Наступило временное затишье на поле боя. После очередного ожесточительного сражения, в котором смешалась пыль, дым и порох, обе противоборствующие стороны убирали с поля боя тела погибших солдат и помогали раненным. Те, кому изворотливая госпожа Фортуна сохранила на этот раз все конечности и голову невредимой, переводили дух и собирались с силами, чтобы вновь через пару часов вступит в схватку с общемировым злом - фашизмом.
Трое товарищей Шакур, Асхат и Сабир сидели в окопе, дожидаясь новой команды к бою. Шакур и Асхат были земляками, простыми деревенскими ребятами, ушедшими вместе на фронт еще весной 1942 года. Целых два года они вместе скитались по гарнизонам и горячим точкам, сначала защищаясь от наседающего словно саранча фашисткого брата, затем уже после преломления хода войны расширяя все дальше границы освобождаемой Родины.
Шакуру шёл 26 год. В родном селе его осталась дожидаться жена Рабига. Когда молодой человек уходил на войну, Рабига носила под сердцем их будущего ребёнка. Через несколько месяцев на фронт дошло заветное письмецо, в котором Рабига благодаря соседу мулле, одного из немногих грамотных жителей в округе, сообщила радостную весть о том, что у них с Шакуром родился сын. Крепкий, смуглый карапуз с глазами цвета крепкого чая напоминал молодой супруге в суровые дни ее отчаяния и одиночества о том, что отец мальчика в эту минуту вершит благое дело. Наперекор всему нужно оставаться сильной, терпеливой и молиться, чтобы Всевышний сохранил Шакура.
Асхат наоборот был парнем вольным и свободолюбивым. Его горячее, лихое, молодецкое сердце вмещало в себя десятки чернобровых красавиц, оставшихся далеко в нетронутой войной родной деревушке. Иногда казалось, что военная почта работает лишь на него одного, потому как поток писем, адресованных любвеобильному татарину, никогда не прекращался. В пору, когда в тылу остались старики да дети, а все мужчины ушли на фронт, симпатия к красавцу парню лелеяла душу каждой девице.
Асхат же ни одну не обделял вниманием, строки его были полны удалого юмора и увлекательных военных приключений, в каждом из которых парень непременно выходил победителем. Он и танкистов немецких подстреливал, попадая прямиком в щели для обзора, и фрицев доставлял охапкой на допрос, и сам будто лично видел, как сквозь белесые их шевелюры пробивались рога, точь-в-точь как у молодых телят в колхозе, да хвосты с кисточками в придачу, которые те умело прятали в штанины. Поэтому, наполненные невероятными историями и нежными любовными признаниями, письма Асхата девушки ждали с нетерпением. Лукавил ли он? Конечно. Однако, забавные, почти абсурдные события, отраженные в письмах, из жизни рядового солдата уносили его самого подальше от гнили, смрада, вывернутых кишок и бесконечного ожидания смерти.
Что касается Сабира, двое остальных друзей в шутку называли его «городской малай» (парень). По сравнению с товарищами, он был совсем ещё юн. Ему было всего лишь 19 лет. В день, когда Сабир стал совершеннолетним, он застал маму врасплох горькой новостью о том, что сам подал рапорт о зачислении в Красную армию. «Ничего, я не оставляю тебя одну. Сестренка есть, присмотрит. Пройдёт немного времени, вернётся твой сын героем.», успокаивал скорее себя, чем испуганную мать, Сабир. Ни уговоры, ни профессорские связи матери не смогли остановить полного решимости сына. Уже год юный доброволец играл в прятки со смертью, искусно лавируя между свинцовыми пулями и снарядами. А компания «своих» солдат, которые говорили на родном для него языке, мысленно возвращала его в покинутую Казань. В переводе с татарского его имя означало терпение — «сабр». Имя подходило ему как нельзя кстати, потому как несмотря на то, что Сабир вырос в семье профессоров в нескольких поколениях, имел тонкую интеллигентную душу и не сталкивался с тяготами жизни в селе, юный боец относился спокойно к невзгодам судьбы в бесконечных окопах и землянках.
