Встреча (третья часть, последняя:))
Главы 1-4: https://pikabu.ru/story/vstrecha_5505495
Главы 5-7: https://pikabu.ru/story/vstrecha_chast_vtoraya_iz_trekh_5506...
Глава 8
В то лето, когда они расстались с Людочкой, он окончил МГИМО с красным диплом и ждал распределения. После многочисленных собеседований в разных инстанциях ему обещали двухгодичную командировку в Югославию. Люда закончила МГУ по специальности «микробиолог», и с устройством на работу у нее не должно было возникнуть проблем: любой школе нужен хороший биолог, а то, что Людочка хороший биолог, он не сомневался — она была увлечена своим делом.
Он все распланировал: этим летом они поженятся, и сначала он один уедет в Югославию, обустроится там, выяснит насчет работы для нее в посольской школе, потом пришлет ей, как жене, вызов, и они заживут вместе. За два года командировки накопят деньги, а когда вернутся в Москву, купят машину и кооперативную квартиру. В его планах все было гладко и логично. Кто бы знал, как все внезапно переменится!
На самом деле он хорошо помнил то летнее утро, о котором сегодня рассказывала Людочка. Сергей Иванович закрыл глаза, и воспоминание так ясно вернулось к нему, что он даже почувствовал запах этих проклятущих сосисок.
Он зашел на кухню, разбуженный их дразняще-вкусным подкопченным запахом. Людочка стояла против окна со спутанными после ночи длинными волосами и старательно размешивала сахар в стакане сметаны.
Сквозь марлевое индийское платье, надетое на голое тело, волнующе просвечивали грудь, талия, длинные босые ноги с возбуждающе-женственными узкими щиколотками. Она улыбнулась ему — улыбка постоянно жила на ее лице: «Доброе утро, Сережа!»
А эти сиреневые глаза! Сердце с восторгом стукнуло и с сомнением замерло в груди: «Неужели она действительно принадлежит мне? Неужели правда любит?!»
Как он ее обожал, страшно боялся потерять и сходил с ума от ревности!
И вместо того, чтобы быть благодарным, он начал отчитывать Людочку за эти дурацкие разваренные сосиски! И чем больше он ругал ее, тем больше распалялся сам. Он вообще в последнее время позволял себе покрикивать на нее и командовать ею. В такие моменты появлялась уверенность в своей власти над ней и в том, что она никогда и никуда от него не денется.
Обычно во время ссоры Люда молчала. Ее молчаливые реакции удивляли его: они совсем не вязались с решительным характером Людочки. В глубине души он не понимал, почему она терпит его безобразные выходки и не дает отпор. Он прекрасно осознавал недопустимость своего поведения. И еще прекрасно понимал: кричит он от неуверенности в том, что эта женщина может принадлежать ему. Казалось, если он сможет подчинить ее себе, то она всегда будет с ним. Какой же он был дурак!
И сегодня он отлично понял ее аллегорию про солнечный луч и дырку на бумаге от него. Понял, но сделал вид, что не понимает.
В то утро, отчитывая Людочку за сосиски, он так завелся, что выкинул эти проклятые сосиски в целлофане в мусорное ведро. Людочка молча села за стол, подвинула ему кофе и стакан сметаны с размешанным сахаром. Он чувствовал себя полной скотиной, но не признавался в этом ни ей, ни себе, а даже более того — испытывал тайное чувство удовлетворения от того, что снова подчинил ее.
После завтрака он хотел сгладить ситуацию, прижал ее к себе, но она деликатно отстранилась и сказала, что нужно сходить в магазин, потому что холодильник пустой. Они сходили за продуктами и провели вместе еще два дня — два последних, замечательных дня.
А потом он уехал на две недели в отпуск к родителям в Ростов-на-Дону. Он звал Людочку с собой, но она осталась в Москве. Он планировал, что вернется в Москву вместе с родителями, сделает Людочке предложение и попросит у ее родителей руки их дочери. Он намекнул о своих планах Людочке, но она вела себя как-то уклончиво. Он, дурак, не стал тогда ничего выяснять, думал, что она снова подчинится.
Четырнадцать дней отпуска тянулись бесконечно. Он звонил Людочке по межгороду, но она быстро заканчивала разговоры. Он думал, что она экономит его деньги, а она, как оказалось позже, приняла решение расстаться с ним. Когда он сказал по телефону, что собирается приехать с родителями и сделать ей предложение, она помолчала, а потом ответила очень спокойно и просто: «Нет, Сережа, я не выйду за тебя замуж».
