- Добрый… день! Вашему… Вниманию…Представляется… Газета… «Спецназ… России». Тема выпуска – спецназ против демонов Обамы. А также – рок-музыка как оружие против России. И, пожалуйста, для тех, кто знает, - в своё время нацисты говорили: «Самое главное оружие этого народа – его родной язык». Как нас хотят уничтожить? А также – пришельцы против российских ВКС…

- Как же он за…..л – сказал Серега.

- Да не обращай внимания, он же больной, по ходу – ответил Андрей.

- Ну и что дальше? А я-то почему должен эту ахинею каждое, б…..ть, утро выслушивать?

- Э, при детях матом не ругайся! - крикнул Сереге с противоположного сидения мужчина лет тридцати пяти, ехавший с девочкой лет десяти.

- Чё? – развернуто и содержательно спросил у него Серёга.

- При детях, говорю, не ругайся!

- Я вас трогал?

- Слышь, я тебя щас трону. Ты тупой? Или тебе въе….ть?

- Ты чё, ох…л, б….ть?

- Серёг, хорош – пытался успокоить его Андрей, - не реагируй вообще на него. Мужчина встал и подошел к Серёге. Серёга тоже встал.

- Слышь, уё....к, - продолжать наступать мужчина – Я тебя одним ударом на х..й в инвалидное кресло отправлю, ты понял?

- Давай, б....ть, отправь, е…ты!

- Я тебе, б…ть, сказал – при детях, б…ть, не ругайся, с..ка, ху…с е…ный!!!

Девочка заплакала, смотря в окно. Андрей, сохраняя спокойствие и отстраняя назад покрасневшего от злости Серёгу, сам отошел от разгневанного папаши на два шага; затем зацепился двумя руками за расположенную наверху полку для рюкзаков и сумок, подтянулся на ней, как на турнике, и со всей силы, резко, двинул мужчине в лицо двумя ногами. Эффект от удара был ошеломительным – мир примерного отца перевернулся вместе с вагоном, и ушел под откос. После грандиозного неконтролируемого сальто назад его ноги возвышались над спинками противоположных сидений, а разбитое лицо упиралось в не самый чистый пол, удобренный парой выбитых зубов. От неожиданности девочка перестала плакать.

Они вышли на недавно построенной платформе Тушино. Новая линия однопутной железной дороги проходила над обрывом, благодаря чему открывалась довольно живописная панорама свежеотстроенных жилых домов-башен белого цвета без окон и дверей. Массивы подобных домов уходили в бесконечную даль, закрывая горизонт. Их величие и высота поражали воображение, а архитектурные формы были настолько разнообразны, что чувство восхищения перерастало порой в настоящий ужас. Андрей, Серёга и Олег преодолели забор из заснеженной колючей проволоки, накинув сверху Серегину куртку-«робу». Эту процедуру им приходилось проделывать каждый будний день, так как пропуска на территорию стройки им уже месяц как не могли выдать. В ближнем к ним бело-синем доме, построенным в виде расширяющейся к верху башни, на верхнем 30-м этаже, предрассветные сумерки освещало горевшее теплым светом одно-единственное окно. Они взяли в бытовке нужные инструменты – перфоратор с двухметровым буром, два шуруповёрта, стремянку, три мотка слаботочного кабеля, гофру. Все трое были одеты в синюю рабочую форму, а на головах у них красовались оранжевые строительные каски. Заросший щетиной лифтер отвел их во временный лифт, сказал: «Ирине Алексеевне привет», и повернул рычаг. Лифт с грохотом поднимался вверх.

- Привет передавай. Ага. Щас она нам все мозги вые…т – с горькой иронией сказал Андрей.

- Да и х…. с ней – ответил Серёга. –зае…ла меня эта контора, хоть бы аванс заплатили. А то уже на дошираки и сигареты не хватает, б…ть.

- Домой охота – с грустью сказал Андрей.