Так и гнали треклятых немцев все дальше от советских границ три боевых товарища, горячий джигит Асхат, семьянин Шакур и интеллигент-заучка Сабир рука об руку, шинель к шинели, винтовка к винтовке. Судьба распорядилась таким образом, что трое молодых ребят, как и другие солдаты, стали кровавой платой в игре за мировое господство сильных мира сего, чьи амбиции, жадность и бессовестность перевесили ценность жизни миллионов невинных людей. За военной формой обезумевших диктаторов прятались закомплексованные детские души, не наигравшиеся в казаков-разбойников и плохо отличающие зло от добра. Но факт оставался фактом. Люди по обе стороны поля боя находились сейчас в выжидательной позиции и втайне верили, что трагическая участь сгинуть в этих землях минует и на сей раз.
В компании ребят обосновалась традиция. Дабы отвлекаться от мрачных мыслей, они делились друг с другом планами по возвращению домой. Солдаты верили, что их оптимистичные намерения в мирной жизни отпугнут трагический исход боя для каждого из них. Что говорить, на грани жизни и смерти и не в такое поверишь...
Шакур бережно высыпал табак на бумагу и свернул самокрутку. Затем затянулся, закрыл глаза, откинул голову к сырой земляной стене окопа. Первым товарищи услышали его грезы:
-Вот вернусь в свою деревушку к Рабиге да к сыну. Обниму его крепко-крепко. Он мне ручонки на шею положит, головой к груди припадет. Так и замру надолго. Целый день готов так стоять. А потом у Рабиги родной отведаю хлеба из печи да суп из крапивы. Эх, вот сейчас весна, а весной она самая вкусная, мягкая да сочная, отменный супец бы вышел, язык проглотишь! Туда бы ещё зелёный лучок, яйцо варёное да сметанку домашнюю. Ммм, объедение! Достану гармонь, проведу по стройной россыпи клавиш, сынишка рядом вытанцовывать будет, а Рабига смеяться от счастья. Шумно, радостно будет в нашем доме!
Шакур закрыл глаза, затянулся надолго, затем выдохнул и с усталой улыбкой на лице передал самокрутку другу Асхату.
—Эх, вкусно говоришь, Шакур! И так не евши уже давно, а тут такие блюда перед взором встают. Ей Богу, ещё пара твоих рассказов, и я не вытерплю. Вернусь да женюсь на самой лучшей девушке деревни! И чтобы готовила вкусно, и любила страстно, и чтобы всем в округе глаз радовала, голубка моя ненаглядная!
Шакур и Сабир, переглянувшись, засмеялись.
—Стойте, мужики! Зря смеетесь. Не верите? Вот увидишь, Шакур. На свадьбу тебя гармонистом позову, как раньше тебя до войны все деревенские приглашали. Ну что, сыграешь нам, а, сыграешь!?
— Так точно, товарищ лейтенант! Есть сыграть на свадьбе!— Рассмеялся Шакур. Любимый музыкальный инструмент, способный издавать нежные мотивы татарских народных песен, был сейчас особенно желанен, ведь эти звуки была куда слаще симфонии войны, исполняемых разрывающимся гранатами и свистящими пулями. Перспектива гулять на веселом празднике молодых грела сердце солдата, присыпанное землей и гильзами от патрон.
— Айда, Сабир, зову и тебя на самую шумную свадьбу во всей округе! Откажешь — не прощу! Прибудешь в отчий дом, с родственниками тебя познакомлю. Глядишь, и тебе девушку сыщем ладную да складную.
Самокрутка тем времени дошла до интеллигента Сабира. Покрутив немного со всех сторон, последняя в жизни недокуренная самодельная сигарета была выброшена в дальний угол.
— Рано мне ещё. — смущенно ответил солдат. — Я по возвращению закончу учебу в университете. Хочу стать инженером-конструктором и помогать разрабатывать машины для облагораживания сельскохозяйственных земель. Вон, чтобы вам, братцы, дома меньше работать пришлось да больше отдыхать в объятиях любимых жён.
— Ну, это святое дело, — развёл руками примирительным тоном Асхат. — Ладно, Бог с тобой, учись, студент.
— Это ещё не все. Представляю, что дадут мне орден героя! Вот здесь, на груди будет сверкать, точно солнце. — С этими словами Сабир похлопал себя по груди. — Буду как зеницу ока ее беречь и вспоминать, как с вами сидели впроголодь в окопах, дуслар (друзья)... — Затем, ощутив, что речь его грустна, добавил задорно: — Ну, а дальше хоть жениться, хоть на Луну!
