцами». В 1529 г. был выработан устав, согласно которому:
«Убогие шляхтичи, не имеющие ни оного своего человека, обязаны ехать сами на службу, смотря по средствам своим».
К середине XVI в. необходимость в тяжёлых копийных или жандармских ротах начинает уменьшаться из-за распространения огнестрельного оружия. Но в тяжёлой коннице, как в таковой, нужда не исчезла. Поэтому пришедший к власти Стефан Баторий (1576—1586 гг.), талантливый дипломат и полководец, осуществил давно назревавшую реформу в армии, в частности, в кавалерии.
Популярные среди шляхты гусарские формирования превратились в тяжёлую конницу кирасирского образца. В число товарищей стали приниматься состоятельные землевладельцы, имеющие годовой доход не менее 50 000 злотых.
Как правило, каждый товарищ или копейщик должен был иметь при себе 4-х пахоликов, но допускались и иные варианты.
Обычно в бою «товарищи» облачались поверх доспехов в звериные шкуры. Встречались барсовые или леопардовые, белого или бурого медведя, волчьи, тигровые, рысьи и, надо думать, иных зверей.
Скорее всего, они были отличительным знаком роты или полка.
Товарищи, а часто и пахолики, надевали своеобразные крылья, сделанные из индюшачьих, орлиных, гусиных перьев. Истоки этой традиции, видимо, надо искать в обычаях турецких и татарских всадников, поскольку они часто использовали такой элемент в своём снаряжении . Вначале крылья изготавливали небольшого размера и крепили либо на щите, либо у луки седла, сбоку или сзади. Считается, что во время скачки они издавали неприятный для слуха неподготовленных лошадей звук. Те начинали беситься, не подчинялись воле наездника, и, таким образом, конный строй противника разрушался. Позже, к середине XVII в., крылья у гусар увеличились в размерах. Крепились они (одно или два) жёстко к спинной части доспехов и нависали над головой кавалериста. Это дало основание полагать, что, кроме вышеизложенного, крылья имели и другое назначение — они защищали гусара от петли аркана в том случае, если строй рассыпался и конники сражались индивидуально.
Обе версии вполне приемлемы и обоснованы.
В то время, как в Европе постепенно отказались от копий, в гусарских ротах их по-прежнему использовали. Длина копья могла быть от 19 до 21 фута (около 6—6,5 м) и, поскольку всадник, хорошо владеющий таким оружием, доставал врага в рукопашной раньше, чем тот успевал приблизиться на длину клинка, преимущество в этом случае было на стороне гусара.
Гордон в дневнике описывает действия гусар в бою с русскими под Чудовом (1660):
«Гордон, бывший прошлую ночь на страже, выступил раньше других, получив приказ служить подкреплением роте гусар, которая должна была врубиться в неприятельский кавалерийский полк, по-видимому, составлявший арьергард. Неприятельские войска выстроились в два сильных эскадрона; немного влево сзади их находился пехотный полк. Польская армия приближалась в боевом порядке. Гордон шёл немного влево от гусар, которые на близком расстоянии от врага приготовили копья для нападения. Увидев это, русские выстрелили из карабинов и обратились в бегство, приведя в беспорядок и пехотный полк; польские гусары преследовали их до лагеря. Несколько русских было убито и ранено и отнято три знамя. Когда поляки приблизились к арьергарду и начали стрелять в него, то он сделал поворот налево и пробился через пехотный корпус казаков, приведя его в беспорядок; от двух до восьми сот казаков отделились от остальных и отступили в лес, откуда стреляли в Гордона, когда он проходил мимо со своими людьми. Он остановился и велел подоспевшим драгунам спешиться и напасть на казаков, которые после получасового сопротивления были все избиты».
Стефан Баторий не мог ограничиться созданием только гусарских рот, и сформировал так называемые «панцирные» или «казачьи» полки. Экипировались они по тому же образцу, что и первые гусарские части. Всадники, стоявшие в первых рядах, имели усиленное снаряжение: кольчуги, мисюрки, шлемы, лёгкие копья, сабли, луки, иногда щиты и т. д. Остальные доспехами почти не пользовались и вооружались сами различным оружием, принятым по всей Европе и на Востоке. Большое число панцирников формировалось из числа менее зажиточной литовской знати.
