Хроники жертвы клятвы Гиппократа часть 3.
"Сердечный Никитич"
Деревянные коробки с вытянутыми печными трубами накрыло белым одеялом, зеленые ветви хвои укрылись снежными лапами. Из некогда широких улиц остались протоптанные тропинки, окруженные сугробами в человеческий рост. Жиденькие заборы набухали искрящимися снежинками.
Темно-серый дым, валился из труб, чуть поднимался, и будто упирался в невидимую небесную стену, застывал, погодя немного оседал на пустующие улицы, горча морозный воздух.
В фельдшерском пункте прохладно, трещали дрова в печи, на полу лежал раскаленный красными спиралями обогреватель. Тихий, спокойный рабочий день тянулся к своему концу. Василий откровенно бездельничал, читая прессу, потерявшую свою актуальность более недели назад. Заголовки газет клятвенно заверяли об обязательном скором благополучии и необходимости еще немного потерпеть. Вновь потерпеть. Глядя на статьи, фельдшер иронично улыбался. Медицина всегда чувствительный показатель, и по ее состоянию можно без особого труда понять текущее положение и реальность прогнозов. Поступление препаратов более чем скудное и львиную долю запасов пополнялось за счет вылазок в окружную аптеку за свой счет. Из всех новинок, что заботливо прислало государство в забытую Богом деревню: кардиограф и санитарная машина, произведенная при Советах.
Тянулась спокойная неделя. Рутинные инъекции плановых пациентов вот и вся работа за неделю. Праздно пьющий уж как неделю народ, всегда что-то преподнесет скучающему фельдшеру, оттого и чувство беспокойства не покидало.
Вспыхнули желтые огоньки, свет передавал эстафету вечерним сумеркам, тянувшим за собой мрак зимней долгой ночи. То и дело ревели бугаи. Веселый народ! Как ему пришло в голову из большой консервной банки и куска бельевой веревки придумать такой инструмент? Гул то приближался, то отдалялся от фельдшерского пункта.
Раздался глухой стук в массивную дверь, обитую одеялом. Низкорослый щупленький мужчина скудно, но тепло одетый. Тихон послушник при местной церквушке. Он тревожно мычал и разводил руками, так как был от рождения немой.
— Тихон, что случилось? — вскакивая со стола, вопросил Василий, и продолжил — Показывай, Тихон.
Мужичонка схватил фельдшера и повел на улицу. Во дворе фыркая, темная лошадь, от её дыхания исходил пар, позади нее в полумраке виднелись нехитрые сани, наполненные сеном. На санях охая, лежал мужчина, закиданный тулупами.
— Митрий Никитич, что у Вас случилось?
— Вася, умираю я, грудь жжет, дышать не могу, воздуху не хватает, — хрипя ответил священник.
Василий и Тихон поволокли попа в помещение.
Хрип Митрия все более усиливался, в его глазах читался страх. Тихон, мыча, вытирал скупые мужские слезы снятой шапкой, держа за руку Никитича. Взгляд Митрича обратился на лицо Тихона. Тихон поднял голову, их взгляды встретились. Слеза потекла по щеке Митрича.
— Ну, всё Тихон, похоже, моя земная жизнь кончается.
— М,м,мы, — протянул Тихон.
— Митрий, мы еще за тебя поборемся! — Оттолкнув Тихона, принялся раздевать пациента Василий. — Нет, твою мать! не я отдам тебя! Все нормально будет, еще увидишь!
На страдающее от болезни тело, прилепились присоски кардиографа, скрипя по бумаге длинные иголочки, вырисовывали прыгающие линии, выплевывая бумажную змею. Взглянув на показания, Василий тихо цокнул языком.
— Беда, Митрич, миокард у тебя.
— Помру я, Василий.
— Не в моё дежурство, Митрич, не в моё.…
Отскочив от пациента, Василий судорожно отыскал на полке три пузырька, жадно набрав в шприцы жидкость, не теряя минуты пронзив вену, ввел препараты.
— Рибоксин сердцу поможет, Реланиум тебя немного успокоит, а третье лекарство тромбы рассосет. Не переживай, вытащу тебя. Это же классический случай!
