...помимо того, что интересно рассказано в первом разделе монументального труда "Антикоучинг. Как НЕ НАДО писать".
К осени 2024 года произведения Фёдора Михайловича Достоевского (1821−1881) расходятся в России рекордными тиражами. Мало того, Достоевский и в популярные сериальные сценаристы попал. Получай он сейчас деньги за свою работу, − оказался бы весьма благополучным автором, особенно на фоне подавляющего большинства коллег...
...да и слухи о его финансовых бедствиях при жизни, что называется, сильно преувеличены.
Во второй половине ХХ века нобелевский лауреат, писатель Джон Стейнбек заметил:
«По сравнению с писательством игра на скачках – это солидный, надёжный бизнес».
На сто лет раньше сам Достоевский жаловался брату в письме:
«Тургеневу платят 800 рублей за лист, а мне 200. Я понимаю, что пишу хуже Тургенева, но Миша, но не в четыре же раза хуже!»
Писательство не гарантирует устойчивого достойного заработка – наоборот, по многим причинам оно гарантирует очень неустойчивое финансовое положение. И всё же с Достоевским всё не так просто.
С будущим знаменитым дипломатом Александром Егоровичем Врангелем (1833−1915) писатель познакомился в 1853 году в Семипалатинске. Он отбывал там ссылку после каторги, которой заменили смертную казнь за участие в антигосударственном заговоре, а Врангель, окончив Александровский (бывший Царскосельский) лицей, служил в Министерстве юстиции и по собственному желанию устроился в провинции на должность стряпчего по уголовным и гражданским делам. Молодой стряпчий, то есть судебный чиновник, принял деятельное участие в судьбе Достоевского. Впоследствии они поддерживали дружеские отношения и вели регулярную переписку.
В пятнадцатитомном полном собрании сочинений Достоевского за номером 100 приведено письмо Врангелю от 18 февраля 1866 года.
«Вы пишете, что мне лучше служить в коронной службе [чиновником]; вряд ли? Мне выгоднее там, где денег больше можно достать. Я в литературе имею уже такое имя, что верный кусок хлеба (кабы не долги) всегда бы у меня был, да ещё сладкий, богатый кусок, как и было вплоть до последнего года».
Сам Достоевский говорит о сладком, богатом куске писательского хлеба, «как и было»; о финансовом преимуществе литератора над чиновником, и не причитает над своей тяжкой долей...
...а у письма есть предыстория.
Полугодом раньше, в августе 1865 года, вполне преуспевающий и уж точно не бедствующий писатель Достоевский отправился с подружкой развлечься за границу. В казино германского Висбадена он проиграл не только все деньги, но и деньги подружки, и часть вещей, оставшись даже без карманных часов.
Что в такой ситуации делает писатель?
«Будучи придавлен обстоятельствами, я послал Каткову предложение за самую низкую для меня плату 125 р. с листа ихнего, то есть 150 р. с листа «Современника». Они согласились. Потом я узнал, что согласились с радостию, потому что у них из беллетристики на этот год ничего не было: Тургенев не пишет ничего, а с Львом Толстым они поссорились. Я явился на выручку (всё это я знаю из верных рук). Но они страшно со мной осторожничали и политиковали. Дело в том, что они страшные скряги. Роман им казался велик. Платить за 25 листов (а может быть, и за 30) по 125 р. их пугало. Одним словом, вся их политика в том (уж ко мне засылали), чтоб сбавить плату с листа, а у меня в том, чтоб набавить. И теперь у нас идёт глухая борьба. Им, очевидно, хочется, чтоб я приехал в Москву. Я же выжидаю, и вот в чём моя цель: если Бог поможет, то роман этот может быть великолепнейшею вещью. Мне хочется, чтоб не менее 3-х частей (то есть половина всего) была напечатана, эффект в публике будет произведён, и тогда я поеду в Москву и посмотрю, как они тогда мне сбавят? Напротив, может быть, прибавят».
Речь в письме о печатных листах, в которых до сих пор измеряется размер книги: это типографская простыня, которую режут на 16 частей, получая 32 книжных страницы...
...а издатель «Русского вестника» Михаил Никифорович Катков (1818−1887), может, и был скрягой – по крайней мере, как бизнесмен хорошо считал деньги, − но тут же отправил в Висбаден 300 рублей аванса.
«Я мечтаю знаете об чём: продать его нынешнего же года книгопродавцу вторым изданием, и я возьму ещё тысячи две или три даже. Ведь этого не даст коронная служба? А продам-то я вторым изданием наверно [наверняка], потому что ни одно мое сочинение не обходилось без этого».
Достоевский уверен в предстоящем коммерческом успехе нового романа. Куда больше он переживает за творческую составляющую своего писательства, хотя рассуждения на эту тему тоже приводят к разговору о деньгах.
