Мой рассказ по теме на октябрь "Апельсиновые корки".
Патрикеевский дом инвалидов и престарелых, гордо именующийся пансионатом, наполнялся ожиданием чуда, ветром перемен, что задувал в щели старых деревянных окон, новогодними украшениями и запахом апельсинов. Даже привычная смесь, висящая в воздухе - запах старости, столовской еды и лекарств, немного потеснилась. В углу общей гостиной, за потертым вельветовым диваном, стояла пышная сосна, наряженная бусами, яркими пластиковыми шариками и бумажными гирляндами из цветной бумаги, сделанными собственноручно местными пациентами.
На стенах красовались плакаты с поздравлениями и пожеланиями лучшей жизни в новом, 2007-ом году. В окна заглядывал синий вечер, бросая в стекла пригоршни снега, настраивая проживающих и персонал на праздничный лад. 29 декабря - день посещений. Совсем одинокие люди собрались в гостиной, перед большим пузатым цветным телевизором, смотрели “Иронию судьбы”, тихо переговариваясь. В коридоре, по истертому желтому линолеуму, постукивали костыли, шаркали тапочки, поскрипывали, проезжая, старые инвалидные кресла.
Те, к кому в этот день приехали родственники, провожали их, проходя через гостиную с гордым видом, посматривая на тех, одиноких, немного свысока и с сочувствием. Не всем привезли по сетке апельсинов и конфеты в разноцветных подарочных упаковках. Надо пожалеть несчастных, и потом поделиться с ними. А может быть, и нет. Когда еще родня навестить приедет.
Молоденькая медсестра Лерочка сидела на посту, рядом с комнатой кастелянши, невольно прислушиваясь к разговору, что доносился из открытой двери. Сиделка Нина Михайловна завела туда нервного, задыхающегося мужчину в дорогой дубленке. Приехал он, насколько девушка поняла, к Лёньке Красовскому, инвалиду-колясочнику, который жил у них уже три месяца. Мать Красовского умерла, и старший брат оформил его к ним на проживание.
— Вы что хотите думайте, но я больше не приеду. — мужчина был зол и говорил на повышенных тонах. — Опеку я оформил, деньги выплачивать буду регулярно, пока этот не сдохнет.
— Ну, что же вы так, он же инвалид с рождения, ни в чем не виноват, досталось ему горя. — в голосе сиделки проскользнули укоризненные нотки. — Пожалеть его надо.
— Пожалеть? — взорвался мужчина, — Да эта тварь мне всю жизнь испоганила! Вы не думайте, что он тупой. Он прикидывается. Все он понимает и знает, что можно, а что нельзя. Мать извел совсем. Она с ним, как с писаной торбой носилась, все виноватой себя считала. Ну вот так, да, что вы брови задираете? Съездила она в турпоход разок, в Карелию. Вот и привезла нам подарочек оттуда. Да от кого - сама понять не смогла. Потерялась в лесу, нашли ее через два дня, без сознания. Радовалась сначала, что все так обошлось, а потом оказалось - беременна. А мне всего 12 лет было. Когда этот родился, не показывали его никому почти год. А потом ей на работу надо выходить - учительница она была. Математичка. Тут-то и началось.
В комнате задвигали стулья, гость, видимо, усаживался поудобнее.
— Выпейте водички. — Михайловна, как обычно, заботлива.
— Спасибо. Так вот, чтоб вы представляли. Мне приходилось с ним гулять, после того, как нянька уходила. Все дети дразнили меня уродским братцем, играть со мной никто не хотел, а этот пузырь на ножках волочился за мной и дребезжал своим противным голоском не затыкаясь. Говорить он, кстати, начал очень рано. После года как взрослый - внятно и длинными предложениями. Мать было жалко. Она разрывалась между работой и больным сыночкой. Все для него. А тот вскоре понял, что любое его желание - закон, и стал ей манипулировать. В 7 лет он уже катался у нее на шее, вовсю погоняя. Хочу то, хочу это. А если не дашь - сразу припадок изображает, задыхается, ножками своими кривыми сучит, башкой об пол бьется, орет и пену изо рта пускает. Он ее “мама” и не назвал. “Ты”. Ты дай, принеси, жопу подотри, пошла отсюда. Понимаете? Пошла отсюда! При том, что мы в однушке жили. Так она на кухне и была, со своими тетрадками. А потом вот, инсульт. Я уже с ними не живу давно. Не знал. Так вот этот видел, что она упала в коридоре и лежит, перелез через нее не раз, и даже мне не позвонил. Последствия, конечно, необратимы.
