Но есть одна, кто видит матрицу. Настоятельница.

Её лицо — не просто мрачнее тучи. Это лицо человека, заглянувшего в бездну и увидевшего, что бездна — это гигантская мясорубка. Она не злится на монашек. Её ненависть — метафизического порядка. Она ненавидит не их, а сам принцип устройства этого наебалова. Это ярость гностика, узревшего несовершенство творения Демиурга.

И вот её крик. «Чего радуетесь, дуры?! Морковка-то тёртая!»

Вдумайтесь в эту фразу. Это не просто констатация факта. Это приговор. Это вскрытие всей механики контроля.

Тёртая морковь.

Это уже не символ. Это труха. Оранжевые опилки смысла. Деконструкция, доведенная до абсурда. Это реальность, пропущенная через терку администрации, через цензуру системы, через шредер целесообразности. Вам дали не морковь, а идею моркови, лишённую её сути. Вам дали цвет, запах, но отняли форму, отняли возможность, отняли сам стержень бытия. Это экзистенциальная кастрация.

Это пиксели вместо картины. Это саундтрек вместо секса. Это новостной заголовок вместо события. Это молитва, напечатанная на принтере, вместо разговора с Богом.

Настоятельница видит то, чего не видят остальные. Они радуются оранжевой каше, потому что их мозг, их система восприятия уже настроена на потребление пережеванного. Они готовы принять любой суррогат, лишь бы он был ярким и напоминал о чём-то настоящем. Их радость — это рефлекс, выработанный годами воздержания, когда любое напоминание о жизни кажется самой жизнью.

А настоятельница видит всю картину. Она видит невидимую руку, которая натёрла эту морковь. Руку Системы, которая говорит: «Вот, жрите. Но так, чтобы вы, не дай бог, не использовали это не по назначению. Мы дадим вам радость, но лишим её всякой силы. Мы дадим вам веру, но изымем из неё чудо. Мы дадим вам жизнь, но превратим её в безопасную, стерильную, блядскую кашицу».

Её ярость — это единственный акт подлинной свободы в этом монастыре. Это крик против энтропии духа. Крик против мира, где все великие символы, все мощные образы, все ключи к трансцендентному переработаны в безвкусную, безопасную, тёртую хуйню для массового потребления.

И мы, хохочущие над этим анекдотом, мы и есть эти монашки. Мы давимся смехом, не понимая, что смеёмся над собой. Мы каждый день с восторгом жрём свою тёртую морковь — пережёванные новости, стерильное искусство, безопасные революции в соцсетях, синтетическое счастье из психотропных таблеток. Мы радуемся оранжевой пыли, потому что давно забыли, как выглядит настоящий, целый, сука, корнеплод.

А где-то рядом, в тени, всегда стоит настоятельница. И смотрит на нас с безграничной, вселенской ненавистью. Потому что она одна помнит.

Она помнит, что морковка должна быть целой. Иначе всё это — просто дурной анекдот. И нихуя не смешной.