Неудачное проклятье...
Кина Будет в ВК: https://vk.com/kinabudet
Кина Будет в ВК: https://vk.com/kinabudet
Всем доброго времени суток!! Давно безуспешно ищу книгу, прочитанную в юности. Всё, что помню, речь идёт о колдуне Германе. Есть ещё девушка Мария, которая вроде влюбляется в него. Был игорный дом, где Мария стала хозяйкой. Помню закончилось все пожаром.. Все, что помню, но не теряю надежды найти книгу. Буду очень благодарна помощи.
Примечание: рассказ не мой. Автор дал своё согласие на публикацию. Мой только сеттинг; Владимиру Ромахину, автору этой истории, настолько понравился мир Чизмеграда, что он решил внести свою лепту в его развитие
Для тех, кто не читал предыдущую работу, лучше начать читать отсюда
Худождник Денис Хайдаров
По осени ветер приносил с болот жуткую вонь. Омерзительные миазмы напоминали жителям Чизмеграда о смерти: рано или поздно каждый из них упокоится в бездонном болотном могильнике.
Прихлебывая эль в сторожевой башне, сослуживцы Балажа любили судачить о том, что болото приносит болезни, покровительствует степнякам и полудемонам. Но то лишь были пустые разговоры, чтобы скрасить унылую службу: высокая стена, прожекторы и пулеметы надежно защищали от врагов. Да и зачем бояться-то? «Вышел из болота Чизмеград, — говаривали старейшины-шоршеткалоки, — в него все и вернется!»
— Твой черед, Балаж, — прошамкал Любослав, старый седой стражник. — Сегодня пойдешь в караул с Яковом. Приглядывай за ним! Второй день только служит. И не забудь про пятьдесят медяков! Я уж про должок твой точно не забыл!
Балаж молча слушал Любослава, глядя на свет прожектора, освещающего дорогу из леса в Чизмеград. Молодому стражнику было не до болтовни: дочурка заболела, а за лекарственные травы оседлый степняк-торговец требовал аж серебряный с полтиной! Жене соврал, что поутру купит лекарства, но сейчас в его кисете грустно звенели лишь несколько медяков. Эх, и зачем он вчера в кости полез играть? Да и запивать горечь поражения в трактире было лишним…
Балаж грустно вздохнул. Любослав нараспев перечислял ужасы, что принесет в Чизмеград выдуманная им болотная тварь. Этому жадному козлу нужно было в барды идти! И боится ведь, шельма, ножа и пули, ему лишь бы свободные уши да полная кружка эля. Балаж вспомнил своего отца, ровесника Любослава: настоящий был стражник — не то, что этот болтливый хвастун.
— Ну, хоть дождь вонь болотную заберет, — вместо приветствия пробасил вошедший в комнату Яков. Он пригладил мокрые рыжие волосы, пряча жуткие шрамы на лбу. —Пошли, Балаж. Нечего яйца в тепле как кура отсиживать.
— Две тысячи душ Чизмеграда будут спать спокойно, — хмыкнул Балаж и побрел к выходу из башни.
— Подождите! — окликнул со скамьи Любослав. — Дослушайте про тварь-то!
— Некогда нам, — отмахнулся Яков. — В борделях Шеола баба одна тремя вагинами постояльцев балует, вот это, я тебе скажу, история. Ты таких курв сроду-то не видал, поди?
— Дык до Шеола через лес скопытишься идти, — насупился Любослав, чем вызвал смешки остальных стражников. — А о полудемоне, что дочь трактирщика снасильничал, слыхали?
Скрипнули дверные петли, а Любослав все продолжал болтать, наполняя кружки элем.
Яркие тросточки в ночной тьме — лучи прожекторов ощупывали пространство вокруг стены. За полверсты от ворот человек в балахоне с интересом наблюдал за этой борьбой первородной тьмы и электрического света. Незнакомец сел на корточки, зачерпнул пальцами землю и с наслаждением облизал их, словно это был мед. После он ухмыльнулся, подставил лицо дождю и что-то пробормотал.
Через мгновение из каждого сарая и конуры Чизмеграда раздался истошный лай. Некоторые собаки пытались сорваться с цепей и сбежать, другие трусливо гадили и жалобно поскуливали. Встревоженная стая бродячих псов вылезла из подгнившего стога сена и потрусила в сторону Обозной площади. Туда же шли Яков и Балаж.
