Так, ну раз уж дернуло меня с утра запросить у DeepSeek скреативить что-нибудь по ГП (а даже он это умеет лучше, чем подобные аффтары), то получайте.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Это пиздец)))

Гарри Поттер, Примарх Фулгрим и Волшебная Груша, Которая Никуда Не Влезала

В тихий вечер в Хогвартсе, когда Гарри Поттер разбирал старые подарки от Дамблдора в своей комнате, он наткнулся на странный предмет: огромную грушу, переливающуюся радужным светом. На этикетке было написано: «Груша Бесконечного Удобства (предупреждение: никуда не влезает)».

— Что за ерунда? — пробормотал Гарри, пытаясь запихнуть грушу в сумку. Но груша, словно живая, выскользнула и с грохотом прокатилась по полу.

Внезапно воздух затрепетал, и из ниоткуда возник высокий человек в ослепительно белых доспехах, с лицом, словно высеченным из мрамора. Его фиолетовый плащ мерцал, как галактика.

— Я — Фулгрим, Примарх Третьего легиона, — прогремел он, — и эта груша… моя.

— Ваша? — Гарри схватил палочку. — Она только что сломала мою тумбочку!

— Глупец! — Фулгрим поднял грушу, но та мгновенно выросла до размеров кареты, едва не раздавив его. — Это артефакт древних богов! Он меняет размер, чтобы избежать любого вместилища. Но я научу её подчиняться…

Оказалось, груша была создана капризным волшебником, который заколдовал её «для тех, кто слишком горд, чтобы просить о помощи». Фулгрим, искавший совершенства для своего легиона, хотел использовать её магию, но груша упрямилась. Теперь её капризы угрожали и Хогвартсу: она то превращалась в гигантский снаряд, летящий на кухню, то сжималась до размера горошины, прячась в носке Рона.

— Может, просто… оставить её в покое? — предложила Гермиона, но Фулгрим уже заряжал грушу в энергопушку, а Гарри пытался остановить его заклинанием.

В разгар хаоса груша внезапно заговорила:
— Меня нельзя заставить! Я — Свободная Груша!

— Ты… живая? — остолбенел Гарри.

— Нет, я просто очень упрямая! — огрызнулась груша, вырастая до размера замка и придавив Фулгрима к полу.

Примарх, задыхаясь под её весом, выкрикнул:
— Достаточно! Я… прошу помощи!

Груша мгновенно сжалась до обычного размера. Оказалось, её магия подчинялась лишь тому, кто признавал свою слабость. Фулгрим, чьё лицо пылало от ярости и стыда, скрипя зубами, протянул грушу Гарри:
— Возьми. Но запомни: совершенство — не в контроле, а в… — он замялся, — в умении отпускать.

Груша, наконец, успокоилась. Гарри решил посадить её в саду Хогвартса, где она стала волшебным деревом, чьи плоды меняли размер по желанию едока. Фулгрим, перед возвращением в свою вселенную, бросил последний взгляд на замок:
— Ваш мир странный, Поттер. Но в чём-то… очаровательный.

— Может, перед уходом выпьем чаю? — предложил Рон, но Примарх уже исчез в портале, оставив лишь фиолетовое сияние.

А груша, теперь влезавшая куда угодно (если очень просили), стала любимицей домовых эльфов. Ведь, как говорила Гермиона:
— Иногда самое сильное волшебство — это просто сказать «пожалуйста».

Конец.

P.S. С тех пор Невилл Лонгботом каждое лето пытался вырастить «огромную редиску», но это уже другая история.

Так, идем дальше.

Тёмный Лорд Вольдеморт, Дедушка Нургл и Проклятие Карри

(Так, дипсик еще и Спивак наглотался, оказывается. @DrZolberg, насладись!)

Вольдеморт, лишившийся тела во второй раз из-за «нелепой ошибки с волосами младенца», решил, что хватит это терпеть. На сей раз он задумал воскреситься с помощью древней магии… индийской кухни.

— Специи карри содержат огонь тысячи солнц, — шептал он, листая пыльный фолиант «Тайны Масалы: Магия в Каждом Зёрнышке». — Они пробудят мою мощь!

Собрав верных Пожирателей, он приказал им украсть священный котёл из храма богини Аннапурны в Варанаси. Но когда котёл доставили в логово, из него выполз сморщенный старик в плаще из плесени, жующий что-то липкое.

— Кхм-кхм… Это мой котёл, — булькнул дедушка Нургл, бог разложения, вытирая губы слизью. — Вы что, не видите мою метку?