— Постойте, погодите. Как - перелез? Он же не ходячий?
— Да вы чтооо, прям не ходячий? — сарказм залил комнату, — Да он такой ходячий , что удивитесь, когда увидите. Не дай вам бог, конечно. Ну, ладно, мне пора уже. Как сказал - больше не приеду. Если помрет, мои контакты у вас есть.
Мимо поста пронесся высокий брюнет в дубленке, вдалеке хлопнула входная дверь.
Из кастелянской вышла Михайловна, пожилая женщина пышных форм, с высокой прической, покрытой белой косынкой. Всех и всегда жалеющая сиделка, находящая подход даже к тем, кто уже давно забыл свое имя.
— Ишь, как же надо брата-то ненавидеть. Ну разве парень виноват, что таким родился. — женщина поджала губы и осуждающе покачала головой.
— Нин Михална, ну он правда странный.-- девушка встала и вышла из-за стола, — Вчера мимо на коляске ехал, так он глядя мне в глаза прошипел: “Сладкая сучка.” Я сначала думала ослышалась, а потом дошло.
— Да ну что ты, Лерка, выдумываешь. Такая у него участь тяжелая, с рождения калека, да и не живут долго они с такими заболеваниями, а Лёне уже 23. Можно сказать - еще пара лет и все. Я его когда обихожу, так прям жалко парня, не дай бог кому такое. Пойду в гостиную, может на вторую серию “Иронии” успею, люблю этот фильм, прям сразу Новый Год на сердце. И Ипполита жалко.
Михална ушла, громко шлепая резиновыми тапками по полу. А Лерочке приспичило. Немного подумав, не будет ли чего, если она отлучится с поста на пару минут, девушка решила, что за это время ничего не случится, и направилась в сторону туалетов.
У двери мужского в инвалидном кресле сидел нахмуренный Лёнька Красовский. Ему было 23, но развитие тела остановилось года в четыре . К раздутой грудной клетке добавился горб сзади и Лёня стал похож на пузырь с маленькими кривыми ножками и непропорционально длинными руками. К пузырю присобачили голову, позабыв про шею - ее просто не было. Глаза навыкате, крупный нос, рот, разрезающий лицо чуть ли не от уха до уха. На ножках, которые целиком умещались на сидении кресла, у него были надеты полосатые шерстяные носки, веселенькой расцветки. Новые. Наверное, брат привез в подарок, подумала девушка.
— Лёнечка, ты что тут делаешь? — Лерка не могла пройти просто так мимо, хотя ей самой уже очень хотелось заскочить в кабинку и закрыться там.
Подняв на нее стеклянный мутный взгляд, инвалид осклабился, из-под слюнявой губы вылезли крупные кривые зубы.
— Писить хочу.
— У тебя памперс мокрый? Я сейчас Михайловне скажу, погоди. И у тебя судно в комнате есть, езжай, она сейчас придет.
— Не хочу Нину, хочу в туалет, помоги мне.
— В смысле, помоги? — оторопела Лерочка. Нет, мужские органы она уже видела, всякие, ведь пациентов мыть она тоже помогает, уколы делает и проводит осмотр. Даже катетер может поставить. Но вот помогать в таком интимном деле ей еще не приходилось.
— В смысле - подержи мне, своими нежными ручками. Можешь еще кое-чем помочь. Язык не отсохнет. Чо вылупилась? Инвалиду помочь не хочешь? Мне мама всегда помогала.
— М-мама помогала? Ну, она же мама. А я не могу, я… — девушка совсем смутилась и юркнула в женский туалет, захлопнув дверь и задвинув щеколду поглубже.
За дверь послышался смешок и заскрипели колеса “инвалидки”.
Лера еще минут десять боялась выйти из туалетной комнаты, стояла, приложив ухо к двери. Только убедившись, что в коридоре стоит тишина, она отодвинула щеколду и, предварительно выглянув, сделала решительный вид и быстро пошла обратно, на пост.
Ближе к восьми часам вечера люди из гостиной стали перемещаться в свои комнаты, мимо Леры проходили старики и старушки в своих лучших нарядах, проезжали колясочники, ковыляли те, кто еще мог передвигаться на костылях. И все желали доброго вечера, перекидывались парой слов с девушкой, обсуждали завтрашний праздник - в пансионат должны были приехать актеры местного молодежного театра и волонтеры из “Старость в радость”.
