Трудные подарки
Однажды я напишу долгий трудный роман, который будет называться "Жизнь с дедом", а пока - ловите наброски!
Переезжая, дед нашел изящный способ избавиться от старого хлама, которого, как нетрудно догадаться, за 84 года скопилось изрядно: перекладывая груды добра с места на место, дед выдергивает из этой груды какое-нибудь ископаемое (сломанную еще в шестидесятых настольную лампу "Грибок", протертый до дыр картуз, вскрытый дверной замок, полезную брошюру "Тенториум") - и тут же его дарит!
Отказать деду невозможно - он старый солдат, он не знает слова "нет"! В ответ на все возражения он рекомендует не торопиться, а сначала рассмотреть хорошенько - ведь таких уже не делают!
Неделю назад он подарил мне бывшую бабушкину толстовку, которую в силу частой продырявленности невозможно было использовать иначе, чем ветошь - и вот уже целую неделю подкрадывается ко мне с разных сторон, умильно заглядывает в глаза и лукаво спрашивает:
- А кто это подарил тебе такую славную новую тряпочку для пола?..
Особенно любит дед всех одевать: год назад, когда он был еще молод и гоняем бабкой по магазинам, дед часто становился жертвой распродаж. И бесполезно было объяснять ему, что мы не носим НИКАКИХ рубашек, что мужикам неудобно в них махать руками по разным надобностям, а я терпеть не могу их гладить.
- Ты им только покажи! - вкрадчиво нашептывал дед, - Это же стиль! Это модно!
Рубашки действительно имели некое единообразие - все они были оснащены чрезвычайным количеством карманов, полос и надписей на сомнительном английском...
Пока я успевала, я шила из них чехлы для гладильной доски, но новые рубашки копились быстрее - в итоге пару дед все-таки обнаружил неношеными, с бирками и ценниками (он никогда не стеснялся намекать на масштабы своей щедрости), в пыльных недрах кладовой.
Но хуже всего обстоят дела с малознакомыми людьми. Ибо решительно и бесповоротно отвергнутые дары, из которых уже ничего не сшить, и даже не выкроить ветошь, дед складывает в особый чемоданчик, и я сейчас расскажу для чего...
Был у него в прежнем доме сосед Алеша, безотцовщина, подавленный нежной заботой мамы, сестры и бабушки, стеснительный и покладистый молодой человек, который не отказал деду однажды и с тех пор был без конца одариваем пустой стеклянной тарой, макулатурой и цельнодеревянной мебелью, выбросить которую самостоятельно у деда не хватало мужества и сил, а также множеством бесценных наставлений.
Вот уже два месяца, как Алеша избавился от мучительного соседства, но дед успел прикипеть к бедняге всей душой, и несмотря на наше бдительное участие, постоянно пытается припахать парня к какому-нибудь подвижничеству (в смысле подвигать какую-нибудь мебель).
В ответ на все наши увещевания, что, дескать, для этого есть мы, и что, в конце концов, нельзя же так злоупотреблять чужой бесхребетностью, дед упрямо насупливается и отвечает сурово:
- Ничего! Он должен уважить старика - я столько для него сделал!
Так вот, про чемоданчик.
Это - для Алеши.
Всегда все идёт не по плану
Коронавирусные записки: по следам самоизоляции
Дед сидит в самоизоляции — гоняет меня в магазин, мусор выносит на балкон, дверь открывает в наглухо застегнутом лабораторном халате, четырехслойной хлопчатой маске до бровей, подводных очках и силиконовых перчатках — короче, все по-честному.
Звонит ему в самоизоляцию соцзащита:
- Вам полагается паек. Брать будете — нет?
Дед так сразу не умеет. Ему надо все взвесить. Он начинает тянуть время:
- А кто вы?
- Соцзащита.
- А как вас зовут?
- Наталья Николаевна.
- Очень приятно, а меня Иванов Сергей Михайлович, - отвечает дед, и с этого момента Наталья Николаевна крепко попадает на пересказ дедовой биографии - всех восьмидесяти трех томов, с обязательным перечислением трудовых подвигов и регалий. Я и теперь еще вижу, как наяву, мелкие блестки пота на ее низком трудовом лбу, чуть прикрытом жирной накрахмаленной челкой, которые она чаще необходимого отирает холодной дрожащей рукой, не успевая вставить в дедов монолог важную информацию о том, что таких дедов у нее еще 145, и 214 старух, а тут комиссия из Москвы за дверью алчет (ее крови) воочию убедиться в выполнении наказа президента про пайки. И ей надо раздать их немедленно. Сейчас!
- Извините, мне некогда! - задыхаясь, выкрикивает она, наконец. - Берете или нет?