— Мда... Орден — это хорошо. Главное, чтобы не посмертно. Иначе получится, что орден-то вроде как и есть, а грудь, чтобы ее носить, уже нет. — закончил Шакур, уставившись в пустоту
.
Троица ещё какое-то время посидела в молчании. Каждый пребывал в своём воображаемом идеальном мирке, взращивая в душе ростки надежды и предвкушая долгожданное приближение поры возвращаться домой.
Между тем от главнокомандующего поступила команда идти вперёд. Стиснув зубы, отгоняя чувство страха, ребята побежали в атаку. Ценою жизней десятка солдат, преодолевался один рубеж за другим.
К несчастью, фашисткая пуля настигла Сабира. Попав точно в лоб, она не оставила шансов городскому малаю. Сабира словно скосила за ноги сама смерть, и за мгновение оцепенев, он ударился головой о взрытую, холодную землю и остался лежать с открытыми глазами.
— Мальчишка ещё совсем! Ни жизни не видел, ни детей после себя в утешение бабке учёной не оставил! Видать чувствовало ее сердце, отпуская на войну, что сына больше никогда не увидит. — горевал Шакур, не сдерживая слез над убитым другом.
Незнакомая никому военная медсестра без имени и отчества наблюдала за троицей молодых людей, пребывая в окопе. Без своего привычного наряда ее было трудно узнать, но это была леди Таймс, которая появилась здесь отнюдь не случайно.
Бой, день, вздох стали последними не только для Сабира... Через непродолжительное время рядом с Шакуром и Асхатом разорвался фашисткий снаряд. Оглушенный, потерявший ориентацию Шакур, почувствовал, как плечо будто полоснуло бритвой. Небольшой осколок задел молодого мужчину. Но не рана, и не снаряд обескуражили его. На земле, неестественно вывернув руки и ноги, распластался его земляк Асхат.
Шакур впал в оцепенение. Ни слез, ни мыслей. Это было сродни сонному параличу, когда понимая ужас кошмарного сна, чувствуя и осознавая все вокруг, невозможно ни пошевелиться, ни убежать, ни закричать… Кажется, что сердце вот-вот пробьёт грудную клетку. Шакур смотрел на друга, и ему казалось, что это он сейчас лежит на земле вместо весельчака Асхата.
— Как же так? За что? Целых два года прошагали, проползли рядом, обманув смерть. Друг мой, вставай! — в отчаянии крикнул Шакур, затормошив Асхата. Тело его было неподвижно.
Шакур остался сидеть на корточках рядом с убитым товарищем. Благо в образовавшейся воронке можно было передохнуть от натиска вездесущего врага. А ливень из пуль стал ещё ожесточеннее, ещё опасней. Командир знай, все орет своё, как заведённый, перекрикивая залпы орудий, «вперёд в атаку».
— Ух, шайтан бы тебя побрал! Как тут бежать?! Страшно ведь!
Видать, подвела их предбоевая примета. Не осуществят его друзья, два татарина, свои планы по возвращению домой. Неужели Шакура сегодня постигнет та же участь?
— Как же не хочется умирать, Господи. Страшно мне, слышишь? Страшно! — Уставился ввысь Шакур, надеясь разглядеть сквозь дым и поднявшуюся пыль божье провидение.
А на дворе весна. Нарядная, молодая, пышная. Как той весной, когда его провожали всей деревней на фронт. Рабига шла рядом, чуть дыша, чтобы вновь не залиться слезами. Нельзя переживать, ведь ещё одно маленькое сердце билось внутри неё. Если бы не запах пороха, наверно, можно было бы насладиться ароматом молодой зелени — символом опьяняющего оживления природы.
Оживления… Парадокс. Природа оживает, а люди в эту секунду умирают. И нападающие, и защищающиеся. Вот бы знать, что предстоит дальше. Ждёт ли Шакура погибель или выйдет он из боя победителем? И сколько ему сражений нужно будет ещё пережить, прежде чем вернуться домой? Есть ли смысл бежать? А может ну его, отсидеться в воронке? Жить-то хочется!
