Работы 38-летнего Криса Кукси относят к жанру фантастического реализма, сам он утверждает, что преследует идею разоблачения иллюзий, созданных нами в результате страха, живущем в сознании каждого. Работает - в технике микс-медиа, создавая гротескные коллажи и скульптуры.

"Интуитивно я строитель, и скульптура помогает мне удовлетворить эту потребность", - рассказывает Крис. Также он признается, что все его творчество - сопротивление негативному влиянию окружающей среды, ведь рос художник в провинциальной изоляции, в семье, где мать работала, отец - беспробудно пил, а братья - издевались. Впрочем, все это мрачное искусство во главе с половыми органами, оружием и черепами, от которого содрогнулся бы Иероним Босх, оказалось модным и востребованным. Работы Криса Кукси представлены в более, чем сотне галерей и музеев по всему миру; находятся в частных коллекциях музыканта Фреда Дарста, актера Робина Уильямса, режиссеров Криса Вейтца, Гильермо дель Торо и других знаменитостей.

От его искусства просто мурашки по коже, его дикие, зловещие, непредсказуемые, но богатые картины и инсталляции проникают глубоко во внутрь и затрагивают душу. Его работы сочетают в себе видения автора психологических, религиозных, идеологических и эстетических проблем. Американец Крис Кукси (Kris Kuksi) преследует идею разоблачения иллюзий, созданных нами в результате страха, который живет в нашем сознании.

Крис Кукси (Kris Kuksi) родился 2 марта 1973 года в Спрингфилде, Миссури и рос в соседнем Канзасе. Крис провел детство в деревенском уединении и изоляции, живя вместе с отчимом-алкоголиком, старшими братьями и матерью, которая все время работа. Все это, вероятно, отложилось в сознании юноши. Его интерес ко всему непривычному позже отразился на его мрачном искусстве. Все что уродливо вызывало в нем восхищение. Искусство художника в юношеские годы - это своеобразный прорыв личной свободы от негативного влияния окружающей среды на его сознание.

— Наша мать больна! У нее цирроз ног, сифилис рук и дефицит извилин!

— Как ты можешь так говорить?! Это же наша мать!

— Вот результаты анализов, надо срочно что-то делать.

— Не любишь мать — так и скажи! Ты просто плохой сын.

— Я как раз люблю мать. И поэтому говорю: надо срочно ее спасать!

— Ерунда, она в отличной форме.

— Как же, в отличной! Вот результаты: кровь, желчь, реакция Вассермана. Заговаривается, думает, что сейчас 1945 год.

— Больше слушай Васcерманов. Вот я действительно ее люблю. Посмотри, какой ролик я снял про маму, про ее героическую молодость. Класс?

— Класс, да, класс. Но сейчас-то она болеет.

— Вот что ты за человек! Видишь только плохое! Я тебе про то, как она нас растила, какое было сложное время, как она боролась, а ты про какие-то болезни.

— Она очень плохо выглядит.

— Как ты можешь так говорить! Матерей не выбирают. Я считаю ее самой красивой!

— То есть ты предпочитаешь не обращать внимания на болезни?

— Вот заладил: болезни, болезни... У всех болезни. Это все соседки по лавочке клевещут из зависти. Анна Петровна давно точит зубы на ее сумку с колесиками.

— У Анны Петровны «мерседес». Зачем ей мамина сумка с колесиками?!

— Как ты наивен! Или не наивен, а притворяешься? Может, ты хочешь быть в доле, когда соседки сумку на колесиках делить начнут?

— Что ты несешь?! Какая сумка?! При чем здесь вообще я? Я тебе показываю результаты анализов...

— Кто их тебе дал? Анна Петровна?

— Нет, врач.

— А врачу кто дал?

— Врачу никто не дал, он врач, он взял анализы и написал результаты. Почитай, тут ужас.

— А ты думаешь, Анна Петровна ничем не болеет? У нее насморк, между прочим!

