Выбор (рабочее название "Жених") ужасы Часть 4
Автор Волченко П.Н. (иллюстрация - моя срисовка, автора первичной картинки - не знаю)
Ссылки на начальные части:
Негромко звякнули стопки, Толик, громко выдохнув, замахнул третью стопку за пять минут. Эта прошла легко, не обжигая горло, но тепло в кишках его разрослось, ему стало хорошо, пережитый с полчаса назад страх, теперь казался далеким, произошедшим будто бы не с ним.
- Виктор. – вновь рука в лучах солнца.
- Анатолий. – Толик пожал руку собеседника.
- Анатолий, можно я сразу перейду к делу?
- К делу? – Толик даже усмехнулся. Ему казалось, что такое может произойти только в приключенческом кино: кафе, где только двое посетителей, тихий разговор и предложение какой-нибудь сделки, типа убрать президента или выкрасть полуторакилограммовый алмаз стоимостью чуть не в триллион долларов. – Прошу прощения, но вы, наверное, меня с кем-то спутали.
- Нет. Вы, как это, - печатник? Простите, я не совсем знаю как называется ваша профессия.
- Да, я. – Толик стал серьезным, уселся ровно. – Я педофелию не печатаю, если вы…
- Нет-нет, что вы. – собеседник даже хохотнул. – Я не из этих. На детей я только умиляюсь.
- Тогда я вас слушаю.
- Вы вчера здесь сидели с девушкой… - тяжело начал собеседник.
- Да. Вы, - Толика пронзила внезапная догадка, - вы ее муж?
Все сходилось: слишком дорого она выглядело, слишком невозможна она была для его, для Толиной жизни. И встреча их вчерашняя была не более чем шалостью избалованной женушки-домохозяйки, что устала от золотой клетки и захотела подышать свободой, а он, Толик, попался под руку.
- Нет, и не муж. Я хотел бы вас попросить, - он кашлянул, - если в ваши планы входит только мимолетное увлечение, не ищите с ней больше встреч.
- Я? Простите, но я даже имени ее не знаю. – он грустно улыбнулся, - Иди туда, не знаю куда. Все у меня так в жизни, - наверное он был уже чуть пьяненький и его понесло на откровения, - без имени, без адреса, без финала. Встретил только, и не знаю ничего. И вы еще тут… Не везет. Еще по одной?
- Может вам не стоит? – спросил заботливо голос.
- Может. Да тут, - чуть склонил голову, - осталось то. Давайте, а то мне больше достанется.
- Ну что же, давайте. – собеседник вновь наполнил стопки. Толик привстал, чтобы дотянуться до наполненной стопки и почувствовал как его чуть-чуть повело в сторону. Удивился: неужели его так быстро развезло? Наверное все из-за этого идиотского Ленкиного розыгрыша, а еще и из-за этого старика. Наверное сейчас начнет запугивать, угрожать, у них, у богатых, те еще причуды. Ну и правильно это вообще то: кто он и кто она?
- За что будем пить? – спросил собеседник.
- За любовь. – ответил Толик, уточнил. – За глупую, несчастную любовь.
- За любовь. – подытожил старик и они выпили. В графине было пусто, внутри было тепло и тоскливо, хотелось плакать на чьем-нибудь плече и рассказывать про то, как она, незнакомка, прекрасна, и какой он, Толик, жалкий, а еще про то что он ничего не сможет дать ей в жизни. Хотелось заказать второй графин.
Толик поднял руку, официант достаточно резво оказался возле их столика, замер в ожидании:
- Еще, графи…
- Сколько с нас? – опередил его старик. Официант вытащил из под зажима счет, протянул в темноту. Послышалось шуршание, на стол легла тысячная купюра. – Это с чаевыми. Спасибо.
Официант до невозможности быстро, практически незаметно, забрал деньги, сказал подобострастно:
- Заходите еще.
- Но… - возмутился Толик.
- Вам хватит. Пойдемте. Нам обоим следует подышать свежим воздухом.
- Как скажете.
Они вышли из кафе и только сейчас Толик смог разглядеть своего собеседника: действительно старик, одет богато, со вкусом, в руке клюка, именно клюка, как у старушек – лакированная деревянная ручка, никелированная трубка, стоптанная резиновая пятка. Старик крепко прихрамывал, когда шел, клюка его поскрипывала резиновой пяткой. Лицо у старика было культурное, даже культурно-интеллигентное, такие вот типажи любили использовать в советских фильмах для скромных, но весьма положительных персонажей. Этакий папа Карло, да и голос у него соответствующий, такие люди угрожать не смогут даже не из-за характера, а из-за генетической предрасположенности.
