Нервы
Слышу: тихо, как больной с кровати, спрыгнул нерв. И вот,сначала прошелся едва-едва, потом забегал, взволнованный, четкий. Теперь и он и новые два мечутся отчаянной чечеткой.
Рухнула штукатурка в нижнем этаже.
Нервы большие, маленькие, многие!скачут бешеные, и уже у нервов подкашиваются ноги!
Владимир Маяковский. Облако в штанах.
Перечитываю эти строки, когда нервы на пределе. Чётко описывают состояние.
Минутка поэзии
Как появилось стихотворение «Ананасы в шампанском»
Это одно из самых известных стихотворений Серебряного века. Оно, как известно, принадлежит перу дерзкого и эпатажного поэта Игоря Северянина. Но мало кто знает, что к его появлению на свет причастен не менее дерзкий и не менее эпатажный поэт, которого потом назовут глашатаем революции. Да-да, речь о Маяковском.
Вообще, у Северянина с Маяковским были сложные отношения. Каждый из них считал самого себя главным гением эпохи, а окружающие только подогревали их соперничество.
Апогеем этого толкания плечами стали выборы короля поэтов, прошедшие в 1918 году в Политехническом институте. Участвовали многие, но главными претендентами оказались Северянин и Маяковский. Голоса зрителей распределились между ним. Чуть больше заветных бумажек с именем получил Северянин.
Маяковский и остальные футуристы на это жутко обиделись. И тут же устроили вечер под лозунгом «Долой всех королей». Но это уже другая история.
Что касается стихотворения «Ананасы в шампанском», то написано оно было в 1915 году. И, как ни странно, знаменитую строчку Игорю Северянину подсказал как раз его соперник. Тогда они еще дружили.
Это произошло в Симферополе, где оба поэта участвовали в так называемой Первой олимпиаде футуристов. Помимо них, выступали еще Давид Бурлюк и Вадим Баян. Собственно, в воспоминаниях Баяна и зафиксирован эпизод с ананасами.
«За столом Маяковский сидел рядом с моей сестрой — поэтессой Марией Калмыковой. По левую сторону у него был Северянин с дамой. Маяковский был весел и много острил, как направо, так и налево. Когда на бокал сестры упал с цветочной вазы лепесток розы и повис на нем кудряшкой, Маяковский сказал ей:
— Ваш бокал с моим был бы точен, если бы не был олепесточен.
Варьируя и комбинируя кушанья, он надел на фруктовый ножичек кусочек ананаса и, окунув его в шампанское, попробовал. Комбинация пришлась ему по вкусу. Он немедленно предложил своей даме повторить его опыт и восторженно обратился к Северянину:
— Игорь Васильевич, попробуйте ананасы в шампанском, удивительно вкусно!
Северянин тут же сымпровизировал четыре строчки, игриво напевая их своей даме:
— Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо и остро!
Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!»
Публика, как пишет Баян, была просто в восторге от экспромта. Северянин же, запомнив родившееся четверостишие, позже развил его в целое стихотворение, ставшее в итоге чуть ли не визитной карточкой поэта.
Кстати, если говорить точно, то оно вовсе не называется «Ананасы в шампанском». У него другое заглавие — «Увертюра». Правда, под ним его мало кто опознает.
Источник: Литинтерес
От Маяковского
Одна из самых трогательных историй жизни Маяковского произошла с ним в Париже, когда он влюбился в Татьяну Яковлеву.
Между ними не могло быть ничего общего. Русская эмигрантка, точеная и утонченная, воспитанная на Пушкине и Тютчеве, не воспринимала ни слова из рубленых, жестких, рваных стихов модного советского поэта, «ледокола» из Страны Советов.
Она вообще не воспринимала ни одного его слова, — даже в реальной жизни. Яростный, неистовый, идущий напролом, живущий на последнем дыхании, он пугал ее своей безудержной страстью. Ее не трогала его собачья преданность, ее не подкупила его слава. Ее сердце осталось равнодушным. И Маяковский уехал в Москву один.
От этой мгновенно вспыхнувшей и не состоявшейся любви ему осталась тайная печаль, а нам — волшебное стихотворение «Письмо Татьяне Яковлевой» со словами: «Я все равно тебя когда-нибудь возьму - Одну или вдвоем с Парижем!»
