Захватчики

7 августа 2021 года во дворе многоквартирного дома #6 по улице Октябрьская г.Мариинский Посад Чувашской Республики  произошел захват земельного участка.

Данная земля была ранее освобождена жильцами по требованию городской администрации, поскольку на территории двора будет проводиться благоустройство территории, будет установлена детская площадка.

Пока благоустройство не закончилось, только перекопали двор, шустрый депутат от Единой России Афанасьев А.В. и еще один жилец Марков А.В. завез спецтехнику и установили свои металлические гаражи несмотря на возмущения жильцов.

Тем самым было допущено нарушение, предусмотренное ст. 7.1 КоАп РФ. Афанасьев заявил, что оформит землю потом, то есть задним числом.

Марков заявил, что разрешение ему дал следственный комитет. Я понимаю, что следственный комитет не занимается выдачей разрешений на самовольный захват земли, тем самым господин Марков дискредитирует следственный комитет РФ.

Был вызван наряд полиции, но он приехал уже после установки двух гаражей.

Жалобы были направлены в прокуратуру и городскую администрацию.

Имеется фото и видео-фиксация нарушения. Народ в бешенстве. Вероятно, Афанасьев А.В., пользуясь своим статусом постарается задним числом оформить права на земельный участок. Это будет сложно, так как это возможно только через публичные торги.

Узнаем, выдавал ли следственный комитет разрешение на захват земельного участка господину Маркову А.В.

Ветерану Великой Отечественной войны Александру Филипповичу Тимофееву 94 года. Он живет в подмосковном Фрязино со своей женой Евгенией Николаевной. О том, как попал на фронт, о встрече с маршалом Рокоссовским, и как, благодаря местным чиновникам и риелтору в мирное время, ему пришлось залезть в долги для покупки квартиры – ветеран рассказал главному редактору федерального сетевого издания «Время МСК» Екатерине Карачевой.

-- Александр Филиппович, в каком возрасте Вы попали на фронт?

Родился я 24 августа 1926 года в городе Павловском Посаде Московской области. Когда началась война в 1941 году, мы 14-летние школьники вступили в комсомол. Такая была ответственность, долг перед страной, особенно когда получил комсомольский билет. И с этой ответственностью я прошел всю войну, послевоенное время, и сейчас живу с ней.

В 1943-м, когда мне исполнилось 17 лет, я учился в 10-м классе. К нам пришли работники военкомата и сказали: «Ребята, кому исполнилось 17 лет, будьте добры на приписку в военкомат (встать на учет – Ред.)». Мы пришли на приписку, нас начали распределять кого куда, в какой род войск. Так как у меня уже было почти десятилетнее образование, мне сказали, что меня направят в авиацию. Прихожу домой через три дня, а мать говорит: «Тебе повестка». В повестке сказано явиться 3 ноября 1943-го к восьми часам утра на сборный пункт.

Прибыл я как было указано. Там формировались разные подразделения новобранцев, которые должны направляться в различные рода войск. Нас семь человек в авиацию отобрали, выделили офицера из военкомата, и он повез нас в авиационную школу в город Переславль-Залеский Ярославской области.

Через два дня нас переодели в военную форму, но пока мы не приняли присягу, нас считали вольнонаемными. Нас учили по ускоренной программе, потому что нужно было быстрее выпустить специалистов и направить в действующую часть громить фашистов. Самое значимое за это время было – это присяга. Было торжественно. Мы сразу как-то взрослыми стали, полностью отвечающими за все свои действия, на нас была большая ответственность, мы стали военнообязанными.

Через три месяца обучения нас всех отправили в действующую часть, мы прибыли в 657-й штурмовой авиационный полк, который базировался под Брянском в городе Карачев. Пришли новые самолеты, летный состав пополнился нами, и уже после отработки тренировочных полетов, полк в конце мая 1944-го прибыл ближе к фронтовой полосе. Тут уже чувствовалась серьезная подготовка к будущим операциям, мы видели, как по ночам завозились разные боеприпасы, шла техника. И вот 23 июня 1944-го началась операция «Багратион» по освобождению Белоруссии. Это было что-то страшное для немцев. Фашисты буквально бежали в панике, им было страшно.