А в сторожевой башне продолжалось веселье. Под стук игральных костей бывалый стражник закончил травить байки о твари с болота. Но ужас, который явился в Чизмеград этой ночью, пришел не с болот. Он покинул тьму, чтобы вернуть старые долги.
* * *
— Раньше Любослав деньгами швырялся, будто клад у себя во дворе нашел, — пожаловался Балаж. — А тут пятьдесят медяков зажал, шельма старая.
— Пальцы ему надо переломать, — ответил Яков.
—Что?! Зачем? — Балаж едва не поперхнулся. Из-за шума дождя он сначала подумал, что ослышался.
— Выгнать меня из стражи хочет. — Яков смачно харкнул в лужу. — Слышал я, как он капитану Дьекимовичу твердил, что, дескать, не выйдет из меня стражника.
— Любослав уже зим тридцать служит, ему о чем угодно болтать можно. Они с моим батей, Милошем, упокой Небо его душу, вместе в караул ходили.
Яков остановился и молча поглядел на тощего низкорослого напарника. Балаж сглотнул. Габариты сослуживца пугали: Яков не дотягивал до сажени совсем чуть-чуть, а огромные мускулистые руки больше подходили полудемону, чем человеку.
— О, да ты сын стражника? При нем, значит, тоже в кости играли да элем службу запивали? — задумчиво произнес великан и провел ногтями по бурой щетине.
— Кости — дело святое. — Балаж не отвел взгляда. Его отца давно схоронили в болоте, но при жизни Милош наказывал всегда заступаться за своих. И Якову, который несколько недель назад явился к воротам Чизмеграда, держа в руках почетную грамоту за службу в шеольской полиции, он своих братьев по службе оскорблять не позволит.
— Пили, видимо, тоже всегда?
Балаж промолчал. Несколько секунд они глядели друг другу в глаза, будто готовясь сцепиться. Вот только равной схватки бы не вышло: Балаж едва дотянул до пары аршинов с пядью и в весе уступал Якову пуда четыре.
— Ишь каков! А ты верно не трус? — Великан добродушно улыбнулся и побрел дальше.
Пожав плечами, Балаж догнал Якова. В молчании они прошли мимо трактира «Сопля жабы», откуда в дождливую ночь вывались пьяная хохочущая компания. Когда Балаж подумал, что разговор окончен, Яков добавил:
— Но пальцы я Любославу все равно сломаю. Знаешь, какой больнее всего ломать?
— Нет.
— Безымянный. Затем указательный, мизинец, большой и средний.
— И откуда ты это выяснил?
— Практиковался часто.
— Брешешь ты, — осмелел Балаж.
— У каждого пальца свой вкус. В мизинце удовольствия мало — короткий больно. Бабам их ломать приятнее, чем мужикам: раздел красавицу, ступню лобызнул, она от удовольствия глазки закатила, а ты хрясь— и выломал ей пару пальчиков. Ох и орут девки, приятно да заливисто, ты бы слышал!
—Льешь не хуже Любослава.
— По-твоему, почему я из Шеола уехал? Всем бабам пальцы попортил, вот и смотался.
— Ох и гляди, Яков, найдется такая, что сама тебе руки-ноги переломает!
— Да ну? И как звать-то ее будут?
— Жена.
Яков расхохотался. В тишине, нарушаемой лишь дождем и голосами из оставленного позади трактира, его смех звучал раскатами грома.
Они свернули на Вересковую улицу. Заполонившие ее одноэтажные хибары не шли ни в какое сравнение с теремами, мимо которых стражники проходили прежде. Люди тут жили бедные: чернорабочие, оседлые степняки и крестьяне. Скудные достопримечательности улицы — двухэтажная рюмочная и бордель.
Балаж чуть отстал от напарника: великан ускорил шаг, напевая под нос какую-то песенку. На пару секунд Балаж потерял Якова из виду. Впрочем, особого значения это не имело: в караулах редко случалось что-то серьезное. Балаж пнул попавшийся под ногу камушек, зашел за угол дома и врезался в спину Якова.
— Достань оружие, — прошептал великан и показал в сторону Обозной площади.
Балаж не помнил, когда в последний раз пользовался саблей. Яков уже выскочил на оправленную улицами площадь. Сабля, которую он молниеносным движением вытащил из ножен, выписала изящную восьмерку в воздухе. Движения стражника сопровождали стоны девиц из борделя: как-никак, у них был самый разгар трудовой ночи. В тусклом свете газового фонаря Балаж видел, как на саблю падали капли дождя; великан двигался с непостижимой для своих габаритов скоростью.
