Вишеньки, Леся Українка
Поблискують черешеньки
В листі зелененькім,
Черешеньки ваблять очі
Діточкам маленьким.
Дівчаточко й хлоп'яточко
Під деревцем скачуть,
Простягають рученята
Та мало не плачуть:
Раді б вишню з'їсти,
Та високо лізти,
Ой раді б зірвати,
Та годі дістати!
«Ой вишеньки-черешеньки,
Червонії, спілі,
Чого ж бо ви так високо
Виросли на гіллі!»
«Ой того ми так високо
Виросли на гіллі,—
Якби зросли низесенько,
Чи то ж би доспіли?»
На зеленому горбочку… Леся Українка
На зеленому горбочку,
У вишневому садочку,
Притулилася хатинка,
Мов маленькая дитинка
Стиха вийшла виглядати,
Чи не вийде її мати.
І до білої хатинки,
Немов мати до дитинки,
Вийшло сонце, засвітило
І хатинку звеселило.
Поиграем в бизнесменов?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Літо краснеє минуло… Леся Українка
Літо краснеє минуло,
Сніг лежить на полі;
Діти з хати виглядають
В вікна… шкода волі!
Діти нудяться в хатині,
Нудять, нарікають:
«І нащо зима та люта? –
Все вони питають. –
Он все поле сніг завіяв,
Хоч не йди із хати!
У замкнуті дивись вікна,
Ніде й погуляти!
Сніг з морозом поморозив
Всі на полі квіти…
Десь зима та не скінчиться!»
Нарікають діти.
Ждіте, ждіте, любі діти!
Літо знов прилине,
Прийде мила годинонька,
Як зима та згине;
І заквітне наше поле,
І зазеленіє, –
Знов його весна прекрасна
Квіточками вкриє.
Петров день в обезьяннике. Ч. 5
Леся Украинка
Впечатлительная и немного застенчивая Леся росла под гнётом авторитарной матери – писательницы Олены Пчилки (1849 – 1930), неукротимой украинской националистки. В первый год жизни девочка сильно болела и чуть не умерла (отец с большим трудом выхаживал, мать в это время, к счастью, лечилась на курорте). С 9 лет и до самой смерти Леся страдала туберкулёзом костей. Личная жизнь у неё не складывалась. Только в 1907 г., когда было уже далеко за 30, она вышла замуж за молодого фольклориста Климента Квитку (1880 – 1953). В этом замужестве здоровье поэтессы сразу стало сильно ухудшаться: туберкулёз распространился на почки, и в 1913 году Леся Украинка умерла. Квитка же, напротив, свой тяжёлый туберкулёз лёгких благодаря её помощи преодолел.
Максим Фадеев, «Танцуй на битом стекле», 1991 г.:
Танцуй на битом стекле и молчи,
И стань от боли светлей.
Ожог его слепоты излечить
Он хочет кровью твоей.
И не простить раненых глаз,
И ты танцуй последний раз.
И нельзя найти для него слова,
И нельзя тебе перед ним упасть,
И последний раз ты танцуй на битых стёклах и молчи.
Живые краски ночей разведут
Фальшивой кистью слова.
Прозрачным светом уйди в тишину
По листопаду стекла.
И не простить раненых глаз…
Уйти светом в таких случаях лучше, чем остаться в живых и упасть. Упасть с неба (воспользуюсь метафорой из другой песни Фадеева).
«И не простить раненых глаз» ассоциируется, конечно, с «Не мог понять в сей миг кровавый…». Только тот презирал чужую землю, а этот, даром что фольклорист, – свою. Да, скорее всего, этот и понять мог…
Милейший, застенчивый человек, увлечённый исследователь и активный украинский патриот Квитка был типичным «борцом с системой». В 1902 г. он начал свою трудовую деятельность юристом в городском суде Киева. С 1902-го по 1905-й работал в Тифлисском окружном суде. В 1905 – 1907 гг. – в Симферопольском окружном суде. Затем – мировым судьёй. После Октябрьской революции служил заместителем министра юстиции Украинской народной республики. Как говорится, за что боролись…
.
