Пулеметная тачанка стала новым средством применения пулемета в обстановке высокоманевренной войны – такой какой была российская Гражданская война. Но пулеметные двуколки применялись раньше тачанок - русской армией Первой мировой войны.

Первые образцы для перевозки пулеметов Максим появились одновременно с появлением самого пулемета, так как пулемет весил в пределах 100 кг. Уже в период русско-японской войны пулемету показали себя с лучшей стороны. Но в тоже время потребовалось облегчить перемещение по полю боя пулеметов. В последующем в ходе модернизации, в России была создана двуколка системы Соколова.

Сама пулеметная команда насчитывала 9 человек, 5 лошадей и 2 двуколки. И все это для применения и перемещения одного пулемета. Расписание расчета в соответствии с уставом пулеметных команд:

« Пулемет, с его пулеметной и патронной двуколками обслуживается пулеметным унтер-офицером, 7 номерами и 2 ездовыми.

№ 1— наводчик.

№ 2— помощник наводчика.

№ 3 и 5 - подносчики патронов.

№ 4— дальномерщик. № 6— двуколочный.

№ 7—запасный.

Пулеметная и патронная двуколки запрягаются каждая парою лошадей, управляемых ездовым, сидящим на двуколке. При тяжелой дороге к двуколкам, в унос, могут припрягаться лошади пулеметного унтер-офицера и № 6, если последний верхом.»

Хоть двуколки преимущественно использовались для транспортировки пулемета, но иногда применялись и в бою – как это имело место во время боя 104-го пехотного Устюжского полка с германской 8-й кавалерийской дивизией 3 ноября 1914 г.

В этот день 2-й армейский корпус (в его составе - 26-я и 43-я пехотные дивизии), находился к востоку от г. Кутно. Арьергард корпуса, в качестве какового и выступил 104-й пехотный Устюжский полк, подходил к господскому двору Пнево – когда были получены сведения о том, что германская конница прорвалась в тыл соединения.

Командир полка полковник Н. С. Триковский выдвинул 4 пулеметных двуколки впереди авангардной роты - приказав приготовиться к открытию огня прямо с двуколок.

В 8 часов утра 8-я кавалерийская дивизия германцев 3-мя эшелонами (по 4 эскадрона в каждом) ворвалась в пос. Жихлин, а потом помчалась на Добржелин - Пнево.

Конница встретилась с авангардом 104-го полка. Пулеметные двуколки, выскочив на карьере, разворачиваются к противнику тылом - и открывают огонь. Они были поддержаны ротами 4-го батальона и пулеметами, которые были сняты с двуколок. Германская конница, понеся значительные потери, была отброшена.

А Н. С. Триковский, удачно использовавший пулеметные двуколки в бою, сформулировал следующие тактические предложения по их применению:

«Надлежит практиковать стрельбу из станковых пулеметов с двуколок, особенно при отражении конных атак на походе, выработав надлежащие команды и приемы, обеспечивающие готовность пулеметов к открытию огня в кратчайший срок и в любом направлении. При отходах под давлением противника такой прием принесет неоценимые услуги. Во время походного движения, в ожидании встречи с конницей, пулеметы на двуколках нужно иметь ближе к голове колонны и, еще лучше, в самой голове колонны, под прикрытием частей походного охранения.

В таком же положении готовности должны быть пулеметы, предназначенные для обстреливания неприятельских летчиков, снижающихся над колонной, как на походе, так равно и на больших привалах.

Для этой цели пулеметы выгоднее придавать частям бокового походного охранения, - хотя бы по одному с каждой стороны. Пулеметы всегда остаются на своей позиции, расстреливая противника в упор, хотя бы конница и обскакала их с одного или обоих флангов».

Эти тактические нюансы во многом и были применены в боевой практике тачанок Гражданской войны.

В отличие от пулеметной двуколки, тачанка была огневым средством постоянной готовности (огонь из пулемета тачанки мог быть открыт в любой момент). В принципе термин «тачанка» и означал пулемет, установленный на дрожках или коляске.

