Тогда казалось, что эта «оккупационная истерия» пройдёт, и в Сейме рано или поздно появятся грамотные люди, и мы все вместе начнём строить ту самую Швейцарию.

Швейцария как-то сама не строилась, а те, кто называл себя политиками (они же партийные работники в недавнем прошлом), работать не умели. Ну и по накатанной ежегодно разыгрывали ту же самую карту: «дурак — сам дурак». Формула старинная и работает безотказно.

В конце 94-го года я вернулся в Латвию после почти двухлетнего отсутствия. Тогда ещё было много здравых людей, и мы за чаркой чаю рассуждали о том, что на следующих выборах должна прийти молодая прогрессивная команда и вышвырнуть эти ошмётки советской номенклатуры с их утопическими идеями. Причём радикальных перемен хотелось латышам в большей степени. Всё дело в том, что основной бизнес тогда принадлежал именно русской диаспоре. Никому в коллективе не нужны были националисты и конфликты на этой почве, и получалось так, что пока местное население «хавало» информацию из телевизора, радио и газет, второй половине надо было чем-то заниматься. Во всех компаниях с более или менее приличным доходом работали не латыши. И руководили тоже не они. Это ничья заслуга — это стечение обстоятельств.

Мне по роду службы довелось работать в порту с «Инфлотом». Наверное, в отместку — я до сих пор этого не понимаю — из специальных служб были одномоментно уволены все профессионалы. И на их место набрали лишь бы кого. В таможне и у пограничников тогда творился такой бардак, что это стыдно вспоминать. Они ведь были представителями государства, лицом своего рода, в глазах судовых офицеров мирового флота. Почти никто из них не знал языков даже на пресловутом школьном уровне. В сельских школах этому явно не придавали особого значения.

Надо было видеть эти глаза, полные счастья, у таможенника, которому удалось спереть банку кетчупа из столовой судовой команды. Искренняя, неподдельная радость. К счастью, эта «радость» продолжалась недолго, и постепенно начали возвращать людей с соответствующим образованием и опытом.

Граница была настолько прозрачной, что без всяких шуток можно было вывести танк из страны. Таможенники ставили мне лично штампики на документы пароходов, которых даже не было в порту. За двухлитровую бутылку пива. Со временем им просто запретили ходить на пароходы, и их бумаги оформлял судовой агент.

Так прошли первые 10 лет независимости, а Швейцарией так и не пахло. Как не пахло и никакими переменами в руководстве страны. К тому моменту люди уже голосовали не «за», а «против». Не за перемены в стране, а против друг друга. И тем не менее, тогда, в начале 2000-х годов, всё ещё была надежда.

Мне кажется, именно тогда стали появляться первые ласточки идиотизма и с противоположной стороны. С нелатышской. Бедность и бытовая неустроенность сказывались на всех. Криков о свободе и независимости было много, а люди как жили в «совке», так и продолжали. И конца и края этому видно не было. Ни с одной из сторон.

И вот прошло более 20 лет. Хотелось написать, что «а воз и ныне там», но, увы, нет. Случилось, как мне кажется, непоправимое. К игре в «перетягивание одеяла» подключилась и интеллигенция. Немногочисленная профессура, учёные, музыканты, артисты, журналисты поделились на два лагеря и методично добивают остатки страны бесконечными интервью, ток-шоу, рассуждениями о Сталине, Гитлере, Путине и вездесущей — и, похоже, уже бессмертной — оккупации.

Эта смертельная для Латвии игра расцвела буйным цветом, яркими красками и стала значительно шире и многограннее первоначальной версии Л-91. Целый полк теперь с пеной у рта защищает былые завоевания несуществующей страны. Небольшая армия людей сторонится всего, что популярно в народе, и оправдывает разделение людей на два лагеря. Не прямым текстом, конечно. Но они стыдятся принадлежности к России. Они же заявляют, что надо было идти сдавать на гражданство. Они сетуют на то, что люди сами виноваты в том, что не знают государственного языка.

Такая странная позиция в стиле российского телеканала «Дождь». Мы ничего конкретного не предлагаем, но мы против большинства. Это очень удобный способ оказаться примазанным к элитам. И в этом особо нет ничего плохого, в принципе. Все стараются быть в той или иной степени выше статусом — хотя бы визуально. Плохо то, что это стало их искренней позицией. Не наигранной.

В больное постапокалиптическое общество занесли инфекцию, и за 20 лет она разрослась так, что перестала быть операбельной. Не скажу, что это главная причина моего убытия из страны — и не вторая, точно, — но одна из них. Отсюда Латвия мне напоминает хор в сумасшедшем доме. Все поют одну и ту же песню, но каждый — по-своему. И никому уже не нужна Швейцария.

За полтора года здесь (не в Латвии) я нигде и ни от кого ничего не слышал про голландский язык. Ни разу меня никто здесь не назвал понаехавшим или оккупантом. Ни в лицо, ни за глаза, ни в глобальном медиапространстве — это не принято. Просто потому что это бессмысленно. Странно, да? Здесь это все понимают. А на моей родине — почти никто.

Я начал это писать из-за одного комментария в интернете — от вполне вменяемого человека — по поводу хоккейного чемпионата. «Слава богу, Россия проиграла», — его слова. Когда общество начинает даже в спорте болеть против — то это, похоже, диагноз. Ну, я уже говорил о неоперабельности.

А так хотелось пожить в Швейцарии.

2019 год.