Леся Украинка: «Я не всегда понимаю, за что и почему я кого-то люблю… Не знаю и, скажу правду, знать не стараюсь. Люблю и всё. Любовь абсолютной справедливости не знает, но в том её высшая справедливость. В мире столько несправедливо-обидного, что если бы не было несправедливо-ласкового, то вовсе не стоило бы жить. Не от нас зависит поправить большую часть всемирной несправедливости напрямую, будем же поправлять её другой несправедливостью – любовью!»
Смертельно опасное заблуждение. И самое несправедливо-обидное, что все эти чёрные вдовцы и вдовы влюбить-то ещё как могут, но ласковые объятия ценить им попросту нечем.
.
Хоронили Лесю Украинку в Киеве, под надзором «правоохранителей». Красные ленточки с погребальных венков было приказано срезать. Вход на кладбище оцепила полиция – пускали только родственников и близких. Но люди, которые шли проститься с поэтессой, проломили оцепление.
.
В 1930-е гг. ликвидировали часть музыкантов, озлобленных на хорошую музыку, устранили многих краеведов, которые терпеть не могли родные города, проредили музейщиков, презревших свои экспонаты, прихлопнули кое-кого из библиотекарей ненавистников глубоких книг, пустили на макулатуру писателей, учёных, философов, журналистов… Словом, загубили несколько поколений совести русской нации и цвета украинской и прочей интеллигенции. Плюс к тому отправили по этапу буквальных мусоров. И от всего этого воздух в стране на какое-то время стал чище, дышать стало легче, жить стало веселей.
Крупного советского музыковеда и собирателя фольклора К.В. Квитку привлекали дважды. Первый раз в 1933 г. за сотрудничество с Центральной радой. Тогда он провёл в тюрьме около полутора месяцев, собрав за это время немало блатных песен. Затем в 1934-м Квитка проходил по делу Российской национальной партии как «русский национал-фашист». Русский национал-фашист получил три года лагерей но в 1936-м его досрочно выпустили и восстановили на работе (Квитка был профессором Московской консерватории), в 1941-м сняли судимость, а 28 декабря 1946 г. наградили орденом Трудового Красного Знамени.
Известно, что «переживший все ужасы ГУЛАГа» Солженицын в заключении «вкалывал» в основном на синекурах. И лишь недели две трудился грузчиком и какое-то время паркетчиком. Да ещё маляром, откуда вскоре перевёлся на освободившуюся «вакансию» помощника нормировщика. [12] Квитка же свой лагерный срок отмотал преподавателем латыни у среднего медперсонала [13]. Не иначе Система своих людей берегла.
Музыка для Квитки имела математическое измерение (Сальери, блин).
Википедия в статье о Квитке сочла нужным сообщить, что «математику он считал наднациональной». Очень, видать, прогрессивное на глобусе Украины суждение.
И какая всё ж таки усмешка судьбы – украинский патриот и три года за русский фашизм. Дать бы сейчас как украинскому националисту пятнадцать суток Егору Холмогорову. За то, что публично призывал к ядерной бомбардировке Украины. Вот была бы, как говорила любившая хорошую шутку Леся Украинка, «чича-ляля».
.
Далее – микроистория. Социолог и науковед Сергей Кара-Мурза вспоминал:
«Случилось у меня в восьмом классе (т.е. в середине 1950-х гг. – Т.М.) болезненное столкновение на социальной почве и, может быть, насторожило меня. Показало оно, что есть в нашей общей жизни очаги ненависти, и может она когда-нибудь прорваться.
Соседи наши… были из кулаков и не слишком скрывали свои антисоветские чувства. Но старшие были людьми осторожными и корректными. А внучка, Люся, окончила МАИ, стала инженером и превратилась в злобное, воинственное существо. Может, оттого, что старой девой осталась, а может, наоборот, отпугивала всех мужчин своей злобной страстью. Врач нашей поликлиники трепетала перед её матерью, доктором медицинских наук, и без звука выписывала Люсе бюллетень на целый месяц. И та, здоровая, по месяцу валялась в постели – не хотела работать. Но это её дело.