Но все закончилось так же быстро, как и началось.
Яков остановился, пошатнулся и рухнул на колени. Балаж выхватил оружие и ринулся к сослуживцу. Тогда-то он и увидел, чего так испугался великан: пара десятков налитых кровью глаз смотрели в сторону стражников. Бродячие псы.
Балаж усмехнулся: да-а-а, нашел, кого испугаться, великанище! Но, видит Небо, это было очень странное зрелище.
Словно фигурки, расставленные на военной карте, собаки расселись в разных концах площади. Капли дождя нещадно лупили зверей, но те не двигались с места и завороженно глядели в одну точку. Балаж рассмеялся: Яков, такой грозный еще с минуту назад, прирос коленями к брусчатке, а честь любого стражника — сабля — выпала из рук.
— А ну, твари шелудивые, уматывайте восвояси! — крикнул Балаж.
Собаки не двигались. Стражник хмыкнул, подошел к одной из животин и рубанул саблей перед ее мордой. Трюк удался: пес вскочил на ноги, тявкнул и нехотя поплелся в сторону площади Совета. Остальные побрели следом. Балаж довольно ухмыльнулся и посмотрел на Якова:
— Баб с тремя вагинами не боишься, а собак испугался?
Тот не ответил. Когда Балаж убрал саблю в ножны, подошел к нему и потряс за плечо, Яков испуганно прошептал:
— Я больше так не буду. Хватит. Хватит!!!
Шепот Якова превратился в крик. Балаж отшатнулся и едва удержал равновесие. Маневр спас его жизнь: громила вскочил и замахал саблей, рубя воображаемых врагов.
Как назло — несколько девиц высунулись из окон борделя и противно захихикали. Ох, а как чернявая-то была хороша! Впрочем, ее почти сразу увлек назад недовольный клиент. Другой обматерил Балажа и в общем-то был прав: кому понравится, когда шлюха выплюнет уд и побежит смотреть в окно?
Как только великан успокоился и убрал оружие в ножны, Балаж схватил его за шкирку и рванул на себя.
— Пошли отсюда, — зашипел он. — Куда вылетел-то, если блохастых боишься?
— Не собак я испугался, — привычным басом ответил Яков. — Ты зенки бы открыл, увидел.
— Что мне собаки? Девки румяные, чтобы на них любоваться?
Яков с легкостью сбросил руку Балажа и гаденько осклабился.
— Повезло тебе, коротышка. Валим по домам, в болото этот караул.
— Не ты здесь командовать будешь!
— Валим, я сказал!
— Свалишь — пойду к Любославу! — рассвирепел Балаж. — А уж он доложит капитану и старшине, как те из лекарни выйдут. Попрощаешься с сапогами: капитан Дьекимович тебе хорошего пинка под жопу даст, чтобы ты обратно до Шеола добежал без остановок! Пойду ведь, видит Небо!
— Смотри, родной, ножки отрублю — далеко не уйдешь…
— Простите, панове стражники! — донесся сзади лебезящий голос.
Балаж и Яков обернулись. Испуганного вида горбатый старик в нескольких шагах поодаль умоляюще смотрел на стражников.
— Чего тебе, дед? — спросил Балаж. — Помощь нужна?
Тот закивал. Яков закатил глаза и выругался, но старик не обратил внимания на недовольство стражника.
— Тут лачуга… заброшенная зим двадцать стоит. Там это… ну, плачет кое-кто. Третья ночь вот пошла.
— А чего раньше молчал? — спросил Балаж.
Старик почесал лысину, бестолково помотал головой и затараторил:
— Явился, значит, отшельник какой-то и засел в лачуге. Сначала тишайший был, будто подыхать собрался. Потом как забубнил по ночам! Я и решил заглянуть, живу-то недалече. А он мне как протянул два золотых! Иди, грит, найди моего сына. Он в Чизмеград либо ужо пришел, либо вот-вот наведается, уж больно я по нему истосковался. Конечно, никакого сына я не искал. В трактире гульнул, а остальное бабка отняла, чтобы не пропил. Но бродяга приставучий оказался: застращал меня, мол, сын придет и в болото утащит. Помогите, добрые паны. Уж которую ночь, курва, спать из-за него не могу!
— Золотом отдашь, — Яков сверкнул желтыми зубами. — Не верю я, что бабка все стащила. Небось, всю харю ей размазал за монетки-то?