Я был воздушным стрелком на бомбардировщике ИЛ-2. Задача пилота – сбросить бомбы в нужную точку, а моей задачей было – прикрывать зад самолета, чтобы никто не мог внезапно подкрасться к нему и сбить. Правда стрелял не столько по самолетам фашистов, сколько по вражеским наземным оборонительным сооружениям, технике, прибывавшим войскам в качестве подкрепления. Пилот пикировал для сброса бомб, а я стрелял по уцелевшим нацистам во время выхода из пике.

В день мы делали по четыре-пять боевых вылетов по ликвидации немецких укреплений. В результате действий, в том числе и нашего авиационного полка, и наземных войск были ликвидированы все немецкие оборонительные сооружения на границе, и наши войска пошли вперед по Белоруссии довольно быстро. Мы не успевали порой даже менять точки аэродромов. Вылетали с аэродрома, делали несколько вылетов, и оказывалось, что фронт ушел вперед, нужно опять перебазироваться. Белоруссию быстро прошли.

-- Было страшно, пусть и из кабины такой надежной боевой машины?

Когда говорят, что кто-то не боялся, я не верю. Я не скажу, что я был бесстрашным. Нет. Страшно было всегда. Почему-то страх накатывал каждый раз при взлете. Ведь если при взлете у самолета вдруг откажет двигатель, он упадет, и тогда смерть. Посадка с задания – легче уже.

А в воздухе было уже не до страха. К тому же мы на боевые задания всегда вылетали под прикрытием наших истребителей. У нас же как было. Мы летим на ИЛ-2, пролетаем над аэродромом, где базируются истребители, они, обычно 8 самолетов, взлетают и сопровождают нас во время выполнения боевого задания. Они оберегали нас от немецких истребителей, а мы работали по наземным мишеням врага. Чтобы нас немецкие истребители задолбали – таких случаев не было. Спасибо истребителям нашим за это.

-- Куда ваш полк перебросили после освобождения Белоруссии?

Потом мы пошли в Польшу, наши войска стали продвигаться на Запад в сторону Германии. В одном месте, на реке Нарев, были очень сильные укрепления противника для наземных войск. Мы делали по 3-4 вылета и уничтожали эти наземные укрепления и живую силу противника.

У немцев там очень хорошая противовоздушная оборона была в виде зенитных комплексов – «Эрликон» (20-миллиметровая малокалиберная пушка – Ред.). Если его снаряд попадал в самолет, все – насмерть. Там от этих зениток мы потеряли три экипажа…

Катюша, помнишь фильм «В бой идут одни старики»?

-- Конечно.

Так вот, у нас почти как в этом фильме было. На смену погибшим трем летчикам нам прислали молодых лейтенантиков необстрелянных, только окончившим летную школу. Им дали по новому самолету каждому. Один из них хорошо рисовал. Он себе на фюзеляже нарисовал картину – сидят четыре черта и играют в карты. А на фюзеляже своего приятеля нарисовал витязя, который душит тигра. Ну, нарисовали и нарисовали. Все остальные посмотрели – красиво. А когда они полетели в первый боевой вылет, наших истребителей-защитников мало как-то оказалось, зато прилетела восьмерка немецких истребителей. Немцы увидели, два разрисованных картинами самолета. А у немцев разрисовывали самолеты только если летчик – ас. И они подумали, что на наших разрисованных тоже летят какие-то очень знаменитые асы, а на самом деле были молодые сопливые мальчишки в своем первом боевом вылете. И немцы стали рваться, чтобы сбить наших «асов», ведь если немец сбил аса – ему сразу уважение, почет и крест на грудь.

Началась заварушка в небе между нашими и немецкими истребителями, которых было больше. Наши истребители сбили двух немцев, не дали им до наших «летчиков-асов» добраться. Потом, когда все это кувыркание кончилось, командир истребительного полка спрашивает – а что случилось-то, почему немцы к нашей молодежи на ИЛ-2 так рвались? Потом догадались в чем дело. Вызвали этих ребят-художников, они говорят – сотрем рисунки с самолетов. Им говорят – нет, коль вызвались под «асов» работать, так и продолжайте. Так они до конца войны и летали на своих разукрашенных самолетах.