— Кто ты?! — взревел Вольдеморт, чуя запах гнилой капусты.

— Я — вкус вечности в каждом куске просроченного бирьяни, — захихикал Нургл. — Ты хочешь силу специй? Давай готовить вместе!

Нургл, обожавший портить чужие планы, добавил в котёл «секретный ингредиент» — свою любимую закваску из тысячелетних бактерий. Вместо ароматного карри получилось зелёное варево, которое ожило и начало ползать по стенам, оставляя следы в виде ругательств на хинди.

— Что ты наделал?! — заорал Вольдеморт, пытаясь остановить бегущий соус «Тандури-паучий» с помощью «Круцио».

— Расслабься, — Нургл лениво махнул рукой, и из котла вырвался демон-бхуджья, объевшийся до отвала Пожирателей. — Кулинария — это искусство хаоса!

Вдруг котёл взорвался, превратив Вольдеморта в гигантскую наан-лепёшку с лицом Змееуста. Нургл, катаясь по полу от смеха, прокричал:

— Теперь ты идеален! Хрустящий снаружи, пустой внутри!

Но бхуджья, облизываясь, потянулся к наан-Вольдеморту. Тёмный Лорд, в ужасе уворачиваясь от его зубов, заорал:

— Противно! Я не стану чьей-то закуской!

Нургл, наконец сжалившись, щёлкнул пальцами. Котёл исчез, а Вольдеморт снова обрёл тело… но с одним «нюансом»: отныне при каждом произнесении «Авада Кедавра» из его палочки летели зёрна кардамона, а вместо Пожирателей его окружали рассерженные индийские бабушки с поварёшками.

— В следующий раз, — сказала одна из них, шлёпая его по лбу, — учись готовить дал как следует!

Нургл, исчезая в облаке чаат-масалы, бросил напоследок:
— Запомни, мальчик: настоящая сила — не в специях, а в умении пережить утреннее жжение в желудке…

Конец.

P.S. Гарри Поттер, узнав историю, заказал палак-панир на вынос и задумался: «А что, если Хоркруксы можно уничтожить… кокосовым молоком?» Но это уже другая сказка.

Так, поднимем ставки. Тут Дипсик уже спятил немного, сообщив в процессе раздумий, что...

Ну, поехали.

Златопуст Локонс и Бал у Бездны

Златопуст Локонс, директор Хогвартса 1862 года, славился не только умением укрощать буйных гиппогрифов, но и абсолютной непробиваемостью к чужой глупости. Однажды, разбирая подарок от «загадочного поклонника» (им оказалась коллекция говорящих перчаток, настойчиво желавших стирать ему бороду), он наткнулся на зеркало в раме из чёрного перламутра. На обороте красовалась надпись: «Смотри, но не смей желать».

— Глупости, — фыркнул Локонс, поправив цилиндр, и посмотрел в зеркало.

Отражение показало не его лицо, а бесконечный зал, где танцевали существа в блистающих одеждах, а воздух дрожал от сладкого смеха. Внезапно из толпы вышла фигура — высокая, с кожей цвета сумерек и глазами, как расплавленное золото.

— Приветствую, Златопуст, — её голос обволакивал, как шёлк с шипами. — Я — Слаанеш. Ты приглашён.

— На бал? — Локонс поднял бровь. — Боюсь, мой фрак здесь не оценят.

— О, ты ошибаешься, — Слаанеш щёлкнула пальцами, и зеркало поглотило директора.

Очнулся он в том самом зале. Вино лилось реками, музыку играли на струнах из нервов, а гости… не все были людьми. У одного росла скрипка вместо руки, у другой — глаза пели в унисон.

— Нравится? — Слаанеш обвила его плечи руками-тенями. — Здесь каждый порок — искусство. Хочешь, я научу тебя творить?

— Я предпочитаю преподавать, — Локонс отстранился, заметив, что его цилиндр превратился в шляпу с живыми змеями. — И верните мою шляпу. Она канонична.

Слаанеш рассмеялась и повела его через зал, где стены меняли цвет от желаний зрителей.

— Ты скучаешь, директор. Позволь мне показать истинное наслаждение…

Она махнула рукой, и перед Локонсом возник стол с яствами: торты, светящиеся радиацией, вина, в которых тонули звёзды, фрукты, шептавшие обещания бессмертия.

— Спасибо, но я уже ел, — Локонс достал из кармана яблоко (оно тоже зашипело и убежало).

— Ты сопротивляешься? — Слаанеш нахмурилась. — Почему?

