Евген Второй помнит адский запах двора ленинградского рок-клуба, но сейчас там, конечно, все не так. А как было тогда? Режиссер Сергей Лысенко первым снимал Виктора Цоя и группу "Кино" в кино. В дипломной работе "Конец каникул".

ЧАСТЬ-1:

- найди пасхалку в фильме "Конец каникул"

- кто был звездой фильма?

- почему клип снимали в гараже?

ВОПРОС: Как Вы познакомились с Цоем, и какое впечатление он на Вас произвел?

ОТВЕТ: Мы встретились с Цоем в легендарном кафе «Сайгон» в Питере, тогда Ленинграде, на Невском проспекте, и надо сказать, что он на меня сразу… Вот я не знал, как он выглядит, но вот когда он вошел, переступил порог этого кафе, я тут же понял, что это он. Потому что это был, ну, энергетический сгусток. Он настолько отличался вообще от такого, скажем, среднестатистического советского человека, что вот даже когда они были в Киеве уже, вот Цой шел по улице, и люди просто оглядывались. Это был очень необычный, очень такой своеобразный персонаж. И, конечно, остальные ребята были ему под стать. У них никогда не чувствовалось, что есть звезда и есть как бы бэкграунд. Они были все, ну, Цой был первый среди равных, и они были все очень как бы равноправны. И они вообще производили впечатление такого монолита, эта группа «Кино». Выглядели они, конечно, очень экзотично, из-за этого у меня были постоянные неприятности во время съемок. Я помню, мы снимали на студии, хотя это была моя дипломная работа, но производственную базу нам предоставляла студия Укртелефильм. Они особо так не лезли в наши дела, но все равно, когда директор… Я помню, приехала серая «Волга», он оттуда вышел, а Цой и другие ребята из «Кино», они сидели на ступеньках на входе, задумчиво курили, вот. Тот так прошел мимо, бросил косяк, и буквально через 5 минут запыхавшаяся секретарша прибежала ко мне и сказала: «Сергей, Вас срочно вызывают к директору». Я переступил порог этого кабинета, и директор спросил: «Это Ваши ребята? Это у Вас снимаются?». Я говорю: «Да». Он говорит: «В общем, постричь, побрить, переодеть и вот только тогда их снимать». И с этого момента я старался их на этой студии не особо светить, потому что я понимал, могут быть проблемы. Вот это то, как они выглядели и то, какое впечатление они производили на окружающих.

ВОПРОС: Группа играет в гараже песню «Дальше действовать будем мы». Почему не было ощущения безысходности?

ОТВЕТ: Ну, в этом эпизоде, там, где они поют, где Цой поет «Дальше действовать будем мы», там ведь не только гараж, там есть и линии высоковольтных передач. Мне хотелось создать ощущение какой-то такой машинерии. Там есть вот эти очки странные, где меняются линзы. Поэтому, честно говоря, не думаю, что гараж ассоциируется с какой-то безысходностью. Для меня это просто некий такой фон, некий бекграунд… Мы искали что-нибудь неживое, понимаете, не природу именно для этой песни, не воду, не небо, а какую-то индустрию. Конечно, там не стоят Хаммеры и Шевроле, - там стоят советские автомобили, но, тем не менее, железо – есть железо. Кстати, есть любопытный нюанс: там есть еще водители, которые смотрят в камеру где-то на втором плане. Я тогда еще, когда монтировал, думал, поставить тот другой дубль, где их нет, но решил оставить – пусть будут. Я думаю, что даже в этом контрасте что-то есть, то есть, вот такой вот «совок», и вот эти люди, необычно выглядящие, которые пришли что-то поменять в этой жизни и начать все с чистого листа. И так все и получилось.

ВОПРОС: Не строила ли группа из себя столичных звезд?

ОТВЕТ: Надо сказать, что ощущения от того, что они звезды, у них было. Хотя это был 86-ой год, и они тогда еще мало, кому были известны. Просто у них был уже некий звездный статус внутри определенной тусовки, то есть, ленинградского рок-клуба и, скажем так, шире – советского какого-то вот неформального народа: всех этих панков, хиппи, бродячих музыкантов, художников и т.д. Я думаю, что они понимали, что они как бы звезды в потенциале, у них был звездный статус. И так и получилось, уже буквально на следующий год, в 87-ом Цой собирал, начал собирать стадионы. Мне было с ними сложно поначалу, потому что во-первых, я был студент, мне было 20 лет, 21 год, если точнее. И это была первая моя работа, где снимались такие необычные персонажи, понимаете? Не актеры, а рок-музыканты. И при этом с очень таким своим, очень таким необычным отношением ко всему. Они уж точно не были советскими людьми. У них внутри был какой-то… Знаете, они были как будто выключены из всей этой жизни, ну совершенно непохожи, как я уже говорил, на советских людей. И при этом они как бы не принимали правил игры вообще,- они одеты были иначе, они как-то разговаривали даже иначе. Все это было для меня не… ну, в диковинку и в новинку. Но я не могу сказать, чтобы они там включали каких-то звезд, капризничали, ставили ультиматумы – ничего этого не было. Просто они сами по себе достаточно ребята такие были сложные. До них сложно было достучаться, - они как бы были такие замкнутые из своей тусовки, из своей среды. И человеку со стороны туда хода особо не было. Но при этом, надо отдать должное Цою, он был очень разумный парень, - рациональный, разумный, понимающий. Он прекрасно понимал, что от них зависит, как будет выглядеть кадр, поэтому в пространстве кадра проблем никаких не было. Они все делали то, что я их просил. Может, за исключением Густава. Вот Густав был наиболее проблемным. Густав был и капризный, и своенравный, очень часто неуправляемый. Была история, как на ровном месте, не предупредив меня, он взял и постригся. И если внимательно… Ну, зритель, слава Богу, этого не замечает, но если внимательно присмотреться, то в разных кадрах он по-разному выглядит: он то с шевелюрой, то без шевелюры. Ну и что я мог сделать? Вот он пришел лысый на съемку, парик уже не сделаешь – это неделя работы, - пришлось его таким снимать. Так что проблемы, конечно, были, но самое главное – не было вот этой пошлости, связанной со столичными штучками. Они ничего этого не включали, были совершенно другие сложности, просто связанные с тем, что никогда раньше таких людей я не встречал.

