Музыка из сериала
Тема Маргариты
Тема Маргариты
Источник: https://vk.com/wall-136233778_40305
Начало статьи Две рецензии
П.Керженцев, бывший журналист и дипломат, перо которого гораздо бойчее, на мой взгляд, чем у вялого Литовского, в 1936 году занимал должность председателя Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР. Статье в "Правде" предшествовало его Письмо Сталину и Молотову от 29.02.36, с которого та самая анонимная статья и списана как под копирку.
Само её название "Внешний блеск и фальшивое содержание" уже "кусается", задавая сварливую и язвительную тональность дальнейшему тексту. Именно Керженцеву разрешено осветить конфликт Мольер - король, который сознательно замолчали
предыдущие рецензенты. И не только осветить, но и провести параллель между историческими героями пьесы (Мольером и Людовиком 14) и современными - Булгаковым и Сталиным.
У Керженцева основная мысль пьесы сформулирована аж дважды и предельно четко:"Он хотел в своей новой пьесе показать судьбу писателя, идеология которого идет вразрез с политическим строем, пьесы которого запрещают".
"Он хочет вызвать у зрителя аналогию между положением писателя при диктатуре пролетариата и при «бессудной тирании» Людовика XIV," - ну это уже для совсем непонятливых читателей, чтоб уж наверняка дошло.-
В таком плане и трактуется Булгаковым эта «историческая» пьеса из жизни Мольера".
Далее К. поясняет, почему содержание пьесы "фальшивое", разбавив официальный язык статьи хлесткой метафорой "ядовитый пустоцвет": "Несмотря на всю затушеванность намеков, политический смысл, который Булгаков вкладывает в свое произведение, достаточно ясен… Если оставить в стороне политические намеки автора и апофеоз Людовика 14, то в пьесе полная идейная пустота - никаких проблем пьеса не ставит, ничем зрителя не обогащает, но зато она искусно в пышном пустоцвете подносит ядовитые капли".
"В результате мы имеем пышный, местами технически блестящий спектакль, но совершенно искажающий эпоху и образы ведущих исторических фигур того времени. Зритель видит мудрого монарха Людовика и жалкого писателя Мольера, погубленного своей семейной драмой и кознями некоей таинственной "кабалы"".
Заканчивается докладная записка следующими предложениями: снять спектакль (К. предлагает театру САМОМУ снять пьесу, но мы-то знаем, как это делалось на практике), поместить в "Правде" "резкую редакционную статью", разобрать пьесу в других органах печати (понятно заранее, в каком ключе будет вестись этот разбор).
Тут же театрам и драматургам К. разъясняет без всяких обиняков: "...мы добиваемся не внешне блестящих и технически ловко сыгранных спектаклей, а спектаклей идейно насыщенных, реалистически полнокровных и исторически верных..."
То есть на первом месте непременно должна быть "идейность", а все остальное будем "резать к чёртовой матери, не дожидаясь перитонита".
Да... Это вам не Осаф Литовский... После прочтения Письма К. (а письмо является официальным документом), сразу понимаешь, что попал Булгаков своим "Мольером" режиму не бровь, а прямо в глаз! Как они лихо усмотрели аналогию между кабалой, мушкетерами (намёк на чекистов) и собственной политикой, проводимой в отношении писателей, композиторов, художников, требуя от них агиток в духе соцреализма и запрещая и преследуя подряд все не укладывающееся в эти рамки.
Но вернемся к тексту письма, от статьи в "Правде" мало чем отличающемуся. В глаза не может не бросаться несколько противоречий.
1. Если у Булгакова Мольер (сам Булгаков) "жалкий", а Людовик (Сталин) "мудрый", то чем вождю не угодила такая параллель, которая была им замечена сходу?
2. Называя Людовика 14 исторического "мракобесом" и "тираном" и пеняя автору на то, что он этот образ исказил, К. как будто не замечает слов Мольера в конце пьесы, обращеных к королю:"Тиран! Долой бессудную тиранию!" Вернее, замечать-то замечает:"Эта сцена завершается возгласом: «Ненавижу бессудную тиранию!» (Репертком исправил: «королевскую».)", - но делает вид, будто этих реплик совсем нет в пьесе.
