Усевшись писать парадную юбилейную статью про Олега Басилашвили, я внезапно поняла, что вся моя жизнь – с детства – прошла с ним.
И это вовсе не фигура речи. Не шутка, не интересничанье. Это – чистая правда.
Он мне почти как родственник, в самом деле.
Я впервые увидела этого актера в 1966 году. Я была ребенком. Русская классика для меня в ту пору состояла исключительно из «Повестей Белкина», «Муму» и «Тараса Бульбы».
Я включила телевизор, днем, после школы, и там был ОН. Илья Ильич.
Я никак не могла понять, почему он, такой красивый и умный делает всё не так.
Вот Штольц Андрей Иваныч, который мне казался злым и некрасивым, делал всё правильно, а Илья Ильич, который так нестерпимо мне нравился, делал всё неправильно, и его было невыносимо жалко.
Мне всё время хотелось ему сказать: «Ну, делайте вы как Штольц. И будет вам счастье!».
Но он не хотел, и, в результате, становился всё более грустным. А потом вместо Ольги Ильинской вообще женился на какой-то дуре Пшеницыной и умер.
Я очень горевала и даже плакала. Села читать «Обломова». Ничего не поняла, зато сообразила, что актер с грузинской фамилией рассказал мне про Илью Ильича больше, чем я сама тогда была в состоянии вычитать.
Я тогда впервые узнала про себя, что я не всё про жизнь понимаю. А до того я была довольно самоуверенной малолетней особой.
Позже я прочла, что это называется рефлексией.
Он меня научил именно этому: рефлексии. И долго еще потом учил.
Три года спустя я увидела «Три сестры» в БДТ. Я была уже барышня-подросток, и считала, что понимаю про людей всё. А те, кто говорят, что не понимаю, просто старые зануды. И в том спектакле я всё понимала. Кроме одного: почему этот прекрасный, изумительный Андрей Прозоров женился вот на этой Наташе. Он что: слепой был, что ли? Потом поняла: любят не за что-то, любят кого-то.
Так я впервые задумалась о странностях любви.
Это было самое настоящее воспитание чувств.
Он всегда был моим учителем, даже не зная об этом. Он был странный, необычный, и постоянно задавал мне вопросы – каждой своей ролью. И отвечая на эти вопросы, я взрослела.
В эпоху, когда интеллигентных лиц вокруг было весьма много, его лицо своей особой утонченной интеллигентностью выделялось даже среди них,. И потому Ксанф в спектакле «Лиса и виноград» стал для меня, подростка, просто ударом. Было совершенно невыносимо понимать, что вот, человек, которому я так верила, так жестоко обманул меня. И вся интеллигентность его – показная. И вообще, подумаешь – философ! Видали мы таких философов!
Снова меня с ним примирил его Виктор Каренин из фильма «Живой труп» Владимира Венгерова. Потому что такой силы любви и жертвенности, какую явил мне этот, с виду слабый человек, я дотоле не встречала. Примерно в то же время вышла на экран картина Дзеффирелли «Ромео и Джульетта», и я всё сравнивала самопожертвование красивого темпераментного юноши с этим человеком, и всё получалось в пользу Каренина. Потому что против него и его любви, как я тогда поняла, было куда больше обстоятельств, чем вражда Монтекки и Капулетти.
А потом я выросла. И всё это, кроме снятого к тому времени спектакля БДТ, смогла пересмотреть. И поражалась уже не поступкам и мыслям героев, и даже не тому, каким разным может быть один и тот же актер, а тому, как глубоко он умеет проникать в душу человека, как тонко и точно, как безошибочно умеет улавливать движения этой души. К тому времени я уже знала, что это называется актерским талантом. И потому меня совершенно восхитил его Иван Александрович Хлестаков.