Фирс Журавлев "Возвращение с бала"

Знаменитая повесть Сологуба начинается с диалога главных героев, где есть такой фрагмент:

— Ну и хорошо, и прекрасно! А послушай-ка, знаешь ли, в чем мы поедем? А? — В карете? — Нет. — В коляске? — Нет. — В бричке? — И нет. — В кибитке? — Вовсе нет. — Так в чем же? Тут Василий Иванович лукаво улыбнулся и провозгласил торжественно: — В тарантасе!

В нескольких строчках герои перебрали самые популярные средства передвижения, от престижных карет, до простяцкого тарантаса. Впрочем, герои не упомянули самого массового транспорта - телегу, а они тоже разные бывали. Так на чем же ездили до революции и как это указывало на социальный статус?

Самым престижным транспортом считалась карета. Позволить ее себе могли обычно только состоятельные люди, ну, по крайней мере, новую. Французский литератор Теофиль Готье, побывавший в 1858 году в Петербурге, писал: "Считается, что людям определенного уровня ходить пешком не к лицу, не пристало. Русский без кареты, как араб без лошади. Подумают еще, что он неблагородного происхождения, что он мещанин или крепостной". Цены были разные. Сохранилась дневниковая запись профессора Бодянского, где он пишет, что его знакомый П. А. Кулиш в 1853 году купил карету у первого каретного московского мастера Ильина за 1075 рублей серебром. Пока покупатель доехал с женой до Тулы, карета растрескалась, потеряла товарный вид. Кулиш вернулся, потребовал вернуть деньги за саму карету и прогонные (транспортные расходы). А потом он купил карету у каретника Маркова за 880 рублей серебром и был очень доволен. Импортные кареты стоили намного дороже. Особенно престижными были английские. Дама на картине Феликса Журавлева, с унылым видом едущая с бала домой, на самом деле живет весьма неплохо, если может себе позволить такой транспорт. Но при этом из-за плохих дорог и сомнительного "техобслуживания" транспортные средства быстро выходили из строя и за несколько лет теряли товарный вид. Старую карету можно было купить намного дешевле, только чинить бы пришлось часто. Карета имела довольно сложную конструкцию, так что сломаться в ней было чему. Ремонт стоил дорого. Пушкин в письмах жаловался, что заплатил за ремонт кареты 500 рублей, а другой мастер взял бы 100. В 1858 году архитектор Андрей Достоевский, брат известного писателя, купил за 50 рублей карету 1830-х годов. Ситуация как с современным автохламом. К концу 19 - началу 20 века хорошая новая карета стоила уже несколько тысяч.

Подвидом кареты был дормез. Он был большого размера, поэтому в нем можно было вытянуться с комфортом и спать. Стоил дороже обычной кареты. Жуковский написал  на Чичерина эпиграмму: «Сибири управленьем мой предок славен был, а я, судьбы веленьем, дормез себе купил».

Рыдваном называли большие дорожные кареты. В них можно было с относительным комфортом разместить и несколько человек, и дорожные сундуки. В первой половине 19 века иметь такой было очень престижно. Стоил дорого. К тому же требовал сразу несколько лошадей, а в то время количество лошадиных сил было регламентировано официальным статусом хозяина. Запряг шестерку лошадей - разу видно, это не какой-нибудь нувориш едет, а самый настоящий и почтенный аристократ. А некоторые и по городу пытались в таком ездить. Но по мере внедрения железных дорог практическая необходимость в покупке подобного транспорта отпадала. Рыдван стал символом громоздкости, архаичности и неуместных понтов. Кстати до рыдвана в этом значении использовали слово "колымага". Так назывался громоздкий предшественник кареты, окончательно вытесненный ею в 18 веке. Фото колымаги с красной отделкой под фото рыдвана.

Н. Сверчков. «Катание в коляске (Александр II с детьми)». Ярославский художественный музей

Часто можно встретить упоминание колясок. Обычно это было  общим названием открытых рессорных экипажей. К ним же часто относились ландо, фаэтон.