Кто-то спрашивал про уколы, вечерние процедуры - все тянулось своим чередом, вот только с легким привкусом ожидания чего-то чудесного, как это обычно бывает перед Новым Годом. Ведь даже самые безнадежные ждут праздника, мечтают о маленьком чуде. Вдруг, загаданное в полночь желание сбудется? Может быть их на этот раз услышат, не важно кто, или что - дед Мороз, вселенная, мироздание, бог. Докричаться бы хоть до кого-нибудь.
И они кричат. С закрытым ртом. Даже те, кто не могут говорить, кого называют “овощи”, лежачие. Кричат об избавлении от боли, от нездоровья. И ждут, ждут что их желание сбудется. Сначала до 31 января, потом до середины лета - ну, мало ли, вдруг исполнение желаний задержалось в пути, всех просящих ведь так много, потом еще немного, потом умирают, так и не дождавшись. Потому что Патрикеевский пансионат инвалидов и престарелых - это место, которое хотят забыть все - дед Мороз, вселенная, мироздание, бог. И, конечно, родственники живущих здесь. Чтобы их не мучала совесть.
Лерочку совесть не мучала. Девушка ответственно выполняла свои обязанности. Разложила таблетки по стаканчикам с написанными на них фамилиями - для приема перед сном, их потом заберет сиделка, сделала записи в журнале дежурств. Осталось сделать два дела - уколы паре заболевших стариков и обработать пролежни недавно поступившей пациентке.
Молодую девушку привез к ним муж. Оленьке было всего 25. Красивая, видимо, была когда-то. После аварии она превратилась в тот самый “овощ”. Лежачая, не говорящая. Двигались только глаза, и немного пальцы одной руки, давая понять, что девушка все понимает и реагирует на происходящее. Муж ее не смог больше. Уход требовал денег, неотлучного присутствия и нервов. А у него работа, карьера, опять же на лечение жены денег надо. Но лечение не помогло. Вердикт, данный врачами, был однозначен - все это навсегда. Навсегда.
Отправить к родителям Оленьку он не мог - те были запойные алкаши и судьбой дочери не интересовались с тех пор, как ей исполнилось 14. Поэтому принял волевое решение - пансионат с уходом, желательно подешевле, так как на горизонте у него маячила перспектива новой семьи - его нынешняя девушка была беременна. Все это он не стесняясь объяснил Михайловне, и больше здесь не появлялся.
Так и лежала Оленька, медленно угасая в своем одеревенвшем теле. Видимо, с проклятьями вспоминая прошлый Новый Год, подарок мужа, так долго выпрашиваемый - машинку белого цвета, купленные права и гололед на трассе.
Проходя по коридору Лера выключала лампы, оставляя гореть их через одну, пансионат погружался в сумрак и тишину. Где-то прошлепали тапки Михалны, хлопнула дверь, закашлялся старый курильщик дед Митяев из десятой комнаты.
В комнате Оленьки пахло хлоркой - сиделка недавно протерла пол. Девушка лежала, смотря в потолок, приход медсестры ее не заставил даже моргнуть. Пока Лерка обрабатывала пролежни, разминала ноги, спину, восстанавливая кровоток, массировала тонкие пальчики, Ольга так и смотрела куда-то перед собой.
— Вот так, вооот так, — приговаривала Лерка, только чтобы не чувствовать неловкость, — сейчас мы ножки помнем, шейку. Я тебя на бочок уложу, потом утром переверну. А завтра будет праздник, приедут артисты, я тебя посажу в колясочку, зафиксирую, и мы поедем смотреть концерт. Вот умничка, вот молодец… Вот и все, сейчас спать будем, да?
Закончив процедуры, Лерка застегнула новый памперс, натянула на девушку чистую ночнушку с казенным штампом, уложила, как ей казалось, поудобнее, включила ночник. Собирая грязные салфетки, оставшиеся от обработки тела, заметила на подоконнике два сиротливо лежавших апельсина и три конфетки. Зачем их кто-то принес? Кормят Оленьку через трубку. Наверное, хотели порадовать девушку.
Выйдя из комнаты, краем глаза заметила, как что-то мелькнуло в конце коридора, маленькое, словно ребенок пробежал. Да откуда тут дети, привиделось, наверное, подумала девушка, и пошла на пост. Еще уколы в 17-ую надо.