Шли молча, старик хромал, открывал было рот, видно было, что хотел заговорить, вот только темы не находил, Толик почтительно молчал, ждал.
- Погода хорошая, знаете, весна как подходит, легче становится, как будто и внутри все расцветает. День прибавляется и кажется, что все хорошо будет, что жить будешь. Вам наверное меня не понять, это как… как к конечной станции подъезжать, чем ближе, тем думаешь больше, чаще.
- Не скажите. Чувствуется.
- Правда? – он удивленно посмотрел на Толика. – А я бы и не подумал. Хотя, моя…
- Папа! – возмущенный окрик резанул по ушам. Старичок, до того чинно вышагивающий рядом с ним, вжал голову в плечи, и как то сжался весь, уменьшился что ли. Толик было хотел оглянулся, но старик сказал ему: «идемте» и даже зашагал чуть быстрее, что наверное со стороны выглядело даже комично. Толик так и не оглянулся, вместо этого он, почему-то, засеменил рядом со старичком, подстраивая свой шаг к его коротеньким прихрамываниям.
- Папа! Анатолий! – повторился крик, скорый перестук острых каблучков, даже судя по звуку Толик был уверен, что каблучки эти переходят в прекрасные элегантные туфли, а туфли, в свою очередь, нежно облегают маленькие грациозные стопы стройных ног и… Толик становил свои размышления. – Да стойте же!
Ладонь, узкая, белая ладонь, ухватила Толю за локоть, другая легла на плечо старичку. Они остановились, бежать больше не было смысла. Толик все еще не оборачивался, смотрел вперед как болванчик и на то у него была причина – от него пахло водкой и он не хотел дышать на нее таким вот, проспиртованным духом.
- Папа. Зачем? – прекрасная незнакомка втиснулась меж ними, взяв под руку и старичка и Толика. Она выглядела, как и вчера, великолепно, только на этот раз на ней было не строгое темное пальто, а укороченное серое, со строгой, хорошо вписывающейся в стиль, вышивкой в тех же тонах.
- Ну, как то не хорошо, вот так сразу я и подумал, что надо узнать, познакомиться с молодым человеком и…
- Папа, ты пил? – она прищурилась, посмотрела пристально на отца, сказала строго. – Дыхни.
- Ну доча, только чуть-чуть. Анатолий, подтвердите.
- Это ты?
- Что? – он невинно и удивленно выпучил глаза.
- Боже мой! – она зло зыркнула на Толика, выдернула руку из его руки, и, быстро, едва ли не таща за собой бедного старичка, пошла вперед.
Толик смотрел ей вслед и не знал что сказать. Виноват, но и не виноват же, он то думал, что все как в фильме, что будет человек в шляпе и твидовом костюме и будет говорить что то немного пугающее, угрожающее, а тут… а тут как всегда все не так. Толик сунул руки в карманы, пнул подвернувшуюся под ноги пачку сигарет и побрел неспешно в сторону своего магазинчика. Может свет дневной на него так подействовал, может водка еще бродила в крови и изгоняла страх, но он успокоился и злость на Лену из него вся выветрилась, будто и не было. Теперь можно поработать, правда придется задержаться, чтобы завтра не нарваться на скандал с Людмилой Николаевной, ну если она конечно придет, в последнее время она перестала появляться на работе, а только отзванивалась.
Магазинчик их закрыт не был. Как ни странно, Толик думал, что Лена может попросту сбежать, после его ухода. Но нет: вон, сидит красавица за кассой, сканворды свои вечные гадает, из обширных разноцветно-полосатых рукавов свитера едва-едва торчат пальчики с красным маникюром, лоб Лены наморщен, сама ручку грызет – думает. Толик вошел в магазин, звонок над входом они так и не поменяли, да и Лена была сильно увлечена, не заметила, как Толик вошел, не услышала, как он тихо подкрался, зашел со спины и склонился почти к самой ее голове, прищурился рассматривая сканворд. Судя по всему Лена задумалась над простеньким вопросом: «Рогатый воин севера».
- Викинг. – тихо, едва слышно, шепнул Толик.