Поскольку Украина тоже входила тогда в состав Речи Посполитой, то и её военные ресурсы были задействованы для прикрытия границ государства. Именно Стефан Баторий ввёл списки-реестры, в которые заносились украинцы, находившиеся на службе у Речи Посполитой. Так появились «реестровые» казаки. Вооружались и снаряжались они по образцу польских панцирных всадников. Казачьи отряды могли действовать строем — «батованием», и врассыпную. Правда, Боплан отзывался о казаках, как о неважных воинах:
«Нельзя сказать, чтобы были плохи на море, но не таковы на конях: я сам видел, как 200 польских всадников рассеяли 2000 отборных казаков».
Обращаясь за помощью к Сигизмунду III (1587—1632 гг.), маршал Валленштейн настаивал через своих агентов на присылке подкреплений не из числа польских гусар, аналог которых — кирасиры — имелись у Габсбургов, а казаков. В письме Белецкого к Яну Сапеге, датированном декабрём 1630 г., мы читаем:
«Валленштейн просит 10 000 запорожцев».
Советник Фердинанда II — Квеетенберг пишет Валленштейну в 1632 г.:
«Поляки обещают 10—12 тысяч гусаров, но я полагаю, что лучше получить от них казаков».
Валленштейну уведомляет Геца об отказе от использования польских гусар, ввиду их «низких боевых качеств».
Это неудивительно. Любая европейская армия не имела достаточного количества природных всадников и, естественно, в них нуждалась. Не хватало такой кавалерии и Густаву II Адольфу. Шведы оценили боевые способности казаков ещё в 1613—1614 гг., во время военных действий в России. Тогда к ним примкнули два казачьих отряда — Барышникова и Сидорка, ушедшие от гетмана Ходкевича.
При Стефане Батории стали образовываться польские драгунские роты по образцу западноевропейских. Гордон, взятый поляками в плен (в 1656 г.) и перешедший на службу к Речи Посполитой, вначале командовал одной из таких рот:
«Эта рота (драгун) состояла из 80 поляков, одетых в синие мундиры по немецкому образцу».
Кроме названных конных частей, на службу в армии Речи Посполитой привлекались в качестве наёмников немецкие рейтары, татары, отряды венгров, сербов, молдаван, валахов.
ТАТАРСКАЯ КОННИЦА
На протяжении долгого времени татарские орды были попеременно то противниками, то союзниками Речи Посполитой и Руси. В их тактике ничего не менялось, за исключением освоения огнестрельного оружия.
Боплан, служивший королю Сигизмунду III, вспоминает о казаках и татарах:
«Буджацкие татары, занимаясь беспрерывною войною, храбрее крымских и искуснее в наездничестве. На равнине между Буджаком и Украиною обыкновенно разъезжают 8 или 10 тысяч сей вольницы, которая, разделяясь на отряды в тысячу всадников, удалённые один от другого на 10 или 12 миль, гарцуют по степям и ищут добычи. Посему казаки, зная, какая опасность ожидает их в степях, переходят оными в таборе или караване, то есть между двумя рядами телег, замыкаемых спереди и сзади восемью или десятью повозками; сами же с дротиками, пищалями и косами на длинных ратовищах идут посреди табора, а лучшие наездники вокруг оного, сверх того, во все четыре стороны, на четверть мили высылают по одному казаку для наблюдения. В случае поданного сигнала табор останавливается».