Дед обиженно жует губы — он еще не досказал ей про первую правительственную телеграмму от президента… Тогда он прибегает к последнему средству.
- Мне надо посоветоваться с супругой. Оставьте номер, на который я смогу перезвонить через час или полтора.
Торопясь и заикаясь, Наталья Николаевна Соцзащита нетвердо выговаривает деду семь случайных цифр и с облегчением роняет трубку на истертый рычажок.
Дед идет к бабке:
- Слышь, - говорит, - Нам полагается паек — только что звонили из соцзащиты.
Бабка неохотно стаскивает наушники — она смотрит "Андрюшку":
- Ну, чего тебе?
- Из соцзащиты звонили, - терпеливо повторяет дед, - Сказали, нам полагается паек. Брать что ли?
Бабка усмехается:
- Ага, щас тебе, паек! Держи карман шире!
- Сказали — полагается, - суровеет дед.
- Ну а коли полагается, то пускай и несут! - и бабка без лишних разговоров сажает наушники на место.
Дед в раздумье удаляется к себе в кабинет, но через время возвращается к бабке:
- Слышь, что им еще написать?
Бабка с тяжким вздохом снова тащит с себя наушники:
- Ну?
- Говорю, чего им еще написать?
- Кому это?
- Соцзащите, - и дед повторяет бабке сурово положение про паек. - Вот я написал: молоко - один литр, творог - дьве пачки, форель - триста грамм…
- «Форель»? - бабка покатывается со смеху. - Ты прямо думаешь, они тебе по списку бегать станут? «Форель»!
Дед весь собирается в грозовую тучу, выпячивает грудь (но вместо груди отважно выпячивается живот) и зычным менторским голосом гремит на весь дом:
- Мне восемьдесят три года! Я ветеран труда! - дальше следуют все недосказанные Соцзащите регалии, - Так неужели же ты думаешь, что про меня ТАМ никто не знает?! - Заключает дед. - Будут бегать, как миленькие!
Бабка вздыхает обреченно, на деда глядючи, и вдруг говорит:
- Пирожка с картошкой хочется очень. Напиши им еще пирожка!
Звонил дед по номеру Натальи Николаевны — и попал в чужую квартиру. Звонил по горячему номеру — там никто Натальи Николаевны не знает. Звонил даже в поликлинику от отчаяния дед, но и там ничего путного ему не сказали. Наконец, нашел он в бабкиной записной номер Соцзащиты, старый, еще без двойки, - и позвонил.
- Кто вам сказал про паек? - насторожились в соцзащите.
- Наталья Николаевна, - невозмутимо отвечал дед.
- А что за Наталья Николаевна? Фамилия? Откуда мы всех знаем, кто кому звонил?
- Не знаю я Фамилии! - взревел дед, теряя терпение. - Сами-то вы кто? С кем я разговариваю? Как вас зовут?
- Наталья Николаевна, - ответили в трубке, - Но я вам не звонила! И пайков таких у нас нет! У нас есть только детские — хозяйственное мыло и стиральный порошок! Берете?
- Беру! - мстительно ответил дед.
Дядя Лёша
Так получилось, что с года до четырёх лет меня растили дедушка с бабушкой - мама уезжала доучиваться. Да и в последующем я гораздо охотнее жила с ними, нежели с любимой, но малознакомой матушкой.
Когда я родилась, деду было всего 39, и, как я понимаю сейчас - я стала первым ребёнком, которого он хотел и ждал. Нет, конечно он любил и мою маму, и мою тётю; в принципе он с самого детства с удовольствием нянькался с многочисленными младшими братьями и сёстрами (на детско-юношеских фотографиях он обвешан малышней, как ёлка шишками) - но именно созрел для детей дед только к моему появлению. И, так как мой родной отец не рвался к общению со мной, а после развода так и вовсе рассосался как от сеанса Кашпировского, - дедушка обрушил на меня тонну смеси отцовской и дедовской любви.
Он потворствовал мне во всём, баловал, всё свободное время проводил со мной, таскал мне добытые «по блату» вкусняшки, вещи, книжки и игрушки чуть ли не ежедневно.
Бабка получила непобиваемый козырь в выманивании деда изо всяких злачных мест и компаний: достаточно было позвонить и сказать, что внучка не может уснуть без дедовой сказки - и через 15 минут дед являлся домой, где бы и в каком состоянии он ни был.
Лет с четырёх дед стал таскать меня с собой - и к друзьям, и по делам, и на работу; на пьянки, правда, не брал) Нужно было только правильно пустить слезу с утра, подгадав день без важных дел и совещаний, - мол, невыносимо мне сегодня идти в детский сад, юдоль скорби, - и вуаля! Я уже еду в кузове дедовой служебной буханки с ним по делам.