— Насморк? Я тебе про цирроз и сифилис, а ты мне — насморк!

— Насморк что, не болезнь?

— Болезнь, конечно, но...

— Вот! Все остальное — демагогия! Болезнь поднимет с колен иммунитет. Болезнь — это новые возможности.

— Если лечить. А ты вместо того, чтобы купить лекарств, всю мамину пенсию потратил на ролик о ее героическом прошлом.

— Зато вся лавочка ей завидовала!

— Чему завидовать? Она уже месяц не выходит из дому. У нее искривление глаз, заворот ушей и перелом мозга. Она может умереть!

— Ну сам посуди, если до сих пор не умерла, значит, справляется. Логично? Цирроз и сифилис — это просто наша семейная традиция.

— Нет, нелогично. Вот Галина Ивановна тут умерла, хотя тоже до этого не умирала. Болела, болела и — умерла.

— Но она не была такой героической женщиной. Это во-первых. Во-вторых, у нее не было таких сыновей, как мы. Особенно я. Ты — не знаю, ты все время про маму гадости говоришь. Я, кстати, не уверен уже, что ты мой брат и ее сын. И не похож даже. На Анну Петровну вот похож... У нас в семье, знаешь ли, принято к матери относиться с уважением, а не вопить на весь двор, что у нее сифилис.

— То есть ты не собираешься ничего делать?

— Я-то как раз делаю, пока ты болтаешь. Вот, смотри, я спою песню. Наша мааать — здоровей всех на свееете! Несоглааасных утопим в клозееете! Наша мааать здоровее всех в мииире, несоглааасных замочим в сортииире! Любишь мать?

— Люблю, но...

— Тогда пой!

Решил после этого поста написать свою историю.

Напишу сразу, что это пост не о нытье про нашу такую-сякую медицину, а просто рассказ о том, как гротескно всё выглядело.

Случилось это со мной в апреле 2008го. Месяц-полтора я ощущал лёгкую тошноту и слабость, но не было болей, я глотал но-шпу килограммами и ползал в универ. Одной апрельской ночью я почувствовал какой-то колющий комок в животе и решил, что, наверное, можно и в скорую позвонить. Мыслишки про аппендицит проскакивали и раньше, но состояние не воспринималось как острое, да и на операцию не хотелось.

В-общем, через час и сорок минут после вызова (¯\_(ツ)_/¯ ) приехала скорая. Два дядьки: один будто с перепою адового, видно, что плохо ему - морда опухшая, красная, небритая; а второй на вид - наркоша героиновый: щеки ввалившиеся, глаза белёсые, пустые. Ну, я по внешности людей не сужу, просто выглядели они именно так. Оба даже не за*банные, а тотально безразличные ко всему.

Нарисовали они мне острый аппендицит и сказали собираться в больничку. Ну я собрался, посадили меня в газельку. Ёб*ная повозка Сатаны! Ледяная гремящая телега. Если б в аду было холодно, там было бы холодно именно настолько, как в ней. Апрель месяц всё-таки, ночь. В машине пусто, даже каталки нет, только скамейка боковая на колесе. Скользкая. Хрен его знает, как они на этой колеснице людей собирались спасать, если вдруг что.

Ладно. Привезли меня в больницу №12 на "Доме одежды". Дело было в Новосибирске, если что. Кто был в той больнице в те года, наверное, сможет представить себе весь чад неистовой крутости нашего здравоохранения. 

Время, наверное, около двух часов ночи. Все спят, конечно. Зашли мы в приёмное отделение. Темнота, какой-то коридор, висящее прям посреди него тряпьё, каталки в проходе, шкафы, баулы. Скоряки разбудили медсестру, пришел вроде врач, впендюрил мне спазмолитик. Когда я спрашивал у него, чего он мне колоть собрался, мужик с таким лицом ответил, будто всем сердцем желал, чтобы в шприце был какой-нибудь яд. У меня там ещё три раза кровь взяли и другие жидкие анализы. А героиновый врач флиртовал с медсестрой.