- Охота. Только что там делать? Поначалу – кайф. Побухать с друзьями дня три, потом зае…т это дело, и опять сюда охота. Там ни работы, ни х…. нет. Только бухать или торчать – все перспективы. Ты не зае…лся ее держать? - спросил он у Олега, державшего в руках тяжелую стремянку, - Поставь ее.

- Нормально – отрешенно, словно находясь где-то далеко, отвечал Олег. На другом его плече висел довольно внушительный и тяжелый моток кабеля.

Ирина Анатольевна сидела за столом в полностью пустом, но просторном кабинете. Хотя это, скорее, был не кабинет, а будущий зал для приема делегаций. Будущий, потому как в данный момент кроме стола с компьютером на нем, стула и восседающей на нем начальницы участка (ну и стоящих перед ней навытяжку Серёги, Андрея и Олега) в этом помещении не было ничего. Только голые, свежеотштукатуренные стены, и маленькое, единственное окно, которое, как и стол, и Ирина Анатольевна, казалось крошечным, просто миниатюрным по сравнению с необъятной, жуткой высотой стен, и не менее жутким простором помещения. Уму непостижимо, как такой огромный кабинет, по площади едва ли уступавший приличному концертному залу, уместился в таком узком с виду здании, да еще и на верхнем этаже.

Олег с ребятами стояли перед наклеенной красным скотчем чертой на полу, заступать за которую было ни в коем случае нельзя.

Ирина Анатольевна выглядела весьма креативно для данной должности и вообще профессиональной сферы – потертая джинсовая безрукавка, под ней черная майка с рисунком в виде луча, проходящего через треугольную призму, и с надписью Pink Floyd под ним. Каштановые волосы были коротко острижены, виски были выбриты. Ей было на вид лет около сорока, но в носу был пирсинг. На руках у нее сидел, прижав уши, серого цвета кролик, которого она медленно поглаживала.

- У нас сдача объекта через две недели. Две недели! А вы еще и половины датчиков не подключили. Почему проводку на втором этаже вы даже не начинали прокладывать? Вы совсем, извиняюсь, охренели? Из-за вас до сих пор лифты запустить не могут, вы это понимаете? Люди с инструментами, со стройматериалами поднимаются на тридцать девятый этаж! Пешком! На тридцать девятый этаж! Вы вообще монтажники, или кто?!

Она продолжала бы обвинительную речь до скончания веков, если бы не телефонный звонок. Она быстро взглянула на экран, затем нервно положила телефон на стол, собираясь сбросить вызов, но, еще раз присмотревшись к экрану, изменилась в лице. Оно перестало быть красным от злости, а приобрело очень даже бледные оттенки, а в глазах внезапно возник неподдельный ужас. Она взяла трубку, и, сглотнув слюну, после паузы сказала «Алло».

Голос тоже резко изменился. Из басовито-властного он превратился в тонко-виноватый, словно это была уже не грозная Ирина Анатольевна, а маленькая девочка, сильно провинившаяся перед строгими родителями.

- Да, Сергей Алексеевич, - продолжала она, - Да… Да… Ох… Ух… Ой… Но мы же звонили им. Я же лично искала реквизит… Да, это я… Утвердила его на роль… Но… Да, я понимаю… Но он же вполне органичен. Что делал? Справлял нужду на камеру? Во время съемок? Ну это же нервы просто, да и вы же понимаете, в каких условиях приходится работать… Был пьян? Но он же артист, ну бывает… Что сделал? Разделся догола и пытался изнасиловать второго ассистента? Сергей Алексеевич, да, я все понимаю, - её голос дрожал, словно она сейчас заплачет, - но и вы меня поймите. Он действительно талантлив, ну просто он человек тонкой душевной организации!

По ее щекам текли слезы. Серёга шепнул Олегу:

- Давай скажи ей что-нибудь, когда закончит разговаривать. Ты же умеешь. А то уволит нашу бригаду к е…ням.

- Попробую – ответил Олег.