ЧАСТЬ-2:

- каким сегодня был бы Виктор Цой?

- когда Цой мог подпустить к себе незнакомого человека близко?

- чем Цой мог удивить?

ВОПРОС: Каким был бы Цой сейчас?

ОТВЕТ: Я иногда об этом думаю. Кем был бы Цой сейчас и какую позицию он бы занимал? И у меня, честно говоря, нет ответа на этот вопрос. Это как раз вот то самое сослагательное наклонение: если бы, да кабы, которого не терпит история. Могу сказать только одно, что меня бы не удивило ничего. Он мог бы стать диджеем, он мог бы уйти в буддистский храм и стать отшельником, он мог вообще переехать куда-то на необитаемый остров, он мог быть по-прежнему успешным рок-музыкантом. Мне кажется, что его будущее только-только начало формироваться, и вот эта нелепая смерть, она прервала. И никто не знает, куда бы он… Мне кажется, что он был просто на старте, на этом взлете, и просто его, знаете, как птицу подстреливают, когда он взлетает. Но единственное что мне кажется, что вот эта эпидемия 90-х годов, когда многие артисты, музыканты начали уходить в политику, что это поветрие его бы обошло. Он вряд ли бы дал бы себя эксплуатировать политикой. И вообще, честно говоря, не смотря на всю его социальную активность, это не была политическая активность. Он просто, он заявлял громко о своей какой-то позиции гражданской, но она никак не была связана там с политическими течениями, нюансами, какими-то там полутонами. Он просто был внутри свободным человеком, и он хотел, чтобы вокруг него все были свободными.

ВОПРОС: Как близко Цой подпускал к себе людей? В каких случаях открывался?

ОТВЕТ: Не подпускал. Цой не подпускал к себе людей, с которыми он не был близко, давно и хорошо знаком. Я это почувствовал на себе, я, правда, и не навязывался. И в общем-то у меня и не было ни времени, ни желания заводить с ним дружеские отношения, потому что мне нужно было, чтобы он хорошо выглядел в кадре. Всё. Это мои были к нему требования. Но я чувствовал, что некая стена, ну, такая мягкая, она существует. То есть, знаете, иногда вот бывает, знаете, съемки – это долгая история, иногда там хочется просто там пошутить, может быть, даже поговорить по душам. С ним это не прокатывало. У него было что-то такое самурайское, он был интроверт, но, что любопытно, - прошла неделя, наверное, может, 10 дней, ребята из группы «Кино» уехали, а он остался здесь один,- нужно было доснимать некоторые сцены. И он как-то немножко растопился. Очевидно, незнакомый город, нету своих таких близких людей, они уехали, - и он как-то помягчел, мы стали больше общаться не по делу, он начал мне рассказывать о своих музыкальных вкусах много, он начал рассказывать о каких-то там кино, о фильмах, которые он смотрел. У него тогда был Брюс Ли тогда. И очевидно его смягчила сама эта обстановка и ощущение, что ты все-таки один, а нужно на кого-то опереться. И вот этим «кем-то» стал я и другие ребята из съемочной группы. Но вообще он умел держать дистанцию четко.

ВОПРОС: Можно ли объяснить появление этой дистанции приходом славы?

ОТВЕТ: Я еще раз повторяю, что никакой славы в 86-ом году у Цоя не было. Это была слава ну, в пределах ленинградского рок-клуба и тусовки, которая по количеству насчитывала 100 человек в Киеве и там 50 человек где-нибудь еще, и там пару тысяч в Москве. Не более того. Хотя, с другой стороны, Вы знаете, вот первый съемочный день в Киеве был сорван просто благодаря тому, что эта вот тусовка, эти 100 человек – все об этом узнали. Они пришли на съемочную площадку, все его дергали, хотели с ним поговорить и просто стояли и как зеваки смотрели и, в результате, мы почти ничего не сняли. Но возвращаясь к вопросу о славе, настоящая его, подлинная слава была впереди. И я думаю, что это желание держать дистанцию, способность держать дистанцию, она связана не столько со славой, сколько с каким-то его личностными качествами.

ВОПРОС: Удивил ли Вас чем-то Виктор с человеческой точки зрения?

ОТВЕТ: Я не знаю, мне сложно ответить на этот вопрос. Он меня удивил самим фактом. Цой удивил меня самим фактом своего существования, - что на белом свете есть такие люди, непохожие ни на кого. Это было самое основное удивление, потому что ну…каких-то, знаете, - котенка он при мне не спасал и каких-то таких супер-поступков не совершал. Я могу сказать, что он был вполне адекватный, разумный, и в общем-то, хороший парень. Вот чувствовалось, что на него можно положиться.

ЧАСТЬ-3:

- почему французские кинематографисты хотели снимать Цоя?

- зачем люди вставали на колени перед экраном?

- что такое эталон звезды?

ВОПРОС: Действительно ли Цой был органичен для киноиндустрии?