Лена потянулась вписать слово, коснулась ручкой пустой клетки и только потом пронзительно завизжала. Толик, с чувством исполненного долга, сунул руки в карманы и, насвистывая, двинулся в свой подвальчик. Сзади слышалось громкое заполошное дыхание – переводила дух, а после, как раз, к тому времени, когда за Толиком закрывалась дверь, Лена разродилась гневной визгливой тирадой. Толик был счастлив!
Комната, залитая густым, непроглядным мраком, музыка ухает басами, то хрипит то визжит голос Оззи Озборна, на кровати, опершись спиной на подушки, сидит Толик в маленьком желтом круге света от настенного бра. Толику тоскливо, Толику все опостылело. Он крутит в руках маленький желтый мяч для тенниса, а после замахивается и бросает его в темноту и… Звука удара не слышно, мячик исчезает во мраке на несколько мгновений, ритм музыки резко ускоряется, барабаны, высокое соло на гитаре и из темноты обратно в руки Толика летит мяч. Он его ловит, усмехается, подбрасывает, ловит и снова бросает обратно, Темноте. Она поймает, не уронит.
Из за двери едва слышный голос мамы:
- Толь, сделай потише.
- Хорошо, мам. – он не встает. Магнитофон стоит в темноте – этого достаточно. Он даже не шепчет, он просто громко хочет и все, музыка становится тише, сквозь высокие ноты визжащего Оззи становится слышен телевизор в зале, там родители смотрят какое-то кино, за стенкой плачет ребенок. Он тоже в темноте, он маленький, ему еще нет и года, сейчас он лежит в своей маленькой кроватке, над ним натянута резинка с погремушками, пеленки мокрые. Родители малыша где-то на свету, либо в зале, либо на кухне, дотуда Темнота не может добраться, а рассказать и показать Толику то, что не в ней, она не может.
Толик закрывает глаза, музыка затихает, почти тишина, а Толику и хочется тишины, настоящей, глубокой, полной. И он ее делает, это оказывается очень просто – сделать тишину, надо просто уплотнить тьму вокруг себя, взбить ее до состояния ваты, и все, и можешь оказаться в абсолюте беззвучия. Этого стоит только захотеть и Толик хочет, но в то же время он боится тишины. Он устал от звуков, от громыхания, его раздражает этот чертов родительский телевизор в зале с их фильмом, его бесит ребенок в кроватке, что все никак не может прекратить плакать, его бесит даже любимая музыка, но… В темноте и в беззвучии очень легко приходят мысли в голову.
Катя являлась не образом, не воспоминаниями, не голосом или, тем более, ощущением запаха, - нет, Катя приходила тоской, послевкусием. Он просто лежал, в голове пустота, а потом он вдруг понимает, что вновь тоскует по Кате. Поначалу он думал, что все это прошло, забылось тогда, под дождем, когда они обменялись ничего, или слишком много значащими фразами. Тогда резко схлынула острая боль, тогда закончились попытки нарисовать портрет и оборвались стихотворные строчки – все это спряталось в белую картонную папочку на завязках, а потом было придавлено тяжелыми стопками чистой бумаги, тетрадками исписанными, но чувство, как оказалось, не пропало.
Толик всякий раз ощущал, как Темнота становится какой-то ершистой, колючей, когда он начинал думать о Кате, порой ему даже нравилось позлить ее, хотелось ему, чтобы она вот так вот по новой окрысилась, зашептала злобно. Но чаще всего он просто тосковал, и было на сердце у него и сладко и пусто от тоски этой.
Темнота вновь зашипела, зашуршала, разрывая тишину. Толик вздохнул, закрыл глаза, и, как и захотел, увидел младенца. Малыш уже устал плакать, он очень хотел чтобы родители пришли, он тянул ручки во мраке, но пухлые пальчики натыкались на противно дребезжащие погремушки. Теперь модно так воспитывать: как можно меньше уделять внимания ребенку, про это даже по телевизору говорили, Толик смотрел программу по первому каналу. Модно, но ребенка было жалко, очень жалко. Толик пожелал, протянулся из своей Темноты в чужую, через стену, и маленькая кроватка на скрипучих резиновых колесиках тихонько закачалась туда-сюда, сюда-туда. Малыш всхлипнул, сунул пальчик в рот, глазки его широко распахнутые, смотрели в темноту, а Темнота смотрела ему в глаза. Скрип-скрип, поскрипывали резиновые колесики по дощатому полу, тихонько шуршали пластмассовые горошины в погремушка, малыш засыпал. Он зевнул, закрыл глазки и тихонько засопел. Толик улыбнулся, открыл глаза и в это же мгновение кроватка за стеной остановилась.