-- Куда вас дальше занесло?

Дальше была битва за Кенигсберг (Калининград – Ред.). Нас тогда перевели в состав второго Белорусского фронта под командованием Константина Рокоссовского (маршал Советского Союза – Ред). Рядом шел третий Белорусский фронт, которым командовал генерал Иван Черняховский (генерал армии – Ред.), но он трагически погиб от случайного попадания снаряда, его даже не успели до самолета донести.

Так вот третий Белорусский фронт шел на Кенигсберг, у них были большие потери. И нам сказали, что мы должны помочь этому фронту во взятии Кенигсберга. И наш полк из Польши перебросили чуть ли не на берега Балтийского моря, аэродромы оборудовали. И мы начали обрабатывать оборону противника перед Кенигсбергом. Там были очень мощные укрепления. И мы делали по пять-шесть вылетов в день, еле специалисты успевали подвязывать бомбы, заряжать пушки-пулеметы. Это было такое горячее время. После выполнения задач всем наливали по сто грамм боевых, а потом мы валились спать.

Кенигсберг наши войска взяли буквально за три дня.

Потом нас бросили дальше в Данциг, Гдыня – все по берегу Балтийского моря. Там мы уничтожали базы немецких самолетов на аэродромах. У них были базы стратегического назначения, где формировались и отрабатывались конструкции ракет «Фау-2» (первая баллистическая ракета дальнего действия, была принята на вооружение в 1944 году – Ред.). Эти базы мы сначала бомбили, а затем на них же сами базировались.

Наши войска ушли за Одер (река в Германии – Ред.) , и нашему полку сказали, что скоро будет готовиться операция по взятию Берлина. Ближе к 9-10 апреля 1945-го нам был отдан приказ идти на помощь войскам, которые должны были брать Берлин. И мы с боями, по несколько вылетов в день, пробивались в направлении Берлина. Задача нашего полка была – не подпускать подкреплений врага в Берлин. Немцы ведь как говорили, пусть идут американцы, а Берлин они за собой хотели оставить. Когда я был в Берлине уже после его взятия, там были такие плакаты, если перевести: «Берлин останется немецким», что вроде русским он не достанется. Поэтому немцы старались стянуть все войска в Берлин. Задача нашего полка заключалась в том, чтобы не допустить подкрепления к войскам противника.

Седьмая танковая гвардейская армия прошла западнее, а другие наши войска должны были подтянуться и замкнуть кольцо вокруг Берлина. Когда наши войска шли на соединение с другими частями, то немцы очень хорошо укрепились. У них появилось новое оружие – реактивные гранатометы «Фаустпатрон» (одноразовый ручной гранатомет – Ред.), мы их прозвали «фуст кулак». Если в танк попадал этот гранатомет, машина вставала.

За немцев воевали там почти дети, по 14-15 лет, устраивали засады, не пропускали наши танки. Они постоянно подбивали наши танки, те останавливались, и дальше идти не получалось. И здесь уже наш полк привлекли – прочистить эти места-засады с «фаустниками». Несколько самолетов у нас там подбили, садились на вынужденную, но все возвращались в полк. Погода была очень хорошей, прямо помогала нам двигаться к Победе. Наш авиационный полк не проводил боевых операций в самом Берлине, только около него. Берлин взяли 2 мая 45-го. А мы базировались под Берлином в городишке Миров. Так и кончилась война.

-- Были ранены?

Нет, как-то пронесло меня, за два года войны ни одной царапинки, можно сказать. Когда мы шли вперед, побеждали, немцы нас боялись – мы их допекали по полной. А вот живого немца вблизи так ни разу и не довелось увидеть, все с высоты только. Но даже с высоты было видно, насколько они боялись, особенно на подступах к Берлину.

-- После Победы Вас демобилизовали?

Нет, после войны я еще шесть лет срочной службы отслужил в Польше. Некоторые части после войны отправили на Дальний восток. А наш полк оставили в Польше, там до конца службы я и прослужил. Мы назывались Северной группой войск, которой командовал Рокоссовский. В то время после войны срок службы был три года. Прошло почти пять лет после войны, к нам приехал Рокоссовский. Я спрашиваю: «Товарищ маршал, не пора ли нам домой?». А он отвечает: «Ребята, вы выполняете такие задачи, которые даже не сравнимы с боевыми действиями во время войны. Это очень важно. Так что – потерпите». Ну мы потерпели еще два года. Во время срочной службы осваивали новую технику. Без конца учения различные были, испытания, приближенные к боевым.