ОТВТЕ: Знаете, есть такая категория актеров, которые, на самом деле, не актеры. Их трудно себе представить, например, в театре, где они каждый вечер выходят на сцену и играют сегодня Гамлета, а завтра какого-нибудь полководца, а послезавтра – космонавта. Цой таким не был. Он не актер, безусловно, он не умел перевоплощаться, то есть он даже не то, чтобы не умел, - у него вот этого лицедейства не было в помине. Он играл самого себя. Просто в разных предлагаемых обстоятельствах. Даже в «Игле», - ну, я там думаю, он еще примерил на себя своего любимого Брюса Ли. Но даже в «Игле» это был свой, но просто вот, попавший в такую историю, где ему пришлось вступить в схватку с наркомафией, как сейчас бы сказали. И я думаю, что ничего актерского, лицедейского в нем не было, но в нем была совершенно потрясающая какая-то органичность, понимаете. Он заходил в кадр – и всё, - от него невозможно было оторвать глаз. И такие актеры есть, - я не хочу их ставить на одну доску, - это разные совершенно люди, ну, например, Хамфри Богарт, Жан Габен – они вообще не играли. Лицо не менялось, особых эмоций они не транслировали в зал, но, тем не менее, человек появляется в кадре - и ты раз, - и ты уже не можешь оторвать от него взгляд. Я думаю, что дело здесь в какой-то такой внутренней энергетике, в киногеничности. И еще в том, что к моменту, когда фильмы вышли на экран, особенно «Асса» и «Игла», мой-то не был в широком прокате, уже все знали, кто такой Цой. И многие ходили смотреть на своего любимого певца и музыканта, нежели на актера.

ВОПРОС: Говорят, что после гастролей во Франции, местные режиссеры планировали снять Цоя в кино. Как Вы думаете, почему?

ОТВТЕ: Он был просто очень и очень интересный персонаж, вот его хотелось снимать дальше. Я вот жалею, что по ходу дела не придумал еще каких-то эпизодов с ним. С ним хотелось ... вот хотелось его все время запечатлевать на пленке. Такой вот удивительный персонаж, энергетически очень заряженный и вызывающий в людях эмоции. Можно, знаете, можно быть прекрасным актером, а зал останется холодным. А можно не быть вообще никаким актером, вот как Цой, но вот я помню, в 91-ом году меня пригласили в тогда еще Ленинград на вечер, посвященный годовщине гибели Цоя. Я вышел, я сказал там несколько слов об этом фильме, и у меня вот вообще есть такая привычка: я, когда идет мое кино, в большом зале, я обычно иду к киномеханику и смотрю оттуда. И вот, когда началась последняя песня «Дальше действовать будем мы», нет, не «Дальше действовать будем мы», когда началась его песня «Попробуй спеть вместе со мной» финальная, весь зал, а это вечер проходил в таком огромном Доме Культуры, такой вот еще сталинская архитектура, огромный, со сценой, и весь зал встал, - все зажгли свечки, зажигалки, и люди пошли на сцену, встали на колени перед экраном, где пел Цой, и всю эту песню они стояли с зажигалками, со свечками и смотрели вот так вот. Ну, кто еще может вызвать такую реакцию у зала, вот скажите мне. Какой актер? Вот такой просто был человек.

ВОПРОС: Вы говорили однажды, что Цой – это эталон звезды. Что это значит?

ОТВЕТ: Когда это я говорил? Нет, ну, все может быть. Кстати, я прав. Он действительно эталон звезды. Он эталон звезды, потому что он, во-первых, загадочный, во-вторых, необычайно талантливый, и в-третьих, очень привлекательный как личность. Вы знаете, в нем не было ничего свойского такого, это был не тот парень, которого можно похлопать по плечу и сказать: «Ну, как ты там поживаешь?». В нем была вот эта вот, знаете, такая…звезды же они обычно далеко, мы понимаем, что до них не дотянуться, они где-то там, в ночном небе, смотрят на нас сверху, а до них, на самом деле, там миллионы и миллионы световых лет. И вот что-то подобное олицетворял собою Цой. Он, казалось бы, вот здесь вот, он рядом, мы сидим вот вместе, а на самом деле, он где-то далеко, где-то там, в этих сферах, куда прочим смертным ходу нет. И в этом смысле он, пожалуй, эталон. И еще в том, что он очень как-то, знаете, грамотно, я понимаю, что тут уже есть некая игра со зрителем, но есть очень грамотное выстраивание своих отношений и с окружающим миром, и со зрителями, и с шоу-бизнесом. Вот он как-то очень правильно все делал, и благодаря этому он сразу ворвался в высший эшелон артистизма, скажем так. Он сразу стал номер один и до сих пор им остается, продолжает им оставаться, потому что рядом с Цоем даже не знаю, кого поставить.

Молодой Виктор Цой был членом ленинградской панк-тусовки. Среди его друзей были будущий основатель течения некрореализма Евгений Юфит, основатель группы «Автоматические удовлетворители» Андрей Панов и показавший Цою первые гитарные аккорды Максим Пашков. Витя принимал участие в диких забавах друзей, но, по воспоминаниям близких, никогда не скатывался до пошлости, всегда сохранял человеческое лицо – перейти грань ему мешала некая врожденная стеснительность.

Роддом на Кузнецовской, 25, в котором родился Виктор Цой, сейчас переоборудован под кардиоклинику. После выписки новорожденного принесли в 132-ю квартиру по адресу Московский пр., 193. В 1973 году семья перебралась к метро Звездная, на Пулковскую, 17. В 1975 году Виктор Цой с мамой, учительницей физкультуры Валентиной Васильевной, и отцом, инженером Робертом Максимовичем, переехал в «дом со шпилем» у Парка Победы, где жила бабушка Вити по материнской линии. Уже в те годы этот дом, шедевр сталинского ампира, был жильем элитным, однако квартира семьи Виктора была небольшой, а сам мальчик и вовсе жил в проходной комнате. В середине 1980 года он съехал от родителей на Проспект Ветеранов, его последний ленинградский адрес.