«В конце ноября было много написано и готово; я всё сжёг; теперь в этом можно признаться. Мне не понравилось самому. Новая форма, новый план меня увлёк, и я начал сызнова. Работаю я дни и ночи, и всё-таки работаю мало: По расчёту выходит, что каждый месяц мне надо доставить в «Русский вестник» до 6-ти печатных листов. Это ужасно; но я бы доставил, если б была свобода духа. Роман есть дело поэтическое, требует для исполнения спокойствия духа и воображения. А меня мучат кредиторы, то есть грозят посадить в тюрьму. До сих пор не уладил с ними и ещё не знаю наверно − улажу ли? − хотя многие из них благоразумны и принимают предложение моё рассрочить им уплату на 5 лет; но с некоторыми не мог ещё до сих пор сладить. Поймите, каково моё беспокойство. Это надрывает дух и сердце, расстроивает на несколько дней, а тут садись и пиши. Иногда это невозможно».
Несложно догадаться, о какой книге идёт речь в письме Врангелю.
«Стараюсь не забирать там денег вперёд; жмусь и живу нищенски. Моё от меня не уйдёт, а если забирать вперёд, то я уже нравственно не свободен, когда буду впоследствии окончательно говорить с ними об уплате. Недели две тому назад вышла первая часть моего романа в первой январской книге «Русского вестника». Называется «Преступление и наказание». Я уже слышал много восторженных отзывов».
Финансовые проблемы и кокетливо упомянутая нищета Достоевского были следствием его азартной игры, неудачного издательского бизнес-проекта с братом и желания выторговать у издателя больше денег, а не превратностью писательской профессии.
«Вот Вам ещё факт: страшно усиливается подписка на все журналы и книжная торговля. Это последние сведения от книгопродавцев, да и сам имею факты».
Достоевский упоминает о том, что первая же публикация в журнале «Русский вестник» принесла ему 125 рублей за лист, или в общей сложности 3125 рублей за 25 листов.
Диванные эксперты любят пересчитывать гонорары знаменитостей XIX века в хлеб, мясо, яйца и прочее содержимое продуктовой корзины. Это бессмысленное упражнение для начальной школы сродни задачке, которую решал Буратино: «Предположим, что у вас в кармане два яблока. Некто взял у вас одно яблоко...»
Объективную картину даёт сравнение доходов Достоевского и его современников. В книге «Правительственный аппарат самодержавной России XIX века», которую доктор исторических наук Пётр Андреевич Зайончковский издал в 1978 году, говорится:
«Профессор Московского университета Н. С. Топоров получал годовое жалованье 714 руб. и 85 руб. квартирных, а профессор Харьковского университета А.И. Мицкевич − 1142 руб. жалованья и 142 руб. квартирных. Профессора Московского университета Н.Е. Зернов – 1429 руб. жалованья и 142 руб. квартирных, Н. И. Крылов – 1572 руб., по-видимому имея казённую квартиру. Надо сказать, что профессор за выслугу 25 лет получал пенсион в размере жалованья. Профессор Казанского университета Л.И. Вагнер имел жалованья 1143 руб. и такого же размера пенсию».
То есть за роман «Преступление и наказание» ещё на этапе журнальной публикации, до продажи отдельной книгой, Достоевскому заплатили два с половиной, а то и три годовых профессорских оклада.
Он хорошо знал, о чём говорит Врангелю, утверждая, что может «денег больше достать» не «в коронной службе», а в литературе. У мелких чиновников, городовых и квалифицированных рабочих при средней зарплате порядка 25 рублей в месяц за год выходило до 300 рублей – в десять раз меньше, чем гонорар Достоевского: такой аванс Катков отправил в Висбаден. У чиновников средней руки, врачей и педагогов старших классов с ежемесячным жалованьем 70-80 рублей годовой оклад не дотягивал до тысячи – втрое меньше.
Доход Фёдора Михайловича от журнальной публикации «Преступления и наказания» стоял вровень с жалованьем главы министерского департамента. Притом за роман «Подросток», проданный не в такой экстремальной ситуации, которую Достоевский устроил себе и своей подружке в Висбадене, издатель заплатил 250 рублей за лист – вдвое дороже, чем за «Преступление и наказание», а роман «Братья Карамазовы» стоил уже 300 рублей за лист – почти втрое дороже. И это, напомню, не считая издания отдельной книгой и переизданий, которые приносили автору ещё столько же.
Словом, помимо того, что в 1860-х−1870-х годах Фёдор Михайлович Достоевский был литературным генералом, он и зарабатывал больше, чем генералы – на уровне императорского министра.
Правда, как в большинстве случаев доходы генерала или министра мало связаны с его зарплатой, так и доходы писателя обычно не очень-то связаны с уровнем того, что он пишет: заработок зависит от множества причин, далёких от литературы. Так было во времена Достоевского, и сейчас тенденция лишь многократно усилилась...
...но это, как писал Киплинг и вслед за ним братья Стругацкие, уже совсем другая история.
А желающим подробнее ознакомиться с ключевыми аспектами писательской работы – финансовом и не только – я всё же настоятельно рекомендую книгу "Антикоучинг. Как НЕ НАДО писать". Там намного больше интересного, чем в одной отдельно взятой старой заметке.