А была у них домработница, из Липецкой области, Мотя. Молодая, добрая женщина, и работящая – на грани разумного. Всё умела делать и радовалась любой работе. Стали они строить дачу, большую. Мотя там работала как строитель. И сильно ударило её бревном в живот. Начался рак желудка, сделали операцию. После операции она лежала, у соседей была маленькая комната, где было две кровати – старой бабки и Моти. Через несколько дней заходит к нам в комнату Мотя и плачет – Люся пришла и требует, чтобы она съезжала, потому что надо им новую домработницу селить. А она ещё совсем слаба, домой уехать не может. Мать пошла поговорить – те ни в какую. Мать позвонила в профсоюз, чтобы те объяснили нанимателям права домработницы. И вот, оттуда позвонили и объяснили. Вечером, когда Мотя уже спала, пришла Люся, узнала, как обстоит дело, зашла к Моте в комнату и стянула её вместе с матрасом на пол. Уезжай, мол, немедленно. Мотя – к нам, вся трясётся. Я выскочил в коридор, там все соседи были в сборе, и стал орать одно слово: «Сволочи! Сволочи!». Случилась со мной истерика, такое безобразие. Люся – в бой, мать и бабка её тянут назад. Она мне грозит: «Завтра же приду к тебе в школу, в комсомольскую организацию». Мне стало смешно, и я сразу успокоился. «Приходи, – говорю – мы тебя из окна выкинем».
Мотя перешла жить к нам, отлежалась. Приехал её отец из деревни. Сидел в комнате, боялся выйти. Очень, говорит, злыми глазами на меня смотрят, страшно становится. Действительно боялся, без шуток – не по себе ему было от таких взглядов. Увез он Мотю домой, она мне прислала прекрасно связанные варежки, почти полвека служили. Потом отец написал, что она всё-таки умерла. Отношения с соседями вновь стали дипломатически корректными, но мне этот случай запомнился.
Забегая вперёд, скажу, что всё же эти отношения прервались. Летом 1961 г. произошла у моей матери какая-то размолвка на кухне с соседкой, доктором наук, и та говорит: «Вы на меня молиться должны, я, может, всю вашу семью спасла». Мать удивилась: каким образом? Оказывается, именно эта соседка, до мозга костей пропитанная ненавистью к советскому строю, была соглядатаем за моими родителями от ОГПУ. Могла что угодно на них написать – а вот, не написала. Так было тяжело матери это узнать, что она меня попросила пойти на толкучку и обменять наши прекрасные комнаты на что угодно. Так попросила, что я побежал и обменял – переехали мы в две комнатушки в настоящей коммуналке, без лифта, без ванны и без горячей воды. Зато душевный покой. Только там я понял, как он важен, никаким комфортом его не заменить.
<…>
Кстати, если говорить о моих соседях, то основания ненавидеть советский строй имели как раз старики, которым пришлось бросить своё богатое хозяйство. Но они же были и более человечны. Другое дело – их внучка. Всё этой Люсе дал советский строй – живи и радуйся. Нет, старая обида выплеснулась в третьем поколении. Но тогда я ещё не предполагал, что у нас появится интеллигенция, которой душевные порывы этой Люси будут ближе и дороже, чем права и сама жизнь доброй Моти» [14].
Такая интеллигенция, Сергей Георгиевич, никогда от нас не уходила. Да и зачем ей насиженное место покидать, если доброй Моте самой своя жизнь была не особенно дорога, раз она в такое кулацкое гнездо залезла.
И всё же, кто бы из нас по незнанию куда ни залез, да хоть в трансформаторную будку, в основании не только культуры народа или города, но и, судя по всему, жизни отдельного человека должна лежать боль об умерших в молодом возрасте хороших женщинах. Усиленная этим возрастом, полом и, что часто, при большой любви к детям – бездетностью. В случае отдельного человека имеются в виду женщины из его близкого окружения. Потому не надо бы нам кричать каждому своей Моте: уезжай, мол, из моего горящего дома немедленно.
Леся Украинка: «…Это так хорошо – умереть, как пролетевшая звезда» (из «Лесной песни»).
Юлия Друнина, «Баллада о десанте» (Вера Моисеевна, я уж не говорю про Александра Исааковича, ничего похожего за всю жизнь не написала):
Хочу, чтоб как можно спокойней и суше
Рассказ мой о сверстницах был…
Четырнадцать школьниц – певуний, болтушек –
В глубокий забросили тыл.
Когда они прыгали вниз с самолёта
В январском продрогшем Крыму,
«Ой, мамочка!» – тоненько выдохнул кто-то
В пустую свистящую тьму.