— Но ведь служба у вас…
— Что — служба? — Яков выпятил грудь и вплотную подошел к старику. — Может, сказать отшельнику, куда золотишко-то ушло?
Дед прижал руки к голове и совсем по-детски всхлипнул. Судя по обуви — гордости и главному «документу» гражданина Чизмеграда — он был порядочным трудягой и заслуживал право пользоваться благами города.
— Яков, отстань от честного человека! — заговорил Балаж. — Сапоги забойщика! Он свой горб в шахтах заработал. Давай лучше глянем, кто там по ночам хнычет.
Яков промолчал. Стражники последовали за согбенным стариком, который на удивление быстро пересек площадь и юркнул в переплетение нескольких плотно стоящих друг к другу хибар.
— Сболтнешь кому — все пальцы переломаю, понял? — зло прошептал Яков.
— А ты погромче на всю Обозную верещи, чтобы каждая шлюха услышала! — Балаж не любил острых словечек, но Яков его раздражал.
Старик ждал возле одного из строений, и с надеждой в глазах глядел на Балажа. Стражник по-доброму улыбнулся и подошел к покосившемуся набок дому: ни окон, ни дверей, даже крыльца нет. Из хибары доносились тяжелые вздохи и невнятное бормотание.
— Заходите, панове стражники! — пролепетал старик. — А я на всякий случай у входа подежурю.
Яков хохотнул. Балаж кивнул ему в ответ, и нырнул в черный провал оконной рамы.
— Стража Чизмеграда! — крикнул он. — Властью, данной старейшинами-шоршеткалоками, приказываю повиноваться и выйти из дома!
Никто не ответил. Балаж поглядел на Якова. С присущим ему весельем великан показал на дверной проем, мол, ты первый. Балаж не стал спорить. Под далекий лай собак стражники обнажили сабли и вошли в дом. Балаж запалил свечной фонарь и шагнул внутрь: на потолке паутина, в углу куча гнилого тряпья. Яков шел следом, его шагам вторил жуткий скрип половиц. В полутьме Балаж наступил в лужу нечистот и чуть не поскользнулся. Куча мусора каскадом нависала над полом; стражник поворошил ее саблей, но увы, ничего интересного.
— Зови деда сюда. Никого тут…
Что-то шершавое и липкое схватило его за шею. Лицо обдало гнилостным дыханием, по щекам ударили брызги слюны. К своему стыду Балаж перепугался и не сообразил рубануть врага саблей, а лишь безвольно захрипел в попытке позвать на помощь.
— Где мой сын?— проскрипел противный голос. — Где?! Когда он придет?
— Отпусти. — Острие сабли Якова коснулось лица нападавшего. Тот помедлил, и клинок оставил кровавую борозду на его щеке.
Балаж почувствовал, что снова может дышать. Он закашлялся, голова закружилась, и, чтобы не упасть, он оперся рукой о стену. Встревоженный старый горбун заглянул в дом, но стражник отмахнулся, мол, выйди.
— Ну, к-курва, — кашлянул Балаж и повернулся к врагу. — Щас я тебе…
Он замолчал на полуслове, как и Яков, с любопытством разглядывающий незнакомца. А поглядеть было на что.
Из полутьмы на стражников таращились пустые глазницы. Отшельник выглядел жутко: длиннющие руки в струпьях, торчащие ребра, гнойные нарывы на бедрах и лобке. Но больше всего пугали жуткие шрамы вокруг глазниц.
— Сын, — твердил старик. — Он придет? Я скучаю.
Нагой мужчина дрожал от холода. Единственное, что хоть как-то его спасало — стоптанные кожаные сапоги, должно быть, бывшие когда-то форменной обувью стражников.
— Ты и одежду у него спер? — бросил Яков дежурившему у входа деду.
Тот многозначительно цокнул.
— Где мой сын? Куда он ушел? — снова спросил отшельник.
— Заткнись, — просипел Балаж. — За нападение на стражника и непотребный внешний вид… — Он запнулся, откашлялся и продолжил:— Мы отведем тебя в тюрьму Чизмеграда для дальнейшего разбирательства.
Отшельник вздохнул, опустил голову и издал похожий на рыдание звук.По его щеке скатилась одинокая капля гноя.