Сейчас бы старуху-гадалку из родной деревни. Глядишь, и подсказала бы, что да как. Сгорбленная, угрюмая, она нагоняла жути на всю округу. Про неё ходили всякие байки да сплетни. Мол кто-то ее на кладбище видел ночью после чьих-то похорон, кто-то видел, как она жаб и кошек морила для зелий, а кто-то и вовсе слышал, как она с умершими душами общается. Никто не знает, что из этого правда, а что вымысел, но сторонились ее многие. Шакур был в их числе. Только женщин, потерявших надежду на любовь, ничем не испугаешь: ни чертом лысым, ни волосатым лешим Шурале из детских татарских сказаний. Так и ходили к ней толпами люди, кто за суженным, кто за здоровьем, а та, в свою очередь, готовила всякие снадобья для лечения либо книгу тайную открывала и про будущее говорила. Интересно, что бы она разглядела в книге о Шакуре?
Старуха не старуха, а девушка, наделённая даром крушить временные рамки, все же была. В яму к солдату подползла та самая военная медсестра, что следила изначально за тремя солдатами. Глаза ее были широко открыты. Всем своим видом она внушала решительность и силу. Не двигающийся долгое время Шакур сначала ей показался контуженным, но, бегло обследовав его, поняла, что дело в другом. Тело советского бойца заморозило страхом — таким же естественным состоянием тела, как сон или дыхание, призванным обезопасить человека.
Леди Таймс быстро достала бинты из врачебной сумки и принялась перевязывать рану. Движения ее были проворны и четко выверены.
— Видать не впервой помогает людям, — подумал Шакур.
— Под трибунал хочешь, солдат? — строго спросила леди Таймс, продолжая туже затягивать рану. — Отсиживаться в укрытии не положено!
— А зачем дальше бежать? Разве я один остановлю их? — парировал Шакур. — Меня либо свои застрелят за измену, либо враги в атаке. Я устал. Боюсь. Не вижу смысла дальше бежать с автоматом наперевес.
В этот момент совсем рядом оглушительно разорвалась ещё одна бомба. Шакуру показалось, или медсестра даже не пригнулась во время сильного удара и грохота?
— Совсем что ли смерти не боишься? — удивился Шакур.
— Она мне не страшна. По крайней мере пока. — уклончиво ответила леди Таймс. — И ты, солдат, ничего не бойся.
— Если бы знать, что все не зря, что жизнь отдаём не за то, что столицей советской родины в будущем станет Берлин, тогда бы я с тобой поговорил, понимаешь?
Леди Таймс закончила перевязывать руку и впервые мягко посмотрела на Шакура. Простые смертные, попадавшиеся на ее долгом магическом пути, заставляли ее верить в человечество все больше и больше. Так же и сейчас бедный солдат вовсе не был трусом. Он лишь хотел знать, что жертва будет не напрасной. Леди Таймс предложила Шакуру фляжку с жидкостью.
— На, держи. В себя придёшь и сердце успокоишь.
Шакур сделал глоток. Горячительный напиток вмиг оживил иссохшийся язык и горло. Но через минуту у него все плыло и растворялось перед глазами.
— Что ты мне дала, сестра? Водку? Отраву? Что вообще со мной происходит? — держась из последних сил, чтобы не сомкнуть глаз и не упасть, одними губами прошептал одурманенный Шакур.
— Я дала тебе испить ответ на твой вопрос, солдат. — ответила леди Таймс.
Шакур провалился в сон.
Ещё не открыв глаза, он услышал, как громко играет музыка и стоит ровный, четкий гул. Осмотревшись же, он обомлел от увиденного. Вместо поля, на котором сейчас проходило сражение, Шакур стоял на Красной площади, где сейчас ровными, стройными рядами горделиво маршировали солдаты. На марширующих пришло посмотреть толпы людей. Счастливые напомаженные улыбки девушек, букеты полевых цветов и разноцветные наряды привели Шакура к мысли, что люди на площади отмечают торжественное событие. Неужели победу?
В надежде услышать уже ставшую привычной на войне русскую речь, Шакур обратился женщине, стоявшей ближе всех к нему.
— Гражданка, неужто победу отмечаем?
— А то как же! Уж больше месяца как победили! — гордо ответила та.
