Байки из богадельни/ Суханкин, Лариса и Истерика
Заканчивается наша пятая и последняя вахта в усадьбе. Вслед за другими интернатами страны нас открывают. Полагаю теперь, начнется все самое интересное. Выйдут в город засидевшиеся старики, большая часть сразу поедут в отпуск. Начнутся гуляния в парках и выезды на природу. Ребята психоневрологического отделения (ПНОР) уже планируют походы в открывшиеся кинотеатры. В интернате царит заметное оживление. Все как с ума посходили – ждут открытия.
На этой почве заметно участились приступы эпилепсии в отделении ПНОР. Каждый день кому-то требуется помощь и не по одному разу. Медсёстры отделения постоянно в «боевой» готовности с намерением броситься на помощь с «заряженным» шприцем. Все отработано.
Дошло до смешного. Один из ПНОРовцев разнервничавшись, начинает непроизвольно подпрыгивать и ходить на носочках. В очередной раз, разозлившись на собеседника психанул, обложил всех матом развернулся и хотел упрыгать по дальше от конфликта, но споткнувшись упал. От злости и стыда стал колотить руками по полу, мотал головой из стороны в сторону, шипел и плевался, а со стороны показалось, что человек бьётся в припадке. Все присутствующие разом закричали, заголосили, машут руками, зовут медиков. Поднялся переполох. Перепуганная медсестра видит бьющегося на полу страдающего частыми приступами проживающего, подбегает к нему и пытается сделать укол, тот же отбивается от неё, матерится и дерется. В итоге с общей помощью несчастного укололи. Он затих. Успокоился. Встал, снова всех витиевато послал куда подальше и обиженный схватил пакет с мусором вышел на улицу.
В этой связи вспомнился один наш давний проживающий Суханкин. Такой был странный и интересный тип. Истерик. Очень он любил женщин с выдающимися формами. Вожделел их страстно, приставучий был до невозможности, когда же ему отказывали и игнорировали ухаживания, Суханкин начинал показушно истерить. У него от обиды дрожали губы, появлялись слезы, он начинал трясти картинно руками, пыхтеть, шумно дышать, выбирал глазами удобное место для падения, если стоял на кафеле, уходил ближе к дивану, затем картинно закатывал глаза и мееедленно подгибая ноги оседал на пол. Извивался, стонал и очень правдоподобно изображал судороги. Когда же к нему подбегали и пытались оказать помощь, он сразу же успокаивался, прижимался к груди медсестры и изображая болезненную измученность позволял себя сопроводить в кровать. Потом еще долго держал медсестру за руки, не отпуская от себя.
Такие концерты он устраивал часто, все к ним привыкли и старались не реагировать, чем вызывали новую волну истерик и изощренного притворства.
Время от времени ему везло. В интернате появлялась интересная новенькая женщина, на которую он тут же переключался. Изобретал варианты подкатов, менялся внешне. Придумывал себе новый образ и играл в свою игру каждый раз, пока это ему не наскучивало. Красил давно седые волосы, отращивал усы и фигурную бородку, в общем делал все, чтобы заполучить желанную женщину.
Соседи, конечно, шушукались и открыто смеялись над ним, но никто не задавал вопросов, когда Суханкин вдруг, выходил из комнаты перламутровым блондином с гладко выбритым лицом и цветным шарфиком, повязанным в открытом вороте рубашки или ухаживая за новой пассией красился в иссиня-чёрный цвет и беспрестанно начесывал отросшую бородку, надевал кожаный жилет и молодцевато отплясывал на всех дискотеках и громче всех пел в караоке.
К тому времени когда в усадьбе появилась Лариса Суханкин разбил не одно женское сердце и обманул надежды многих и многих стареющих дам. Он успел дважды жениться и похоронить своих жен и однажды развестись, как положено истерику, с боем посуды, вышвыриванием одежды с балкона, обмороками и громкими проклятиями.
Ларису в усадьбу привезла домработница. Некому было больше. Муж умер, дети живут в Америке, других родственников нет, друзья испарились с первыми признаками безденежья. По словам доброй женщины, она и так обихаживала Ларису сколько могла, но деньги в доме закончились, а социальной пенсии хозяйки, не хватало на содержание и дома, и чудаковатой женщины с запросами. Пришлось ей взять смелость и определить Ларису в усадьбу пока не приедут дети потому, что устала и не нанималась терпеть бесплатно все хозяйские прихоти.