Ирина Анатольевна по всем показателям находилась на грани отчаяния. Слезы из ее глаз заливали как рабочее пространство стола, так и несчастного кролика, которого она уже перестала гладить. Попричитав в телефонную трубку еще минуты две о нелегкой судьбе артиста, и еще более тяжкой собственной доле, она сдавленным от рыдания голосом сказала: «Я всё поняла, Сергей Алексеевич», и повесила трубку. В этот момент Олег, не теряя времени, обратился к ней:

- Жанна Афанасьевна, мы просто…

- Что?! Как ты меня назвал?! - вскочив с места, крикнула она настолько громко, что стекло в единственном окне с хрустом треснуло пополам, и ее кудрявые длинные волосы, наэлектризовавшись, буквально встали дыбом, - Жопа Ананасьевна?! Это я жопа?! Это я жо-па??!!

Кролик испуганно бежал по грязному полу в сторону выхода.

Олег держал стремянку, на верхней ступеньке которой, еле удерживая равновесие, стоял Серёга с огромным перфоратором. Наметив цель в потолке, он нажал на кнопку, и уверенным движением вонзил двухметровый бур в отверстие. Олегу в нос резко бросился запах штукатурки, и белая пыль покрыла его голову. Теперь со стороны казалось, будто бы он стал седым. Серёга передал ему перфоратор, затем спустился сам. В этот момент за стеной раздался крик: «Как ты меня назвал?! Жопа Ананасьевна?! Это я жопа?! Это я жо-па??!!»

Серёга и Олег переглянулись друг с другом, и с сидевшим на полу и курившим Андреем. Ближайшая к ним дверь приоткрылась, и оттуда выскочил весьма упитанный белый кролик, а затем прокурсировал мимо них.

- Держите его! – раздался крик из-за двери. – Держите кролика! Ни в коем случае не дайте ему убежать, он мой сын!!!

- Что стоишь? Догоняй! – крикнул Серёга Олегу.

Кролик был маленький, совсем миниатюрный, и бежал он чуть быстрее улитки, но убегал он так быстро, что Олег никак не мог угнаться за ним. Он продвигался все дальше и дальше в бесконечном лабиринте коридоров, пока кролик не исчез из виду окончательно. Но изрядно поседевший Олег продолжал упорно искать. Он бежал по коридору с отделкой в стиле «90-х» - серые стены с штукатуркой из мельчайших камушков, декоративные дверные проемы с арками из гипсокартона, и прочая не самая приятная ностальгия… Олег не понимал, где он находится и куда надо бежать. Непонимание постепенно перерастало в панику. Он стал ломиться во все двери, но каждая из них была заперта. Он побежал дальше, но понял, что был уже в этом месте минуту назад. Но в то же время он знал, что ему нужно во что бы то ни стало догнать белого кролика. И он уже будто бы знал, куда бежать.

Олег снова пытался открыть ближайшую дверь, и она, к большому удивлению, поддалась. Он забежал в тускло освещенное помещение с грязными кафельными стенами. Впереди была тьма, в которой слышался какой-то странный шум, напоминающий журчание ручья. Олег, понимая, что идти ему больше некуда, сделал шаг во тьму, но шум сменился звуком щелчка замка и скрипа двери. Затем послышалось цоканье приближающихся шагов – звуки издавались явно высокими женскими каблуками. Он слегка попятился назад – туда, где было хоть что-то видно. Шаги вдруг затихли, и Олегу в лицо внезапно врезался яркий свет двух желтых лампочек.

- А ты что здесь делаешь? – с негодованием спросила стоявшая перед ним стройная женщина лет тридцати с виду с черными волосами и лампочками вместо глаз, – Что ты здесь делаешь, я тебя спрашиваю? Ты что забыл в женском туалете?

- Я не знал… - сконфуженно ответил он.

- Пошел вон! – в этот момент свет в лампочках от гнева настолько усилился, что Олег практически ничего не видел, кроме этого жуткого света, – Пошел вон, извращенец!!!