-- А как население Польши к русским солдатам относилось?

Скажу так. Когда мы вошли в Польшу, там у них были партизаны, отряды такие специально создавались, чтобы русских солдат уничтожать. После войны столько национальных банд было в Польше... Однажды нас даже подняли по тревоге, вооружили, направили ликвидировать одну из банд. Вошли в лес, там выкопана большая землянка, а на дереве висит туша коровы. А до этого одна жительница говорила, что у нее корова-кормилица пропала. В тот раз не было никого из состава банды. Потом мы еще не раз участвовали в ликвидации националистических банд.

Мы, когда в Германии стояли до перевода в Польшу, не было ни одного случая, чтобы немцы кого-то убили. Было даже так, наши ребята в увольнительной чуть поддадут, так их немцы под руки в часть приводили. А в Польше – убивали наших солдат, при мне были такие случаи.

-- Как относитесь к попыткам переписать историю Великой Отечественной войны некоторыми странами, той же Польшей, к примеру?

Еще когда-то Ленин говорил, что Польша – это международная проститутка, вот она такая и осталась – мое мнение. Все ей не так. Нас, когда в Польшу перевели – в 1946-м году в СССР была страшная засуха, неурожай. Тогда была карточная система, хоть война и закончилась, но карточная система продолжалась и люди жили очень плохо. Так вот в Польшу из СССР гнали эшелоны с хлебом, колбасой… Зайдешь в Польше в магазин, покупай, что хочешь. Мы под закуску-то в увольнительной всегда покупали, чего только не было. Хоть бы вообще поляки спасибо сказали, что в послевоенное время им так помогали.

-- В каком звании вернулись на гражданку? Где работали?

С войны я вернулся в звании старшего сержанта. В общей сложности я в армии прослужил восемь лет. Два года во время войны, и после войны еще шесть.

Вернулся в родной Павловский Посад, не имея среднего образования и гражданской специальности. Ну, что – пошел учиться в вечернюю школу, хотел десятый класс отучиться. Учиться взяли снова только в девятый класс, потому что восемь лет пропустил. Отучился я снова в девятом и десятом классах. Потом поступил в Щелковский техникум. Пока учился – женился. Со своей женой познакомились в Павловском Посаде на новогоднем балу в клубе.

-- С первого взгляда любовь?

Да, да.

-- Евгения Николаевна, что улыбаетесь?

Катенька, доченька, это можно с ума сойти, сколько я с ним «мучаюсь» – 65 лет уже (смеется – Ред.).

-- И что потом, Александр Филиппович?

Окончил техникум в 1954 году по специальности электронные приборы, пошел на завод «Исток» в Щелковском районе, во Фрязино. Он тогда назывался «Почтовый ящик 17». В 1964-м заочно окончил Политехнический институт по этой же специальности, только стал инженером. И 64 года я на «Истоке» и отработал. Меня иногда приглашают на предприятие – помочь советом.

-- Александр Филиппович, какая самая памятная награда для Вас?

Самые памятные – медаль «За боевые заслуги», «За взятие Кенигсберга», и еще орден «Отечественной войны».

-- А почему у Вас квартира на 16-м этаже, как Вы так поселились?

Катенька, все хорошо, пенсии хватает на жизнь, здоровье пошаливает, конечно, недавно вот из больницы только выписался. Президент вот к 75-летию Победы подарок сделал – ждем выплату единовременную. Но тут дело такое, в 2016 году нас с женой можно сказать обманули. Местные чиновники никак жилплощадь не хотели выделить мне, как ветерану. Пришлось в суд обращаться. Выиграли мы суд, но комитет по управлению имуществом и жилищным вопросам Фрязино вместо муниципальной квартиры придумали нам выдать сертификат на жилплощадь в размере около 2 млн. рублей. Причем в глаза его я так и не видел.