Весь мир рухнул тогда для него. Он срочно прилетел в Москву и сразу из аэропорта поехал к ней, но не застал дома. Он сидел на скамейке возле подъезда и ждал ее несколько бесконечно-мучительных часов.
Семь, восемь, девять, десять часов вечера. Где она? С кем она? Мобильных телефонов тогда не существовало. Он не находил себе места и плавился от ревности. Наконец в одиннадцатом часу вечера она подошла к подъезду и увидела его:
— Ой, привет! Ты как здесь оказался? Ты же в Ростове должен быть? — спокойно удивилась она.
— Ты где была, Люда? С кем ты была? — его голос был грозен и не предвещал ничего хорошего.
— В кино с Ирой ходила, — ответила она ему таким ровным и твердым голосом, что его ошпарило холодом, и он понял: она приняла решение расстаться, и ничто не изменит его.
Ему стало плохо. На секунду Людочкино лицо превратилось в лунное пятно и поплыло между деревьями. Он собрался с силами и переспросил:
— С Ирой?! — в голосе зазвучала предательская дрожь.
— Да, с Ирой.
— Люда, что происходит? У тебя кто-то появился?!
— Нет.
— Ты меня любишь?!
Люда молчала.
— Я тебя спрашиваю: ты меня любишь?!! — закричал Сергей. Он схватил ее за плечи, тряс и спрашивал: — Любишь меня?! Я спрашиваю: ты любишь меня?!
Он тряс ее от бессилия, как до этого от бессилия и неуверенности пытался кричать и командовать ею.
— Перестань меня трясти! Отпусти! — вдруг крикнула она и вырвалась из его рук.
Он опустился на скамейку, обнял голову руками, заткнув уши, чтобы никогда не слышать ответ, которого подсознательно всегда боялся. Боль разрывала его. Казалось, он сейчас разлетится на части от боли. Люда села рядом, обняла его и сказала:
— Прости меня, Сережа! Я не выйду за тебя замуж. Мне кажется, я тебя разлюбила.
— Как?! Как ты это знаешь — разлюбила ты меня или нет?! — тихо и яростно спросил он. — Еще десять дней назад ты меня любила!
Господи, все самое страшное для него стало сбываться! Как страшно понять, что ты не в силах что-либо изменить, не властен избежать неизбежного.
— Очень просто. Ты уехал, и мне стало хорошо. Я как будто освободилась от тебя и снова легко задышала. Я почувствовала себя самой собой. Ты хороший, но я тебя больше не люблю. Поверь, мне тоже больно, я чувствую себя такой плохой! Мне правда жаль, что все так получилось!
— Тебе жаль? И это все, что ты можешь сказать? — спросил он, скривившись в желчной усмешке.
— Прости. Я не могу подобрать слова. Я не знаю таких слов, которые могли бы передать, как мне больно от того, что я делаю тебе больно. Я часто плачу. Мне тоже больно.
— Больно, больно, больно!!! Ты встречаешься с кем-то другим? С Валеркой?!
— Нет, я ни с кем не встречаюсь. И Валера мне не нравится. Ну то есть как «не нравится» — он нормальный, хороший, как все.
— Хороший, как я? — с сарказмом спросил он и почувствовал, как выступили слезы.
— Нет, — грустно улыбнулась она. — Ты лучше.
Он посмотрел Люде в глаза и увидел в них такую спокойную решимость, от которой приходит понимание, что приговор обжалованию не подлежит: «Казнить. Нельзя помиловать». Точки расставлены в нужных местах. Тяжесть и беспомощность навалились на него, лишая воли к борьбе. Чтобы не заплакать при ней и сохранить остатки гордости, он сказал:
— Уходи!
Она встала, подошла к двери подъезда, обернулась сказать: «Сережа, прости меня, пожалуйста! Ты правда хороший!» — и скрылась в подъезде, исчезнув из его жизни на долгий сорок один год.
Как он болел ею, как проклинал себя за свою дурацкую, нарочитую грубость, самоуверенность, желание подчинить ее себе! Да обладая такой женщиной, он должен был носить ее на руках, пестовать и полировать все грани ее бриллиантового характера, ума и красоты, чтобы они сверкали еще ярче и озаряли его жизнь. А он пытался прятать доставшийся ему бриллиант в солдатское сукно, чтобы его никто не увидел.