Не смог побелевший пилот почему-то
Сознанье вины превозмочь…
А три парашюта, а три парашюта
Совсем не раскрылись в ту ночь…
Оставшихся ливня укрыла завеса,
И несколько суток подряд
В тревожной пустыне враждебного леса
Они свой искали отряд.
Случалось потом с партизанками всяко:
Порою в крови и пыли
Ползли на опухших коленях в атаку –
От голода встать не могли.
И я понимаю, что в эти минуты
Могла партизанкам помочь
Лишь память о девушках, чьи парашюты
Совсем не раскрылись в ту ночь…
Бессмысленной гибели нету на свете –
Сквозь годы, сквозь тучи беды
Поныне подругам, что выжили, светят
Три тихо сгоревших звезды…
Список источников и литературы
Памятник Янке Дягилевой: история о музыке и словах не для всех // Эпиграф, 2020, 6 сентяб.
Бушин В.С. Неизвестный Солженицын. Гений первого плевка… М., 2018. С. 445.
Чуковская Л.К. Записки об Анне Ахматовой. В 3 тт. М., 1997. Т. 3. С. 29.
Роскина Н.А. «Как будто прощаюсь снова…» // Воспоминания об Анне Ахматовой. М., 1991. С. 538.
Чуковская Л.К. Указ. соч. Т. 2. С. 562.
Там же. С. 561.
Янка (Сборник материалов) / Авт.-сост. Е. Борисова, Я. Соколов. – М., 2021. С. 797.
См.: Леся Українка. «Безпардонний» патріотизм // Леся Українка. Зібрання творів у 12 тт. Київ, 1977. Т. 8. С. 12 – 14; Она же. Малорусские писатели на Буковине // Там же. С. 62 – 75.
Дзыговбродский Д. Леся Украинка – автор национально-украинских «50 оттенков серого» // ИА Антифашист, 2018, 20 февр.
А.Б. Придуманная Украинка // Записки москвитянина, 2022, 21 нояб.
Смагин С.А. Нужны ли Москве набережная Шевченко и памятник Украинке? // ИА Regnum, 2022, 11 мая.
Бушин В.С. Указ. соч. С. 185-186, 188.
Кулаковский Л.В. О К.В. Квитке // Памяти К.В. Квитки: Сборник статей / Ред.-сост. А. Банин. – М., 1983. С. 34.
Кара-Мурза С.Г. Советская цивилизация. М., 2008. С. 567-568.
Петров день в обезьяннике. Ч. 4
IV
Упадёшь, бывало, в детстве.
Руки, лоб, коленки ранишь, –
Хоть до сердца боль доходит,
А поморщишься и встанешь.
«Что, болит?» – большие спросят.
Только я не признавалась.
Я была девчонкой гордой –
Чтоб не плакать, я смеялась.
А теперь, когда сменилась
Фарсом жизненная драма
И от горечи готова
С уст сорваться эпиграмма, –
Беспощадной силе смеха
Я стараюсь не поддаться,
И, забыв былую гордость,
Плачу я, чтоб не смеяться.
.
Ні, я хочу крізь сльози сміятись,
Серед лиха співати пісні,
Без надії таки сподіватись,
Жити хочу! Геть думи сумні!
Я на вбогім сумнім перелозі
Буду сіять барвисті квітки,
Буду сіять квітки на морозі,
Буду лить на них сльози гіркі.
І від сліз тих гарячих розтане
Та кора льодовая, міцна,
Може, квіти зійдуть – і настане
Ще й для мене весела весна.
<…>
В довгу, темную нічку невидну
Не стулю ні на хвильку очей,
Все шукатиму зірку провідну,
Ясну владарку темних ночей.
Автор приведённых выше стихотворений – Леся Украинка (1871 – 1913). До весёлой весны она не дожила всего несколько лет.
Павел Кашин, «О, хватит вам печалиться», 2001 г.:
О, хватит вам печалиться, вечерняя звезда,
Вчерашний мир отчаливает раз и навсегда.
А мы с тобою, крошечные, плачем на ветру:
Счастье понарошечное вырвалось из рук...
Загнанные досветла, слышные едва,
Ангелами посланные бледные слова
Тихо задохнулись в дыме сигарет.
Счастие оболганное плачет на ковре.
Падают осенние листья и слова,
В небо тёмно-серое сочится синева.