3. Керженцев выражает сомнение, что зрители поймут политические намеки, вложенные в пьесу:"Несмотря на всю затушеванность намеков, политический смысл, который вкладывает Булгаков в свое произведение, достаточно ясен, хотя, может быть, большинство (!!!) зрителей этих намеков и не заметят". Тогда к чему вся эта возня с организацией рецензий в ведущих СМИ, составлением официального письма Сталину - Молотову и, наконец, запретом спектакля, если зрители все равно "не поймут"? И пьеса будет ими воспринята на уровне заурядной семейной драмы?
4. Керженцев был отлично знаком с текстом пьесы ещё на стадии репетиций спектакля, он как главный чиновник дал разрешение и на ее щедрое финансирование (360 тыс.руб), и на постановку. Разве отцензурировнный текст, звучащий на премьере и вызвавший такую его бурную реакцию, был изменён?
На Письме есть резолюция Сталина "согласен с Керженцевым". Безусловно, Сталин, внимательно изучавший подобные документы от подчиненных, адресованные ему лично, противоречий этих не заметить не мог. Но почему-то согласился с К. Ясно, что письмо К. не являлась его инициативой, а было продиктовано Сталиным же. Тогда вопрос выше под номером 1 адресуем Сталину: почему он неуютно себя чувствовал в роли покровителя искусств - мудрого и справедливого Людовика, своеобразно расправляющегося и с доносчиками на Мольера (унизил актера Муаррона, предложив ему работать полицейским, а отца Варфоломея посадил на 3 месяца в тюрьму)?
Известно, что Сталин мнил себя другом писателей, он многим из них не только покровительствовал, но и лично редактировал их произведения, состоял в переписке (у Бенедикта Сарнова есть большое исследование на эту тему "Сталин и писатели", рекомендую прочесть, оно того стоит),
но вот в роли Людовика, повторюсь, Сталину некомфортно настолько, что он запрещает спектакль.
Мне было бы очень интересно услышать ваше мнение по этому вопросу, а потом поделюсь своей версией.
В комментариях к предыдущей публикации мне написал один возмущенный пользователь, отреагировав на замечание о том, что Булгакова травила критика,
- мол, если боишься критики, пиши в стол.
В этой статье я подробно разъясняю, почему отзывы о творчестве Булгакова в печати 30-х годов трудно назвать критикой и легко назвать травлей.
Для анализа возьмем статью О.Литовского "Два спектакля" (газета "Советское искусство" от 11.02.36) и статью П.Керженцева в "Правде" от 09.03.36. Обе статьи имеют форму рецензии на пьесу Булгакова "Мольер", премьера которой состоялась на сцене МХАТа 16.02.36.
Итак, начнем со статьи "профессионального" литературного критика Осафа Литовского. Некторые считают его прототипом критика Латунского в "Мастере и Маргарите".
Название статьи "Два спектакля" нейтральное в отличие от названия статьи Латунского "Воинствующий старообрядец". Литовский в одной и той же статье разбирает сразу две премьеры во МХАТе: "Федор Иоаннович" А.Толстого ("Историко-бытовая линия" которого обогатилась "социальным смыслом" - вот главное достоинство спектакля, по мнению критика) и "Мольера" М.Булгакова. В пользу чьего произведения написана рецензия, вы уже догадались.
Но есть небольшая неувязочка. Премьера "Федора Иоанновича" (восстановленный спектакль с 1898 года) состялась в 1935 году, а вот премьера "Мольера" ещё не состоялась к моменту выхода номера газеты "Советское искусство", она пройдет только через 5 дней. Автор, видимо, присутствовал то ли на репетициях, то ли на генеральном прогоне. Следовательно, статью можно назвать заказной, и цель её, как и цель травли, определена заранее - создать почву для потери интереса к спектаклю у зрителя, разругав "Мольера" ещё до премьеры, а затем и вовсе запретить пьесу, что и произошло впоследствии.
Впрочем, слово "разругать" вряд ли сюда подходит.
Никакой эмоциональности и желания лично задеть драматурга я там не усмотрела. Напротив, О.Литовский даже пишет о таланте Булгакова:"Булгакову нельзя отказать в драматургическом таланте и сценической опытности. Эта опытность не спасает автора от примитива, который особенно чувствуется в социально значительных сценах пьесы, (например, заседание "Кабалы").