— Я не могу, — заканючил он. — Сын скоро придет, мы пойдем на охоту! Наверное, он снова заплачет, когда я убью зайца или лису…
Следующие несколько мгновений впитали в себя слишком много событий. Во-первых, отшельник продолжал говорить, хоть из его рта и вылетело несколько зубов. Во-вторых, Яков не ограничился одним ударом, а продолжил бить упавшего старика ногами. В-третьих, в дом снова заглянул горбатый старик-забойщик, который тут же исчез под матюги Балажа.
— Ну, и где твой сын? — спросил Яков, прижав отшельника ногой к полу. — Где? Пусть явится, спасет папочку.
— Забери тебя болото, да успокойся уже! — крикнул Балаж.
— Он придет, увидите, придет, — прохрипел отшельник, тщетно пытаясь сдвинуть с живота ногу стражника. — И мы пойдем на охо…
На этот раз он не договорил: Яков наклонился и надавил сапогом на ребра. Пока отшельник извивался и натужно хрипел под ногой великана, стражник чуть приподнял брови и расплылся в улыбке.
— Яков, хватит! — сказал Балаж. — Отведем его в тюрьму.
— А какая разница, покалеченного или живого? — бросил через плечо великан. — Или хочешь вместо него лечь?
— Прекрати! Ты же стражник…
Яков обнажил саблю. Балаж не успел среагировать и нелепо замер, когда лезвие почти коснулось его шеи.
— Никто. Никуда. Не пойдет, — отчеканил Яков. — Зови этого горбатого сюда! И саблю мне отдай, быстро!
Балаж подчинился. Ничего, вот повернется напарник спиной…
Горбатому старику заходить в дом очень не хотелось, но Балаж силой затолкал его внутрь. Яков сел на корточки возле отшельника. Бродяга вертел головой по сторонам, разбитые губы настойчиво шептали о сыне.
Яков взял ладонь старика и парой резких движений сломал ему по очереди три пальца. Отшельник взвыл.
— Тише, пан, тише, — произнес Яков со смешинкой в голосе. Бродяга тихонечко заскулил. Яков провел ладонью по остаткам седых волос на его макушке, посмотрел на старого горбуна и добавил: — Зажми ему рот. Живо.
Старик молча исполнил приказ. Яков сел бродяге на живот и коленями прижал его руки к полу. Отшельник захрипел.
— Пожалей его, пан стражник. — Пот лился по лицу старичка, а язык заплетался как от нескольких рюмок самогона. — Зачем с ним проблемы наживать?
— Сам нас позвал, — невинно развел руками Яков и оглянулся на Балажа. — Раз он так легко расстался с двумя монетами, значит, где-то прячет и остальные.
Балаж схватился за голову: ну чем он заслужил такого напарника?! Великан с упоением ломал нетронутые пальцы отшельника. Крик был настолько громким, что Балаж не удивился бы, если за порогом вдруг собралась толпа зевак.
— Дурак! — зашипел Яков. — Я же сказал — зажми рот!
— Он… — горбун поднес к лицу окровавленную ладонь, — он кусается!
— Шын, Шын, Шын, — без остановки твердил отшельник.
— Где золото? — спросил у него Яков. — Обещаю, мы сразу уйдем.
— Шын, шын, шын….
— Где монеты, пан? Последний раз спрашиваю.
— Шын убьет тебя, — рассмеялся бродяга. — Он шильный, он…
Хохот перешел в жуткий крик боли. Балаж почувствовал, как вибрируют барабанные перепонки: он и представить не мог, как громко умеют орать люди.
А Яков давил и давил на жуткие шрамы, на месте которых когда-то были глаза.
Крик старика пробивался сквозь шум дождя и окровавленные ладони горбатого старика. Яков безмятежно улыбнулся и приложил бродягу головой об пол. В секунду тишины между воплями отшельника Балажу показалось, что он слышит чьи-то шаги совсем близко.
— Остановись, — он подбежал к Якову. — Сюда кто-то идет!
Балаж понял, что совершил ошибку, почувствовав, как под ним заскрипели трухлявые доски. Он перекатился набок. Боли не было, но голова кружилась так сильно, будто он перебрал в трактире и его вот-вот стошнит. Рот наполнился кровью и какими-то острыми камушками. Спустя мгновение Балаж понял, что это его зубы. Медленно и аккуратно он сплюнул их себе в ладошку. Это оказалось не так просто: рука почему-то дрогнула, и один из зубов юркнул в щель между половицами. Сам не понимая, зачем, Балаж схватил фонарь и посветил туда, где исчез зуб.