Тут как раз привезли какого-то урку с ножевым в живот. Урка вёл себя спокойно, держался за пузо, утирался кровью и просил водички. Странно, кстати. У человека штаны от крови выжимать можно, а вокруг него даже кипиша особого не было.

В общем, из приёмного кабинета выгнали меня сидеть в коридор, ждать, пока укол подействует или ещё зачем-то. Сижу, дремлю, тут из-за кучи навешанного тряпья с кушетки раздаётся какой-то скрежет и бульканье, децибел так в 150. На уровне болевого порога. Я чуть свой аппендикс не родил. А там какая-то бабулька спала, оказывается, всхрапнула. Спасибо, бабушка, за первый седой волос!

По прошествии некоторого времени, меня таки отправили записываться в палату. "По коридору дойдёшь до лифта, там тебя проводят". Попёрся я по этой темноте, смотрю, дед на стульчике сидит, дрыхнет. Модный, в розовой форме. Деда я кое-как разбудил, он оказался местным аналогом Харона. Он провожал души прибывших из приёмного покоя в основной корпус больницы. И, видимо, только этот дед мог хоть как-то управиться с тем, что ждало меня дальше. Дальше был лифт. Лифт, сука... Жизнь несправедлива. Некоторые вещи уже позабылись - позабылся первый день в школе, первая драка, первый поцелуй, но этот лифт я запомню навсегда.

Это деревянное грузовое нечто, со створкой вместо привычных дверей, сдвигающейся вверх, больше похожее на лифт из какого-нибудь американского отеля тридцатых годов, приехавшее сюда по лендлизу во времена Сталина и так и оставшееся здесь, питающееся страхом и душами бедных больных людей. Дед-Харон, походу, приехал вместе с ним.

Зашли мы в лифт. Дед давай створку шатать. А надо сказать, что он неразборчиво бурчал всю дорогу. Шатает створку и бурчит, идёт и бурчит. Наверное, по-гречески. Только русский мат иногда проскакивает. В общем, створку он победил. И мы поехали. Ну как... сначала мы резко просели вниз, ниже порога. Но потом вроде поползли. Забрались на высоту может в пол-метра/метр и застряли нафиг. А я уже не удивляюсь ничему, эмоциональное выгорание наступило. Дед бурчит. Курочает ручки адской машины. Я, кажется, опять задремать успел. И тут хуяк! Мы просто падаем вниз. На этот раз, аппендикс у меня собирался через рот выскочить. Благо, не высоко поднялись.

Ты вроде уже смирился, разомлел и приготовился даже удовольствие от происходящего получать, но тебя всё время встряхивают, мол "чота ты расслабился, я смотрю".

Дальше я плохо помню. Коридорами шли какими-то по темноте. До дежурной по отделению. Она меня определила в палату. Я, крайне за*банный, доплелся до палаты, в которой стоял эпической мощи храп и была одна свободная койка. Бухнулся на неё не раздеваясь и уснул.

В семь утра прибежала медсестра, опять чем-то уколола, измерила температуру и убежала. В девять пришел врач, посмотрел, поговорил со мной и сказал, что за мной придут. Прозвучало зловеще.

За мной пришли. Сказали раздеваться. Разделся. Мне на сухую побрили всё, что надо было побрить и повезли. Что самое странное, мне не ставили клизму перед операцией. Но я и не расстроился) А меня, тем временем, привезли в большую операционную, с одним столом на всё помещение. Помню, смотровое стекло в стене ещё было. Переместился я на холоднейший операционный стол. Неуютно. Нервозно. Через какое-то время пришли, наверное, санитары/санитарки, анестезиолог пришел. Деловито начали производить какие-то манипуляции. Кто-то пихал в руку катетер, вливали химикацию. Всё это сопровождалось какими-то разговорами в духе:

- Пригласила она меня футбол смотреть, короче, бл*...

- А ты, бл*?

- Ну хули, вы*бал её!

- Гыгыгы!