Николай Сверчков. Царь Александр III в открытом ландо. 1888. Частное собрание

По факту ландо и коляска часто были синонимы. В нем можно было поднимать верх. Производить ландо стали в немецком городе Ландау, и шли они в основном на экспорт во Францию. Отсюда и название.

Фаэтон обычно имел большие колеса и относительно небольшой вес. Благодаря этому он быстро ездил, был маневренным, но часто попадал в ДТП. Из-за повышенной аварийности его иронично и назвали в честь мифического героя, погибшего из-за колесницы. Но владельцы все равно любили на них гонять. Их ради этого обычно и брали, как сейчас спорткары.

Р. Ф. Френц "в пролетке у Кремля"

Иногда можно встретить такое слово как пролетка. Под ней подразумевался открытый 4-колесный экипаж. Обычно в него запрягали одну лошадь. Но бывало и больше. Пролетки любили извозчики. Ну и пассажиры за быструю езду.

Дж. Корни. Джентльмен с парой своих лошадей, запряженных в экипаж. 1806. Йель

Кабриолетом называли двухколесный транспорт без козел, для тех, кто хотел править самостоятельно. Можно было и самому прокатиться, а возможно, и еще кого-то за компанию прокатить. Он был двухместным, на 1-2 лошади. Кабриолеты считались транспортом не очень "серьезным", больше для прогулок и неформального общения. А вот на светское мероприятие на нем не ездили. По аналогии с современными средствами передвижения, пожалуй, ближе всего  к мотоциклу.

бричка, 1860-е

Бричка была демократичнее кареты. Согласно википедии, ее "кузов мог быть как открытым, так и закрытым и крепился на двух эллиптических рессорах. Верх делали кожаным, плетёным или деревянным, иногда его утепляли; были модели и без верха. В России брички делали обычно без рессор, тогда как в Западной Европе чаще на рессорах и с откидным верхом. В Польше нередко брички были двухколёсными". Кучер часто сидел рядом с пассажиром. Бричка отличалась шумной ездой.

Неизвестный художник. Серый жеребец, запряженный в дрожки. 1-я пол. 19 века

Также относительно демократичным транспортом считались дрожки. Из-за особенностей конструкции они ездили не только с шумом, но еще и тряской.

1897. Барон де Бай в тарантасе

Как гласит википедия, тарантас — четырёхколёсная конная повозка на длинных дрогах (продольной раме), уменьшающих дорожную тряску в длительных путешествиях. Сологуб в одноименном произведении описывает его так: "Но что за тарантас, что за удивительное изобретение ума человеческого!.. Вообразите два длинные теста, две параллельные дубины, неизмеримые и бесконечные. Посреди их как будто брошена нечаянно огромная корзина, округленная по бокам, как исполинский кубок, как чаша преждепотопных обедов. На концах дубин приделаны колеса, и все это странное создание кажется издали каким то диким порождением фантастического мира, чем-то средним между стрекозой и кибиткой". Примечательно, что в нем не было отдельных сидений. Пассажир мог подстелить себе соломы или даже, как герои Сологуба, перины и подушки. В 1840-х писатель Иван Аксаков купил вскладчину со знакомыми тарантас за 300 рублей.

Николай Егорович Сверчков –"Кибитка с солдатами"

Кибитка представляет собой крытую повозку, верх иногда откидывался, иногда нет. Их особенно любили цыгане.

С.В.Иванов "Холопы боярские" (1909)

Иногда в литературе можно встретить слово "возок". Так называли крытую повозку на полозьях. Напоминало небольшую утепленную будку, в 19 веке считался чем-то немного провинциальным и архаичным.

Василий Петрович Тимм "Крестьянская повозка"

Самый массовый дореволюционный транспорт - телеги, разные незатейливые повозки. На телеге ездили и крестьяне, и некоторые горожане. Цены на них рознились. Сохранилось, например, судебное дело о краже лошади с телегой, в котором пострадавший крестьянин оценил ущерб в 75 рублей. С другой стороны, писатель Иван Аксаков в 1846 году в письме писал, что купил телегу за 90 рублей и считал это дельной покупкой. Повозка на полозьях называлась сани. Тоже незаменимый транспорт и в деревне, и в городе.