Андрей Тропилло, помогавший «Кино» с записью первых альбомов, вспоминал, что с Виктором было непросто работать. Он постоянно пел выше, чем нужно, а еще имел странную привычку чмокать губами. И если на живых выступлениях это было незаметно, то на записи – слышно. Пришлось купить жирную гигиеническую помаду, и это помогло.

У Виктора Цоя есть единокровный брат Леонид (1980 г.р.), о существовании которого музыкант узнал незадолго до смерти. Роберт Цой изменял супруге с женщиной по имени Люба, однако вскоре вернулся в семью.

В 60-е годы в Китае началась культурная революция, широко освещавшаяся в советских медиа. Одноклассники Цоя в издевку начали называть узкоглазого мальчика «китайцем», и так только пресса или телевидение сообщали о каких-то проблемах с восточным соседом, Витю сразу «призывали к ответу».На улицах его из-за внешности задирали гопники, поэтому Цой мечтал стать героем-защитником и мог по нескольку раз пересматривать боевики со своим кумиром Брюсом Ли.

Родители Цоя были уверены, что сын станет великим художником. С начальной школы он ходил в кружок рисования в Доме пионеров. После восьмилетки он с легкостью поступил в художественное училище им. Серова, абитуриентов которого отбирали весьма строго. Но в это время Виктор увлекся музыкой, откровенно «забил» на учебу и был отчислен так же быстро, как и поступил. Как позже признавался лидер группы «Кино», никакой пользы из учебы он не вынес, а наоборот, в чем-то местные педагоги его испортили.Однако рисовать музыкант не прекратил. Он рисовал абстракцию, портреты любимых артистов, обложки для альбомов «Кино», делал жизненные зарисовки фломастерами, один раз принял участие в выставке объединения «Новых художников». Две картины сына сохранились у Роберта Цоя. Когда мужчина заболел раком, и для лечения требовалась большая сумма, он продал эти работы за $10 тысяч, о чем впоследствии сильно жалел.

Осенью 1983 году Виктор Цой лег в психиатрическую клинику, в народе именуемую «Пряжкой», с целью откосить от армии «по дурке». Дома он расцарапал вены и вызвал санитаров. Те не сразу решились взять симулянта, но все-таки забрали, вынесли ему диагноз «маникально-депрессивный психоз» и начали лечение. Лечили его как настоящего больного, и это не могло не оставить след на психике и здоровье Виктора. После месяца в больнице он вышел «на свободу» крайне истощенным. Этому периоду его жизни посвящена песня «Транквилизатор».

После гибели Виктора Цоя котельная «Камчатка», в которой музыкант работал с 1986 по 1988 год, стала его стихийным мемориалом. Двор заполонили толпы опечаленных поклонников, в котлах лежали букеты цветов, все поверхности внутри были заставлены свечами, фанаты рыдали и бились головами о стены. Со временем характер публики поменялся – вместо преданных поклонников начали приходить, как их называли работники котельной, «некрофилы», жертвы моды, которым хотелось украсть на память какой-нибудь сувенир. В конце концов внутрь «Камчатки» вообще перестали пускать людей.

В июне 2018 года на большие экраны вышла драма Кирилла Серебренникова «Лето», повествующая жизни и дружбе Виктора Цоя (его сыграл корейский актер Тео Ю, озвучивал поп-певец Денис Клявер), Майка Науменко и его жены Натальи (Рома Зверь и Ирина Старшенбаум), Бориса Гребенщикова, Алексея Рыбина и других представителей ленинградской рок-тусовки. На тот момент режиссер уже несколько месяцев находился под домашним арестов по обвинению в растрачивании средств из бюджета, видные деятели искусства (и не только российские) выходили на его защиту, а прогосударственные СМИ атаковали «Лето» муссированием слухов из разряда «Серебренников выставил Цоя геем в своем фильме». Так что поклонники творчества «Кино» ждали премьеру с опасениями, которые, к счастью, не сбылись. Фильм с восторгом приняли как критики Каннского кинофестиваля, так и рядовые зрители.

Группа «Кино» сначала называлась «Гарин и гиперболоиды» в честь фантастического романа Алексея Толстого «Гиперболоид инженера Гарина». Но название не очень нравилось товарищам – они было несколько устаревшим и не соответствовало их творчеству «новых романтиков». Нужно было что-то броское, яркое, лаконичное. И вот однажды, гуляя по Московскому проспекту, друзья увидели вывеску кинотеатра «Космонавт». Огромными неоновым буквами на фасаде горела надпись «Кино». «Пусть будет „Кино“ – чего мы голову ломаем? Четыре буквы, можно красиво написать, нарисовать что-нибудь на обложке альбома…», – вынес вердикт фронтмен.

*** Мнение Топикстартера может не совпадать с мнением Автора текста ***

«Лента.ру» продолжает серию материалов, посвященных российскому шоу-бизнесу. О том, какое место занимает русский рок в отечественной культуре и как он повлиял на развал СССР, почему наши звезды не смогли закрепиться на Западе, кто и почему запрещает концерты молодых хип-хоперов в России, а также о талантливом извращенце Майкле Джексоне, Захаре Прилепине, вере в бога и будущем всего мира рассказывает генеральный продюсер радиостанций «Максимум», «Наше радио» и «Радио Ultra», музыкальный продюсер и ведущий телеканала «Дождь» Михаил Козырев. Первые две части этого интервью читайте ТУТ и ТУТ.

«Эти песни отрубили все капельницы»

«Лента.ру»: Чем, на твой взгляд, был русский рок, какого уровня было это явление? С чем его можно сравнить?

