Русское искусство в те годы было «не в фаворе» – Пушкин, Гоголь и Лермонтов были авторами отнюдь не «массовыми». Так называемые «французские романы» (к авторам которых относили и шотландца Вальтера Скотта, и даже русского Михаила Загоскина) образованной публике были «роднее», ближе. Единственным признанным русским композитором того времени был Михаил Глинка, – причём его сочинения, опять-таки, восторга и сильной любви у высшего общества не вызывали. Кто-то то ли из великих князей, то ли лично император Николай Павлович (есть разные варианты этого анекдота) в качестве наказания отправлял провинившихся офицеров в Мариинский театр слушать «от начала и до конца» оперу Глинки «Руслан и Людмила».

Однако времена меняются, «мода – девушка переменчивая и капризная». И во второй половине XIX века в России начинает расти интерес ко всему национальному, русскому, традиционному. Здесь можно вспомнить и художников-передвижников (о них мы писали вчера), и Васнецова, и Билибина. Можно вспомнить и композиторов – на месте одинокого Глинки появляются и Мусоргский, и Бородин, и Римский-Корсаков, позже Чайковский. Которые пишут оперы на исключительно «русские» темы – «Снегурочка», «Хованщина», «Князь Игорь», «Борис Годунов».

Ближе к концу XIX – началу XX века «русская бацилла» начала проникать абсолютно повсюду! Мальчиков внезапно перестали наряжать в «европейские» костюмчики, в детский обиход вошли расшитые русские косоворотки, кушаки, кучерские армячки, сапожки и прочая «простонародная» одежда (правда, сшитая из самых лучших материалов, это само собой).

Помните повесть «Детство Никиты»?

...Никита нашел у себя на постели синюю шелковую рубашку, вышитую елочкой по вороту, подолу и рукавам, витой поясок с кистями и бархатные шаровары...

Резко меняется и детская литература, и детские игры. В моду входят сказки Пушкина, «Конёк-горбунок» Ершова, «Песня про купца Калашникова» Лермонтова и «Ах ты степь моя, степь привольная» Кольцова. На место французских «ле пти грандиссон», «авек плезир» и «ланфрен-ланфра» приходят отечественные «травушка-муравушка», «гуси-лебеди» и «люли-люли».

…Кстати, а вы знаете, откуда взялись «люли-люли»? Есть забавная версия. Дескать, это (как и «ай-люли») на самом деле ни что иное как искажённый (но не до неузнаваемости) церковный призыв «аллилуйя!» (то есть по-древнееврейски «хвалите Бога!»). «Аллилуйя» простым крестьянам была совершенно непонятна, а вот «люли-люли» – самое то. Кхм... Ну, так это или не так – вопрос спорный. Однако продолжим.

Среди взрослой части высшего общества неожиданно модными стали наряды в русском стиле, причём ещё «допетровском», с богато расшитыми косоворотками, кафтанами и остроносыми сапогами на высоком каблуке. Женщины неожиданно стали появляться на балах в сарафанах и обсыпанных жемчугами кокошниках, такими нарядами увлекались даже Император и Императрица!

Архитекторы того времени вдруг резко забывают про классику, колонны и мезонины, и начинают строить здания с чешуйчатыми крышами, головками-луковками, резными коньками, теремами и прочими элементами «старинного русского зодчества». Вспомните, например, здание исторического музея в Москве – вот вам типичный образец.

Московские и петербургские повара в срочном порядке «изобретали заново» и «открывали для общественности» блюда русской кухни. В моду входит семейное чаепитие по шесть раз на дню, причём с непременным огромным самоваром.

В то же самое время – опять-таки именно в «высшем свете», среди богатых купцов, дворян, императорской семьи – возникает повальная мода на русские народные промыслы: городецкую роспись, хохломскую роспись, палехскую живопись, гжельскую керамику, каслинское литьё, дымковскую игрушку, уральские самоцветы... У простых русских людей на такие поделки денег обычно не хватало.

Всё это, конечно, было прекрасно, хотя иногда немного... чрезмерно. Ну представьте: садитесь вы в трамвай. А кондуктор вместо «оплачиваем проезд» вдруг делает поясной поклон и говорит что-нибудь в духе «Исполать, добры молодцы да красны девицы, несите в мою мошну мзду подорожную!». Смешно? Ну, это мы придумали, а вот недавно у нас в одной сети быстрого питания «менеджмент» на самом деле приказал сотрудникам называть посетителей исключительно «сударями» и «сударынями». «Ваш чек, сударыня»...

В общем, вот на таком историческом фоне и появился «треугольный символ России» – балалайка.

Впрочем, народный инструмент под названием «балалайка» (или «балабайка») в России существовал давно. Количество струн у него было – сколько хотите, от двух до шести. И форма корпуса – как любят говорить учителя физкультуры в школе, «свободная». Посмотрите на картину «Мальчик с балалайкой» Петра Заболотского (1835 год):

В 1876 году в Россию приехал итальянский музыкант Джинислао Парис. Кстати, в Италии тех лет тоже был период национального возрождения – во многом подобный тому, который происходил у нас в России. Италия тогда только-только стала единым государством (1861 год), в ней произошли революция и война за независимость... В общем, национально-патриотическая тема тоже была модной. В 1880 году Джинислао Парис организует в России первый неаполитанский оркестр – с мандолинами и гитарами, успешно исполнявший тарантеллы, баркаролы и прочие итальянские народные танцы и песни.