Литературен и местами остроумен текст, но это не может спасти пьесу. Она представляет собой типическую мещанскую мелодраму, в которой Мольер, в конце концов, играет вполне второстепенную роль. И если спектакль будет иметь успех, то только благодаря огромной работе театра".
Отдельно выделяет Л. и удавшиеся образы - короля Людовика 14 и Бутона, слуги Мольера. Правда, чем же так хорош король, так не поясняет.
Главная претензия заказчика рецензии, который водил пером Литовского, к автору в том, что он не написал агитку, где "прогрессивный" писатель Мольер побеждает мракобесов-кабалистов (первое название пьесы "Черная кабала"). Булгаковский Мольер - это прежде всего художник, которому очень дорого его любимое детище "Тартюф", и он готов пойти на любые унижения перед королем, чтобы только пьеса продолжала идти в театре.
О.Литовскому же личность Мольера видится так:"В пьесе почти вовсе отсутствует Мольер - великий писатель, крупный реформатор театра, смелый протестант и обличитель врагов, но зато обильно и весьма сентиментально показан Мольер, страдающий и ревнующий муж и любовник". Иными словами, грош цена пьесе, где герой не обличает врагов и ни с кем не борется.
Что подразумевает Л. под словом "протестант", остается только гадать. Наверное, это какой-то смешно звучащий новояз, то есть "человек протестующий", - ведь Мольер никогда не был протестантом в том смысле, что стал адептом ветви христианства - протестантства. Он получил хорошее образование в школе, основанной иезуитами, ярыми католикамии, - Клермонском коллеже, его венчание с Амандой Бежар происходило в католической церкви Сен-Жермен-л’Осеруа.
Точно так же смешно и напыщенно звучит уверенность Л. в том, что Арманда Бежар являлась сестрой Мадлен Бежар и уж точно никак не могла быть ее внебрачной дочерью от Мольера:"Арманда в действительности была сестрой первой жены Мольера Мадлен Бежар. Кровосмесительная версия, никем не опровергаемая, придает ей сугубо мещанский характер".
К слову, эта "кровосмесительная версия" возникла ещё в те времена, когда Мольер был жив, не с потолка же её взял Булгаков.
Но недостоверность этой версии, оказывается, не помеха, если нужно расцветить образ "протестанта". И эти так явно вылезающие двойные стандарты нисколько не смущают Л.:"Повторяю, мы мирились бы со всякой творческой вольностью, если бы от нее выиграл и вырос образ самого Мольера.
Этого не случилось. Мольер полностью остаётся в кругу семейных отношений, и его робкий бунт во второй половине пьесы выглядит странным и неубедительным".
"Робким бунтом" назван монолог Мольера, обращенный к королю, заканчивающийся яростной репликой: "Ненавижу королевскую тиранию!"
Далее в рецензии даётся характеристика игре актеров, и заканчивается статья риторическим вопросом:"Невольно напрашивается вопрос, стоило ли мобилизовать всю огромную махину Художественного театра, весь замечательный его коллектив для того чтобы после многих лет работы (хотя бы с перерывами) "родить" Мольера?"
Поражает скудный словарный запас Литовского: в тексте много повторяющихся слов - "мобилизовать", "мещанская", "социальная", "историко-бытовой", "трактовка", "глубокий", "например", "мелодрама", "в конце концов";
штампованные эпитеты - "крупный реформатор", "замечательный коллектив", "великий писатель", "огромная работа (труд)", "упорно бороться";
плеоназм - "трагически погибает";
однотипные синтаксические конструкции с придаточными определительными (изобилие союзного слова "который").
Разве таким должен быть язык, пусть хоть и не писателя, но все же литературного критика, регулярно получающего за свои опусы в советской печати гонорар?
Вкупе с однообразной лексикой рецензент выдаёт такой набор слов, что невольно хочется спросить: а что именно ты под этим подразумеваешь, дорогой автор??
Это "социально значительные сцены пьесы";
"махина Художественного театра";
"идейно-психологическая нагрузка";
"Работа режиссера Н.М.Горчакова культурна и вдумчива".(а разве бывает "некультурная" работа?);
"Историко-бытовая линия спектакля обогатилась социальным смыслом".