Конечно, он звонил Люде еще несколько раз, говорил, что понял все свои ошибки, что любит ее, просил поверить, что он изменился, и предлагал начать все сначала. Он думал, что он сильный, а сила оказалась на ее стороне. Он понял тогда одну горькую истину: тот, кто любит, всегда слаб.
Через месяц он получил обещанное распределение в Белград и уехал в Югославию на два года. Там он встретил Лену, они поженились, через год родился сын. По молодости и глупости он думал, что женитьба спасет его от тоски по Людочке, но это была большая иллюзия. Сергей Иванович никогда не жалел, что женился на Лене, но сразу после женитьбы он понял, что ни одна женщина не заменит ему Люду.
Дочка родилась много позже. Двенадцать лет прошло с тех пор, как они расстались с Людой, а он все еще болел ею, тосковал и очень хотел назвать дочь в ее честь — Людочкой. Жене имя не нравилось, но он всячески убеждал ее в его светлом значении (Людмила — «милая людям»), и, наконец, последним аргументом стал факт, что день рождения их дочери, второе октября, близок к именинам Людмилы — двадцать девятому сентября.
Долгие годы, как скряга золото, он скрывал ото всех свою любовь, боясь рассказать о ней и случайным, неловким словом выплеснуть свое чувство к Людочке, разбавив его концентрацию. Его любовь была его тайной. Он всегда много работал, а когда к нему пришел успех и имя его стали упоминать в СМИ, первой мыслью было: «Интересно, Людочка слышала/читала? Что она думает?» Со временем чувство наконец обрело покой, Сергей Иванович все реже вспоминал о Людочке, а если и вспоминал, то уже без тоски. Когда-то она была для него солнцем, но года облаками наслаивались друг на друга и все меньше и меньше пропускали солнечные лучи.
Глава 9
— Я спрашиваю, есть будешь? — вырвала его из воспоминаний Вика. — Ты сегодня сам не свой.
— А что есть поесть?
— Лосось на пару и тушеные баклажаны. Будешь? — Вика проследовала на кухню.
— Фу! — сказал Сергей Иванович и набрал телефон водителя. Некоторые вещи — в частности, всегда диетическое меню Вики — раздражали его: ему казалось, что он имеет отношения с запрограммированной куклой.
— «Фу, лосось» или «фу, баклажаны»? — раздался голос Вики.
— Всё фу! — крикнул он ей и сказал в трубку: — Виктор, я на Колпачном. Подъезжай через двадцать минут.
В дверном проеме появилась обнаженная Вика и, картинно изогнув бедро, с шутливым вызовом спросила:
— Что значит «ВСЁ фу»?!
— Всё фу по сравнению с тобой, дорогая! — шаблонно ответил он и подумал: «Интересно, почему она все время ходит передо мной голой? Наверное, думает, что для такого старика, как я, она в свои сорок четыре еще молода и красива?» Без всякого перехода в его голове родился вопрос: «А смог бы я заняться любовью с Людочкой?»
Он вспомнил, как поцеловал ее в ладошку, и ему это было очень приятно. Он вспомнил, как прижался губами к ее щеке и почувствовал мягкость и нежность ее кожи и еще слабый запах горьких духов (она всегда любила такие). Он вспомнил, как на прощание обнял ее и почувствовал прикосновение мягкой груди, как широким объятием перехватил всю ее покрепче, прижал к себе, и ему показалось, что они на секунды вернулись в молодость, вспомнив друг друга. «Не хулигань!» — сказала она, отстранившись с улыбкой. Сергей Иванович улыбнулся, вспомнив ее улыбку, и закрыл глаза, чтобы воспоминание не исчезло. «Зачем я только приехал к Вике? Что я делаю здесь в такой день?» — подумал он.
Позвонил водитель и сказал, что он на месте. Сергей Иванович быстро оделся, наскоро простился с Викой, не ожидая лифта, бодро сбежал с пятого этажа, быстро сел в машину, сказал водителю: «Домой» — и наконец с наслаждением закрыл глаза, чтобы заново прокрутить в воображении сегодняшнюю встречу с Людочкой, вспомнить прикосновения, след ее губной помады на чашке с чаем. Дорога до дома была долгой — московский час пик! — и Сергей Иванович радовался этому обстоятельству: в небольшом пространстве автомобиля он чувствовал себя защищенным, как в коконе, и плыл по волнам своих воспоминаний.
Но, подъезжая ближе к дому, Сергей Иванович понял, что, думая с таким теплом о сегодняшней встрече и наслаждаясь каждой ее подробностью он все время возвращается в прошлое. Да, встреча с Людой всколыхнула в нем забытые чувства, заставила снова молодо стучать привыкшее ко всему сердце, будто и оно вспомнило, как когда-то упруго билось в груди. На душе было радостно и печально одновременно.