Михаил Козырев: Я не очень люблю словосочетание «русский рок». Понимаю, что музыку необходимо как-то квалифицировать по жанрам, и это удобное определение, но внутри русского рока немало музыкантов, которые на дух это словосочетание не переносят и не хотят, чтобы их относили к русскому року.

Но если забыть о недостатках терминологии, то, на мой взгляд, русский рок — это наша национальная музыка второй половины ХХ века. Она впитала в себя лучшие традиции мировой рок-музыки, уходящей корнями в блюз, в ритм-н-блюз, в буги-вуги, даже в кантри и госпел, выросла из лучших образцов авторской песни и даже народных частушек, но главное — скрестила музыку с национальной русской поэзией. С удивительно важным русским словом. В лучших своих достижениях российские рок-музыканты поднимаются до высот настоящей большой поэзии. И по тому, как их слово отзывалось в душах нескольких поколений, это, безусловно, сопоставимо со значением Маяковского и Есенина, с тем, как звучали строки, произнесенные в Политехническом институте Рождественским, Вознесенским, Евтушенко, Ахмадулиной.

Борис Гребенщиков и Виктор Цой на концерте в Ленинградском рок-клубе

Фото: Валентин Барановский / ТАСС

Константин Кинчев

Фото: Игорь Михалев / РИА Новости

Юрий Шевчук

Фото: Владимир Родионов / РИА Новости

Выступление группы «Наутилус Помпилиус», 1988 год

Фото: Александра Чумичева / ТАСС

В новой инкарнации русская поэзия обрела еще и музыкальную составляющую. Произошло это не вдруг, а потому, что были и Галич, и Высоцкий, и Окуджава, которые тоже повлияли на многих русских музыкантов. В лучшем своем воплощении русский рок — это мировая гитарная музыка, помноженная на силу и талант русской поэзии.

А к тому же рок нес еще и мощный протестный заряд, был наиболее понятным и эффективным способом самовыражения целого поколения.

Бывают времена, когда музыкальный жанр становится саундтреком исторических реалий. С русской рок-музыкой это происходило несколько раз. Сначала в восьмидесятые годы. Тремя эпицентрами были Ленинград, Москва и Екатеринбург. Назову Бориса Гребенщикова, Юру Шевчука, Кинчева, «Кино», «Телевизор», «Наутилус Помпилиус», «Чайф», «Центр», «Звуки Му», «Альянс». Они раскачали страну и привели ее к глобальным социальным переменам. В результате одно государство рухнуло, а другое на этих руинах начало строиться. И я счастлив, что большой период моей жизни связан с этим саундтреком.

Во второй раз музыка вступила в резонанс с общественными событиями на рубеже 1990-2000-х годов. Это была уже новая волна музыки, и они к чертовой матери послали бы любого, кто назвал бы их «русским роком». Я имею в виду «Сплин», «Ночных снайперов», «Мумий Тролль», Би-2, Земфиру и большое количество групп, которые возникли во время моей работы на «Нашем радио». Я уверен, что эта музыка никуда не уйдет.

А сегодня?

Сегодня в такой же мощный резонанс с происходящими вокруг процессами и с новым поколением вступила хип-хоп-культура.

Ты действительно считаешь, что рок-музыка сыграла столь значимую роль в развале советской системы?

Я только что вернулся из мини-тура по США. Читал лекции в американских университетах для англоязычных студентов, которые изучают политологию, связанную с Россией, русский язык и славянскую культуру. В Принстоне, Нью-Йоркском университете (NYU), Университете Пенсильвании (UPenn). Одна из лекций была о музыке протеста в российской истории. Я начинал эту лекцию с финального эпизода фильма «Асса», с разговора Цоя и Шумилова с женщиной, которая принимает их на работу. Потом они выходят в «Зеленый театр» — и там поднимаются тысячи зажигалок.

Гарик Сукачев и «Неприкасаемые»

Фото: Игорь Верещагин

БГ

Фото: Игорь Верещагин

Владимир Шахрин («Чайф»)

Фото: Игорь Верещагин

Я думаю, что есть десяток песен, которые прикончили Советский Союз. Без них СССР мог бы еще протянуть, но они реально раскачали лодку — и она утонула. Вся страна знала эти песни и с удовольствием их пела. Это были «Дальше действовать будем мы» Цоя, «Не спеши ты нас хоронить» «Чайфов», «Скованные одной цепью» «Наутилуса», «Поезд в огне» «Аквариума», «Красное на черном», «Мое поколение» и «Мы вместе» Кинчева, «Предчувствие гражданской войны» и «Революция» Шевчука… Вся страна их пела. Думаю, без них Советский Союз мог кряхтеть вперевалочку еще какое-то время. А эти песни отрубили все капельницы, на которых он еще держался.

И я пел их ночью с однополчанами в казарме, будучи рядовым советской армии в городе Шадринске Курганской области недалеко от Казахстана. Помню, как пели «Я сажаю алюминиевые огурцы на брезентовом поле…» — в каптерке под гитару на сваленных мешках с нательным бельем.

А я добавил бы в обязательный список «Мы ждем перемен» Цоя.

Да, конечно. Но парадокс в том, что изначально эта песня не несла такого мощного социального протеста. Она была написана на кухне по поводу того, что вот — сигареты в руках, чай на столе… Это была песня для узкого круга друзей и выражала ощущение собственного тупика и безысходности. И вдруг это точно попало. Так же как песня «Океана Эльзы» «Я не сдамся без боя», которая была написана о сложностях взаимоотношений с любимой девушкой и вдруг стала стадионным гимном Майдана.

Похожая история произошла, когда Гребенщиков спел старую песню Вертинского «Я не знаю, зачем и кому это нужно», а все тут же поняли, что это о войне в Афганистане.