Там подключилась риелтор, как мы поняли, они часто работают вместе – риелтор и чиновники. Нам было сказано, что сертификат на квартиру действует всего три дня и вот как раз есть квартира на 16-м этаже без отделки и техники. Но еще попросили доплатить один миллион рублей, который они обещали нам потом вернуть. При этом сказали – если сейчас не найдем деньги, то сертификат сгорит. Пришлось занять по знакомым, поверили мы местной администрации на слово. Во время сделки оказалось, что квартира будет не муниципальная, а у нас в собственности. Причем не вся сумма прописана в договоре купли-продажи, 600 тысяч рублей мы передали риелтору под расписку.

В администрацию писал. Администрация отказывается компенсировать мне займ, ответили, «бюджетное финансирование не предусмотрено действующим законодательством». Не понимаю, почему со мной так поступили. Мне обидно, что нас просто обманули, и все это тянется четыре года уже. Куда обращаться, не знаю, мы ведь уже старенькие. Я внес свою долю в достижении Великой Победы над фашизмом. И хотелось бы встретить этот величественный праздник с большим патриотизмом, радостно и без грусти за долги.

Источник "Время МСК" http://mskvremya.ru/article/2020/060-vov-interviy-timofeev-v...

Россияне, имеющие недвижимость в Испании, сообщили об участившихся случаях сквоттинга — самовольного захвата чужих пустующих домов. Число подобных жалоб резко возросло после закрытия границ из-за карантина, когда хозяева не могли приехать в свое жилье в другой стране. Об этом пишет «Газета.Ru».

Особенно пострадали собственники в Стране Басков. Местные жители были вынуждены объединяться в группы, чтобы выгнать гастарбайтеров из своих домов. «Заселяются в чужие дома и квартиры, нередко целыми семьями. Захватчики жилья — это, как правило, выходцы из африканских стран, из СНГ, из восточной Европы, из США, — от бразильцев и марокканцев до литовцев и цыган», — рассказала изданию одна из жительниц Испании Наталья.

Не всегда это только нищеброды, безработные. Нередко это представители среднего класса, вполне приличные люди, не сумевшие выплатить кредит по ипотеке. Они остаются жить в залоговом жилье, вносят плату за коммуналку. Многие так живут годами, перебираясь из одной квартиры в другую», — добавила женщина.

Особенность испанского законодательства заключается в том, что выселить нарушителей можно только через суд, который иногда оправдывает такое заселение тем, что каждый человек имеет право на жилище. Полицейские также не имеют права зайти в занятое помещение, пока сквоттеры не откроют сами.

Фактически испанский закон утверждает, что пока не доказано обратное, тот, кто находится в доме, прав, поскольку человек изначально не преступник. По этой причине активисты и юристы требуют пересмотра нынешних правовых норм.

Источник

Затянутое тёмной пеленой от догорающих селений, солнце опустилось за кромку горизонта. Кочевники зажгли костры и выставили караулы, не давая даже мыши проскользнуть, не то, что человеку. Пленных, разделённых на небольшие группы не кормили, не давали пить, зато щедро охаживали плетьми, если во тьме раздавались плачь или стенания. Притихли измученные дети, матери забылись в тяжёлой полудрёме, сейчас над станом проносились непривычные звуки чужой речи да храп лошадей. Яромила зябко поёжилась от свежести ночного ветерка, спину и плечи жгло, как будто в раны, оставленные нагайками, насыпали соли. Она понимала, почему Урган оказался в немилости, понимала, какое оскорбление нанесла себялюбивому половцу, она не стонала от боли, не строила надежд, не шептала слова молитвы. Затёкшее тело ныло, но душа не покорилась. Яромила знала, какая участь ожидает её в плену и представляла, как мёртвой хваткой вцепится в горло басурманину, будет грызть, рвать ненавистную плоть, но никогда не покорится и не будет рабыней.

«Эх, ягодка, зачем в горло, лиходея не порешишь, а себя загубишь», - раздался тихий шёпот совсем рядом.