Мы с однокурсниками-театроведами попали на прогон спектакля «Ревизор», и просто ухохатывались. Потому что тогда вполне поняли, что такое «лёгкость в мыслях необыкновенная»! Ибо это было совершенно мотыльковое порхание от мысли к мысли. И они, эти его идеи, и это его дивное вранье, и дебильный его смешок, рождались буквально на наших глазах.
Басилашвили не отличался изяществом сложения, был всегда грузноват, но то, как он летал по сцене, как падал на колени, как прятался за шторку, выглядело чистым балетом. Он был так во всем этом так убедителен и так во всей этот гоголиаде купался, что смотреть на него было истинным удовольствием!
Впрочем, как-то так вышло, что в эту пору и экран и сцена отказались от тех его качеств, которыми меня в свое время так пронзили и Обломов, и Прозоров, и Каренин.
Басилашвили все больше и больше расцветал как комедийный актер, как лицедей. На экране и в театре сменяли друг друга его ласковые злодеи или льстивые циники.
О, да, он блистал в этих ролях!
Его роскошный Король-солнце из спектакля Сергея Юрского «Жизнь господина де Мольера», его самоупоенный пигмей Басов из горьковских «Дачников», наконец, его феерический, потрясающий Джингль из «Пиквикскиого клуба» – это были совершенные актерские шедевры, чистый абсолют.
А в параллель им на экране возникли негодяй Лахновский из «Вечного Зова» Валерия Ускова и Владимира Краснопольского, ничтожество Тальберг из фильма Владимира Басова «Дни Турбиных» и ослепительный наглец и мерзавец Самохвалов из «Служебного романа» Эльдара Рязанова.
Басилашвили в ту пору просто летел экспрессом от одной роли к другой. И можно было держать пари, что следующий его негодяй будет еще фееричнее и изобретательнее. Так оно и вышло: тайный советник, жандармский полковник граф Мерзляев в рязановской ленте «О бедном гусаре замолвите слово», в самом деле, оказался какой-то буквальной квинтэссенцией подлости и иезуитства. Какой-то энциклопедией человеческой низости, вобравшей в себя все оттенки зла. И то, как король характерных ролей, актер Олег Басилашвили, вольготно и смачно расположился в этой роли, внушало почти священный ужас.
И тут буквально выстрелил Бузыкин.
«Осенний марафон» Александра Володина и Георгия Данелии в одну секунду вдруг стал чем-то вроде условного сигнала, чем-то вроде опознавательного знака тогдашней интеллигенции. Само слово «Бузыкин» вдруг стало практически нарицательным и означало для всех столько, сколько вообще может вместить в себя слово. Если кто-то и мог в ту пору называться «героем нашего времени», то это, без сомнения, был именно он.
И дальше снова пошел вал ролей интеллигентов всех оттенков: чеховские Войницкий и Гаев в театре, в кино – Платон Рябинин из «Вокзала для двоих», следователь Костенко из «Противостояния» Семена Арановича…
Басилашвили словно состязался сам с собой, это было что-то невероятное, причем, на удивительно плотном отрезке времени.
Даже тогда, когда отечественное актерское искусство переживало фантастический ренессанс, когда слова «гениальный актер» совершенно не казались преувеличением, и для натуральных гениев (вот поверьте на слово!) уже решительно не хватало ролей, Басилашвили вошел в когорту великих не просто на равных, а как один из лидеров поколения…
Сегодня великими актерами стали величать популярных…
Даже если за их плечами – пара-тройка удачных ролей. Главное, чтоб страна знала в лицо и по имени.
Мы стали потихоньку забывать о том, что такое – настоящее актерское искусство.
И тех, кто нам об этом напоминает, всё меньше.
Но есть он, Олег Басилашвили. И пока он есть, самозванцам всё-таки неловко, ибо даже они понимают разницу между Монбланом и кочкой…
С днем рождения, дорогой Олег Валерьянович!
Живите долго.
Пока вы есть, слова «великий актер» еще имеют вес и смысл!