Лампочки быстро, но равномерно замигали, словно это были и не лампочки вовсе, а два быстро мигающих желтых светофора. А может, эта женщина просто включила «аварийку»…

Лифт стремительно и долго уносил его вниз. Старое советское табло наверху теплым желтым светом загоралось на разных цифрах – минус 95, минус 96, минус 97…

Коридор располагался явно не на земле, а где-то на седьмом небе – свежевыкрашенные стены носили сине-голубой оттенок, словно небо в верхних слоях атмосферы. Справа и слева под потолком висели в красивых настенных абажурах новые лампы, не только светившие, но и согревавшие душу и тело, и создававшие атмосферу домашнего уюта. Воздух был прохладен и свеж благодаря исправно работающим кондиционерам, приятно и монотонно-усыпляюще шумевшим. Между лампами в аккуратных белых рамках висели фотопортреты очень, очень красивых людей. Возможно, это были и не люди вовсе, а то ли ангелы, то ли божества – мужчины и женщины разных возрастов, но одинаково красивые и одетые в одинаково сияющие белые рубахи, а на лицах у них были не менее сияющие, белоснежные улыбки. Олег двигался, и свет в лампах становился все теплей и родней, и воздух был свежей и приятней, и даже монотонный шум кондиционера переставал быть монотонным. Напротив, он становился в буквальном смысле объемным – да, этот звук можно было увидеть и даже потрогать руками! И всё, что он сейчас видел, слышал, чувствовал – было таким родным, близким, словно всё это явилось ему из далекого и родного детства, а все предыдущие годы он находился в забытьи, в некоей спячке…

Огромный, в два метра ростом белый кролик, ждавший его впереди, поманил его жестом руки. Олег проследовал за ним дальше, и голубой цвет стен ожил, и стал подвижным как небо. Осязаемый звук кондиционера стал на ощупь напоминать то ли пение сверчков, то ли гудение трансформатора. Здесь всё было живым, и всюду кипела жизнь. Кролики и котята в изобилии бегали и игрались не только под ногами Олега, но и на стенах, и даже на потолке.

Он подошел к самой большой и светлой фотографии, занимавшей пространство от пола до потолка. На ней с такой же сияющей улыбкой, как и на остальных фотопортретах, на Олега взирал прекрасный юноша с волевым взором, видимо возглавлявший всё, что здесь находится. Его светлые волосы сияли так же, как и белая рубаха, одетая на нем. Ниже располагалась выгравированная золотыми буквами надпись – «Владимир Корчагин». Олега переполняли эмоции, он готов был пасть на колени перед этим светлым ликом, но вдруг что-то во взоре Владимира переменилось, и лицо с портрета перестало улыбаться. В этот момент оно вдруг отдаленно стало похоже на того странного торговца газетами из электрички, но только сильно помолодевшего. Обрадовавшись догадливости Олега, лицо с портрета одобрительно кивнуло. Олег не выдержал, и в слезах упал на колени. Но Владимир Корчагин жестом указал ему встать, и тот покорился. Затем лицо с фотографии поманило его пальцем к себе, и Олег, освещенный ярким светом, поднялся с колен. Перед ним открылась сама собой дверь с сияющей золотой надписью «Приёмная главного режиссёра», и яркий неземной свет ослепил его. Олег протянул к свету руки…

…Тоннель лишь изредка освещался тусклыми грязными лампочками, стоявшими здесь временно. Олег, истекая потом, тянул еле поддающийся кабель, лежавший мертвым грузом на правом плече. Впереди и сзади вместе с ним то же самое делали другие товарищи по несчастью. Их синяя рабочая форма была мокрой и грязной, на ком-то одежды и вовсе не было, и шерсть вместе с хвостом источали неприятный запах. Когда укладка кабеля началась, – Олег не помнил. Помнил лишь то, что поначалу в тоннеле коллектора было очень холодно и сыро, и сквозняки, свободные от монотонных работ, разгуливали здесь как хотели, и напевали свою мрачную мелодию. Но потом, по мере углубления, стало тепло, а теперь уже было и вовсе невыносимо жарко, и воздух все больше наполнялся серным запахом. Тоннель необратимо сужался, и всё с большей крутизной уходил вниз. Лампочек больше не было, и Олега вместе с бригадой объяла непробудная тьма. Не отпуская кабеля ни на секунду, он спускался всё ниже и ниже…