— Месяц? Мы уже так долго воюем! Никто на линию не сообщил новость о победе!
— А я почем знаю! Победили и все! — рассмеялась женщина.
Шакур, все ещё не веря собственным глазам, продолжал осыпать ее вопросами:
— Что значит победили? Когда?
— Ой, что-то не то ты болтаешь. Контуженный что ль, милок?
— Не знаю. Видимо...
— 9 мая ещё объявили о победе, сейчас же собрались на победный марш лучшие бойцы совесткой армии!
По коже Шакура пробежал холодок. Чувствуя себя абсолютно глупо, он задал окончательный вопрос:
— Ну а год-то сейчас какой?
— Сорок пятый, сынок, сорок пятый. — Жалостливо посмотрела она на солдата, который, казалось, только вышел со сражения. Он был весь в пыли и следах крови.
Шакуру стало дурно. Он в будущем! Уже прошёл целый год с битвы. А ощущение, что прошло всего пара минут после его исчезновения с поля боя. Невероятно!
Внезапно он вспомнил о жене и сыне. Как они там? Сынишке должен идти уже четвертый год. А он? Вернулся ли он в будущем домой?
Стоило Шакуру подумать обо всем этом, как обстановка вокруг него стала меняться. И вместо шумной, полной людьми площади, взору предстала совершенно другая, цепляющая душу картина. Татарская деревушка. Родной дом. Шакур материализовался у дома напротив возле раскидистой ивы, распустившей ветки словно девица, которая расплела длинные зелёные косы. Рабига возвращалась домой с родника с коромыслом и ведрами, полными воды. Только он хотел окликнуть супругу, как его опередил чей-то детский чистый голосок.
-Эни! (Мама) - прокричал с радостью на всю улицу смуглый мальчуган.
Он подбежал к матери и спрятался в ее подоле. Было видно, что эта игра в прятки с маминой юбкой была привычной, как для Рабиги, так и для мальчонки. Весело смеясь, они оба дошли до ворот. Мальчик остановил маму, и повиснув на ее тонких ногах, спросил:
-Эни, а когда папа вернется? Вот у Закира вернулся, у Рауля вернулся, - принялся перечислять сын, загибая маленькие загорелые пальчики. - А мой когда вернётся, эни?
-Вернётся, скоро вернётся, улым (сын). Недолго осталось. - дрогнувшим голосом ответила мать и поцеловала своё чадо.
Маленькая, но крепкая семья из двух человек скрылась за воротами. Шакур так и не смог их окликнуть, настолько его завлекла сцена, развернувшаяся перед глазами. У калитки буйствовали заросли крапивы. Удасться ли ему в будущем вернуться и отведать из неё желанный суп, Шакур не знал.
Картина снова начала меняться и в скором времени молодой человек снова перенесся в яму, образовавшуюся после залпа танкового снаряда. Военная медсестра была рядом.
-Мне приснился странный сон, - пробормотал Шакур. Долго я пролежал в таком состоянии?
-Долго, коротко... Эти понятия не настолько важны. Главное, что видение твоё было настоящим. Я показала тебе будущее. Я показала ликование людей и спокойную жизнь твоей семьи после окончания войны. Тебе была нужна уверенность в том, что все не зря?
Шакур молчал. Любимые, близкие ему люди живы. Страна не прогнулась под гнетом фашизма. Сабир и Асхат отдали свои жизни не напрасно.
Между тем леди Таймс продолжила:
-Ежедневно каждый из нас делает выбор: поступать по совести или нет. В этой войне миллионы людей выбрали первое. Именно благодаря их жертвам, ты сегодня видел победоносный парад. Однако, если ты останешься здесь, поверь, ничего не будет.
Шакур уже все понял задолго до ее речи. Взяв автомат убитого Асхата, он вдохнул в грудь побольше воздуха и ринулся в бой.
.
Габдрахманов Шакур Габдрахманович, мой прадед, пропал без вести весной 1944 года. Его жена Рабига вырастила сына Саяра одна и умерла в возрасте 77 лет. Их сын, Габдрахманов Саяр Шакурович, живет в деревне Портянур республики Марий Эл. Ему сейчас 78 лет.
Вечная слава героям Великой Отечественной Войны!