Подробно описывает способ стрельбы татарских наездников из луков Иоанн Нейгофф:
«Лучшее впечатление делает татарская конница, сохранившая свою старинную храбрость и изворотливость и владеющая луком и стрелами с удивительной ловкостью Лук, для напряжения которого необходима сила, равная тяжести от 60 до 100 фунтов, сделан из эластичного дерева и загнут рогом, разводящимся с середины, где он связывается на два особенные лука, которые с концов шире; тетива сделана из плотно сплетённых ниток; стрелы, с стальными остриями, хорошо выточенные и с перьями… Собираясь натянуть лук, берут его несколько на откос в левую руку, кладут тетиву за агатовое кольцо на большой палец правой руки, которого передний сустав загибают вперёд, сохраняют его в этом положении с помощью среднего сустава указательного пальца, прижатого к нему, и натягивают тетиву до тех пор, пока левая рука вытянется, а правая подойдёт к уху; наметив свою цель, отнимают указательный палец от большого, в ту же минуту тетива соскакивает с агатового кольца и кидает стрелу с значительной силой. Однако ж едва ли нужно замечать, что эта конница, несмотря на свою храбрость, ловкость и бесчисленность, ничего не может сделать против самой обыкновенной европейской пехоты».
Поместная система набора кавалерии в русское войско полностью сформировалась при Иване IV Грозном и была закреплена рядом законодательных актов. Прежде всего царь уравнял вотчинников и помещиков в правах. И хотя вотчины официально продолжали оставаться личной собственностью землевладельца, их хозяева всё равно были теперь ограничены в своих свободах и, также как помещики, обязывались служить царю. Крупные вотчинники — бояре и удельные князья (фактически ничем не отличавшиеся от бояр) должны были являться на службу с собственными дружинами.
Периодически устраивались смотры и учения кавалерии, в которых отрабатывалось мастерство конников. Слабой стороной такого метода было то, что количество и уровень смотров зависели от феодалов, их проводивших, соответственно, степень боевой подготовки в разных районах оказывалась неодинаковой.
Все служилые люди — и вотчинники, и помещики — при Иване Грозном именовались общим термином — «дети боярские». Они поимённо заносились в особые списки — «десятни», в которых было отражено, в каком вооружении и с каким количеством конников из своей дворни или наёмников воин должен явиться.
Самой лучшей частью конницы считался «царский полк», размещавшийся в Москве и её окрестностях. Можно сказать, что этот корпус являлся личной царской дружиной и, поскольку за её подготовкой следил сам государь, то была она гораздо боеспособней по сравнению с остальной региональной конницей. Котошихин оставил нам описание этого корпуса, аналогично которому составляли свои полки крупные бояре.
В региональную конницу набирались отряды, собранные из «даточных людей». В эту категорию входили и крестьяне, и горожане. Видимо, в число «даточных» попадали жившие в монастырских вотчинах и государственных землях, не розданных в частное пользование.
Даточные делились на 2 разряда: тех, кто должен был являться на службу «с подводой, с лошадью, и с телегой, и с хомутом, и с топором, и с киркой, и с заступом, и с лопатой» — их задачей было выполнение обозных обязанностей; и тех, кто являлся с соответствующим вооружением и с конём. Последних, скорее всего, приписывали к боярским отрядам и использовали так же, как поляки пахоликов, хотя поздние документы, сообщающие о более серьёзном вооружении даточных всадников, дают основание причислить их к тяжёлой коннице.
Мы, право, затрудняемся представить, что мог бы сделать даточный крестьянин в бою, будь он даже снабжён доспехами, луком или огнестрельным оружием, но при этом не умея ими пользоваться. Видимо, речь в документах идёт о некой воинской прослойке, составлявшей монастырские дружины. Ведь монастыри, так же как и бояре, нуждались в защите и контроле над своими владениями и во избежание бунтов давали возможность профессиональным воинам селиться на монастырских землях, выделяя им участки с соответствующим количеством крестьян.
Нам кажется, что данное объяснение наиболее приемлемо.
Важнейшей частью русской конницы являлись казаки, нёсшие пограничную службу. О них также есть сведения у Котошихина:
«Казачьи полки, старые ж; а устроены те казаки для оберегания порубежных мест от Польской границы, и тех казаков было до войны с 5 000 человек, а ныне их немногое число; а учинены они в казаки от служилых людей, из рейтар и из солдатов, после прежних служеб, и даны им дворы и места и земля пахотная; а оброку царю и податей не платят никаких. А как они бывают на службе, и им жалованья даётся погодно, против драгунов; а к бою служба их против рейтарского строю, знамёна малые ж, своим образцом; начальные люди у них, голова, атаманы, сотники, есаулы, из дворян и из рейтарских начальных людей.