Hи о чём не прошенный счастье берегу,
Счастье понарошечное, счастье на бегу...
Большевики, увы, не добили русский мир, и он, вчерашний и старый, отчаливает неохотно и тяжело. А нынче и вовсе появляется мысль, что навсегда отчаливает как раз таки новый мир.
.
Леся Украинка, «Про великана» (1913 г., Египет):
Но всех сильнее тополя
Страшили нас собою,
Что в длинный выстроились ряд,
Наверно, с целью злою!
Всё это, уверял Лаврин
(Так мой приятель звался),
Растёт на великане том,
Что с богом состязался.
Когда-то очень был силён
Тот великан, – недаром
Любые цепи разбивать
Он мог одним ударом.
Его осилить не могла
Ничья другая сила,
Но божья кара наконец
Пришла – и поразила.
За что – Лаврин того не знал,
Я спрашивала старых,
Но мне никто не объяснил,
За что такая кара.
Господь не сжёг его огнём,
Громов не посылал он,
А только сном его накрыл,
Как мягким покрывалом.
Сон, говорят, есть божий дар,
Нет – божье наказанье!
Ведь великану этот сон
Принёс одни страданья.
Лёг отдохнуть он на часок,
А спит уже столетья,
Оброс землёю и во сне
Всё видит лихолетье.
То овладели им враги,
Охваченные злостью,
Пьют даром кровь его они,
Ему ломают кости.
Стянули накрепко его
Железными цепями,
К глубоким ранам, торопясь,
Припали жадно ртами.
До сердца самого не раз
Их проникали руки,
Но спит, как прежде, великан,
Хотя и терпит муки.
Когда ж болезненно во сне
Он брови вдруг нахмурит,
Шумят по рощам, по лесам
И по дубравам бури.
А если боль его доймёт,
Слегка он шевельнётся
И дрожь по телу пробежит,
Земля же содрогнётся.
«Нас призрак этот не страшит!»
Враги ликуют хором.
Но стихнет скоро божий гнев,
Беда минует скоро.
И встанет великан тогда,
Расправит плечи снова
И разорвёт в единый миг
Железные оковы.
Всё то, что мучило его,
Вмиг станет горсткой праха.
Смолк мальчуган. Сидели мы,
Едва дыша от страха.
<…>
Любимый мой далёкий край!
Страна моя родная!
Когда я вспомню про тебя,
Ту сказку вспоминаю.
Поделом ему было с феодальными богами тягаться… Каждый из нас, вспоминая свою родину, может вспомнить заодно и Лесину сказку про великана. Только вот большевиков нигде нет, и беда скоро не минует. Потому в нашем случае сказочка должна быть хуёвой – обрываться на строчке «Враги ликуют хором».
.
В стихотворении «Предрассветные огни» (1892 г.) Леся Украинка с тёплой надеждой смотрела на заводские огоньки:
Досвітні огні, переможні, урочі,
Прорізали темряву ночі,
Ще сонячні промені сплять, –
Досвітні огні вже горять.
То світять їх люди робочі.
Янке Дягилевой остались только пропитые трудящиеся массы с песнями о своей передовой классовой роли («Славься, великий рабочий народ <…> Дом горит – козёл не видит, Он напился и подрался») да суицидальные индустриальные пейзажи («чёрный дым с трубы завода»).
.
Леся Украинка, «В’язень» («Узник»), 1889 г.:
Дорогою йде жінка молода.
Яка ж сумна, убога та бліда!
І на руках несе малу дитину,
Обгорнену в подерту сірячину.
Яка ж вродлива, гарна, мов картина,
Та безталанна вбогая дитина!
Побачив в’язень пару ту й зрадів,
А тільки вид йому як сніг збілів.
Ох, се ж його дружина молодая!
Ох, се ж його дитинонька малая!
«Здоров був, любий!» – жінка говорила, –
А в голосі її сльоза бриніла.
Але весела й жвавенька була
І щебетала дівчинка мала:
«Ку-ку, ку-ку! а де ти? тут, татусю?
Візьми на руці, поцілуй Марусю!»
Здавалось, певне, бідному дитяті,
Що татко жартами сховавсь за грати.
А татко ручку доні цілував
І гіркими сльозами обливав.
«Ох, ти ж моє дитя кохане, рідне!..»