Дыхание Никитича выровнялось, хрип пропал, его лик начал вселять безмятежность. Тихон рухнул на колени и посреди комнаты начал мычать, протянув сложенные ладони. Затем оглядываясь по углам, будто что искал, достал нательный крест и продолжил поклоны.
— Ну, уж извините, икон у меня нет, - С досадой произнес фельдшер.
— Неважно есть ли иконы в доме или нет, главное чтоб Бог был внутри человека. А икона это лишь образ, — улыбаясь, шепотом произнес Митрий Никитич.
— Ну, если бы я в Бога, по-вашему бы верил, то уже махнул на тебя рукой. Мол, на все воля Божья.
Василий отошел в покосившийся тамбур и закрыл за собой дверь.
— У меня тут инфаркт на фоне ИБС. Мужчина 62 года. Синеет уже. Хрип, боль в груди… Скорее! Какого? Что уже летите? Чудно, садитесь на берег Иртыша. Повторяю - на Иртыш садитесь! Фонарем посвечу, говорю фонарем. Занесло нас, буханка не проедет.
— В рождество ворота в рай открыты, я уйду спокойно, — сказал Никитич, поглаживая место укола.
— Митрий, ты еще поживешь, вот посмотри свою кардиограмму, она уже лучше прежнего. И хрип ушел. Сил набирайся, сейчас на вертолете полетишь. А так в центре тебя подлатают, и будешь как новенький.
— На праздник объелся я, Василий. Оттого и тошно и тяжко стало. Вина не пил, только сытно ел. Не грешил, праведный образ жизни вел и лишь сейчас в праздник брюхо набил. Стало быть, грех от чревоугодия, Бес попутал, от благого пути сбить хотел, видать.
— Ну, тут, Никитич, и религия Ваша и наука за одно, больному есть много нельзя, нагрузка на твое больное сердце и так можно Богу действительно душу отдать.
— А сердце у меня не больное, а полное печали за сумасбродства народа нашего, оно меня за них болит, а не за себя.
— Ну, уж столь свят, то жить долго будешь, Митрий.
Телефонный звон оборвал разговор.
— Тихон, готовь лошадь, сейчас поедем. Санитарка не пройдет, снегу много.
Ясное лунное небо, сверкая точками, освещала белизну покрова, настеленного на рождественскую землю. Вдали слышны голоса народа, музыки и веселья. Василий хлопал по незадачливому карманному фонарю, который то и дело неладно работал.
— Ну, вот мои ангелы летят, чтоб меня забрать, господи Христосе! — благостно сказал Никитич.
— Митрий, погоди с ангелами, это вертолет летит. Сейчас посвечу и сядет. Только фонарик барахлит: толи батарейки, толи выключатель.
Фонарик включился, выхватывая из бездонности мрака желтый свет. Гул вертолетного двигателя приближался, поднимая снежную взвесь. Упавшее судно окутали клубы снежного тумана.
— Вот они твои ангелы, Митрич. Теперь ты как у Христа за пазухой. До скорого! Будь здоров!
Выбежали санитары в теплых белых одеждах, переложили немощное тело на носилки.
— Чего у вас тут?
— Инфаркт, документы я приготовил, вот они.
— А больной кто?
— Поп местный.
— Охренеть и они тоже болеют? Извините батюшка, бес попутал.
Рёв вертолета усилился, и судно скрылось в выси звёздного неба, оставив на берегу реки Тихона, фельдшера и стоявшую лошадь.
— Во, блин, потух фонарик, долбанный Китай!
Тихон, указательным пальцем мыча, потряс около губ.
— Ладно, Тихон не буду ругаться. Поехали по домам, поздно уже.
Спалось Василию тревожно, пару раз просыпался.
Мрак. В церквушке горел свет. Тихон бил пол в немых молитвах. Ночь он не спал.
Взошло солнце, отогревая окоченевшею от мороза землю, переливаясь радугой в отраженных снежинках.
Разбитый фельдшер, пришел к восьми утра на работу. Около двери топтался Тихон со свертком в руках.
— Что это, Тихон?
Тихон молча раскрыл полотенце, явив икону.
— Я понял, Тихон, спасибо.
Митрий Никитич долетел до окружной больницы, перенес операцию, пошел на поправку. Через некоторое время продолжил свою службу в церкви. Более не переедал. Фонарик с новыми батарейками так и не заработал.