Яромила удивлённо вскинула глаза, всматриваясь в лицо склонившейся над ней женщины. Сгустившийся мрак мешал рассмотреть, но по говору и обращению девушка поняла, что рядом с ней. не молоденькая сверстница. «У нашей сестры есть кое-что и получше стрел калёных, знать только надо, когда и как пользоваться,» - продолжал шептать голос. – Сила твоя не в глазах голубых, да не в руках точёных, испокон веков сила женщины в волос её вплетена, что оберегом считается. Оберег этот силу детям даёт, да мужнину жизнь сохраняет, коли знает хозяйка, кому доверила судьбу свою. А в тяжёлую годину послужить может лучше острого ножа, будет крепче верёвки да проворнее птицы».

Шёпот этот, действовал на Яромилу убаюкивая, как материнская песня в детстве, отгоняя напряжение и ужас пережитого, обволакивая молодое тело сном и покоем.

Утро огласило половецкий стан криками и проклятиями. Безжалостные пинки подымали пленников с земли, нагайки рассекали воздух и опускались на измученных людей, заставляя их стонать и извиваться. Кончак сам осматривал каждого пленного мужчину, подбирая тому дело или заставляя демонстрировать своё умение в схватке с лучшими воинами. Иногда он довольно кивал головой и тогда пленника уводили, давая исполниться милости хана. Иногда он сдвигал брови и делал едва заметный жест рукой, и тогда половецкая сабля опускалась на голову несчастного, окропляя землю кровью неугодных. На стенания женщин никто не обращал внимания, их судьба была уже предрешена великим. Кончак не забыл своего обещания. Когда солнце поднялось над станом, к группе женщин, теснившихся друг к дружке, подошли два воина, довольно прихлопывая рукоятками плетей по голенищам. Яромила несколько раз осматривала своих соседок, пытаясь понять, кто говорил с ней этой ночью, но все женщины были на одно лицо – грязные, измученные, с печальными безжизненными глазами. Сильные пальцы сомкнулись на плече девушки и швырнули её под ноги хану, который как гора возвышался среди своих воинов. Кончак долго и внимательно смотрел на Яромилу.

- Дайте ей лук, - прогремел его голос. – И ты сын, покажи, как воевал.

Такого обращения Ургун, почтительно стоявший за спиной отца, не ожидал. Не пристало ему вступать в поединок с женщиной на глазах у своих и колодников. По обычаю, соперников ставили напротив друг друга шагов на пятнадцать, а по команде каждый должен был стрелять. В этом искусстве половцам равных не было, как кочевому народу, познавшему с детства седло и лук. Сейчас сюда подвели двух пленников, выбранных великим ханом в качестве мишени. С быстротой молнии Урган натянул тетиву и пустил стрелу, почти не целясь. Она вошла в грудь несчастному, пронзив насквозь старое немощное тело. Над станом повисла тишина, все взгляды теперь были устремлены на хрупкую девушку, сжимавшую лук в своих руках. На губах многих играла усмешка, а узкие глаза похотливо ощупывали каждый изгиб девичьего стана. Длинная коса растрепалась, ловя отблески солнечных лучей и играя золотом при порывах лёгкого ветерка. Яромила взглянула в глаза живой мишени. На минуту перед ней возник образ отца, так по-отечески, умоляюще и ласково смотрели на неё глаза незнакомого старого человека, не представляющего никакой ценности для этих чужаков. Тяжёлый лук полетел к ногам Кончака.

- Мой народ старцев почитает, на их мудрости род держится. Лучше колодницей быть, чем стрелу в старика пустить!

Гул одобрения пронёсся над рядами собравшихся воинов. Только Кончак мрачно смотрел на Яромилу, сжав толстые губы: «Будь на её месте мужчина, он, не раздумывая бы, отсёк ему голову за такие дерзкие речи и неудавшийся поединок. Но эта девчонка заслуживает должного уважения. Такие, как она колодницами никогда не будут, их не поставишь на колени, не укротишь нагайками, не сломишь силу духа, подаренную их богами».

- Даже здесь она превзошла тебя, - угрюмо сказал Кончак, поворачиваясь к сыну. – Её стрела попала в цель куда быстрее и точнее, чем твоя.

Ургун, понимая, что опять навлёк на себя гнев отца, побагровев от досады, опустил голову и молча ждал последнего слова великого хана.

То ли выпитый накануне кумыс, то ли гневные слова девушки, проникнувшие в самое сердце Кончака, сыграли свою роль, но его решение стало неожиданным для многих, неожиданным, но твёрдым и беспрекословным.