Да, помню, как услышал ее в фильме «Рок» Алексея Учителя. Черно-белая съемка из-за кулис, профиль БГ, и я помню свое ощущение оцепенения. В тот момент я не знал оригинала Вертинского, но был абсолютно уверен, что это про Афган. Я до конца жизни буду благодарен этим артистам, этим музыкантам за то, что они изменили жизнь моей страны и мою собственную жизнь.

По масштабу влияния русский рок сопоставим с воздействием рок-музыки на окончание войны во Вьетнаме. Вудсток, постельная демонстрация Джона Леннона и Йоко Оно, на которой Джон на вопрос журналиста, что они делают в постели и зачем, ответил: «Just to give peace a chance». Дать миру шанс. И из этого получилась песня. Через полгода проходит полумиллионный марш мира в Вашингтоне, и эти полмиллиона скандируют: «Give peace a chance!» А через несколько месяцев США выводят войска из Вьетнама. Вот на такого масштаба перемены и вдохновляет людей рок-н-ролл.

Выступление группы «Тату» на MTV Movie 2003

Фото: Fred Prouser / Reuters

«Нас погубила жажда наживы»

Скажи, а почему из всего русского рока практически никто не известен на Западе?

Все попытки, увы, оказались неудачными. Первая сложность, как для любой неанглоязычной страны, — это языковой барьер. Наши артисты обычно поют на русском языке. Только Гребенщиков, заключив контракт с CBS и взяв в продюсеры Дейва Стюарта, а на бэк-вокал Анни Леннокс (Eurythmics), попытался выпустить Radio Silence на английском языке. У БГ, кстати, идеальный английский. Но, увы, мы изначально находимся в проигрыше, как, собственно, в проигрыше находятся итальянцы, французы, немцы и представители других замечательных музыкальных культур. Трудно назвать существенное количество французских или итальянских артистов, которые стали мировыми звездами за океаном. А Америка — центр музыкальной культуры. Я бы даже уточнил, англоязычный конгломерат.

Второй момент, который даже важнее: в 90-е годы нам нужно было выстроить нормальную музыкальную индустрию. Потому что уже тогда, а сегодня тем более, успех любого артиста в мире — это результат не только его таланта, но и успешной работы индустрии. Это означает, что на каждом этапе работают серьезные специалисты-профессионалы: над созданием мелодии, при записи в студии, на съемках клипа, над графиком гастролей, над концертным шоу, в маркетинге, в продвижении… Сейчас к этому добавилось едва ли не ключевое продвижение в социальных сетях. Нужно уметь правильно выстраивать взаимоотношения с концертными компаниями, площадками, радиостанциями, телевизионными каналами, стриминг-сервисами. Вот этого всего, к сожалению, у нас и не вышло.

Почему не вышло? Не было нужды, не хотели, не было талантливых людей?

Тут я мог бы задвинуть телегу о том, как нас погубила жажда наживы. Под этим я подразумеваю следующее. Всегда есть соблазн быстро и легко срубить денег. В 1990-е годы, когда рухнула страна и в этой нищете самые инициативные люди выдвинулись вперед и резко разбогатели, в шоу-бизнесе доминировала та же тенденция. Люди из шоу-бизнеса хотели быстро и легко заработать деньги. Легче всего это было сделать в поп-музыке, где был стремительный оборот денег. И для этого не нужны были большие вложения или капитальные планы на будущее.

Хорошо, а почему западные продюсеры не заинтересовались никем из российских звезд?

Попытки были. Несколько западных лейблов открыли в России свои филиалы. Небескорыстно, конечно, но они учили нас, как правильно строить музыкальную индустрию. Ярким тому примером является компания Universal, которую возглавлял в ту пору Дэвид Джанк. Он реально любил русскую культуру и очень хотел вывести русских артистов на западный рынок. Это ему удалось однажды с группой «Тату». До сих пор на Западе после Чайковского, Рахманинова и Прокофьева вспоминают следующее имя — «Тату». Я это проверял неоднократно. А вот у Дельфина, которого они очень хотели продвинуть на Запад, уже не получилось ничего. Нашли ему прекрасную партнершу-вокалистку, сделали видеоклип, альбом записали. И — ничего!

Дэвид Джанк обломался и уехал из России, потому что здесь в тот момент никому не нужна была долгосрочная интеграция в западный бизнес, никто не знал, как это делается, и знать не хотел. Все хотели только быстрых денег. В результате мы не сумели построить прочную основу для того, чтобы инкорпорировать нашу страну в европейский и американский шоу-бизнес. Был шанс, но просрали!

Была еще одна серьезная попытка, которую ты не упомянул, — «Парк Горького».

Да, одна из самых успешных и кратковременных попыток. Опять-таки — за счет чего это произошло? За счет того, что Стас Намин со своими западными партнерами постарался все сделать правильно. Стас — подвижник. Он узнает, что движет миром, и старается, чтобы наша страна не отставала от этого движения. Но группа сама себя разрушила, они распались и разрушили все изнутри.

Потому что оказались мудаками.

Хорошо, что это ты сказал, а не я. Это так.

Хаски

Фото: Артем Геодакян / ТАСС

Рэпер Noize MC (Алексеев Иван) во время концерта в поддержку Хаски на концертной площадке «Главклуб» (ГлавClub)

Хип-хоп-исполнитель Элджей во время выступления

Фото: Илья Покалякин / «Коммерсантъ»

Концерт группы IC3PEAK

Фото: Владимир Жабриков / URA.RU / ТАСС

«Чё это за херня творится, я вас спрашиваю?»

В последнее время властями было предпринято несколько довольно вялых попыток отменить какие-то концерты, запретить какие-то выступления. В основном это было связано с новой музыкальной волной — русским хип-хопом. Скажи, насколько они вообще могут быть опасны для системы?