Надо сказать, что таких женщин у нас в интернате не было никогда. Она была прекрасна.
Прекрасна во всем. Даже в своей нелепой инфантильности. Никогда не видела таких экзальтированных, неприспособленных к жизни взрослых женщин, можно сказать старушек, которые остановились в развитии лет в девятнадцать. Она не могла самостоятельно выбрать наряд, одеться без помощи домработницы, решить, чем ей сегодня себя занять. Она не выходила одна на улицу и за покупками, при том, что не страдала никакими психическими отклонениями. Лариса жила жизнью придуманной и устроенной для неё мужем. Жила так слишком долго. Она читала любовные и мистические романы сериями. Смотрела сериалы, играла на гитаре и фортепиано, чудесно пела и бесконечно ухаживала за своей внешностью. Надо ли говорить, что в свои почти шестьдесят она выглядела как успешная сорокалетняя женщина. Господи, а какие у нее были наряды! Духи!
Не знаю точно, поняла ли Лариса, что ее привезли не в пансионат или дом отдыха, а в самый настоящий дом престарелых или безропотно приняла новую игру? Внешне она не казалась разочарованной.
Утром новенькая выходила из своей комнаты в холл в длинном ярко красном шелковом китайском халате и на ее шикарной необъятной фигуре расписные райские птицы казались живыми. Их яркие хвосты и крылья переливаясь двигались на огромной груди пытаясь взлететь при каждом движении хозяйки, чем приводили в трепет всех проживающих мужского отделения. Старики смотрели на нее с неприкрытым любопытством.
– Вы видели эту новенькую? – звучало со всех сторон. – Она такая! Да у нее шикарная задница, видели? И здоровые сиськи, длинные ноги и глаз от нее оторвать невозможно. Она рыжая и у нее с утра красные губы! Вы видели, чтобы наши старухи с утра красили губы в красный цвет? Вот и оно!
– Эта баба – просто бомба!
Такую красоту наш Суханкин обойти стороной не мог. Для него это была женщина-мечта!
Только на него Мечта не обращала никакого внимания, чтобы он не предпринимал.
Она бесцельно до самого обеда слонялась по усадьбе, затем не переодеваясь, все в том же халате блуждала в одиночестве по саду выгуливая своих райских птиц. Часами что-то наигрывала на пианино в актовом зале, чем бесконечно бесила культорганизатора, работающего в то время в интернате. Играла Лариса в разы лучше, по слуху. Подбирала любую песню или романс мгновенно и так это у нее получалось естественно, с ленцой, как будто она наизусть знала целую библиотеку нот. Устав от музыки она переходила в читальный зал, изучив содержание полок с трудом отыскивала нужный роман, и недовольная отправлялась в комнату перечитывать, в который раз, уже выученную наизусть историю до часа вечернего кино. На ужин Лариса не выходила.
Так изо дня в день она жила, словно ждала, что это недоразумение закончится и ее непременно отсюда заберут домой, надо лишь немного подождать, а ждать Лариса умела, можно сказать профессионально, как все жены занятых мужей.
Суханкин тем временем терял терпение. С каждым днем он жаждал обладать этой женщиной все сильнее.
Он ходил за ней следом по саду, задавал глупейшие вопросы, которые оставались без ответа, сидел тихонько в углу зала, когда она играла и плакал. Плакал от умиления, от счастья и от обиды. Плакал пока нахлынувшая злость не заставляла его бежать от музыки, от этой недоступной женщины. Он прятал слезы пробирался тайком в ее комнату, сидел на ЕЕ кровати, дышал ЕЕ ароматами, прижимался лицом к ЕЕ подушке.
Однажды Суханкин увидел фотографию, которую Лариса оставила под подушкой. С карточки смотрели улыбающиеся счастливые люди: крупный седеющий мужчина в круглых черных очках, закатанных белых брюках и Лариса в белом развевающемся сарафане. Они стояли у самой воды на фоне снежных гор, держались за руки и ждали, когда пенная волна, ласкающая ноги, отползет, чтобы, снова набравшись силы вернуться вместе с морским шепотом, брызгами и мелкими камешками.
Суханкина затрясло. Он изорвал фотографию, аккуратно собрал обрывки карточки в карман, поправил покрывало и незаметно вышел из комнаты.