Он вспомнил промелькнувшую шальную мысль «А смог бы я заняться любовью с Людочкой?» — и честно ответил себе: «Да боже упаси! Зачем? У меня же Вика есть». И удивился своему быстрому, спонтанному ответу. Что же это получается?! Получается, что не Людочка взбудоражила его? Получается, что взбудоражили его собственные чувства, которые он когда-то испытывал к ней? А чем тогда объяснить, что тебя до мурашек волнуют голос и прикосновения этой пожилой женщины? Путаница. Но волнующая путаница! И сердце приятно пульсирует в груди.
Дома он молча поужинал, принял душ и рано лег спать, сославшись жене на усталость. Сон не шел к нему, да Сергей Иванович и не надеялся на это. Он продолжал жить встречей с Людочкой и, вспоминая ее образ, жесты, смех, прикосновения к ней, испытывал душевное волнение и потребность увидеть ее снова. Где-то в глубине души он стыдился своего неуместного хвастовства, но старался забыть об этом. Ему уже было неважно, что она состарилась и выглядит на свои шестьдесят три года. Он хотел видеть ее и знать, что она снова у него есть. Он понял, что влияние ее голоса, глаз, запаха, прикосновений не имеет срока давности. И это не давало ему покоя.
Его мучили вопросы: что она подумала о нем? Каким увидела? Понравился ли он ей? Чем больше он думал о ней, тем роднее и ближе она становилась и тем больше он хотел увидеть ее снова. Зачем? Он сам не знал. Сергей Иванович посмотрел на часы: 21:35. Она говорила, что будет дома около десяти вечера. Может, он еще застанет ее одну, если позвонит? А что сказать? Да ничего! Просто голос услышать! Ну, спросить, как доехала.
Он протянул руку к мобильному телефону и набрал номер, который несколько часов назад выдернул его из прошлой жизни и снова лишил покоя.
Сердце гулко билось в такт бесконечным гудкам…
Глава 10
Людмила Павловна посмотрела на часы — до прибытия в Обнинск оставалось немного. Надо позвонить Игорю, их водителю и помощнику на время болезни мужа. Она достала телефон и набрала номер:
— Игорь? Я буду в Обнинске минут через сорок. Ты машину забрал?
— Да, Людмила Павловна, все в порядке. Починили, выглядит и бегает как новенькая! Выезжаю встречать вас. Только… — он замялся и неуверенно замолчал.
— Что «только», Игорь?
— Людмила Павловна, можно я с сыном приеду? Ну пристал он ко мне: «Пап, прокати меня на BMW, вот уедут дядя Дима с тетей Людой, и я больше никогда не прокачусь на крутом джипе!»
Людмила Павловна рассмеялась этой незамысловатой хитрости. Она прекрасно знала, что сын их водителя, тринадцатилетний Паша, не раз ездил с папой по разным делам на их машине, стараясь попасть на глаза всем знакомым. И даже более того, она была уверена, что Пашка и сейчас сидит рядом с папой и жадно ждет ее разрешения! Но иногда ведь можно сделать вид, будто ты не в курсе, что происходит…
— Конечно, Игорь! — ответила она и улыбнулась, представив себе довольную рожицу вихрастого Паши. — Как там Дмитрий Александрович?
— Все в порядке. Погулял, поел, сидит за своим компьютером опять.
— Ну окей! До встречи!
Хорошие машины были единственной слабостью ее мужа. В остальном он был абсолютно неприхотлив. Три месяца назад они ехали на машине из Обнинска в Москву — отпуск заканчивался, и надо было возвращаться в Нью-Йорк. На перекрестке попали в аварию: со встречной полосы вылетела Toyota Land Сruiser и столкнулась с их машиной.
За рулем была Людмила Павловна. От вызванного ударом перелома руки она потеряла сознание и попала в больницу. Ее муж — Дмитрий Александрович — казалось, не пострадал, но через пару дней его увезли в больницу с инфарктом, а уже в больнице случился инсульт. Возвращение мужа в Нью-Йорк пришлось отложить почти на три месяца: длительный перелет был противопоказан. Людмила Павловна разрывалась между работой и свиданиями с мужем и курсировала маршрутом Москва — Нью-Йорк и Нью-Йорк — Москва, как молодая стюардесса. Две недели назад она прилетела из Нью-Йорка забрать мужа, который уже достаточно окреп для перелета.