Управление механизации приводило меня в бурный восторг. Огромная база с бесконечными цехами и гаражами, куча техники - экскаваторы, трактора, автокраны, грузовые машины; пятна мазуты, неведомые железяки устрашающих размеров, запах солярки... И толпа разномастных механиков и шоферОв. Они учили меня заковыристым матеркам (наивные, я их знала уже от деда), рассказывали - где какой инструмент, позволяли быть «на подхвате» и подавать им этот самый инструмент, разрешали извазекиваться в мазуте, лазая в какие-то безобидные механизмы... Ржали над моими диагнозами, типа «ясно вижу: в карбюраторе конденсат». Подкармливали салом, вяленой рыбой, зелёным луком и прочими пролетарскими деликатесами.
Конечно, периодически дед затаскивал меня в контору и вручал конторским тётенькам, но это было невыносимо: запах чернил, пыль древних учетных манускриптов, бесконечные цветочки в кашпо на окнах, бездонный чай со сладостями, и, как самое ужасное, - умилительно кудахчущие надо мной дамы. Всего этого мне с избытком хватало у бабушки в бухгалтерии, и чего я и хотела избежать, поехав на дедову работу.
А порой бывал день «разъездов», когда весь день проходил в машине. Казалось бы, это должно было быть жутко скучным, но нет! Когда дед уходил в очередное присутственное место, мне можно было сесть на переднее сидение и общаться с НИМ - дядей Лёшей.
Он был шофёром дедовой служебной машины, и, по совместительству, моей первой платонической любовью.
Он был великолепен: роскошные пышные каштановые усы а-ля Песняры, клетчатые рубашки, восхитительно блестящая лысина в обрамлении каштановых же волос. Больше, признаться, детская память ничего отмечать не стала, ведь этого было вполне достаточно, чтобы влюбиться по уши)))
Я что-то ему рассказывала из нелёгкой детсадовской жизни, декламировала стишки, горланила песенки - в общем, флиртовала прям хардкорно) Он смотрел на этот театр одного актёра, вежливо поддерживал беседу (а куда ему было деваться?), пока не возвращался мой дед.
Насыщенная светская жизнь закончилась где-то в 6 лет. Сначала мы с мамой переехали от бабушки с дедушкой, и матушка всячески пыталась ограничить моё с ними общение (не запретить, нет, просто переключить моё отношение к ним, как к родителям, на себя). Потом мама заболела, и я на время её лечения переехала опять к ним, но к тому времени СССР немного распался, и у деда на работе царила паника и кавардак - там было не до меня; затем я пошла в школу, которую пропускать было нельзя категорически.
Лето после первого класса выдалось особенно тоскливым. Мама после болезни была подавлена и раздражительна, мы много ругались. На назначенную ей пенсию по инвалидности прожить было невозможно. Дед ушёл на другую работу, куда менее престижную и денежную. В целом вокруг чувствовалось состояние тревоги и напряжённости, что сильно на мне отражалось в негативном ключе.
Одним летним вечером, после очередной ссоры с мамой, я с невеселыми мыслями сидела на детской площадке. Чувствовала себя безмерно древней и уставшей; просвета не намечалось, всё было тленом и тщетностью. Но внезапно на другом конце двора, легко неся две сумки с картошкой, появился ОН. Я не видела дядю Лёшу уже пару лет, и для меня он внезапно стал неким символом того беззаботного и весьма приятного времени, когда не было этого постоянного мерзкого чувства тревоги.
Короче ломанулась я к нему, не разбирая дороги, как лось по кукурузе. С воплем «ДЯДЯ ЛЁШААА!!!» врезалась в него и обняла. Дядя Лёша подпрыгнул, выронил сумки, потом отклеил меня от себя и попытался отодвинуть как-то подальше. Только тогда я увидела, что рядом с ним стоит женщина и двое девчонок чуть старше меня - его жена и дети. Глаза у всех были ооочень большими и круглыми. Я покраснела, пролепетала что-то типа «драссьть», и дернула в подъезд в том же стиле лося.
Через пару дней меня, по традиции, забирал дед. Пока мы с ним ехали вдвоём в машине, он, стараясь не ржать, попросил меня не проявлять так бурно и открыто свои чувства по отношению к посторонним людям.
P.S. Лет через 10 дед мне поведал, что жена дяди Лёши решила тогда, что муж таскается к некоей даме с ребёнком, и этот ребёнок и кинулся так радостно к теоретическому новому папе, и выгнала его из дома. Деду моему пришлось ехать к ней и объяснять - откуда растут ноги у знакомства её мужа и семилетней девчонки.