Неаполитанский оркестр чрезвычайно заинтересовал Василия Андреева – талантливого музыканта и композитора, а ещё, как бы сказали сегодня, «человека с продюсерской жилкой» и «мейнстримщика» (то есть очень хорошо чувствовавшего требования моды и запросы публики).

Почему бы не создать подобный же оркестр – только русский, с русскими инструментами? Само собой, «народная» балалайка для этого не годилась – и тогда Андреев в сотрудничестве с профессиональными скрипичными мастерами «изобретает заново» балалайку, а с ней заодно – домру и гусли. Даже сделанная профессионалами балалайка обладала довольно слабым, коротким звуком (как говорят современные музыканты, «сустейном»). Но ничего страшного – Андреев для игры «длинных» нот заимствует у итальянской мандолины технику тремоло. Да-да, ту самую, которая сейчас считается чуть ли не иконой и основным символом русской народной музыки.

Итак, в 1888 году в Петербурге появляется «Кружок любителей игры на балалайках». Продюсерский талант Андреева не подвёл – солидные дядечки в чёрных фраках с треугольными балалайками на коленках вдруг оказались очень даже востребованными публикой. «Барыня», «Ах вы сени мои сени» и «Светит месяц» петербургскому высшему обществу, жаждавшему «русского, русского, русского!», зашли «на ура». В 1897 году «Кружок» превращается в «Великорусский оркестр», а в 1914 году – уже в «Императорский оркестр». Сам Андреев получает придворный чин надворного советника (подполковник в армии) и звание «Солист Его Императорского Величества». Видимо, Николаю II и императрице Александре «новорусский» стиль очень нравился.

Многие серьёзные музыканты от Андреевского оркестра были в шоке. Оркестр втихаря называли «турецким», «цыганским» и «чудовищным». С точки зрения профессионалов балалайки Андреева не были народными инструментами – это, по сути, были лакированные новоделы, созданные по западным канонам и всем без исключения законам акустики. Оркестр Андреева исполнял не только (и не столько!) народные песни, сколько «псевдонародные», композиторские (например, «Калинку-малинку»). Не брезговал Андреев и откровенной «попсой» и «коньюктурщиной», вроде как исполнить на балалайках и гуслях «Преображенский марш» или гимн «Боже, Царя храни!».

С другой стороны по прошествии 140 лет уже можно сказать точно – изобретённая Андреевым балалайка оказалась очень удачным музыкальным инструментом. Красивым, необычным, ушедшим от итальянской мандолины довольно далеко. И сегодня даже представить себе русскую народную (да и не только народную) музыку без балалайки совершенно невозможно! Так что Василий Андреев оказался прав, и государственный оркестр русских народных инструментов в наши дни совершенно заслуженно носит его имя. Мода ушла, про попсу все забыли – а вот балалайка сохранилась!

Чем-то похожую историю можно рассказать про игрушки. Всё в том же самом конце XIX века художники московской мастерской «Детское воспитание», принадлежавшей Анатолию Мамонтову – очень богатому человеку и меценату – подыскивали идею для создания «русской игрушки». Само собой, разные народные игрушки в России существовали и до этого – но, по представлениям мастеров, этим игрушкам не хватало какой-то особенной, нарядной «русскости», броскости, сувенирности, опять же «попсовости», если хотите. Вот, скажем, старинная игрушка «мужик и медведь» – чем плоха? Или богородская «медвежата с ложками»? А вот «не зашли», и всё тут... «Не то!». Идею искали повсюду. И вот как-то раз мастерам в руки попали деревянные куклы из Японии – пустотелая «неваляшка» Дарума и «семь божеств счастья» Шичифукудзин.

Работавшие в мастерской художник Сергей Малютин и резчик по дереву Василий Звёздочкин «азиатские» куклы переосмыслили, переделали и полностью перекрасили. Вместо лысого и бородатого мудреца Бодхидхармы-Дарумы на свет появилась жизнерадостная румяная девушка в ярком сарафане и платке. А семеро божеств счастья подсказали идею о том, что одну куколку можно вставить в другую. Новую игрушку назвали «Матрёшкой», и уже в 1900 году она завоевала на Всемирной выставке в Париже бронзовую медаль.

Матрёшки в дальнейшем получили просто бешеную популярность – и в качестве игрушки, и в качестве сувенира. «Новодельная» кукла-матрёшка невероятно быстро стала неотъемлемой частью «русского образа» – в точности так же, как это произошло с балалайкой.

Ещё одним символом России считается шапка-ушанка (туристы, налетай!). Которая в советской (и российской) армии появилась только... в 1939 году. А исконно русские треухи и малахаи выглядели (как и балалайка) совсем иначе:

Ну, и насчёт живописного направления, которому принадлежит картина "Иван-царевич на сером волке". Конечно, это модерн: