Natallia123

Сталинские пропагандисты. Аркадий Гайдар

"Спите спокойно, товарищ Сталин, посеянные вами и вашими верными соратниками семена ненависти, зависти и злобы дают пышные всходы и из поколения в поколение питают души советских людей своими ядовитыми плодами".
(Г.Вишневская "Галина")


Таким же сталинским пропагандистом, специализирующимся на духовном растлении детей, как и Аркадий Гайдар, являлась писательница В.Осеева. Ее повесть "Динка", наверное, была настольной книгой любой советской школьницы. Я не являлась исключением: зачитанная до дыр "Динка" путешествовала со мной во всех поездках на отдых (издание 1972 года), так что пишу по памяти и в текст сейчас приходится заглядывать только для точности цитаты. Книга повествует о "нелегкой" жизни опальной семьи революционера Арсеньева, который находится в бегах за границей и с семьей не живет долгое время. Семья состоит из его жены Марины, ее незамужней сестры Кати и трех дочерей Арсеньева: Алины, Анжелики и Надежды (Динки); и охватывает период длиною в год (1910-1911).

Если вспомнить свои первичные детские впечатления, то я после прочтения на полном серьезе считала, что есть такое женское имя "Мышка" - именно оно применялось к средней дочери революционера всеми персонажами повести. Оказалось, это всего лишь "ласковое" прозвище. Настоящее имя девушки - Анжелика - раскрывается только во второй книге "Динка прощается с детством". Ну что ж, ничто революционное, где у людей вместо имен были клички, не чуждо Арсеньевым даже в узком семейном кругу.
Вторым открытием стало слово "убоище". Его активно употребляла тетка Динки.
— Ты видишь? С нее как с гуся вода! Твои душеспасительные разговоры только приводят ее в веселое настроение, — тихо говорит она.
— А тебе обязательно хочется, чтобы она плакала? Это ребенок, — так же тихо отвечает ей Марина.
— Это убоище, а не ребенок! — фыркает Катя. — Ты просто неисправима!
*****
— Я все говорила: последний раз, последний раз. А потом Катя отняла у меня счеты и назвала меня убоищем…
— Как? — переспрашивает мать.
— Убоищем. Это такое имя.
— Не имя, а прозвище для упрямых детей, — слегка затрудняясь, объясняет мать.
— Ну да! — соглашается Динка.
Мне было интересно, почему это слово не употребляется в моей реальности, поэтому и обратилась тогда за разъяснениями к своей учительнице начальной школы. На что мне было сказано, что такого слова в русском языке нет, а есть только "побоище".

В семье Арсеньевых работает лишь мать, 27-летняя ее сестра почему-то находится у нее на иждивении, но тем не менее на скромное жалованье конторской служащей Арсеньевы снимают дачу на Волге, держат кухарку Лину, снимают также квартиру в городе, каждое воскресенье принимают гостей. Даже костюмы амазонок для конных прогулок у них имеются, благо, родной брат Марины - в повести он "дядя Лека" - лесничий. Содержит Марина даже знакомого мужа - запойного старика Никича, он живет в палатке. Так же ни в чем себе они не отказывают после переезда из Самары в Киев. И там - кухарка, и съемная пятикомнатная квартира, и покупка дачи под Киевом, и оплата гимназии для троих дочерей, и репетитор и гимназия для приемного сына. При этом та же Осеева повествует, что булочнику семья задолжала, а чтобы собрать передачи для заключенных, Марине приходится закладывать в ломбарде брошь: "Марине нужны были деньги. Каждые две неделя товарищи готовили передачи для заключенных. Марина тоже вносила свою долю. В этот раз денег у нее было мало".

Тут даже человеку, не сведущему в ценах 1910 года, трудно не понять, что дебет с кредитом никак не сходятся и что деньги на подобный образ жизни поступают откуда-то извне. Возможно, они поступают из партийной кассы. Поэтому абсолютно не беспокоит Марину, как же они будут жить дальше, когда она теряет работу.
— Меня уволили со службы, — сообщила она домашним и, глядя на пораженные, остолбеневшие лица, вдруг громко и весело расхохоталась.
— Марина! — всплеснула руками Катя. — Как ты можешь смеяться?
— Ну, а что мне делать? Плакать? — Марина пожала плечами. — С какой стати!
— Но как же ты будешь жить? — в отчаянии прошептала Катя.
Марина посмотрела на детей.
— Как мы будем жить? — с улыбкой повторила она. — Сначала, верно, плохо, а потом я снова найду работу! Мы ничего не боимся, правда, дети?
— Конечно, мамочка! Мы не боимся, мы ничего не боимся! — закричала Мышка.
— Мы не боимся! — гордо заявила Алина, хотя большие голубые глаза ее были полны тревоги.
— Я заработаю! — весело махнула рукой Динка.
— Вот и хорошо! Посиди немножко дома, — сказал, узнав о Маринином увольнении, Олег. — Пока я жив, никто с голоду не пропадет!"
Правда, и работа у Марины не пыльная, позволяет даже вздремнуть:"Я, знаешь, недавно заснула на службе, - рассказывает она своей сестре. - Хорошо, что наш курьер вошел и сильно хлопнул дверью. Я сразу проснулась и говорю: «Спасибо». А он: «Чего-с?» Ха-ха-ха!"
Весьма возможно, что брат Марины и не дал бы умереть им с голоду, конечно, но оплачивать ранее кухарку, поскольку ни Марина, ни ее сестра никогда в жизни сами не готовили, и аренду недвижимости даже доход лесничего вряд ли позволял.

Теперь рассмотрим, что же так не нравится в монархическом устройстве России того времени героине повести. Почему сирота Ленька, который добывает себе пропитание сам, ругает царя, понятно:
"А то окружился царь войском и сидит за десятью замками. С утра до вечера только кисель жрет!
— Ну, кисель! У царя денег много, он и мороженое прямо из бочки ест! — облизнувшись, сказала Динка.
— Вишь ты, какой гад! Иному хлеба купить не на что, а он занялся мороженым".

Но вот чего не хватало сытым и прекрасно одетым дочерям революционера Арсеньева?

"После уроков Динка бежала в Николаевский сквер. Среди этой оживающей природы Динке все время попадалась на глаза массивная фигура царя (и правда - с чего бы это в сквере, названного именем царя, быть его памятнику)), возвышающаяся на пьедестале памятника.
- Ну при чем он тут? - сердито думала Динка. - Уж довольно, что в гимназии на каждом шагу - и в учительской и в зале... Портрет царя, портрет царя... А сколько людей посадил он в тюрьму, на каторгу сослал...
Однажды, закинув голову и заложив за спину руки, Динка близко подошла к памятнику и, вглядываясь в застывшее лицо с выпуклыми глазами, с ненавистью подумала:
"Стоит. А там, в Сибири, мерзнет крохотный мальчик... А где мой папа?.."
Динка, забывшись, шагнула вперед:
- Где мой папа? Но кто-то сбоку быстро схватил ее за руку и увлек в соседнюю аллею.
- Ты что там кричишь? Ид-ем скорей отсюда! - взволнованно сказал мальчик в форме реального училища с книгами под мышкой.
Динка узнала своего соседа Андрея Коринского и сердито спросила:
- А ты что? Трус?
- Нет, - ответил мальчик и показал на идущего по главной аллее полицейского. - Что ты скажешь, если сейчас он подойдет к нам? Зачем ты на памятник кричала?
- А я знаю, что я скажу! - выпятив нижнюю губу, храбрится Динка.
- Значит, ты хочешь, чтобы твою мать арестовали, да? - шепчет Хохолок. Скажи, что ты грозила мне, а я стоял за памятником...
Но полицейский спокойно идет своей дорогой".

Восхитительная по своему лицемерию сцена! Просто вообразите себе реального пионера (и таких были миллионы) Васю Аксенова (будущего писателя В.Аксенова), стоящего перед бюстом Сталина и вопрошающего с гневом:"Где мои родители?"
А родителей его сгноил упырь в лагерях, поэтому Вася, живший у родственников, беспризорничал и ходил в телогрейке (в отличие от Динки), по свидетельству его матери - Е.Гинзбург, сумевшей через 18 лет выбраться из этого ада и написать "в стол" прекрасную книгу "Крутой маршрут".
Нет, такого в сталинских реалиях быть не могло.
Обращение героя к памятнику, становящегося вследствие этого обращения одним из живых действующих лиц, явно скопировано Осеевой у Пушкина ("Каменный гость", "Медный всадник"). Только Пушкин развивал таким образом сюжет, а у бездарной пропагандистки этот тупо заимствованный прием остается мертвым - и полицейский никак не реагирует, и от царя никакой кары не последует.
"Крохотный мальчик" в Сибири - это сын Кати и революционера Кости. Доказать, что Костя пытался убить человека (убивает его, выдернув опору из под ног, Ленька, и совесть его впоследствии нисколько не мучает), полиция не смогла, поэтому его всего-навсего лишь сослали. Кстати, в царской России ссыльным платили деньги. Ленину, например, платили 8 рублей в месяц, на эти деньги он неплохо питался, снимал 3 комнаты и содержал кухарку, так как Надежда Константиновна тоже себя готовкой утруждать не любила.
Отрывок из письма Кати:"…Костя дрожит над сыном и требует, чтобы я уехала с ним к вам, потому что зима тут суровая, изба, в которой мы живем, промерзает насквозь, бревенчатые стены изнутри покрываются инеем. Купаем Женьку и пеленаем только на русской печке. И все же я не соглашаюсь уехать, здоровье Кости подорвано, он затоскует и погибнет один… Мы часто спорим, и это очень тяжело…"
Как-то не вяжутся эти покрытые инеем бревна с "русской печкой" и "купанием" младенца: кто же в здравом уме будет купать ребенка, когда настолько холодно в помещении, что аж стены промерзли? А в сталинской стране вообще никаких "изб" для политических не будет, а будут бараки с нарами, голод и работа на убой. И памятники, бюсты и портреты Сталина -Ленина в количествах, какие и не снились нашим самодержцам, расползутся по всем городам и глухим медвежьим углам. А вот мог ли полицейский, спокойно шедший своей дорогой, когда-либо подумать, что за завернутую в портрет Сталина селедку лет эдак через 20 людей будут ссылать на каторгу? И вот ведь незадача: не пришло в голову злому царю репрессировать семью революционера. И жена находит работу в Киеве, и дочерей его в гимназию почему-то принимают. То ли дело в 30-е: детей - в детдом, родственников - в лагерь или того хуже.... А в 70-е так и просто выгоняли с работы с волчьим билетом. Как жену и тещу Солженицына, например.

Финал повести, когда наконец-то после долгого отсутствия, такого долгого, что восьмилетняя дочь его не узнала, появляется глава семьи, естественно, загримированный и проникший на дачу под Киевом тайно, так как за ним охотится вся полиция Киева))), без отвращения, читать невозможно: настолько он лживо-приторный.
"Динка забралась к отцу на колени и, прижавшись головой к его груди, слушая его рассказы, думала, что если б уже была революция и папа остался навсегда с ними, то ей, Динке, никогда уже не пришлось бы плакать из-за сытой морды торговки или из-за мальчика с оторванным ухом. Всем, всем было бы уже хорошо жить на свете. И, хлопая сонными глазами, Динка отдавалась своим сладким мечтам, прерывая рассказ отца неожиданными вопросами.
— Папа, а после революции будут кормить всех уличных сирот?
— Конечно, доченька, — гладил ее по голове отец.
— И учиться они будут?
— Все, все будут учиться, Диночка.
— И Федорка, папа? Она очень хочет.
— Конечно, доченька.
— И велосипеды всем купят, да, папа? — сонно мечтала Динка".

Душещипательный эпизод, когда воришку - мальчика "с оторванным ухом"- чуть не прибили на базаре, поймав за руку на краже сала, непременно должен выжать слезу у читателя: вот, мол, полюбуйтесь, каковы были дореволюционные нравы. Действительно, во времена моего детства трудно было себе представить нечто подобное, но после революции, на благо которой трудится отец Динки, и как ее следствия - гражданской войны, беспризорников стало еще больше, чем при царе. По данным БСЭ, в 1921 году число беспризорников достигало 4—6 млн. детей. В.Осеева не могла этого не знать, так как в 1924—1940 годах работала педагогом и воспитателем в детских коммунах и приёмниках для беспризорных детей. Ну а что касается "сытой морды торговки", так достаточно взглянуть на лица членов сталинского Политбюро, когда миллионы людей умирали от голода в начале 30-х.