Линейка - экипаж, где вдоль него стоит длинная скамья. Использовалась чаще всего как служебный транспорт, позже общественный. Могла быть и крытой, и открытой.

А были еще и шарабаны. В них сиденья располагались перпендикулярно. Дословно с французского повозка со скамейками. На шарабане можно было поехать на прогулку или охоту дружной компанией. Мог он быть и служебным транспортом.

А ведь помимо самого транспортного средства был еще и "личный состав". Обычно он ограничивался кучером, а в некоторых случаях правил и сам ездок. Но иногда на запятках кареты стояли гайдуки, парни крепкого телосложения. С одной стороны они, ка швейцары открывали и закрывали дверцы кареты, с другой стороны помогали выталкивать карету, если она застревала в яме на плохой дороге, или если не могла повернуться на тесных улочках. А если в упряжке было много лошадей, то требовался еще и форейтор, обычно подросток или человек щуплого телосложения. Он сидел на одной из первых лошадей и выполнял функции штурмана, потому что одному кучеру управиться со всеми этими лошадиными силами было проблематично. В некоторых случаях форейтора могло быть даже два. Естественно, все это было более чем накладно, поэтому иметь такой комплект, называемый выездом, было очень престижно.

И это еще не весь перечень. На чем только не ездили. Упоминая, на чем передвигаются герои, автор показывал их социальный статус, или степень "демократичности" и отсутствия сословных предрассудков. А Раскольников вообще пешком всегда ходил, и это тоже говорило читателям о многом.

Часть информации я брала тут:

"Повседневная жизнь русского путешественника" Борисов Н. С.

https://www.culture.ru/materials/136109/enciklopediya-bezavt...

https://load.russiainphoto.ru/photos/3452/

https://shakko.ru/1067856.html

Привет, друзья.

Продолжаем цикл "Добрые истории". Специально для тех, кому важно научиться верить в чудо. Пусть мои истории наивны, порой смешны, но это, в первую очередь, сказки. А в сказках всегда есть место чудесам.

Перед прочтением  включите прекрасную мелодию от мастеров new age - One Hour Music –  Moonrise.

"Сердце горбуна".

Большие и белые хлопья снега, медленно падали на улицы Пряничного города. В этом городе не было места уродству и страшным вещам. Даже жители были под стать названию. Пряничные, холеные, красивые. Только холодные. С холодными сердцами. Они создавали красоту, любили красоту, но были не в силах ее увидеть.

Снег ровно ложился на улицы, покрывая сколотую брусчатку дивным, блестящим покрывалом. Крыши сверкали, как большие пасхальные куличи, покрытые белой глазурью. Красивые люди, хохоча и смеясь, шли к себе домой, к теплому камину и теплой постели. Ярко блестели от смеха ровные зубки, и ярко блестел их взгляд холодным льдом сапфиров. Красивые люди радовались совершенной красоте, что появлялась с небес.

А в небольшом подвальчике, у трактира «Златорогий», сидело нелепое существо. У существа были длинные и спутанные волосы, которые при всей спутанности, умело маскировали большой шрам, который наискось пересекал глаз странного существа. Крепкая спина распрямлялась от мощного вдоха. Одно плечо было выше, чем другое. Большие и темные руки, с тонкими пальцами, бережно держали небольшой золотой самородок. Закаленный напильник ласково прохаживался по желтому металлу.

Существо, криво улыбаясь, сдувало золотую пыльцу в стоящий рядом горшочек, следя, чтобы ни одна крупинка не упала на пол. Таков был презираемый большинством горожан, местный уродец. Горбатый Валь.

С детства от него открестились родители. Слишком уж был страшен лик новорожденного. Выбросив корзинку с ребенком на мороз, родители, кляня свою судьбу, ушли прочь из его жизни. Валь бы замерз, если бы не проходящий мимо странник. Он взял плачущий мешочек на руки и, прижав к себе, отнес в Пряничный городок.