Теперь он ждал момента, чтобы предстать перед Ларисой в новом образе.
Да, он купил такие же круглые солнцезащитные очки и льняные широкие белые брюки и даже носил их так же закатив почти до самых икр, как бы смешно это не выглядело. Волосы Суханкин больше не красил и остриг их так же коротко, как у мужчины с фотографии.
А потом Лариса совсем захандрила. Она сама себе казалась такой несчастной. Ничто ее больше не занимало и ничего не хотелось. Писем от дочерей так и не приходило вот уже несколько месяцев. Эти сотовые телефоны, появившиеся совсем недавно, ее жутко пугали и казались невероятно сложными для понимания. Да и номера все равно она не знала. Несколько дней у Ларисы держалась высокая температура, поднялось давление, и она слегла.
Суханкин появился в дверях комнаты после ужина. Принес ей булочек и яблоко. Лариса смотрела на его дурацкие неуместные штаны и голые щиколотки, темные очки при зажженном свете и начала смеяться. Этот мужчина – пародия на что-то знакомое ее смешил. Лариса позволила Суханкину приходить к ней в комнату. Они стали проводить вечера за разговорами. Он мило о ней заботился. Старался предугадывать ее желания, покупал новые романы в мягких обложках и приглашал в кино.
Приносил ей кофту, когда она зябла во время просмотра сериалов и подавал тапочки, когда снимала свои туфельки зайдя в комнату. Он стал ее верным провожатым по городу и умудрился сделать так, что вскоре Лариса не могла обходиться без него. Привыкла.
Суханкин наслаждался ее зависимостью. Он ликовал. Ему нравилось рассматривать ее красивые вещи, помогать ей одеваться к обеду, водить под руку. Постепенно он стал распоряжаться ее деньгами, решал, что ей нужно купить, а без чего она обойдется. Через полгода Суханкин понял, что не такая уж и особенная эта Лариса. Слишком много внимания она требует к себе. Ему наскучили бесконечные просьбы и претензии, а главное, главное - он так устал претворяться тем, кем не являлся на самом деле. Устал поддерживать глупые разговоры, пересказы сериалов и любовных романов, ему надоели беседы о поддержании молодости и диетах. Лариса начала его раздражать. Эта толстая корова его откровенно бесила. Никогда, никогда он не слышал от нее слов благодарности. Она ни разу не сказала ему, какой он особенный, какой нужный. Эта эгоистка просто пользовалась его добротой и любовью, не замечая его утонченности и остроумия. Однажды наблюдая за тем как она напяливает на толстую ногу простой чулок, он понял, что ее ненавидит. Как он мог ей восхищаться? Как он мог ее желать? Ему стало противно и обидно за себя до слез.
У Суханкина задрожали губы, затряслись руки, но в этот раз он не упал на пол, он подскочил к Ларисе и стал ее душить. Красная помада размазалась по щекам и от этого скривившийся рот стал настолько пугающим, что Суханкин не мог отвести от него взгляд. Лариса зашипела, забилась и вдруг вырвалась из рук. Суханкин очнувшись заплакал, стал ползать на коленях вымаливая прощения. Лариса оттолкнула тщедушного воздыхателя и вышла из комнаты.
Она не стала закатывать истерик и жаловаться. Подождала, пока он соберется силами и уберется из ее комнаты. Когда же он всё-таки вышел, сказала, что в жизни не видела мужчин подобных липучке.
– Мне всегда не хватало воздуха рядом с тобой, мне не хватало его с тех пор, как ты однажды ступил на порог моей комнаты. Ты истеричка, клоун и мне тебя жаль.
Суханкин открывал рот, визжал, тряс руками пока не упал в очередном приступе. Настоящем или нет история умалчивает. Больше Суханкин не подходил к этой царственной женщине.
А еще через пару месяцев. Пришло письмо из Америки с документами от нотариуса и юриста, после которого Лариса совсем разболелась. Еще через полгода дочери продали отцовский дом. Ларису так и не забрали. Она умерла. Умерла от сердечного приступа.
Суханкин продолжал ходить в черных солнечных очках круглый год и даже в помещении. Женщину другую он себе больше так и не нашел, а еще от него дооолго пахло духами Ларисы. Истерики он закатывал все реже, а потом и вовсе перевелся в другой интернат. Что с ним теперь – неизвестно.