А жінка мовила: «Радіє, бідне…
Мале, – його ще лихо не діймає;
Вже другий день, як хліба в нас немає.
В неділю ще за той нещасний хліб
Останнюю худобу жид загріб,
Продав за довг остатнюю корову…»
І сльози жінці перебили мову;
До каменя холодного припала
І гірко, розпачливо заридала.
Мала дитина почала квилить
І стиха їсти в матері просить.
«Прощай!» – промовила понуро мила,
Дитину до віконця підсадила.
Татусь, цілуючи свою дитинку,
Невільничого хліба дав скоринку…
Він погляд свій услід їм посилав.
Він і тепер не плакав, не ридав,
На очах в його сльози не блищали, –
Вони на серце каменем упали.
На первый взгляд странно, что на охваченной чёрной злостью Украине Лесю Украинку до сих пор не декоммунизировали. Ведь и в российском социалистическом движении поэтесса участвовала, и предисловие к украинскому переводу «Манифеста коммунистической партии» написала, и боевые стихотворения про красное знамя, Марсельезу и 1905 год сочинила. И большим её другом, безнадёжно любимым и пронзительно оплаканным в стихах, был С.К. Мержинский – один из первых белорусских марксистов. А после революции Лесю в сердце украинского народа заботливо поместили большевики. (Это уж потом прилёгший на часок зрелый СССР понаставил ей бездушных памятников, а Незалежная это дело продолжила).
При этом с середины 2000-х и по сей день (с относительным перерывом на президентство В. Януковича) Лесю Украинку вопреки её мягко-ироничной в адрес украинского национализма публицистической критике [8], активно хваля, дегуманизируют – выставляют агрессивненькой националисткой. А кроме этого – злобненькой феминисткой и евроинтеграторкой. Словом, чем-то вроде Ирочки Фарион или Юлечки Тимошенки.
.
Православные бородачи Луганщины писатель Глеб Бобров и философ Константин Деревянко те в многотиражной книге «Украинка против Украины» (Луганск, 2012) прямо говорят: атеистка, марксистка, богохульница, язычница, геть из нашей культуры.
Намекают бородачи на сатанизм Леси. Мол, что-то слишком часто ты, подруга, в письмах пишешь: «чорт», «диявол», «бiс». Сказки да пьески сочиняешь про всяких там ведьм, злыдней, одноногих людоедов. Про мавку с детства знаешь.
«…За этими («чорт», «бiс» и т.п. – Т.М.) словами-паразитами, – поясняют бородачи, – стоят именно эти сущности-паразиты. И если ты их регулярно поминаешь, то они – тут как тут. Если человек регулярно поминает нечистых духов, то они его тоже не забывают и паразитируют на нём. И в жизни, и в творчестве. (А за словами «Отец», «Сын», «Святой Дух», «Богородица» – стоят именно эти личности. Кто их поминает и к ним обращается, тот входит в общение именно с Ними)». Триединый бог с ним, с Бобровым. Но Деревянко-то – кандидат философских наук, да ещё с дипломом врача-психиатра. Куда смотрел? Или Бобров окончательно догрыз Деревянко?..
Уже во вступлении бородачи ссылаются на «выдающегося украинского литературоведа (убиенного большевиками на Соловках) Н. Зерова», который писал, что «антихристиянська, майже ніцщевської сили проповідь сполучалася у Лесі Українки майже з поганським культом природи». Обойтись они, богоглаголиевые, не могут без слова «убиенный». Куда девал сокровища убиенной тобой тёщи?
.
Украинский журналист Дмитрий Дзыговбродский: «Это чудо в перьях под названием Леся Украинка…». Это одна из немногих самостоятельных мыслей Дзыговбродского из небольшой статьи «Леся Украинка – автор национально-украинских «50 оттенков серого»» [9]. Остальное в той дивной писульке – пересказ своими словами или прямое цитирование нападок покойного Олеся Бузины, который в сравнении с чудесатым мыслителем Дзыговбродским добрый самаритянин.
.
Как сказал в ноябре прошлого года пишущий под псевдонимом А.Б. московский писатель-патриот, «Леся Украинка была некрасива во всех возрастах» [10]. А на самом деле что? Простор для художника талантливого. Уважающего боль во внимательном взгляде и нежно-суровую восточнославянскую женственность. В данном случае – очень хрупкую, что благодать для скульптора, и, что благодать для художника – сероглазую.