Я думаю, что власть всегда боится непонятного. Они вообще не врубаются, что происходит в молодежной культуре, они не понимают, что происходит в интернете, и это их пугает. Есть ли какой-то принцип в этих случившихся в 2018 году странных отменах концертов? Нет, мне кажется, никакого. Правильно ли они выбирают объекты? Неправильно. Разбираются ли в том, какие артисты сильно воздействуют на аудиторию и могут быть опасны? Не разбираются. Мне кажется, что вся причина — в чудовищной вертикали власти, где, как в армии, приказы не обсуждаются. На любом уровне этой вертикали возможность думать и что-то решать сведена к минимуму.

И как это в результате происходит на практике? Кто принимает решения?

Я представляю это так: какого-нибудь высокопоставленного силовика могла разбудить дочь, ввалившаяся в дом в невменяемом состоянии часам к пяти утра и упавшая в кровать без чувств. Пока доченька спала, он взял ее телефон и прошерстил плейлист: что она там слушает и что это ее до такого состояния доводит? И вот он видит первые пять наименований — какие-нибудь Хаски, ICE3PEAK, GONE.Fludd, ЭлДжей, Noize MC… Вот такие странные, непонятные, незнакомые имена. Он перепишет их, придет утром на работу, соберет своих подчиненных и рявкнет: «Чё это за херня творится, я вас спрашиваю? Давайте, предпринимайте меры!» А дальше его соколы разбегутся предупреждать площадки, запрещать концерты, винтить и брать показания…

Другое дело, что музыка больше не имеет такого мощного объединяющего эффекта. И это печально. Во многом это объективная ситуация, поскольку существование единого сетевого пространства привело к тому, что больших звезд больше нет. Но так происходит теперь во всем мире. Я думаю, что масштабных революционных потрясений от музыки можно больше не ждать.

Майкл Джексон

Фото: Dave Hogan / Getty Images

Нужно объяснить детям, что поющий дядя — педофил

Хочу тебя вот о чем спросить. Недавно на «Дожде» и у себя в Facebook ты очень активно и эмоционально обсуждал фильм «Leaving Neverland» о Майкле Джексоне, в котором приведены неоспоримые доказательства того, что артист был извращенцем и педофилом. Насколько, на твой взгляд, творчество должно отвечать за человека? К примеру, Кнут Гамсун был коллаборационистом и поддерживал фашистский режим. Он был наказан за это как человек, но должно ли это влиять на наше отношение к его книгам? Я читал твои посты по поводу Роджера Уотерса, выразившего поддержку Палестине. Мы с тобой говорили о Летове и обществе «Память». У СССР тоже была своя система ценностей, в которой Платонов, Гумилев, Мандельштам — целый пласт творчества — были запрещены, потому что это не соответствовало советской идеологии. Но системы ценностей меняются, так же как меняются и нормы морали, а произведения остаются. Лермонтов был неприятным человеком, но это же не мешает нам восхищаться его поэзией. Надо ли убирать из эфира Летова? И хорошо ли рассказывать детям: «Дети, вы слушаете Майкла Джексона, но на самом деле он был извращенцем, педофилом и обижал маленьких детей». Я знаю, что вопрос сложный и на него нет единого ответа, но хочу услышать твою позицию.

Я думаю, что надо вернуться к изначальному вопросу, насколько отношение к человеку, к личности, следует переносить на его творчество. Я думаю, каждый выбирает для себя сам. Это невозможно никоим образом предсказать и не нужно этим манипулировать. Я убежден, что гений и злодейство — вещи не только сочетаемые, но и часто встречающиеся. К сожалению, внутренние пороки, противоречия и соблазны, которые раздирают талантливых людей, во многом являются источником их творчества.

Мне кажется, Майкл Джексон не написал бы такого количества красивых, но чудовищно сопливых песен про мир во всем мире и про детей-цветов жизни, если бы его изнутри не сжирала страсть засунуть этим детишкам член в рот. Это было его топливо, эта запретная страсть, его тщательно организованный «выход за флажки». И он мог ночью показывать мальчику, как правильно делать минет, а наутро выходить и записывать в студии «You’re Not Alone» вместе с автором песни R.Kelly, тем еще моральным авторитетом. Это и есть дьявольское, демоническое сочетание, с которым, мне кажется, ничего не сделать. А дальше идет выбор каждого человека, каждого родителя, каждого музыкального вещателя. Когда я начинал смотреть фильм «Leaving Neverland», я думал, что не снял бы из-за этого Майкла Джексона с эфира, но если кто-нибудь снимет — это его право, я не возражаю. А когда я закончил смотреть фильм, то понимал, что я сам снял бы его с эфира, но если кто-нибудь не снимет — это его право.

Очень важно, что сегодня у жертв насилия появилась возможность быть услышанными, потому что в былые времена их вообще не слушали. Что касается Майкла Джексона, мне кажется, что ярлык педофила приклеится к нему крепко и навсегда. Я неслучайно в своей программе задал гостям вопрос: как они будут вспоминать Майкла Джексона через несколько лет — как артиста или как педофила? И один из гостей сказал: «Это будет неотъемлемо, неотделимо». Мне кажется, каждому взрослому надо задуматься, как объяснить детям, что вот этот дядя, который поет, был педофил. Это не делает его произведения менее талантливыми. Равно как факт участия писателя Захара Прилепина в войне в Донбассе не делает его книгу «Обитель» хуже. Это талантливая книга, вопрос — смогу ли я ее читать и перечитывать после того, как Захар Прилепин стал отдавать приказы стрелять по людям? Я не знаю. Но я точно знаю, что бы ни написал Прилепин, я открою его книжку с мыслью, что этот человек убивал на несправедливой войне. Для меня он воевал на стороне зла.