Детство так непохожего на местных ребенка, было грустным. Часто он гулял один, если приемный отец освобождал его от работы. Да, тот странник. Он был кузнецом. И Валь, получивший имя одного карлика из древних сказок, ожидаемо стал учиться ремеслу кузнеца.

Валь любил прогуливаться по берегу мутной речушки и часами смотреть на ленивую воду своими ореховыми глазами. Или тихо играл на флейте, прислонившись к стволу большой сосны. Он улыбался, когда лесные звери подходили ближе, послушать его музыку. Пугливый олень прижимался к боку уродца. Снежный волк сворачивался клубком у его ног. Сокол сидел на плече и чистил свои драгоценные перья. А на ветвях дерева нахохлилась большая полярная сова, что подслеповато щурила глаза и смешно качала головой.

Валь хотел друзей, хотел общения. Только холодные красавцы и красавицы Пряничного города в ужасе закрывали свои красивые глаза, от одного его вида.

К двадцати годам, Валь вырос в крепкого мужчину. Он был хмур и улыбался только зверям, что, как и раньше, приходили послушать его флейту. Уродец в совершенстве познал кузнечное и ювелирное искусство, и после того, как приемный отец отправился на небеса, Валь смело взял кузницу в свои темные руки. Его руки делали прекрасные вещи, которые так любили жители города. Он мастерил витые столовые приборы из серебра. Сияющие холодной сталью, мечи. Искусной резьбой покрывал щиты и шлемы воинов. Только красивые жители считали ниже своего достоинства обращать внимание на кареглазого уродца. Валь лишь грустно улыбался, подхватывая мешочек с деньгами, что бросал ему не глядя очередной заказчик.

И вот в подвальчике своей кузни, он заботливо шлифовал золотой самородок. Валь хотел сделать кольцо. Такое, что затмит своим теплом все красивое, что есть на свете…

- Здравствуйте, сэр. Вы не поможете мне? – девичий голос вернул Валя на грешную землю. Напротив него стояла милая девушка. Нежная кожа, дивная улыбка, и красивые синие глаза.

- Вы ко мне, мисс? – опешивший Валь слегка улыбнулся, предпочтя не пугать заговорившего с ним человека.

- Да. Мне нужна помощь. Моя лошадка подвернула ногу и потеряла свою подкову. Я могу доехать до своего дяди, что живет на Лакричной улице. Только лошадь может поскользнуться. На улице настоящий каток, – улыбнулась девушка, заставив горбуна покраснеть, как букет заморских роз.

- Конечно, помогу, мисс. Подводите лошадь. Я мигом управлюсь, – отложив самородок в сторону, Валь взял привычный молоток и гвозди. Он всегда делал это очень быстро. Животные не боялись Валя, в отличие от людей.

Девушка подвела красивую лошадь, белоснежная грива которой переливалась всеми цветами радуги. Умное животное, радостно фыркая, ткнулось горячими губами в руку уродца, заставив Валя рассмеяться во весь голос.

- Ой. Она ни к кому так не подходила, – от удивления девушка приоткрыла рот. – Вы ей понравились.

- Любят меня зверушки, - тихо проворчал Валь, скармливая лошади кусочек темного сахара.

За несколько минут, он с удивительным проворством снял старые подковы, а на их место приладил новые.

- Готово, мисс. Денег не нужно. Я знаю вашего дядюшку, – Валь отмахнулся от мешочка с деньгами. – Он часто здесь бывает.

- Спасибо за помощь, сэр. Вы настоящий волшебник, – девушка улыбнулась и, взлетев в седло, галопом припустила на Лакричную улицу.

- Волшебник… - промурлыкал Валь. – Дивный вечер, однако. Но пора за работу.

Вздохнув и поплевав на мозолистые руки, он вновь взял самородок.

Следующим утром, к кузнице подъехала элегантная двуколка, запряженная двумя великолепными арабскими скакунами. Дверь открылась, выпустив на морозный воздух изысканно одетого мужчину, с очень правильными чертами лица. Мужчина хмурил тонкие брови.

- Валь. Иди сюда, негодяй, – рявкнул он в нору кузницы.