Первое фото (1886 года) готово заплакать, второе (1901-го) – выдать эпиграмму. Или наоборот. Не знаю.
.
Воцерковлённый православный христианин Станислав Смагин, правоконсервативный политолог из Ростова-на-Дону, рассуждает о двух памятниках, одной библиотеке да примерно десятке российских улиц, названных в честь украинской поэтессы: «Просто немного странно видеть… наследником (памяти о Лесе Украинке – Т.М.) Российскую Федерацию, в текущих пределах которой Украинка и была-то лишь в Крыму и Санкт-Петербурге. Её творчество представляет интерес лишь для исследователей и любителей разного рода экзотических литератур, и вряд ли размер этой аудитории пропорционален количеству и качеству материальной памяти о поэтессе» [11].
Как севастопольский памятник 2004 года, перешедший по наследству от Украины, так и свой московский 2006-го – качества низкого. То же можно сказать и о ялтинском монументе 1972 года (который Смагин не упомянул). Лучше бы это всё не возводили – тут поклонник феерической политологии прав. А вот улиц и библиотек (последних, кажется, две) что-то маловато.
.
В общем, при чтении статей и книжек современных лесефилов, лесефобов и лесеведов, а также пафосных изречений Зеленского и Порошенки по поводу Лесиного 150-летия, возникает чувство, будто из трёх восточнославянских республик поэтессу хоть кто-то по-настоящему любит только в Беларуси, в текущих пределах которой Украинка и была-то лишь три раза в Минске. Сайт Центральной научной библиотеки НАН РБ, отметив в начале статьи, что «Леся Украинка совсем не чужая белорусам», с неожиданно большой для столь солидного учреждения теплотой пишет, как в 1888 г. 17-летняя Леся с матерью просто проезжали через Брест-Литовск на поезде. А потом с грустью сообщает, что в начале 1901 г. в Минске поэтесса ухаживала за умирающим от чахотки белорусским социал-демократом Сергеем Мержинским.
Осенью 1900-го, узнав, что надежд на выздоровление тяжелобольного друга нет, Леся написала такие строки (сайт ЦНБ их, естественно, тоже цитирует): «…Ти, мій бідний, зів’ялий квіте!.. Се нічого, що ти не обіймав мене ніколи, се нічого, що між нами не було і спогаду про поцілунки, о, я піду до тебе з найщільніших обіймів, від найсолодших поцілунків!» Да неужели этот Мержинский за три года знакомства и в самом деле ни разу такую не обнял? Революционер! Кремень!
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
Надія
Ні долі, ні волі у мене нема,
Зосталася тільки надія одна:
Надія вернутись ще раз на Вкраїну,
Поглянути ще раз на рідну країну,
Поглянути ще раз на синій Дніпро, –
Там жити чи вмерти, мені все одно;
Поглянути ще раз на степ, могилки,
Востаннє згадати палкії гадки…
Ні долі, ні волі у мене нема,
Зосталася тільки надія одна.
Сможете найти на картинке цифру среди букв?
Справились? Тогда попробуйте пройти нашу новую игру на внимательность. Приз — награда в профиль на Пикабу: https://pikabu.ru/link/-oD8sjtmAi
Леся Українка
Гетьте, думи, ви хмари осінні!
То ж тепера весна золота!
Чи то так у жалю, в голосінні
Проминуть молодії літа?
Ні, я хочу крізь сльози сміятись,
Серед лиха співати пісні,
Без надії таки сподіватись,
Жити хочу! Геть, думи сумні!
Я на вбогім сумнім перелозі
Буду сіять барвисті квітки,
Буду сіять квітки на морозі,
Буду лить на них сльози гіркі.
І від сліз тих гарячих розтане
Та кора льодовая, міцна,
Може, квіти зійдуть - і настане
Ще й для мене весела весна.
Я на гору круту крем'яную
Буду камінь важкий підіймать
І, несучи вагу ту страшную,
Буду пісню веселу співать.
В довгу, темную нічку невидну
Не стулю ні на хвильку очей -
Все шукатиму зірку провідну,
Ясну владарку темних ночей.
Так! я буду крізь сльози сміятись,
Серед лиха співати пісні,
Без надії таки сподіватись,
Буду жити! Геть, думи сумні!