- Такие женщины рожают сильных воинов и плохих рабов. Лучше биться с достойным воином, чем владеть никудышным рабом. Пусть уходит, и пусть не один волос не упадёт с её головы. Такова моя воля!

Ни один мускул не дрогнул на лице Ургуна, когда он шёл по лагерю позади измученной девушки, которая еле перебирала босыми ногами от усталости и жажды. Такого позора он не ожидал, но и ослушаться воли отца, не смел. Когда лагерь остался позади, а вокруг поднялась высокая не вытоптанная трава, лютая злоба, которая грызла его изнутри прорвалась и вылилась, как гноящаяся рана. Схватив девушку за косу, он обмотал её несколько раз вокруг запястья и резанул ножом, отрезая девичью честь и красоту под самый корень.

«Кому ты нужна теперь, живая, гордая, но опозоренная, - с этими словами Ургун толкнул девушку, и повернувшись пошёл назад. – Окрестные деревни уничтожены, ей, вряд ли добраться до жилья, всё может быть, а голод или зверь дикий своё дело сделают. Он, Ургун, сын великого Кончака, мог бы и не так поговорить с непокорной, но воля отца – закон».

Долго лежала Яромила в высокой траве, провожая глазами белые курчавые облачка, плывущие в небесной синеве. Нет, не жалко ей было отрезанной косы, не пугал её и путь по незнакомым местам. Слишком громко стоял в ушах плач детей и слишком громко свистели калёные стрелы, пронзающие тела её народа. В сознании всплыли слова, которые ночью шептал незнакомый, но родной, по-матерински любящий голос.

Закопаю гребень на чёрном утёсе,

На широком плёсе,

Где жёлтый песок

Оживит волосок.

Гребнем больше не пройду,

Косу не переплету,

Для меня была краса,

Стала смертью для тебя.

***

Ургун шумно опрокинул в себя перебродивший кумыс и довольно облизал лоснящиеся от мяса губы. Слуга, не успевший вовремя долить пенящийся напиток в подставленную чашу, испуганно вздрогнул, когда Ургун с громким окликом потянулся за нагайкой. Захмелевшие глазки забегали, а глотка изрыгала проклятия и ругательства неверному, оказавшемуся столь невнимательному к своему господину. После минутного замешательства, колодник выскользнул за полог прокопчённого и пропахшего жиром жилища, чтобы принести господину очередной бурдюк с кумысом. Ургун набивал рот мясом, то и дело оглядываясь на лежащую рядом плеть, готовый в любой момент излить свою злость на любого, кто окажется рядом с ним. Внезапно, что-то просвистело и с силой ударило по спине, разорвав просоленную рубаху и оставляя на смуглой коже длинный кровавый след. Ургун поперхнулся, закашлялся и обернулся назад, выкидывая вперёд руку. Тут же невидимая сила полоснула по лицу, рассекая губу и бровь. Теперь удары сыпались на него со всех сторон, как будто десятки невидимых рук хлестали плетьми, не давая Ургуну роздыха. Катающийся по мягким шкурам, застилавшим пол, он сначала попытался схватить, невидимого врага, но яростные удары только обжигали ладони, оставляя на них кровянистые волдыри. Не пристало воину его происхождения звать на помощь, но страх перед невидимкой, настолько проник в его сердце, что горло само по себе испустило хриплый вопль, в котором смешались боль, ужас и мольба о помощи. Секунды, и вот уже волосяной кляп проник в глотку и заскользил вниз живым комком, разрывая нутро и сдавливая горло изнутри неумолимой железной хваткой.

Охрана, выставленная снаружи, слышала шум и непонятные звуки, но никто не захотел попробовать плети или сабли господина, находящегося в ярости от немилости его отца. Колодник, вернувшийся в шатёр, уронил бурдюк тут же, у порога, увидев исполосованное иссиня-багровое лицо хозяина, из раскрытого рта которого, выползала большая жёлтая змея. Грязно-красная мгла медленно опускалась на стан, захватывая каждый пядь степи и окутывая всё непроглядной зловещей дымкой.