Донские казаки; и тех Донских казаков с Дону емлют для промысла воинского, посылать в подъезды, подсматривать, и неприятельские сторожи скрадывать; и даётся им жалование, что и другим казакам. А будет их казаков на Дону с 20 000 человек, учинены для оберегания Понизовых городов от приходу турских, и татарских, и нагайских людей, и калмыков. А люди они породою Москвичи и иных городов, и новокрещёные татаровя, и запорожские казаки, и поляки, и ляхи, и многие из них московских бояр и торговые люди и крестьяне, которые приговорены были к казни в разбойных и в татиных и в иных делах, и покрадче и пограбя бояр своих уходят на Дон; и быв на Дону хотя одну неделю, или месяц, а лучится им с чем-нибудь приехать к Москве, и до них вперёд дела никакого ни в чём не бывает никому, что кто ни своровал, потому что Доном от всяких бед освобождаются. И дана им на Дону жить воля своя, и начальник людей меж себя атаманов и иных избирают, и судятся во всяких делах по своей воле, а не по царскому указу. А кого лучитца им казнити за воровство, или за иные дела и не за крепкую службу, и тех людей посадя на плошади, или на поля, из луков или с пищалей расстреливают сами; также будучи на Москве или в полках, кто что сворует, царского наказания и казни не бывает, а чинят они меж собой сами ж. А как они к Москве приезжают, и им честь бывает такова, как чужеземским нарочитым людям; а ежели бо им воли своей не было, и они б на Дону служить и послушны быть не учали, и только б не они Донские казаки, не укрепилось бы и не были б в подданстве давно за Московским царём Казанское и Астраханское царствы, за городами и с землями, во владетельстве. А посылается к ним на Дон царское жалованье, денежное, не гораздо помногу и навсегда; а добываются те казаки на Дону на всяких воинских промыслах от турских людей, горою и водою, также и от персидских людей и от татар и от калмыков, и что кто где на воинском промыслу не добудут, делят всё меж собой по частям, хотя кто и не был. Да к ним же Донским казакам из Казани и из Астрахани посылается хлебное жалованье, чем им мочно сытыми быть; а иные сами на себя промышляют».
В конце XVI — начале XVII века в русскую кавалерию стали привлекать много наёмников из Западной Европы, из которых формировались рейтарские роты. Некоторые капитаны приходили на службу к царю с собственными отрядами всадников. В начальный период Смутного времени (1604—1605 гг.) немецкие рейтары были, пожалуй, самой боеспособной частью конницы правительственных войск. Так, по сообщениям Конрада Буссова, несколько субъективным, но, в целом, дающим правильную характеристику состоянию русской армии в тот период, правительство Бориса Годунова (1598—1605 гг.) и Фёдора Борисовича (1605 г.) было целиком обязано победам над Лжедмитрием I именно немецким рейтарам.
В битве под Новгородом-Северским (1604 г.):
«Главный военачальник Бориса князь Мстиставский, получил в этой битве 15 ран, и если бы в дело не вмешались 700 немецких конников (которые тоже пришли в стан из своих поместий) и не бросились на помощь и выручку московитам, то московитам пришлось бы плохо. Эти 700 немцев отогнали Димитрия так далеко, что он был вынужден снова покинуть северские земли и прекратить попытки взять крепость, где был Басманов».
О сражении под Добрыничами (1605 г.) Буссов пишет:
«Он захватил всю их артиллерию, и на этот раз всё поле сражения и победа остались бы за ним, если бы на него не напали выстроенные в стороне два эскадрона немецких конников. Начальниками были: у одного Вальтер фон Розен, лифляндец из дворян, весьма пожилой человек, а у другого капитан Яков Маржерет, француз. Они с такой силой ударили на полки Димитрия, что те не только не смогли больше преследовать бегущих московитов, но даже вынуждены были снова бросить взятую артиллерию и обратиться в бегство.