—Яков, — дрожащим голосом позвал он. — Яков!
Великан рассказывал горбуну, что означает умение хранить секреты. К своим наставлениям Яков добавлял резкие звуки, изображая хруст сломанных конечностей.
— Яков! — снова крикнул Балаж. — Сюда!
— Не хватило тебе, коротышка?
Громила вразвалочку подошел к сослуживцу. Балаж указал пальцем на щель между половицами. Яков улыбнулся, поднял стражника на ноги и стряхнул с него пыль точно с тряпичной куклы.
— Признаю, что был неправ, когда приказывал идти домой. Давай, и раз, и два…
Они поддели одну из половиц и резко рванули вверх. Доска с хрустом вырвалась из пола, взметнулось облако пыли. Внизу на грязной тряпочке лежала горсть золотых монет. Даже при беглом взгляде было ясно, что их хватит на пару лет безбедной жизни. «Во всяком случае, Якову, — подумал Балаж. — С женой и ребенком трат явно больше будет…»
— Они ведь наши? — с надеждой спросил Балаж у Якова. Ему было горько от того, что в их дуэте он больше не главный.
— Почти. — Громила перестал улыбаться и достал саблю. Балаж отпрыгнул назад и вытащил свою.
— Поверил в себя? — Холод в глазах Якова пугал сильнее, чем острие сабли. — Думаешь, убью тебя?
— П-попробуй.
— В другой раз, — рассмеялся великан.
Яков отрубил голову старому горбуну одним ударом далеко не лучшей чизмеградской сабли. Пожалуй, старику повезло: он умер быстро, это можно назвать милосердием. Когда громила отвернулся, шальная мысль скользнула в голову Балажа: что если бы он промолчал про золото? Ведь оно могло достаться только ему…
Но когда-то давно отец говорил Балажу, что сослуживцам врать не стоит. «Особенно тем, кто может переломать тебе все пальцы, — подумал Балаж. — Пожалуй, я даже не ударил в грязь лицом. Ну, может, совсем немножко».
— А почему про монетки молчал? — Тон Яков был издевательски-вежливым.
— Шын. — рявкнул отшельник.
— Для шына, значит, берег? — передразнил Яков. — Ничего, мы ему все отдадим. А труп ты спрячь, иначе шын не придет.
— Не придет?
— Ну а кому мертвец в доме понравится? И про нас не болтай, хорошо? Иначе я тебя вместо шына проведаю.
Пока отшельник соображал с ответом, Яков поднял его ногу и со всей силы дернул лодыжку вбок. Бродяга закричал, но стражник мыском сапога надавил ему на горло.
— Жди сына, жди, — нараспев сказал он. — А я буду навещать тебя, как худший из кошмаров. И если хочешь, чтоб часто не снился, молчи.
Яков убрал ногу с горла. Отшельник вяло кивнул и громко закашлял. Великан шутливо отдал честь и показал Балажу на выход. На улице они укрылись за углом, где Яков поделил золото на две одинаковые кучки. Балаж молчал: он был уверен, что сослуживец обманет его. Словно прочитав его мысли, громила усмехнулся:
— Бери и радуйся, коротышка. Славный караул вышел, верно?
— Спасибо, — только и ответил Балаж.— Может, убьем отшельника?
— За него не переживай: во-первых, он слепой, во-вторых, ну кто ему поверит?
— А бабка, которая…
— Монетки у покойного деда свистнула? Ей радоваться надо: не каждый под старость богатеет. Да и куда она нажалуется?
— Ну, вдруг слышала чего…
— Отдай мне золото, если боишься, — хмыкнул Яков, пока Балаж безуспешно пытался впихнуть в набитый кисет еще несколько монет. — Шлепай домой, но о деньгах ни слова. Тогда, может, и проживешь пару лет в счастье.
— А ты куда пойдешь?
— О, мне еще пальцы Любославу переломать надо.
— Хорош брехать, а.
— Ты о собаках-то помалкивай. А то смотри, и о тебе набрешу!
На прощание они крепко пожали друг другу руки. Настолько крепко, что по дороге в бордель Балаж сжимал и разжимал кулак, чтобы унять боль. Стражник до сих пор не верил, что разбогател, но звон монет в кисете победным маршем разливался в душе. Теперь он и лекарства дочке купит, и долг Любославу отдаст. Но первым делом — чернявая девица из борделя. Все-таки ночка была не из легких, да и грех такой приработок не отметить!