Уродец, щурясь, появился на свет.

- О, господин Лион. Чем могу быть полезен? – он низко поклонился посетителю.

- Ты вчера подковал лошадь моей племянницы, но не взял за это денег. Почему?

- Я так захотел сэр. Мне это было не в тягость, – улыбнулся Валь.

- Я не желаю быть должником. Тем более такому страшилищу, как ты. Забери деньги и напейся. Или что ты там обычно делаешь, – с этими словами Лион швырнул в лицо Валя мешочек с серебром. С глухим стуком тот упал на землю. Щеголь выразительно приподнял бровь.

- Мне не нужны ваши деньги, мистер Лион. Не ваше дело, чем я занимаюсь и куда трачу свои сбережения. Уходите, пожалуйста. Вы мне ничего не должны, – все еще хмурясь, горбун сжал большие кулаки.

- Как знаешь, урод, – развернувшись, господин Лион прыгнул в двуколку и был таков. Покачав лохматой головой, уродец вернулся в свою обитель.

- Господин Валь! – девичий голосок тонко кричал во мрак кузни. Там слышались ухающие удары молота, а маленький ручничок отзванивал такт. Затем все стихло и Валь вышел на улицу, прикрывая лицо от яркого света.

- Мисс, вам не стоило приходить ко мне. С утра заявился ваш дядя, и он был очень недоволен, – потупившись и закрыв волосами лицо, пробормотал горбун.

- Глупости. Мне нужна ваша помощь. Я хочу сделать набросок для картины. А кроме вас я никого не знаю. Картина будет подарком для дяди. Его в эту тайну я не могу посвятить, вы же понимаете? – девушка заглянула в лицо уродцу. – Мне сказали, что у реки очень красивые виды. Проводите меня?

- Хорошо, мисс. Только идите поодаль. Многие не поймут, увидев меня рядом с вами, – робко ответил Валь.

- Идемте уже, упрямый, – засмеялась девушка, и, вернувшись к лошади, отвязала от седла большой мешок с красками и холстом. Валь тут же забрал его и водрузил на свое перекошенное плечо.

Речка еще не покрылась тонкой коркой льда, да и трава на берегу пока зеленела, не желая прятаться под снегом. Валь аккуратно расстелил одеяло девушке и, поставив треногу с холстом, отошел к сосне, возле которой частенько дремал на лоне природы. Прислонившись к стволу, горбун вытащил флейту.

Валь играл свою незамысловатую мелодию, думая о той, что сидела поодаль и широкими мазками покрывала холст. Мелодия бежала к дымчатым холмам, что белели на рассвете, и горели алым на закате. К голубому небу и слепящему зимнему солнцу. К птицам, что умолкнув, слушали его песнь. И к девушке, которая присела рядом. Ее прекрасные губы дрожали, а в глазах застыли слезы.

- Господин Валь. Какая чудесная мелодия. Не останавливайтесь, играйте. Мне так хорошо. Так спокойно, – девушка, тихо дрожа, прижалась к твердому плечу уродца.

Теперь Валь играл для нее. Он показывал ей, как прекрасен мир. Нужно всего лишь раскрыть глаза и свое сердце.

- Айла! – гневный раскатистый бас вспугнул птиц и заставил уродца вжать голову в плечи.

- Айла, дитя мое. Что ты здесь делаешь? Еще и с этим уродом? Валь я, кажется, ясно дал понять, что не желаю твоего общества для моей племянницы, – господин Лион, ругаясь, сжимал в руках толстый кнут.

- Дядя. Я всего лишь попросила его показать мне реку. Для того чтобы набросать эскиз. Ай! Дядя, что вы делаете?! – девушка испуганно закрыла лицо руками, когда толстый кнут опустился на лицо Валя.

Красный ожог растянулся через щеку. Красивый щеголь в гневе и с удивительной точностью полосовал лицо горбуна. От боли закружилась голова и Валь, не выдержав, упал на жесткую траву, прикрыв лицо руками. Кнут, свистя, рассекал кожу на пальцах. Красные капли крови оросили редкий снежок.