Критик настолько запутался, каким же эпитетом наградить слово "мелодрама", повторяющееся чуть ли не в каждом абзаце, что противоречит сам себе: она у него одновременно и "семейная", и "историческая", и "типическая мещанская".
Есть и фактическая ошибка:
"Мольер лишается милости короля и трагически погибает".
У Булгакова Мольер умирает естественной смертью во время спектакля, а уж разницу между словами "погибает" и "умирает" знает даже ребенок.
Что и говорить - эта бледная по всем параметрам статья Осафа Литовского вряд ли могла ранить Булгакова настолько сильно, что он в качестве мести припечатал его в "Мастере и Маргарите" в качестве прототипа. Литовский свою рецензию не написал, а вымучил, выполняя заказ: ни сам Булгаков, ни его пьеса автору не интересны. Причем, вымучил, сознательно игнорируя основной конфликт пьесы Мольер - король. Ну не настолько же он глуп, чтобы не заметить его, сконцентрировавшись лишь на семейной драме Мольера.
(Продолжение следует)
Вот говорят: культурный код позволяет быстро вычислить шпиёна. Хоть он и легко подделывает любой местечковый говор, хоть песни в компании поёт и водку правильно закусывает... А эта ситуёвина случилась со мной в бытность мою военным финансистом в одной 4-значной части на севере и заставила почаще фильтровать базар по жизни. И не про шпиёнов, а про наших обычных ребят.
Был какой-то очередной аврал, а в тылу они регулярны, особенно в дни сдачи отчётности, которые каждый день 24/365. Сидим, спокойненько (нет) ебашим, а приём личного состава никто не отменял. И в определённый момент я, пытаясь наладить хоть какой-то порядок в кабинете, ору: "в очередь, сукины дети!" Очередь выстраивается, работа продолжается в нормальном (авральном) режиме, но уже без толпы у столов.
Нахожу время на перекур, вылезаю на улицу. Тут меня ловят за пуговицу двое ребят, как и я -- контрактников, и ведут за уголок. Вижу, не чаем ведут поить, но проблемы не вижу. Выводят, говорят: Палтус! Наши мамы -- не суки! Зачем так?
Я немного приофигел, начинаю пояснять за цитату, которую, на минуточку, у нас в школе завуч спокойно использовала при полном понимании со стороны контингента. А парни ни в какую: ты можешь что угодно там цитировать, мы этого Булгакова не читали, но при всех поносить мам наших прям нельзя.
Знаете, господа, я не нашёл иного выхода, нежели искренне извиниться. "Собачье сердце" не читали они. А в ситуации виноват я.
Культурный код, да не тот...
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Наказание Понтия Пилата: ад или чистилище?
Второй случай проявленного не только Маргаритой милосердия касается Понтия Пилата. Пилат явился косвенным виновником гибели Иешуа - он мог его спасти, но не сделал этого из боязни загубить свою карьеру, проявил трусость. За это он тоже, как и Фрида, наказан, и просят за него и Иешуа, и Маргарита. И опять мы видим язвительную реакцию Воланда:"Двенадцать тысяч лун за одну луну когда-то, не слишком ли это много? — спросила Маргарита.
— Повторяется история с Фридой? — сказал Воланд, — но, Маргарита, здесь не тревожьте себя. Все будет правильно, на этом построен мир.
— Отпустите его, — вдруг пронзительно крикнула Маргарита так, как когда-то кричала, когда была ведьмой, и от этого крика сорвался камень в горах и полетел по уступам в бездну, оглашая горы грохотом. Но Маргарита не могла сказать, был ли это грохот падения или грохот сатанинского смеха.
Как бы то ни было, Воланд смеялся, поглядывая на Маргариту, и говорил:
— Не надо кричать в горах, он все равно привык к обвалам, и это его не встревожит. Вам не надо просить за него, Маргарита, потому что за него уже попросил тот, с кем он так стремится разговаривать, — тут Воланд опять повернулся к мастеру и сказал: — Ну что же, теперь ваш роман вы можете кончить одною фразой!"