Би-2

Фото: Игорь Верещагин

Александр Васильев («Сплин»)

Фото: Игорь Верещагин

Илья Лагутенко

Фото: Игорь Верещагин

«Продолжаю верить в радио»

Для меня ты всегда был радийщиком номер один в России. Скажи, что сейчас происходит с радио? Насколько оно потеряло свое значение? Произошло ли это по объективным причинам, потому что жизнь постепенно переходит в интернет, а радио ушло в свою нишу и останется там уже навсегда, или, может быть, пока не появился новый Михаил Козырев, который смог бы радио перезапустить?

Сейчас скажу (долго молчит). Я думаю, что, с одной стороны, радио уже никогда не поднимется до тех высот популярности, на которых оно находилось во второй половине XX века. А с другой стороны, я не думаю, что произойдет быстрое вытеснение FM-диапазона за счет интернета, и радио умрет. Сначала Илон Маск запустит спутники над всей землей, потом народ получит бесперебойный прием сигнала во всех районах своего обитания, и тогда — но не раньше — FM-радио окончательно исчезнет. На мой взгляд, этот процесс будет продолжаться долго, и будет еще много людей на земном шаре, которые будут слушать старое доброе радио в той или иной форме.

Когда появится бесперебойный доступ к высокоскоростному интернету в любой точке Земли, следующим шагом станет установка в любом автомобиле, в любом плеере устройств, которые будут проигрывать все то, что тебе хочется. Это уже происходит. Но есть одна вещь, которую тебе не сможет дать стриминг. Стриминг-сервис — это в первую очередь музыка, тот музыкальный коктейль, которым ты сам хочешь наслаждаться. Однако прелесть FM-радиостанции — это личность ведущего. Как приправа к твоему музыкальному коктейлю — тот парень или девушка, который скажет про облака над твоим городом и поставит песню про облака прямо сейчас! Я верю в то, что люди по-прежнему будут хотеть ярких личностей на радио, и они будут еще много лет получать удовольствие от их работы. Будут радоваться вместе с ними, будут на них злиться, будут их проклинать, но все равно будут включать и слушать. Хит-парад песен от десятого места к первому с комментариями ведущего всегда гораздо интереснее для слушателей, чем просто набор этих же песен.

Я продолжаю верить в радио, и я думаю, что дай мне сегодня ресурс — я точно смогу пару-тройку форматов предложить, потом протестировать и доказать, что они будут востребованы и популярны. Хотя вынужден отметить, что в последние несколько лет никаких ярких открытий и угаданных форматов в FM-диапазоне я не встречал.

«Нашествие»

Фото: Игорь Верещагин

«Я люблю свою страну, но ненавижу государство»

У меня осталось два вопроса, которые я часто задаю собеседникам. Первый вопрос такой: веришь ли ты в бога, в рай, в ад и жизнь после смерти?

Я верю во Вселенную, в то, что есть некое разумное духовное начало. И это чуть-чуть облегчает мне страх перед тем, что там, за чертой. Все как в монологе Гамлета: если там пустота и тьма — то это очень страшно. Мысль о том, что во Вселенной есть некое разумное духовное начало, которое как-то поможет справиться с этим переходом, греет мне душу.

Есть ли рай, если ли ад? Так как это переход безвозвратный, доказательств мы никогда не получим. Мне греет душу то, что Вселенная существует, и кто-то там подмигивает мне сверху. Но, к сожалению или к счастью, я не приверженец никакой религии, и институт церкви внушает мне отвращение. Я не воспитываю детей в каком-то вероисповедании, пусть они, когда вырастут, выбирают сами.

Последний вопрос. Что, на твой взгляд, ждет в будущем Россию и вообще мир? Ты думал об этом? Должен был думать, у тебя же дети растут…

Я смирился с мыслью, что большая часть моей жизни пройдет при нынешней власти, за которую я ни разу не голосовал и не испытываю к ней никакой симпатии или уважения. В какой-то момент мне придется определиться, где я хочу учить своих детей. Пока мы решили, что это будет здесь. Это при том, что я всю свою жизнь слышу оклики типа «чемодан-вокзал-Израиль». Или «не нравится в этой стране — ищи другую». Легко посылаю таких людей, потому что это моя страна, и я для нее сделал немало. Как правило, больше, чем человек, который мне это говорит или пишет. И буду делать еще больше, потому что хочу сделать ее лучше. К сожалению, все приходится делать не благодаря, а вопреки, такое количество безнравственных и ничтожных людей скопилось во власти.

Михаил Козырев

Из собрания М. Козырева

А в отношении мира — я надеюсь, как поют «Смысловые галлюцинации», «разум когда-нибудь победит». Создание общедоступного всемирного сетевого пространства многое облегчит и наладит, как в отношении ведения бизнеса, так и в отношении гуманитарных ценностей. Невозможно будет что-то утаить, правда всегда будет становиться явью, будет пробиваться к людям, несмотря на все наши переживания по поводу «фейк ньюс». Но люди безнравственные всегда будут карабкаться наверх и занимать ведущие посты в политике, как мы видим сплошь и рядом. Вот и Америка получила Дональда Трампа.

Я очень надеюсь, что и мы, и Америка выдержим это испытание. Равно как и Европа выдержит испытание растущим национализмом. Мне кажется, что там уже создана система, которая предохраняет общество и жизнь каждого отдельного человека от ураганов такого масштаба на верхушке. К сожалению, у нас такая система не создана. Короче, как поет уфимская группа Lumen, «я так люблю свою страну, но ненавижу государство». Это про меня.

Беседовал Петр Каменченко

Источник: https://lenta.ru/articles/2019/03/26/kosirev3/

*** Мнение Топикстартера может не совпадать с мнение Автора текста ***