В Нью-Йорк они уехали в конце девяностых годов по приглашению Рокфеллеровского университета. Их работы в области твердофазного синтеза пептидов вызвали большой интерес на международной конференции, и накануне 1998 года, к своему большому удивлению, они получили от университета официальное приглашение приехать в США для продолжения исследований. 1998 год — год повальной эмиграции из России. Они смогли быстро оформить документы и уехали в Нью-Йорк, где с головой погрузились в любимую работу, пораженные практически безграничными техническими и финансовыми возможностями для исследований.
В 2005 году Людмила Павловна получила премию Грингарда, ежегодно присуждаемую женщинам за выдающиеся достижения в области биомедицинских исследований. Собственно, частично на эту премию они и решили купить дом в деревне недалеко от Москвы, чтобы можно было приезжать в отпуск и отдыхать от двух бешеных мегаполисов, просыпаться под петушиный крик и засыпать с пением соловьев, есть овощи с грядки и яйца, снесенные соседской курочкой, пить молоко утреннего надоя, гулять в лесу, общаться с простыми людьми и пропускать перед обедом по рюмочке под малосольный огурчик. И может быть — кто знает? — когда-нибудь даже переехать сюда, чтобы вести спокойную жизнь пенсионеров вдали от городской суеты.
Людмила Павловна занесла лекарство соседке и вежливо уклонилась от потока ее благодарностей.
— Привет, я дома! — крикнула она мужу с порога.
— Привет, Людочка! — Муж, профессор Дмитрий Александрович Колосов, вышел ей навстречу, прихрамывая на левую ногу и опираясь на костыль. — Как ты? Устала? Давай чаю с мятой попьем?
— Давай. Садись, я сейчас заварю.
— Я все уже подготовил, ты только кипяток в заварной чайник залей, — сказал муж, дошел до стола и сел в ожидании семейного чаепития.
Людмила Павловна благодарно улыбнулась мужу, подошла к нему, обняла сзади, прижалась, поцеловала в родную лысину и c нежностью сказала по слогам:
— Спа-си-бо!
— Как день прошел?
— Ах, — беззаботно выдохнула Людмила Павловна, уходя от ответа, и, кокетливо взглянув на мужа, повертела головой, демонстрируя новую прическу.
— Что? — недоуменно спросил муж.
— Ну Ми-и-итя!!! — возмущенно воскликнула она и еще раз нарочито медленно и важно повернула голову сначала направо, потом налево.
— Что, брови выщипала, что ли? — пошутил он. Она нахмурилась и приняла грозную позу «руки в боки».
— Да ладно, ладно! — рассмеялся Дмитрий Александрович. — Я сразу заметил, что ты подстриглась! Тебе очень идет! Правда!
Людмила Павловна поставила на большой круглый стол, накрытый старомодной гобеленовой скатертью, две пузатые кружки в красный горох и села рядом с мужем. Желтый абажур над столом очерчивал границы, уютно помещая супругов в свой теплый свет.
— Как же здесь хорошо и спокойно, — сказал Дмитрий Александрович, — как не хочется уезжать!
— Да, — ответила Людмила Павловна и устало положила голову ему на плечо.
Он взял ее руку в свою, поднес к губам, поцеловал.
— Почему у тебя самые красивые в мире руки? — спросил он, накрыв своей ладонью ее ладошку и нежно, как котенка, погладил ее.
— Потому что ты их любишь! — ответила она и, посмотрев ему в глаза, печально и ласково улыбнулась.
В коридоре раздался звонок мобильного телефона Людмилы Павловны. Она вышла из кухни, достала из сумки телефон и посмотрела на номер — звонил Сергей Иванович. Людмила Павловна замерла, не решаясь ответить.
Телефон звонил, и каждый звонок больно ударял ей в висок. Людмила Павловна в нерешительности смотрела на номер, а потом осторожно нажала на красную кнопку «Отбой» и долго, словно пытаясь задушить звонок, не отпускала ее, глядя, как под гулкие удары ее сердца исчезает высветившийся из прошлого номер.
Убедившись, что звонок прерван, она аккуратно положила телефон обратно в сумку, провела ладонью по лицу, возвращая его в состояние покоя, выдохнула и вернулась на кухню.
— Кто звонил? — спросил муж.
— Да так. Никто. Ошиблись номером, — сказала она как можно более беззаботно и наполнила чайник кипятком.
*******************************************************************************