О вооружении русских всадников существуют самые разные сведения, во многом противоречащие друг другу. Это говорит о том, что единой системы вооружения в России не было, поскольку каждый из конников снаряжался за свой счёт или за счёт своего господина (нанимателя). Вот некоторые из отзывов иностранцев, побывавших в России в XV—XVII вв.
Георг Перкамота в конце XV столетия пишет:
«…во время войны они пользуются лёгкими панцирями, такими, какие употребляют (турецкие) мамелюки султана и наступательным оружием у них являются в большей част) секира и лук; некоторые пользуются копьём для нанесения удара; кроме перечисленного обычного оружия, после того, как немцы совсем недавно ввезли к ним самострел и мушкет, сыновья дворян освоили их так, что арбалеты, самострелы и мушкеты введены там и широко применяются».
Ричард Ченслор русской коннице (1553—1554 гг.) даёт следующую характеристику:
«Всадники — все стрелки из лука, и луки их подобны турецким; и, как и турки, они ездят на коротких стременах. Вооружение их состоит из металлической кольчуги и шлема на голове. У некоторых кольчуги покрыты бархатом или золотой парчой; они стремятся иметь роскошную одежду на войне, особенно знать и дворяне».
«…на поле битвы они действуют без всякого строя. Они с криком бегают кругом и почти никогда не дают сражения своим врагам, но действуют только украдкой».
Марко Фоскарино (1557 г.):
«Их лошади ниже среднего роста, сильны и быстроходны. На них обыкновенно сражаются копьём, железными палицами, луками и стрелами».
«Войско своё они устроили по примеру французов и из Татарии выписали превосходных скакунов, которые по величине и дикости не уступают лошадям других стран. Когда произведён был смотр войск, то оказалось, что в них насчитывается в настоящее время 3000 тяжеловооружённых и 10 000 лёгкой кавалерии, что представляется крайне удивительным; 20 000 конных стрелков на саксонский образец, они называются по-нашему «ферранхи»; причём из них особенно выделяются стрелки из мушкетов, которых хочется обозвать убийцами;…»
Франческо Тьеполо (1560 г.):
«Конница из более знатных и богатых одевается в панцири из тонких и хорошо закалённых металлических пластинок и островерхий шлем, равным образом сделанный из пластинок; причём всё это производится в Персии. Эти (конники) в большинстве действуют копьём, прочие же все вместо лат носят толстые (стёганные) кафтаны, очень плотно набитые хлопком, они часто противостоят ударам, особенно стрелам. Среди них есть большой отряд аркебузеров, а все другие действуют луком. Общим для всех оружием является меч и кинжал, а немногие выделяются железными палицами. Лошади у них малорослые, но весьма приспособлены к (воинскому) труду и всяким невзгодам, а сверх всего и к холоду»[136].
Иоганн Георг Корб (1698 г.):
«Оружие, которым пользуются московские всадники суть: лук, стрелы, короткий дротик или копьё, у некоторых только сабли, и всё это по образцу турецкому. Пеше-конным солдатам царь в течение двух последних годов дал ружья и пистолеты; ежели судить об этих людях по их дерзкой отваге на злодеяния, то они более способны к грабежу, чем к правильной войне»
Русские нормативы и указы предписывали такое вооружение конников:
«Дворяне, дети боярские и новики должны были являться на службу в сбруях, в латах, бехтерцах, панцирях, шеломах и в шапках мисюрках; которые ездят на бой с одними пистолями, те кроме пистоля должны иметь карабины или пищали верные; которые ездят с саадаками, у тех к саадакам должно быть по пистолю или по карабину; если люди их будут за ними без саадаков, то у них должны быть пищали долгие или карабины добрые; которые люди их будут в кошу, и у тех, для обозного строения, должны быть пищали долгие; а если у них за скудностью пищалей долгих не будет, то должно быть по рогатине, да по топору»
Что же касается подготовки русской кавалерии в конце XVI—XVII вв., то, судя по имеющимся данным, она и впрямь была невысока; однако, объяснять сей факт надо, в первую очередь, слабостью всего государства, раздираемого гражданскими войнами и борьбой боярских группировок за власть.