- Дядя, прошу! Перестаньте, – плакала девушка. Она сжимала в кулачках, разбитую кнутом, флейту.

Тяжело дыша, господин Лион схватил Айлу за руку и, не глядя на распластавшегося Валя, потащил к своей двуколке.

Хмурый Валь от души лупил молотом по раскалённому куску металла. Будто вымещая на безмолвной стали всю свою боль. Руки были перевязаны свежими тряпками. Иногда раны трескались, и ткань пропитывалась красным. Не обращая на это внимания, уродец методично лупцевал стальную полоску.

- Сэр. Простите меня. Я не знала, что дядя найдет нас, – голосок Айлы заставил Валя вздрогнуть.

- Ничего, мисс. Я привык к такому обращению. Может ваш дядя прав. Мне не следует загрязнять своим присутствием этот мир, – хриплым голосом проговорил он.

- Что за глупость вы говорите?! Вы лучше тех, кого я видела ранее. Вы создаете прекрасные вещи, а ваши мелодии так чудесны, что позволяют забыть обо всем.

- Мелодий больше не будет. У меня рассечена губа. Кто знает, когда я вернусь к флейте, – Валь снова ударил молотом по наковальне.

- Право же. Разве это так страшно, сэр. Вы исцелитесь и все будет хорошо, – Айла протянула руку к плечу уродца, заставив того напрячься.

Внезапно Валь развернул свое лицо к девушке и, откинув волосы назад, горько спросил:

- И как? Я по-прежнему красив для вас?

Тонкий, красный шрам пересекал щеку. С противоположной стороны, был похожий шрам, только потемневший от времени и более грубый. В карих глазах горела боль. Айла вздрогнула. Крупный нос был перебит и слегка искривлен. Видимо ему доставалось не раз.

- Красив? – сломлено спросил горбун во второй раз и отвернулся. Вновь закрыв лицо волосами.

- Валь. Ваша красота внутри вас. У вас очень красивая душа. Кому какое дело до обертки, если она холодна, – девушка прижалась к спине уродца. – А вы? Вы необыкновенны.

- Но вы не будете моей, мисс. Красота и уродство вместе только в сказках, – прошептал Валь. Девушка развернула кузнеца к себе и поцеловала своими нежными губами его шрам.

Через три дня Валь узнал, что Айла выходит замуж за сына бургомистра. Господин Лион лично сообщил ему это, запретив подходить к своей племяннице под страхом смерти. Нежная девушка больше не появлялась.

Работа не шла, и Валь расстроенно сидел на берегу реки часами, поглаживая грубыми руками свежий шрам. Затем вздохнув, он доставал из кармана самородок и вновь принимался доводить его до ума.

День и ночь, забыв про сон и отдых, он отчаянно хотел успеть к свадьбе Айлы. Хотел сделать подарок. Он должен был отдать ей частицу своего сердца, которое сжималось при воспоминании о том коротком поцелуе в темноте старой кузни. Валь честил себя на все лады, говоря, что урод не нужен прекрасной девушке. Но не мог остановиться.

Особняк господина Лиона приветливо пестрел яркими огнями. На улице музыканты исполняли медленные вальсы. Чинные гости, красивые мужчины и женщины с холодными глазами, тихо восхищались красотой Айлы и ее жениха, который скучая, прикрывал рот изящной ладошкой.

Дивные розы украшали подъезд к дому. И сам Лион встречал гостей в горностаевой шубе. Лишь Айла была удивительно тихой и бледной. Дрожащий взгляд с надеждой зажигался, услышав скрип калитки, и разочарованно затухал, видя очередную красивую пару.

- Уважаемые гости. Мы собрались здесь, чтобы отметить будущий союз двух прекрасных сердец. Айлы и Аллиара, сына нашего бургомистра. Союз, который принесет красоту в наш город. Красоту, каковой еще не было, – мягким голосом начал дядя Айлы. – Есть ли среди вас те, кто хочет что-либо сказать?