У поста она встретила идущую от туалетов старушку Прокопову, бывшую учительницу русского и литературы, она еще Леркину мать в школе учила, прекрасно помнила всех своих учеников, да вот про сегодняшний день могла ничего почти и не помнить. Все же 86 лет - возраст, дающий о себе знать.
— Марина Сергеевна, у вас все хорошо? Вы спать идете?
— Да, Лерочка, к себе иду. Как мама?
— Работает, нормально все, вот через неделю домой поеду, привет от вас передам. — заулыбалась девушка.
— Да.. да... Передай. — старушка смущенно затеребила пуговицу на байковом халате, — Лерочка, я это.. Чего сказать-то хотела…
Опять забыла где ее комната, подумала Лерка, и взяв Прокопову под локоть, ненавязчиво повела в сторону ее палаты.
— Да не волнуйтесь, Марин Сергевна, говорите.
— Ты знаешь, детка, тут такое дело… На днях приезжали мои ученики, навестить, они же мне как дети… И привезли мне гостинцы - конфеты к чаю, фрукты, кофту теплую и носочки. Это Ира Маленкова связала, выпуск 1987-го, так вот они мне малы оказались, я их Оленьке отнесла, они еще такие по расцветке, ну, молодежные очень. Хотела сказать Нине, чтоб Оле их надела, зима, ноги мерзнут, да забыла. А сегодня я эти носочки на крошке Цахесе увидела. Лерочка, он их украл!
— На ком? — девушка изумленно подняла брови.
— На Лёне Красовском. Я его крошка Цахес называю.
— Почему Цахес? Он же не еврей?
— Детка, — настало время удивляться старенькой учительнице, — вы сказку Гофмана, немецкого писателя, не читали разве? “ Крошка Цахес, по прозванию Циннобер”?
— Нет, не попадалось как-то. — Лерочка вообще ничего не читала, кроме школьной программы.
— Там про уродливого телом и душой карлика. У карлика была отвратительная старческая мордочка, ножки-прутики и паучьи ручки. И фея, встретившая мать этого уродца, заколдовала сына женщины, пожалев ее. Никто больше не замечал его уродство, он стал привлекательным для людей. А те мерзкие дела, которые он творил, всегда приписывали другим. Зато когда кто-то в его присутствии делал хороший поступок, то этот поступок приписывали ему. И так он стал министром страны.
— А дальше? — девушка завороженно слушала.
— А дальше вы прочтете сами и потом перескажете мне сюжет. — учительница сурово посмотрела на Лерку. — И выясните, как мой подарок Оленьке оказался у крошки Цахеса. Мне он показал язык в ответ на вопрос, и уехал к себе.
Прокопова давно ушла, Лера вернулась из 17-ой, сделав укол, Нина Михайловна прошлепала в свою комнату, пожелав спокойной ночи. Все катилось своим чередом. Жильцы пансионата засыпали, тяжело вздыхая, молясь, ворочаясь в неудобных постелях. Наступала ночь. Посидев еще немножко за столом, девушка пошла в гостиную, включила телевизор, прикрутив звук. Все равно до утра уже будет все спокойно, даже если кто-то умрет, это обнаружит Михайловна, после побудки.
Показывали старые новогодние фильмы, уютные, как мамина пушистая кофта, Лера не заметила как стала клевать носом, и заснула.
Какой-то неявный звук выдернул ее из дремы. Вроде бегает кто-то по коридору, топоча ножками. Да так быстро. Девушка прислушалась. Никто у них тут на такое не способен. Может, животное какое забежало? Лерка тряхнула головой. Ну какое животное, дверь входную сама закрывала.
В коридоре мелькнула тень. Сумрак размазывался по крашеным стенам, скользил по полу, лампы, горящие через одну чуть пригасили свет.
Ответственность победила. Лерка встала с дивана, решив что надо проверить, может там кому плохо. Дверь в комнату Оленьки была приоткрыта. Лерка нахмурилась. Прокопова может опять заходила, не спится ей. В комнате упало что-то стеклянное, явно разлетевшись на куски. Девушка вздрогнула, толкнула дверь, открыв ее.
У развороченной Оленькиной постели, на ее инвалидном кресле, сидел крошка Цахес. В полосатых носочках. И жрал апельсин. В глаза Лерке бросилась расковыренная в оранжевом боку фрукта большая дырка, куда Лёнька, как обезьяна, поочередно засовывал пальцы и язык.