Я не склонна предполагать, что такое длительное наказание бессмертием и есть ад. Нет, это все же не ад: ад - там, куда проваливается его хозяин со своими тремя апостолами, присутствующими в романе.
Лунная площадка напоминает скорее чистилище - таким, каким изобразил его Данте в "Божественной комедии''.
"Здесь точно так же кромкой обведен
Обрыв горы, и с первой сходна эта,
Но только выгиб круче закруглен.
Дорога здесь резьбою не одета;
Стена откоса и уступ под ней
Сплошного серокаменного цвета
Но устреми сквозь воздух силу зренья,
И ты увидишь — люди там сидят,
Спиною опираясь о каменья.
И я увидел, расширяя взгляд,
Людей, одетых в мантии простые;
Был цвета камня этот их наряд".
Вот как наказаны в чистилище Данте завистники:
"Их тело власяница облекла,
Они плечом друг друга подпирают,
А вместе подпирает всех скала.
У всех железной нитью по краям
Зашиты веки, как для прирученья
Их зашивают диким ястребам.
Вергилий шел по выступу откоса
Тем краем, где нетрудно, оступясь,
Упасть с неогражденного утеса.
С другого края, к скалам прислонясь,
Сидели тени, и по лицам влага
Сквозь страшный шов у них волной лилась".
Пилат, хотя его трудно назвать завистником (во всяком случае, эту сторону его характера, если она и имелась, Булгаков нам не раскрывает), тоже глух и слеп: он не слышит шума падающих камней и не видит всадников. Возвращаясь к вопросу о местонахождении Пилата - почему он не в аду, а в чистилище, - можно предположить, что решение его участи не зависело в свое время от воли Воланда. Христианская эсхатология говорит нам, что место, где находиться грешникам или праведникам, определяет Страшный суд, а суд вершит Бог, а не сатана; и это, видимо, не даёт Воланду покоя: тот, за чью душу он так боролся, уходит из-под его контроля.
Подтверждением тому служит его необычайный интерес к роману Мастера. Но все же Булгаков как автор мог поместить Пилата в ад - ведь то, что Пилат в романе организовал убийство Иуды (здесь автор отступает от Евангелия: по Евангелию от Матфея ( Мф 27: 3-5) Иуда удавился сам, перед этим раскаявшись и бросив первосвященникам 30 серебренников), напротив, в глазах Бога усугубляет его грех, и в чистилище, где нужно каяться, Пилат как раз не раскаивается в содеянном. В его внутреннем монологе, который приводит Воланд, нет мыслей о том, что по его вине казнён невиновный, он страдает только от того, что не может осуществить СВОЕ желание разговаривать с Иешуа, не может поменяться СВОЕЙ участью с Левием Матвеем. Слова же бывшего прокуратора о том, что "у него плохая должность" - это, по моему мнению, не признание вины, а попытка оправдать свою трусость должностными обязанностями. Иными словами, Пилат не воспользовался предоставленной ему в чистилище возможностью покаяния. И даже уже отпущенный в свет к Иешуа, Пилат, признавая, что "трусость- это самый страшный порок", пытается отрицать последствия своего порока, обращаясь к собеседнику - жертве:"Боги, боги, какая пошлая казнь! Но ты мне, пожалуйста, скажи, ведь её не было! Молю тебя, скажи, не было?
— Ну, конечно не было, — отвечает хриплым голосом спутник, — тебе это померещилось".
Но писатель проявляет гуманизм, определив Пилата лишь в чистилище, а через "двенадцать тысяч лун" так и непонятно за что вообще его простив.
Таким образом автор ещё раз доносит до читателя мысль, что милосердие для него выше справедливости. Это делает его мировоззрение схожим с мировоззрением его любимого писателя - Пушкина. Вспомним, что Пушкин тоже проявляет удивительный гуманизм к некоторым своим героям! Старуха из "Сказки о рыбаке и рыбке" даже не наказана за свою жадность, а всего лишь остаётся с тем, что у неё было изначально - разбитым корытом. Гробовщик (Повести Белкина, "Гробовщик"), обжуливающий своих клиентов, отделывается лёгким испугом. Ткачиху с поварихой и сватьей даже после разоблачения отпускают домой. Читатели, хорошо знакомые с творчеством Пушкина, могут и сами продолжить этот ряд примеров.