Гости, выходя поодиночке, превозносили красоту девушки и стать ее жениха. Они отмечали льдистые глаза, цвета сапфиров и белоснежную кожу. Восхищались обручальным кольцом из белого золота, что было покрыто тонким серебристым инеем. Жених галантно улыбался, а Айла теребила в руке маленький обломок флейты.

- Итак. Есть ли еще те, что желают молвить слово? – господин Лион обвел взглядом толпу и запнулся, увидев горящий взгляд кузнеца.

- Мне есть, что сказать, – угрюмо проворчал Валь, стоя у калитки. Айла вцепилась в подлокотник кресла с такой силой, что затрещал даже дорогой сатин.

- Тебя не приглашали, урод… - начал было Лион, но Валь перебив его, продолжил.

- Ты сам спросил. И мне есть, что сказать. Я только пожелаю счастья молодым и преподнесу подарок. Больше вы меня не увидите.

Обведя взглядом надменную толпу, он с удивлением увидел, что красивые женщины подносят к своим тонким носам дольки апельсина.

- Вы зовете себя красивыми. Но это не так. Вы все более уродливы, чем я. Ваша мнимая красота холодна, как лед, что сковал речку. Она тверда, как безмолвный сапфир. Она ничтожна и зла, потому, что в ней нет жизни. Вы не можете любить. Вам не понять это чувство. Лишь одна из вас имеет пламенное и доброе сердце.

Айла, – обратился он к девушке. – Я поздравляю тебя. Может быть в будущем, твой супруг сможет зажечь и свое сердце. От огня, который ты так бережно хранишь в своей груди. Моя речь не будет долгой. Я буду помнить всегда, тот волшебный момент в кузне. На мою погибель, вечно! Прими от меня в подарок это.

Валь протянул Айле великолепное золотое кольцо. Массивное и покрытое драгоценными камнями. Камни и металл излучали такое тепло, что красивые люди поневоле поежились. Отошли назад, боясь обжечься. В кольце не было ничего холодного. Было только тепло рук, души, и сердца уродливого кузнеца.

На кольце сверкали благородные опалы, теплые, как мёд. Середину обрамляли гранаты, играя огоньками костра. Россыпь изумрудов темно-зеленого цвета, манила прохладной свежестью дремучих лесов. А в центре сиял бордовый рубин. Внутри камня билось маленькое и красивое сердце горбуна. Оно сияло истинной красотой и ярко освещало лицо потрясенной девушки.

- Валь. Оно прекрасно, - Айла, хлопая глазами, смотрела на улыбающегося уродца, в котором не было ничего страшного.

- Да. Я продал свою кузню. Мне не место в этом холодном городе. Без тебя, мне нечего здесь делать, – улыбнулся он в ответ.

- Но как же… – голос девушки надломился.

- Моя душа теперь в этом кольце. А кольцо твое, милая Айла, – сверкнул глазами уродец. – Помни меня. Я буду рядом. И если тебе станет грустно и холодно, то тебя согреет тепло моего сердца.

Красивые люди молча смотрели вслед уходящему уродцу. Никто его так и не окликнул.

Ветер дул горбуну в спину, когда он шел по пустому тракту. Диск солнца величаво заползал за край холмов. Но на душе уродца было пусто. Он отдал свое тепло. Отдал другой.

И на опушке Леса, греясь у костра, Валь поджаривал на палочках ломтики хлеба. Затем он макал их в сладкий мед и задумчиво жевал, смотря в пламя. К костру подошел еж. Понюхал воздух и, прислонившись к ноге уродца, свернулся клубочком. Заснул.

Морозец крепчал, и кузнец лишь сильнее закутался в теплый тулуп. Достал из кармана новую флейту. И улыбнувшись, заиграл.

Ту самую мелодию, что играл у реки. Для особенной девушки, которая с мокрыми глазами сидела рядом. Когда-то давно.

- Валь.

Она стояла, держа под уздцы лошадь. К седлу была приторочена большая торба. А на пальце девушки, переливалось теплыми огоньками золотое кольцо.

- Айла, - улыбнулся горбатый кузнец, сжимая в темных руках свою флейту.