Об отшельнике и убитом старике Балаж не думал. Слепому бродяге золото не нужно, а дед, видит Небо, сам свою гибель нашел.
Когда Балаж подошел к борделю, из окна как по волшебству высунулась чернявая курва.
— Куда путь держишь, пан стражник? — улыбнулась она.
Балаж почувствовал приятное тепло внизу живота, стер с лица кровь мокрой от дождя ладонью и улыбнулся:
— Выпить есть?
— Для доброго пана не только выпить найдется.
— Тогда к тебе.
Девица подмигнула, провела кончиком языка по губам и наклонилась так, что Балаж почти разглядел ее грудь под светлой ночной сорочкой.
— Налью эля, — мелодично сказала она. — Устроит?
— Плесни ракии, — бросил Балаж и дернул ручку двери. — И бутылку не убирай!
* * *
За спиной раздалось чье-то покашливание. Балаж сжал эфес сабли и оглянулся: площадь была пуста. Небо вдали порозовело, и первые лучи солнца пролились на Чизмеград. Стражник отстраненно подумал, что скоро степняк выйдет торговать своей лекарственной травой. Сколько он там просил, серебряный с полтиной? Балаж улыбнулся: да будет так. Теперь он сможет купить себе все, что захочет. А если жена о чем-то догадается — пусть уходит. Не понеси она тогда, не было бы никакой свадьбы. Эх, а ведь он был так молод…
Балаж закрыл за собой дверь.
Силуэт в темном балахоне отделился от стены и двинулся в сторону покинутой стражниками хибары. После стольких лет ожидания каждый миг до встречи с отцом тянулся нестерпимо долго.
Наконец, человек в балахоне вошел в ветхий покосившийся дом.
И, видит Небо, зрелище его не порадовало.
* * *
— Вставай, забери тебя болото! Я старшине сказала, что ты через полчаса явишься!
— Вставай, вставай, вставай!
Два голоса: один писклявый, недовольный и уставший. Другой — шепелявый и надоедливый. Первый — жены, второй — дочки. Эх, а давеча она лежала молча, но, видать, травки степняка помогли.
Балаж что-то промычал и поднялся с кровати. Перед глазами пронеслись обрывки вчерашней ночи: дождь, собаки, слепой отшельник, мертвый дед, бордель, ракия. Глаза резал свет, к горлу подкатывала тошнота, но Балаж улыбнулся: чернявая позволяла такое, отчего жена сразу бы сбежала в Гнилов лес.
— Помогли дочке травы? — прохрипел он.
— Помогли! — выпалила жена.
— Помогли! Помогли! Помогли! — запищала дочь.
Нужно уходить...
Жена продолжала отчитывать, пока он одевался. И на бровях приполз, и бабой пах, и наблевал в коридоре! Всего этого Балаж почти не помнил, зато точно знал, что зарыл приработок на заднем дворике.
— Жрать, надо полагать, нечего? — спросил он.
— А ты хоть раз трезвый с караула приди, тогда и накормлю! Вы что там, бочки эля сторожите?
— Заткнись.
— Чеееего?
— Заткнись, — холодно повторил Балаж. — Одну ночь не виделись, а к тупости успела прибавиться глухота.
— Да ты…
Балаж вплотную подошел к жене. Теперь он чувствовал себя как великан Яков, возвышаясь над низкой тоненькой женщиной. Дочь, слава Небу, затихла в углу.
— Перечить вздумаешь — пойдешь на болото жить. Забыла, чей дом, курва деревенская?
Жена молча сунула ему стакан воды и кусок ржаного хлеба. Балаж выпил, поел, потрепал дочурку за волосы и спросил:
— Кто вызывает? Любослав? У меня выходной.
— Живодраг Радонич! Знаешь такого?
— Старшина?! Так они ж с капитаном с болотнянкой слегли…
— Болото принесло хворь, болото и унесло… Убили ночью Любослава рядом с какой-то хибарой на Обозной.
Балаж пошатнулся, и едва не промахнулся задом мимо табурета. В уголках глаз жены появились озорные искорки.
— Иди-иди, хороший муж. Смотри, отделает тебя Радонич, к нему в жены пойду, у него уж давно матушка преставилась, тяжко одному-то — без бабы в доме.
