(Я бы отважно назвала эту историю "Лёгкое дыхание", но мою героиню, как и мои возможности, разумеется, не вместить в гениальный бунинский портрет. В воздушный овал короткой бурной жизни "на всю катушку" с искусно-опаловой рамочкой трагедии... Просто поверьте, что дыхание этой девочки было не менее волшебным.)

В обычной общеобразовательной школе города, который вымер, я познакомилась с настоящей Кэрри. Катей Ивановой, как ни скучно это звучит в оригинале. Катя училась у меня в старшем классе, в окружении пятнадцатилетних. А ей никак не исполнялось и четырнадцати, в первый класс попала совсем шестилеткой.

Она была младшей и дома, в местном элитном семействе. Деда её уважало серебряное поколение: ветеран, общественник, главный инженер комбината на пенсии. Родителей из мэрии боялись все мамашки-папашки (и директриса с завучами).

На Катю страшно давила фамилия, здесь будто не жили другие Ивановы. И обязаловка держаться не хуже сестры с братом. (А они были золотые медалисты, столичные студенты, спортсмены.. Бог знает, кто там ещё, я застала лишь мифы о них в учительской. И пересуды, естественно.) Но Катя держалась сама по себе. Рисовала, напевала, прыгала по-детски в классики на физре, не замечала дырявых колготок. Никого не задевала сама, однако её уязвимость в классе была очевидной.

Любой самый грязный слух начинался с "участия Ивановой". (Наверное, вспомните таких изгоев, которые всегда под рукой, и в своей школе.) Скоро и фамилия перестала помогать девочке - мои главные оторвы, две красотки-сплетницы, сообщили, что она "спидозная". Тогда это было что-то малопонятное, зато однозначно непристойное и оскорбительное.

Мальчики, по приказу этих двух стервочек, в каждом кабинете теперь отставляли Катину парту к двери или расставляли свои столы вокруг. И она сидела, всегда одна, чуть не в коридоре или в центре такого инфернального круга.

Я не знала, что предпринять, к кому подступиться в поисках разума! Родительский комитет делал каменные лица при разговоре о Кате, педсовет меня послал с моими призывами, а директриса, обратив очи долу, обещала "проводить проблемную девочку с миром после девятого".

Сразило, помню, наповал, что могущественная династия Ивановых безобразно отшатнулась от своей веточки-подростка. Дед вообще выступал за интернат для "дефективных".. Отец так меня не пугал, просто жаждал дистанции от дочери - рассматривал для Кати варианты приёма в художественные академии. Причём срочно, ведь мать девочки баллотировалась в градоначальники.

Может, всё и обошлось бы, правда. Но мои "звёзды класса" придумали взять у Кати кровь, чтобы отправить её на анализы. Выяснить уже, СПИД там у неё или другое что венерическое...

Я лично застала картину "Проба провалена". Кабинет в ржавых брызгах и вырванных волосах, случайно покусанный ученик в слезах, обе мои оторвы с синяками. Шприцы, сломанные старые стулья, вопли, как из саванны... И Катя в крови, сидящая на парте верхом, будто дикий страшный зверок. Малолетние дурни проткнули ей вену пустым шприцем, который торчал у неё из руки. Мотался чем-то неотвратимым, уже неотменным, незабываемым. Господи, я начала седеть, думаю, именно тогда..

Она, Катя, потом мне сказала, когда мы вместе сидели у нашей шокированной медички, что у неё есть любимые книжка и фильм, ещё первый, старый. "Кэрри" по Стивену Кингу.

Катя подожгла спортзал. Дождалась, чтобы я вышла, и я в этом уверена! Шёл дебильный традиционный праздник "Цвета осени". В январе, когда снега по грудь! (Там город, комбинат точнее, был заложен осенью, а зимой уже заселяли людей - вот всё и смешалось.) И маленькая Катя, из рода всесильных тут Ивановых, мышкой сновала по залу. Действовала в суете потихоньку. Зажгла по самому низу гирлянды сухих листьев, подпалила праздничную штору на греческом окне, а тент для спортивных снарядов, вероятно, раньше полила чем-то и теперь бросила спичку.

Вышла через главную дверь, закрыла её на засов. В раздевалках и тренерской, где общий коридорчик, раздула тлевший мусор. Выход из тренерской подпёрла стулом. Со двора дверь на улицу, всё равно запертую, перекрыла машиной родителей, подъехала сама. Да, они тоже были внутри.

Я увидела из окна своего кабинета, как раздетая Катя бежит по полю, к далёким одиноким кустикам. Брошенным среди пустоты и белизны с какой-то мерзкой ухмылкой над неприкаянными. Девочка к ним словно летела...

Тут я как бы очнулась, быстро нашла трудовика ещё с кем-то из задержавшихся взрослых - и мы разблокировали, что смогли, из дверей бушующего спортзала. Дыма наглотались все, кое-кого и пожаром задело, но обошлось без жертв.

Единственная жертва погибла. Катюша замёрзла очень далеко от школы. Свернулась калачиком под кусточком калины, под алыми капельками, стукнутыми морозом, как тоненько вырезанная статуэтка бледно-костяного фарфора.

Я провожала её с наполовину седой головой. Долго не хотела и не могла закрасить эту аномалию, ходила в платочке под общее осуждение. Весьма и весьма молчаливое.