- Гыыы!

Я щас вот даже не утрирую, серьёзно. Ко мне и моему моральному состоянию - ноль внимания. Разговоры - будто я в падике мимо гопесов прошел.

Потом мне начали привязывать руки, тут уже и со мной поговорили: "это чтобы ты не убежал, ыыыыы". Ну, думаю, хоть с чувством юмора тут всё за*бись.

Вы знаете, я в своей жизни видел некоторое дерьмо. И вот этот эпизод с операцией тоже сыграл свою роль.

У меня был общий наркоз. "Досчитай до десяти..." (досчитал до трёх). Кстати, надо упомянуть, что аккурат за неделю до операции, я посмотрел фильм "Наркоз") Это добавляло некоторой пикантности моему положению. Очковал я нормально, короче. Надеюсь, хоть виду не подавал.

Дальше было мало весёлого. Я помню, что меня разбудили. Я некоторое время смотрел в потолок, а потом начал задыхаться, захлёбываться слюной, которая, видимо, скопилась за время операции. Ещё мне то ли не вытащили дыхательную трубку, то ли что. Всё потекло туда беспрепятственно. Изо рта пошла пена. Я хотел вытереть хотя бы рот, но руки-то были привязаны весёлым доктором) Я помню, что начал терять сознание и биться в агонии. И тут - о, чудо! - через окно смотровой меня увидела медсестра и прибежала, выдернула трубку изо рта, утерла слюни, причитая "ну что же ты, что ты, а", будто это я был виноват в случившемся, бл*ть. Обошлось. Потом меня отвезли в палату, где я отходил от наркоза, который оказался неожиданно тяжелым, я почти сутки не был в сознании, сном это состояние я бы тоже не назвал. Потом мне кололи обезболивающие в бедро. На вторые или третьи сутки я отказался от них, потому что понял, что я - это не я, мне показалось, что я не в себе, не понравилось это состояние. И, в первую ночь после отказа, я лежал без сна и смотрел в потолок с такой болью по всему животу, будто меня бревном протаранили. Зато хоть понимал, где нахожусь и что происходит.

Первые полтора дня меня даже не поднимали с кровати, я только лежал. Потом медсестра спохватилась и тоже давай причитать: "ну как же ты так, ну что такое". Будто в этом, опять же, был я виноват. Посадила, я чуть в обморок не бухнулся) Дышать не могу, живот не работает, голова закружилась.

Дальше было легче. Хоть больница и оказалась еб*чим филиалом ада на земле. Ремонта она не видела уже давно, никаких условий, не унижающих твоё человеческое достоинство. Кровати из металлической продавленной сетки. Эта кровать и постельный режим мне, кстати, потом очень сильно аукнулись, видимо, подстегнув мой остеохондроз - я часто задыхался и подсел на найз. Туалет был один и неимоверно грязен. Про душ я вообще молчу. Очень хотелось помыть хотя бы голову, а никак. Тотальный совок, разруха, тлен и атмосфера лавкравтовской психлечебницы.

В целом, это пост о том, что пережил молодой парень, первый раз оказавшийся в больнице в нужное время и увидевший всякое колоритное и гротескное. Всё сошлось.

И вы знаете, с тех пор я не желаю хорошим людям хоть когда-нибудь оказаться в подобной больнице и с подобными условиями. С тех пор, я не понимаю наркоманов. С тех пор, я, как ни странно, лучше понимаю врачей и не осуждаю их за безразличие к пациентам. Нас заносит в больницы по воле недоброго случая, а им приходится работать в этом дерьме. Хоть врач - это и не та профессия, где нужно забивать на человечность, но я их понимаю.

Хоть в Новосибирске ныне есть много ухоженных клиник, в частности ниито или центр нейрохирургии, но я попал туда, куда попал. И это была бесплатная медицина во всей её бесплатной красе. 

Спасибо тем, кто осилил пост. Тем, кто не осилил, тоже спасибо, но вы об этом никогда не узнаете)