Весь последующий день Балаж хотел забыть как кошмарный сон. Вечером он пил в «Сопле жабы», но хмель не приносил облегчения. Труп Любослава вновь появлялся перед глазами…
За время службы Балаж вдоволь нагляделся на покойников — то зарежут кого в драке, то казнят на площади Совета, то степняки к стене набегут…
Но это был совсем иной случай.
Любослав лежал у входа в хибару и так широко раскрыл рот, что Балаж поневоле подумал, будто стражник умер от удивления. Интересно, покойного больше изумил вырванный кадык или воткнутые в лоб собачьи зубы? Может, переломанные пальцы на руках? Или нож, торчащий из груди?
Старшина отвел к Дьекимовичу, и тот убил все утро на допрос, но Балаж упорно твердил, что ничего не видел и не слышал. Старый горбун никого не интересовал, как и труп отшельника, найденный за полверсты от хибары. Бродяге повезло меньше, чем Любославу: собаки просто разорвали его на части — даже хоронить нечего. Дьекимович с подручными осмотрели всю улочку до Обозной площади, и двинулись на поиски Якова. В «Сопле жабы» его не нашли: со слов трактирщика, ночью он собрал вещи и покинул заведение.
Балажа ни в чем не заподозрили, и капитан отправил его на законный выходной. Стражник проспал весь день и под вечер побрел в «Соплю жабы». После нескольких кружек эля в его голову полезли мысли о шагах, которые он слышал неподалеку от хибары. Может, они принадлежали тому же, кого так испугался Яков? Но что могло так сильно встревожить великана? И за каким болотом Любослав решил навестить отшельника?
Балаж жестом попросил плеснуть ему новую стопку. Ракия не дала ответов на вопросы, и стражник нетвердой походкой двинулся в сторону дома. Со временем он немного не рассчитал: улицы опустели, и на пути ему встретились лишь пара сослуживцев, валяющийся в грязи пьяница и огромный пес. Возможно, будь Балаж трезвее, то обратил бы на животину внимание, а так…
Дом был уже близко, когда собака сбила его с ног; Балаж матюгнулся и выхватил сапожный нож. Удар вышел приличным: пес взвизгнул, легонечко тяпнул за руку и тут же упал мертвый. Из арки, ведущей в двор-колодец неподалеку, показались еще несколько тощих псин.
— Подходите, блохастые, — закричал Балаж. — Не боюсь я вас, я вам не Яков!
— А зря, — за спиной раздался густой бас великана. — Беги, если хочешь жить.
— Да что ты мелешь-то? — развернулся к нему Балаж. — И где ты весь день пропадал?
Яков молча показал пальцем в сторону арки. Балаж обернулся.
Тонкая фигура в черном балахоне выплыла из арки и направилась к стражникам. За ней следовали новые и новые псы. Балаж попятился, рукоять ножа вмиг стала скользкой от пота, оружие брякнулось на мостовую.
— Беги! — нечеловеческим голосом заорал Яков.
И Балаж побежал.
Когда псы сбили его с ног, он кричал, звал на помощь и плакал, но рычание озлобленных зверей заглушало эти жалкие звуки. Боль заполнила тело: десятки зубов вонзались, рвали, тянули…
А потом сильные руки Якова занесли его в дом; громыхнул засов на двери..
— Никто не услышит, — сквозь вопли жены Балаж кое-как расслышал голос великана. — И никто не поможет.
«Так все дело в золоте? — подумал Балаж. — Я не отдам! Всю жизнь прожил в нужде — заслужил! И плевать на всех, кто из-за этого погиб».
Балаж невольно поймал взгляд стоящего за окном человека в балахоне и смог сделать лишь одну вещь: намочить штаны.
Сквозь стекло на Балажа смотрел его собственный отец, пан Милош. Спустя миг тварь стала Любославом, затем — слепым отшельником. Остановившись на облике Милоша, тварь постучала в окошко. Когда крик Балажа достиг самого Неба, фигура в балахоне превратилась в него: трусливого невысокого человека, так долго грезившего о богатстве.
Но разве все мечты приносят счастье?
Продолжение в комментах. Целиком историю (чтобы не читать лесенкой) выложил здесь
«Чат на чат» — новое развлекательное шоу RUTUBE. В нем два известных гостя соревнуются, у кого смешнее друзья. Звезды создают групповые чаты с близкими людьми и в каждом раунде присылают им забавные челленджи и задания. Команда, которая окажется креативнее, побеждает.
Реклама ООО «РУФОРМ», ИНН: 7714886605