Вечером, когда рабочий день подходил к концу и скоро надо было закрывать магазин, Лена спустилась к нему в подвальчик. Она постучала о косяк открытой двери, спросила:
- Можно?
- Подождите минутку, я не одет. – буркнул недовольно Толик от компьютера. Настроения общаться с Леной не было, поэтому он упорно делал вид, что занят работой, хотя, на самом деле, все сегодняшние заказы он уже напечатал – не урожайный выдался денек.
- Хорошо, я подожду. – она скрестила руки на груди, деловито посмотрела на миниатюрные золотые часики на запястье. Толик не торопился: он щелкал мышкой, перебрасывал фотографии по макету листа, склонял голову на бок, будто в великой задумчивости, потирал подбородок и постукивал пальцем по столу.
- Толь. – не выдержала Лена.
- Я занят. – ледяным тоном ответствовал Толик.
- Прости меня, пожалуйста. Я не хотела… Я не думала, что ты так.
- Ничего страшного. – перебил ее Толик. – Все нормально.
- Толь.
- Да, внимательно. – он не отрывал взгляда от монитора, да еще и в довесок зевнул сладко и протяжно, добавил. – Говори.
Она нахмурилась, посмотрела на него строго, развернулась резко, так, что длинные волосы взмыли широким веером, ушла. Обиделась. Ну ничего, этого он и хотел. Если они друзья, а она же именно так ставит их отношения, то пускай понимает, что такое дружба и какие там могут быть последствия на злые шутки. Хороший, настоящий друг, сейчас бы не развернулся, не стал бы злиться, а попытался бы, да хотя бы и насильно, завязать разговор.
Толик усмехнулся, но в это же мгновение услышал, как она, не доходя до лестницы, обернулась – скрипнули ее кроссовки, а потом зашагала обратно. Ну все, теперь он должен будет выслушивать гневную тираду, сейчас она будет тыкать в него пальцем и говорить, что он сам виноват, что он ей уже отомстил и то что вообще – на девушек обижаться не принято. Он вздохнул.
Лена зло вломилась в его каморку, шагнула к его стулу, встала прямо над ним. Толик из последних сил не отрывал взгляда от экрана монитора, он слышал как злобно сопит Лена, он просто таки кожей чувствовал исходящий волнами от нее гнев, но старался не подавать виду.
- Толь. – коротко, рублено, словно топором взмахнула. Если бы он действительно сейчас собирал макет, он бы вздрогнул и, может быть, даже еще бы и взвизгнул, чтобы комичнее было. Но он был готов и потому ни единый мускул на его лице не дрогнул. – Толик, нам с тобой надо серьезно поговорить.
- А мы что делаем?
- Та, эта, вчерашняя, с которой ты…
- Ну, продолжай.
- Не встречайся с ней.
- Не понял. – он непонимающе уставился на нее. – С чего бы это?
- Она мне не нравится.
- А мне лысый твой не нравится и что с того?
- Он не лысый.
- Положим, что та мелкая поросль волосы, что это меняет? Я же не лезу в твои дела.
- Она мне не нравится. – упорно повторила Лена, - И Петя тут не причем.
- Петя? – Толик усмехнулся. – Смешно. Такой мужик, рожа такая и «Петя».
- Толь!
- Ладно, Петя, так Петя. Лен, тебе не кажется, что ты лезешь не в свое дело. Всё, мы расстались, - он посмотрел ей в глаза, - друзья теперь, амба. Понимаешь. Ты гуляешь со своим Петей, я гуляю с Дашей, с Викой, с Маней – все, свобода. Понимаешь?
Она громко дышала, ноздри ее по лошадиному раздувались – она злилась. А потом она как-то разом обмякла, осела, обвив его шею своими руками в жарком этом безрамерном свитере, прижалась к Толику щекой и закрыла глаза – Толик увидел это в отражении монитора.
- Лена. – она молчала, только как котенок терлась щекой, будто устраивалась поудобнее.