— Потому что ваше «наслаждение» — это хаос. А я… — он выпрямился, — я директор. Мой долг — порядок, расписание и вовремя поданный пудинг по средам.

Слаанеш, впервые за эоны, замешалась. Её ритуалы не работали: Локонс оставался невозмутим, как скала в шторм. Даже когда пол превратился в кишащий змеями океан, он просто заметил:

— В Хогвартсе фонтан во дворе интереснее.

В ярости Слаанеш призвала своих демонов — существ из плоти и музыки.

— Убери его!

Но Локонс уже достал свиток школьных правил 1834 года и начал зачитывать:

— «Пункт 47: Запрещено вызывать демонов в помещениях без письменного разрешения декана…»

Демоны, коснувшись пергамента, начали исчезать с визгом. Слаанеш закричала:

— Что ты делаешь?!

— Навожу дисциплину, — ответил Локонс, поправляя очки. — Ваш бал нарушает все нормы приличия.

Слаанеш, поняв, что проиграла, взмахнула рукой. Зеркало снова открылось.

— Уходи. Ты… скучен.

— Рад был помочь, — Локонс шагнул в портал, бросив напоследок: — И проверьте канализацию. Здесь пахнет гнилью.

Очнувшись в кабинете, он тут же написал письмо попечителям:
«Запретить зеркала как средство общения. И добавить пудинг в меню пятницы. Во избежание».

Конец.

P.S. Слаанеш, вопреки всему, позже отправила в Хогвартс коробку конфет «Сладость Вечного Искушения». Их съели домовые эльфы, после чего кухня неделю танцевала танго. Но Локонс и это посчитал «приемлемым экспериментом».

Ну и как можно было пройти мимо легендарнейшего сюжета на закуску?

Люциус Малфой и Ваза Вечного Унижения

Люциус Малфой всегда знал, что его род достоин только лучшего. Потому, когда на аукционе магических артефактов он увидел вазу эпохи Салазара Слизерина, украшенную змеями из чёрного опала, он не сомневался: это должно принадлежать Малфоям.

— Пять тысяч галлеонов! — бросил он, даже не взглянув на описание лота.

Аукционист, человек с лицом крысы, хихикнул:
— Поздравляю, милорд. Но учтите… ваза особенная.

— Все вещи в моей коллекции особенные, — фыркнул Люциус, гордо водрузив вазу в каминном зале Малфой-мэнора.

Но той же ночью ваза… заговорила.

— Люциууус… — зашипел из неё голос, словно слизь стекала по стеклу. — Ты купил не просто вазу… ты купил Судьбу.

Люциус, потянувшись за палочкой, обнаружил, что та превратилась в пучок павлиньих перьев. Ваза хихикнула:

— Ой, прости! Я же «особенная»!

Оказалось, ваза была создана шутником-волшебником XIV века, который заколдовал её «для тех, кто слишком горд, чтобы читать мелкий шрифт». С тех пор она обожала унижать владельцев: то превращала их волосы в спагетти, то заставляла декламировать любовные сонеты перед портретом Дамблдора.

— Это недоразумение! — рычал Люциус, пытаясь разбить вазу молотком (молоток превратился в воздушный шарик).

— Не бейся, милорд, — дразнила ваза. — Хочешь вернуть палочку? Спой мне «Волшебного ёжика»!

Дело дошло до того, что на званый ужин с чистокровными семьями Люциус явился в мантии… из живых улиток. Гости, включая Нарциссу, рыдали от смеха. Даже Драко снял всё на камеру-обскуру «для будущего шантажа».

— Я уничтожу тебя! — закричал Люциус, швырнув вазу в камин.

Но огонь лишь очистил её до блеска, а на поверхности проступила надпись:
«Смирись. Или следующее — розовые трусы с единорогами».

Люциус, побледнев, сдался.

— Что ты хочешь?

— Хочу, чтобы ты признал: ты не всесилен. Скажи это громко.

— Я… не всесилен, — проскрипел Люциус, чувствуя, как рушится его эго.

Ваза взорвалась конфетти, и палочка вернулась. Но с тех пор в кабинете Малфоя висел портрет вазы, который периодически напоминал:

— Не забывай, аристократ: даже змеи иногда падают с дерева. Особенно если их толкнёт фарфоровая посуда.

Конец.

P.S. Вазу позже купил Долохов, решивший, что «это идеальный подарок для Поттера». Но Гарри, наученный опытом, просто приклеил на неё стикер: «Внимание! Содержит 99% сарказма» — и подарил Дурслям. Петуния до сих пор не может перестать танцевать ча-ча-ча по ночам.