Джерка
Джерка ‑ это наша собака, овчарка. Папа ее купил еще до моего рождения. Это была крупная, сильная собака серо-рыжей масти. Она жила в деревянной конуре, застеленной соломой, которая стояла в конце двора у первых деревьев сада. Привязывали ее редко, только в тех случаях, когда к нам или к кому-нибудь из соседей, живущих в нашем дворе, приходили гости. Дома у нас хранились две медали, полученные Джеркой на городских собачьих выставках. Кормил ее обычно папа. Немного повзрослев, я стал ему помогать. Иногда я сам подкармливал Джерку, приносил ей кусочек хлеба или моего любимого пирожка с картошкой. Много играл с ней. Бросал как можно дальше палку, командовал "апорт" и Джерка приносила ее мне обратно. Больше всего ей нравилось бегать за резиновым теннисным мячом. Она прыгала за подскакивающим мячом, стараясь поймать его на лету. Обычно ей это удавалось. В крайнем случае, она хватала мяч, пока он еще катился по земле, но никогда не ждала, чтобы он остановился. В общем, отношения с Джеркой у нас были дружескими.
Иногда Джерка катала меня как маленькая пони. Я становился рядом с ней и несколько раз похлопывал ее по спине. Этот сигнал для нее был равносилен команде "ложись". Я не помню, как собаку приучили к этой команде. Джерка ложилась на землю, я забирался ей на спину. Она вставала и катала меня по всему двору, делая два-три круга. Стоило мне снова похлопать ее по спине, как она ложилась на землю, и я слезал с нее.
Очень любила Джерка лазить на кучу дров. Собственно, это были не совсем дрова, а куча бревен и досок длиной около трех метров, шириной около двух и высотой с метр. В качестве дров их использовали очень редко и мало, только если у кого-нибудь из соседей внезапно заканчивались дрова. Иногда в кучу добавляли доску-другую. Так что она не иссякала. Эта куча лежала у стены сараев на солнечном месте. На ней иногда раскладывали матрацы и подушки для проветривания, вечерами сидели как на завалинке, а в жаркие летние ночи кто-нибудь из соседей или гостей ночевал на ней, подстелив одеяло или матрац. Так вот, папа давал какую-то команду, Джерка запрыгивала на дрова с одной стороны, пробегала по ним, спрыгивала с другой и с нетерпением ждала повторной команды. Иногда она запрыгивала на эти дрова без всякой команды и нежилась там, греясь на солнышке.
Несмотря на то, что с собакой я много играл, она больше любила папу. Может быть, она изначально привыкла к его командам, а может потому, что он ежедневно гулял с ней за пределами нашего двора, а иногда даже ходил с ней на речку Подкумок, где ее купал. А может, она чувствовала себя первым и главным ребенком в семье, она же появилась в ней раньше меня.
После отъезда папы на фронт Джерка загрустила. Два дня она ничего не ела. Потом стала есть, но как-то неохотно. Она лежала в конуре, ни на кого не обращая внимания. Я пытался вызвать ее из конуры и поиграть с ней, но она моих команд не слушалась и из конуры не выходила. Примерно через месяц она пришла, как нам казалось, в норму. Стала нормально кушать. Бегала по двору. Но кроме команды на еду других команд не признавала. На теннисный мяч не реагировала. Когда мне хотелось покататься на ней, я, как раньше, хлопал ее ладонью по спине, но на мои похлопывания она внимания не обращала. В то время у нас во дворе жило шестеро ребят почти одинакового со мной возраста. Играть было с кем. Играли мы в разные игры.
Однажды мы затеяли игру в салки. Водил Глеб Соколов, а мы все старались отбежать от него, чтобы он не коснулся нас, "не засалил". Глеб побежал за мной, я ‑ от него, и тут за мной с лаем погналась Джерка. Она обогнала Глеба, прыгнула на меня сзади, схватила за рубашку, надорвав ее, свалила с ног, поставила мне на спину передние лапы и грозно зарычала. От неожиданности и испуга я заплакал. Мама услышала рычание собаки и мой плач, выскочила из квартиры и прогнала Джерку. Та виновато поджала хвост и забралась в конуру.
Что с ней случилось? Почему она набросилась на меня, хотя мы с ней раньше были друзьями? Говорят, что у овчарок очень хорошая память. Неужели она забыла, как мы с ней играли, как она меня катала? Видимо, что-то перевернулось в ее сознании после отъезда папы. С тех пор я сделал вывод, что даже с хорошо знакомой собакой надо вести себя осторожно, не провоцировать ее, не допускать грубости в обращении с ней. Ведь никогда не знаешь, что у собаки на уме. Говорят же, с собакой дружи, а в руках палку держи.
На другой день мама куда-то уехала на трамвае, а вскоре вернулась с двумя солдатами на машине. Джерку забрали в школу служебного собаководства. Уезжая, солдаты пообещали, что обязательно научат Джерку искать мины и ловить диверсантов, которых в тот год, как говорили, в нашем районе было много. Они проникали в нашу страну не только сейчас, но даже еще до войны под видом туристов и альпинистов, потом скрывались до поры, до времени, а теперь активизировали свою подрывную работу. А Джерку с тех пор я больше не видел...