- Лена. – повторил Толик настойчивее. Сердце его билось, дыхание чуть-чуть срывалось и Толик жутко боялся, что Лена может это заметить. Да, они стали друзьями, да, роман их преждевременно скончался, но почему же ему сейчас так хорошо в ее объятиях? – Лена!
- Толик, - тихо сказала она шепотом, - милый.
- Какой я тебе милый! – он скинул с себя ее руки, соскочил, уставился на сидящую на корточках Лену. – Ты что творишь! Лен… - сглотнул, он понимал, что сейчас выглядит точно так же, как Лена несколько секунд назад – стоит, нависает, дышит зло, ноздри раздуваются как у загнанной лошади.
- Ты странный. Знаешь, когда мы с тобой встречались… Этот свет вечно включенный, ночью, днем, - усмехнулась, - Смешно было. Думала играешь, а ты взаправду. Я, знаешь, я испугалась. Просто испугалась. Представь себе: как это – жить с сумасшедшим?
- Я не сумасшедший. – вырвалось у Толика слишком быстро. Слишком часто ему говорили, что так бояться темноты – это ненормально, слишком многие уже вертели пальцем у виска, а он – он говорил что не сумасшедший.
- Я думала так.
- Поэтому ты…
- Поэтому мы расстались.
- Нет, не мы, ты этого хотела, - он вспылил, затряс пальцем в воздухе.
- Давай не будем. Это уже прошло.
- Но не забылось.
- Толик… Ну не о том же.
Толик медленно вдохнул, выдохнул, спросил:
- Тогда о чем? Что поменялось?
- Я кое-что поняла, - она уселась прямо на пол, улыбнулась беззаботно, как девчонка, прищурившись посмотрела ему в глаза и сказала, - Я поняла, что люблю тебя.
- И когда ты это поняла? Когда обжималась со своим Петенькой?
- Нет. Когда увидела тебя с этой кобылой.
- Милочка, это ревностью называется. – он усмехнулся, уселся рядом с нею на пол, протянул руки ладонями вверх, она возложила на них свои, он продолжил. – Ты просто ревнуешь.
- Нет. Совсем даже не ревную. – она состроила хитрую физиономию, - Я тебя люблю. Сильно и по-настоящему. Правда. Я когда тебя вчера увидела, я просто… - ее всю передернуло, - бррр. Я просто поняла, что ты мне нужен и…
- А Петя не нужен.
- Петя хороший, он такой серьезный, такой боевой, такой петушок.
- Ты только ему этого не скажи.
- Почему? Ему очень нравится, когда я ему говорю «петушок».
- Однако интересный он тип…
Лена ухватилась крепче за его руки, потянулась к нему, глаза ее насмешливо смотрели в расширившиеся от страха зрачки Толика. Она вдруг оказалась так близко, он чувствовал запах ее кожи, который на расстоянии прятался за ароматом ее духов, он уже почти ощущал теплоту ее губ на своих и…
- Эй, есть тут кто? – послышался сверху крик
- Ты дверь не закрыла? – Толик соскочил, а Лена, прикрыв рот ладошкой, тихо сказала: «Ой».
Толик быстро пробежал по коридору, взметнулся вверх по лестнице, и, запыхавшийся, предстал перед покупательницей:
- Вы что-то хотели? – обратился он к сморщенной, но еще молодящейся старушке. Та зыркнула на него.
- Почем эта рамка? – спросила она довольно злобно.
Толик, не смотря на то, что под рамкой был ценник, ответил вполне учтиво:
- Пятьдесят.
- За это?
- Да. – кивнул, попытавшись передать на лице вселенскую скорбь. Сзади послышался звук тихо открывающейся двери – Лена пришла.
- Грабеж. – заявила старушка как-то уж слишком наигранно и привычно, даже сложилось ощущение, что она так говорит при каждом посещении любого магазина.
- Простите.
- Заверните, - и с особой едкостью добавила, - пожалуйста.
- Конечно.
Он достаточно быстро открыл шкафчик, достал коробочку с рамкой и едва ли не с поклоном возложил коробочку на прилавок перед старушкой. Она, в свою очередь, положила пятьдесят рублей, подождала, когда Толик выбил чек, и только после этого, убрала рамочку в свою безразмерную «сумочку» и, гордо воздев морщинистую голову, направилась к двери. Уже от самого входа, она, обернувшись, заявила:
- Устроили тут…
Вышла и Толик с Леной рассмеялись.
Утром они проснулись вместе.