Ей остались цветы. Или вернее — Цветы. Весь свой гонорар за парижские выступления Владимир Маяковский положил в банк на счет известной парижской цветочной фирмы с единственным условием, чтобы несколько раз в неделю Татьяне Яковлевой приносили букет самых красивых и необычных цветов — гортензий, пармских фиалок, черных тюльпанов, чайных роз орхидей, астр или хризантем. Парижская фирма с солидным именем четко выполняла указания сумасбродного клиента — и с тех пор, невзирая на погоду и время года, из года в год в двери Татьяны Яковлевой стучались посыльные с букетами фантастической красоты и единственной фразой: «От Маяковского». Его не стало в тридцатом году — это известие ошеломило ее, как удар неожиданной силы. Она уже привыкла к тому, что он регулярно вторгается в ее жизнь, она уже привыкла знать, что он где-то есть и шлет ей цветы. Они не виделись, но факт существования человека, который так ее любит, влиял на все происходящее с ней: так Луна в той или иной степени влияет на все, живущее на Земле только потому, что постоянно вращается рядом.
Она уже не понимала, как будет жить дальше — без этой безумной любви, растворенной в цветах. Но в распоряжении, оставленном цветочной фирме влюбленным поэтом, не было ни слова о его смерти. И на следующий день на ее пороге возник рассыльный с неизменным букетом и неизменными словами: «От Маяковского».
Говорят, что великая любовь сильнее смерти, но не всякому удается воплотить это утверждение в реальной жизни. Владимиру Маяковскому удалось. Цветы приносили в тридцатом, когда он умер, и в сороковом, когда о нем уже забыли. В годы Второй Мировой, в оккупировавшем немцами Париже она выжила только потому, что продавала на бульваре эти роскошные букеты. Если каждый цветок был словом «люблю», то в течение нескольких лет слова его любви спасали ее от голодной смерти. Потом союзные войска освободили Париж, потом, она вместе со всеми плакала от счастья, когда русские вошли в Берлин — а букеты все несли. Посыльные взрослели на ее глазах, на смену прежним приходили новые, и эти новые уже знали, что становятся частью великой легенды — маленькой, но неотъемлемой. И уже как пароль, который дает им пропуск в вечность, говорили, улыбаясь улыбкой заговорщиков: «От Маяковского». Цветы от Маяковского стали теперь и парижской историей. Правда это или красивый вымысел, однажды, в конце семидесятых, советский инженер Аркадий Рывлин услышал эту историю в юности, от своей матери, и всегда мечтал попасть в Париж.
Татьяна Яковлева была еще жива, и охотно приняла своего соотечественника. Они долго беседовали обо всем на свете за чаем с пирожными.
В этом уютном доме цветы были повсюду — как дань легенде, и ему было неудобно расспрашивать седую царственную даму о романе ее молодости: он полагал это неприличным. Но в какой-то момент все-таки не выдержал, спросил, правду ли говорят, что цветы от Маяковского спасли ее во время войны? Разве это не красивая сказка? Возможно ли, чтобы столько лет подряд… — Пейте чай, — ответила Татьяна — пейте чай. Вы ведь никуда не торопитесь?
И в этот момент в двери позвонили… Он никогда в жизни больше не видел такого роскошного букета, за которым почти не было видно посыльного, букета золотых японских хризантем, похожих на сгустки солнца. И из-за охапки этого сверкающего на солнце великолепия голос посыльного произнес: «От Маяковского».
Однажды в СПб
Ответ на пост «Актуальная поэзия»
Маяковский:
"Разворачивайтесь в марше!
В метро вам войти отказано.
Определённого возраста старше
Тряпкой ебло не повязано... "
Хватит жить законом,
Оленеводом данным!
Не раскрывайте этим гандонам
Своих персональных данных!
Эдак нас всех - без смазки!
Под сенью столичных ясеней.
Кто там шагает без маски?
В маске шагай, пидорасина!
Есенин:
В эту осень, опять негаданно,
(Что, не знаю, тому виной)
Пахнет спиртом, землёй и ладаном
Это запах страны родной.
Тянут клены ко мне ладошки
Оголенных своих ветвей
Эх! Тащите сюда гармошку!
Под неё помирать живей...
Ветер, шкОдливый беспризорник,
Зыбит стираное бельё,
И метёт молчаливый дворник
Ворох масок отживших своё.
Положительны результаты
Или все это только сон?
Стынет небо в окне палаты
Пандемия. Второй сезон.