Лекарь долго и сосредоточенно осматривал лежащее тело Ургуна, прищёлкивая языком и ловко орудуя грязными пальцами. Из горла был извлечён большой кусок мяса, опутанный склизкими волосяными пучками. «Подавился», - пробормотал он, обращаясь к собравшимся, и задумчиво стал осматривать многочисленные раны, оставленные невидимой нагайкой. Рассечённая кожа обнажала глубокие рубцы, покрытые запёкшейся кровью. Казалось, что на теле половца не осталось ни одного живого места, с такой силой прошлась сыромятная плеть.

«Не иначе, колдовство, мой хан», - дрожащим голосом лепетал лекарь, боясь взглянуть в глаза Кончаку. Скоро над станом половцев пронеслась весть, что сын великого хана пал жертвой колдовства, по-видимому, той самой молоденькой ведьмы, которой Кончак даровал жизнь и свободу. Во все стороны были отправлены лучшие воины, которые вернулись ни с чем, сетуя на ночную темень и страшный заговор, наложенный на лошадей, отказывающихся повиноваться своим всадникам. К утру следующего дня стоянка опустела. Признав свершившееся дурным предзнаменованием, Кончак уводил своих людей в глубь родных степей, увозя награбленное и оставляя гнить на чужой земле лучших воинов из личной охраны Ургуна. Воинов, которые позволили принять его сыну такую глупую позорную смерть, недостойную наследника великого хана.

***

- Вот с тех времён наш род своё начало и берёт, шумно выдохнула старушка, грустно посмотрев на Гришку. – А что коса, Яромила и без неё свою судьбу нашла, любовь, она штука такая! Что, мужик, не человек что ли, не поймёт, в какое время жизнь свою живёт и с кем судьбу свою связывает.

- Получается, что та самая коса, которую половец до корню отсёк, да от которой смерть принял, сейчас здесь своё место нашла. Так как же она назад-то попала?

- А вот этого я не ведаю. Испокон веков волосу женскому сила дана. Для кого просто красота, а для кого и оберег. Яромила слова заговорённые знала, только вот до меня они не дошли, а коса эта оберегом всегда у нас считалась, потому и хранилась, от матери к дочери передавалась. Знаю, что потеряешь её, беды она может наделать, а особо, если обидят душу женскую. Для тебя это, может, всё шутки да байки, а для меня, сынок, ответственность да тяжёлый груз. После меня дочка с внучкой его нести будут, лишь бы найти окаянную. И чего это внук-то мой так на неё осерчал?

К дверям салона подошла девушка и хмуро посмотрела на стоявших у дверей, доставая из сумочки ключи. Старушка оживилась, опять полезла в карман за измятыми бумажками, залепетала что-то, сбивчиво прося продать вещицу, которую по незнанию принёс внучок-дурья башка. Девушка непонимающе таращилась на старушку, явно погружённая в свои думы. Ещё бы, хозяина в собственной постели удушили, всех девчонок с работы по сто раз опрашивали, что дальше будет, неизвестно, а тут старушка со своей косой. Может, и правда, реликвия семейная, провались она пропадом, вещица красивая, а жути нагоняет.

Девушка зашла за прилавок и, покопавшись в коробке, вытащила злополучную косу, при виде которой у старушки глаза заблестели и начали испускать неподдельную радость. «Она, она, голубушка», - заулыбалась старушка, протягивая деньги. – Хватит, доченька?» «Доченька» разочарованно посмотрела на мятые бумажки: «А, почём купила, потом и продаю»

.

Старушка бережно вынесла свою пропажу и с гордостью показала Гришке. «Надо же, время только на пользу пошло, вон как переливается, как живая», - восхищённо подумал тот, касаясь золистых волос. В какой-то момент ему показалось, что коса зашевелилась, пытаясь обвить его протянутые пальцы, но старушка уже укладывала её в пакет, появившийся из того же кармана старого плаща.

Гришка долго смотрел старушке вслед, дивясь очередному жизненному уроку, но видел уже не семенящую мелкими шажками старую женщину, а гордую высокую девушку с голубыми дерзкими глазами, сжимающую в руках тяжёлый лук.

(Продолжение следует)

Ссылка на прошлую часть: Цикл "Гришка". Коса, кому краса, кому погибель