— Лёнечка, ты что тут делаешь… Тебе спать на… — и тут Лерка увидела Оленьку в ворохе скомканного одеяла. Беспомощную, распластанную, в задранной ночнушке и расстегнутом памперсе. Между раздвинутых ног виднелась желтая мякоть и куски цедры. На глазах у нее лежали две апельсиновых корки, как монеты у покойника. Из-под них текли слезы, заливая подушку.
— Ты что сделал?! — заорала Лерка, замахиваясь на карлика. — Что сделал, урод?
— Она не давала. — прошамкал Лёнька, все еще вертя языком в апельсиновой дырке.
— Что?! Что она тебе не давала? Она пошевелиться-то не может! Ты! Ты…
— Не давала свои дольки потрогать. А я потрогал. — он поднес маленькую ручку ко рту и демонстративно обсосал кривой пальчик. — Сладкий сок.
— Урод! Пошел отсюда! — девушка бросилась к лежачей, сбросила с век апельсиновую кожуру, увидев ее залитые ужасом глаза, беспомощные, способные только на слезы. — Сейчас, сейчас, детка, не бойся, все хорошо, все хорошо, я с тобой.
Пока Лерка ее укрывала, набирала воды чтобы помыть, Лёнька как ни в чем не бывало слез с кресла и пошел к выходу, тыкая пальцем в апельсин. Еще миг - и в коридоре раздался быстрый топот ножек.
Пришлось уколоть Оленьке снотворное. Леру трясло до утра. Надо же, какая гадина этот Лёнька, может это он не в первый раз так делает, а мы и не знали, Михална его жалеет, все жалеют. Ну, точно - крошка Цахес. Почитаю потом сказку, думала девушка.
Удалось задремать уже под утро, скрючившись на диване, в гостиной. Проснулась она он того, что ее толкала Нина Михайловна.
— Лерка, Лерка, вставай! Беда у нас!
— Что еще, кошмар какой… — медсестра протерла заспанные глаза.
— Лёнька помер!
— Да и хрен бы с ним. Как помер?! — Лерка окончательно проснулась.
— Да вот так. Криминально. Милицию вызывать надо!
У комнаты Красовского собралась кучка проживающих, все в ожидании воззрились на прибежавших. Михайловна распахнула дверь, Лера заглянула в комнату - на детской кроватке лежал крошка Цахес с посиневшим лицом, рот его был распахнут в беззвучном крике, крупные зубы торчали, как колья, выпирая вперед. На полу валялась подушка, изорванная этими зубами посередине. Рядом лежали скомканные полосатые цветные носочки.
В дверь скромно просочилась старушка Прокопова, одетая в костюм-двойку, белую блузку и лаковые туфли. Как будто на урок собралась.
— Деточка, — отвела она Лерку в сторону, — больше я терпеть не смогла. Мало того, что он вор, он еще и насильник. Я же видела вчера, куда он пошел, проследила. Думала, что он конфеты у бедной девочки забрать еще решил. А когда он долго не выходил, заглянула в комнату к Оленьке. Он творил чудовищные вещи. И если бы я стала об этом рассказывать, мне никто не поверил бы. Кто я? Старуха с деменцией. А его все жалели. Поэтому я это сделала. Вызывайте милицию, я готова. Терять мне нечего, в тюрьме не настолько плохо.
— Марина Сергеевна, что вы несете! — раздраженно выдернула свой рукав из цепких старушечьих рук девушка. — Это... Это несчастный случай! Да! Пациент был склонен к разного рода ритуалам, и спал, накрывая лицо подушкой, чтобы... чтобы...
— Чтобы защитить лицо от монстров, которые, как он считал, приходили к нему по ночам? — прошептала старая учительница.
— Да, именно так. Вы молодец, Марина Сергеевна, все очень хорошо поняли. Идите теперь к себе, сегодня на завтрак будут давать вашу любимую запеканку.
Михална еще поохала над кроваткой, подняла подушку и положила ее на лицо крошки Цахеса.
— Как жалко, как жалко… — громко сказала она, и как только вышли все из комнаты, добавила, — как жалко, что мать твоя это раньше не сделала...
Все совпадения имен, заболеваний, событий, случайны и являются вымыслом автора.
И да побьет меня @BabaNaka73 за неточности в описании.
Подписывайтесь на мой паблик в ВК, оставляйте комментарии, как вам история.