Что ж, Сталин еще и введет уголовную ответственность для детей с 12 лет, и ими пополнятся лагеря. О том, как там "кормили", написал Л.Разгон ("Плен в своем Отечестве"):
"Опустелый лагерный двор подметала какая-то белокурая девчушка, совсем девочка. Было что-то деревенски-уютное в этой девочке, в её нехитрой работе.
Я позвал её. Спросил, что она делает на командировке. Ответила: на ошкуровке занозила палец, он распух, его резали, она уже несколько дней освобождена… Я сказал ей:
– Садись к столу и ешь.
Ела она тихо и аккуратно, было в ней ещё много ощутимо домашнего, воспитанного семьей. И была она привлекательна этой домашней тихостью, чистотой выцветшего, застиранного платьица из лагерной бумазеи. Мне почему-то казалось, что моя Наташка должна быть такой, хотя эта лагерная девочка была совсем светленькая, а моя дочь имела каштановые волосы уже десяти дней от роду…
Девочка поела, аккуратно сложила на деревянный поднос посуду. Потом подняла платье, стянула с себя трусы и, держа их в руке, повернула ко мне неулыбчивое свое лицо.
– Мне лечь или как, – спросила она.
А потом, не поняв, а затем испугавшись того, что со мной происходит, так же – без улыбки – оправдывающе сказала:
– Меня ведь без этого не кормят…
И убежала. Конечно, я представлял собой пугающее и непривлекательное зрелище, если и теперь, через тридцать с лишним лет, я начинаю плакать каждый раз, когда вспоминаю эту девочку, её нахмуренное лицо, усталые и покорные глаза…"

К слову, литературная карьера сталинской пропагандистки Осеевой началась именно в 1937 году, когда многие писатели получили либо сроки, либо пулю в затылок. А "Динка" была написана в 1959. Упыря уже не было в живых, так что страхом это не объяснишь - тут налицо жажда гонорара и тиража: новые-то хозяева не сильно от Сталина отличались. Только вот не написала эта откормленная пропагандистка третьей части саги о святом семействе Арсеньевых. В ней ведь непременно герой-революционер Арсеньев должен был разделить участь всех старых ленинских большевиков.

"Судьба барабанщика"

"Судьба у повести была непростая, - писал в Послесловии сын А.Гайдара Тимур. - 2 ноября 1938 года «Пионерская правда» начала публикацию «Судьбы барабанщика». «Продолжение следует» было напечатано в газете. Но продолжения не последовало ни в следующем номере, ни через номер… Отложил повесть и журнал «Пионер». Детиздат тоже приостановил работу над книгой. Видимо, в то время сложность темы, затронутой в повести, кого-то напугала".

Какая же сложность темы могла напугать "кого-то"? Тут Тимур Аркадьевич явно льстит отцу, поскольку тема банальна, а похождения шпиона выглядят как развесистая клюква. Автор, стремясь восхвалить лагерный труд на стройках коммунизма как прямой путь к перевоспитанию (-Да! Я был виноват! Я оступился. Но я взрывал землю, я много думал и крепко работал. И вот меня выпустили…), даже не удосужился как следует придерживаться хронологического порядка. Строительство Беломорканала, куда отправили отца Сережи Щербачова в качестве сапера, было закончено в 1933 году, Сережа же листает газету, где написано про войну в Испании и Китае ("Прочел передовицу. В Испании воевали, в Китае воевали. Тонули корабли, гибли под бомбами города".), годом никак не ранее 1937.
Да еще и трусливо переделывал без конца причину ареста Сережиного отца: то арестован по доносу, то за растрату, то за утерю важного военного документа, хотя в пропаже его он и не виноват. В конце концов остановился на варианте "за растрату": не может же советская власть ошибаться никогда и тем более "ошибаться" специально. И даже про мировую революцию юный барабанщик произносит в финале пламенный спич:"Пройдут годы. Не будет у нас уже ни рабочих, ни крестьян. Все и во всем будут равны. Но Красная Армия останется еще надолго. И только когда сметут волны революции все границы, а вместе с ними погибнет последний провокатор, последний шпион и враг счастливого народа, тогда и все песни будут ничьи, а просто и звонко — человеческие".
Так за что же хотели прервать печатание повести?
Дело в том, что в период с 1938-1939 года уже вовсю верстались списки писателей, которым Сталин милостиво позволит жить. И списки эти появились в газетах только 1 февраля 1939 года - Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении «за выдающиеся успехи и достижения в развитии советской художественной литературы» 172 советских писателей.
Вопреки надеждам Гайдара на всеобщее равенство, в них писателей делили на 3 сорта: первому полагался Орден Ленина, второму - Орден Трудового Красного Знамени, а третьему, в котором и оказался Гайдар, - достаточно было и Ордена Знак Почета. Поэтому только в июле 1939 года повесть «Судьба барабанщика» вышла отдельной книгой в Детиздате, а вовсе не из-за сложности темы. Хотя, возможно, она для автора оказалась и сложной, раз он так запутался и в датах, и в описании двух главных злодеев - безымянного шпиона и бандита Якова.
Приступая к анализу текста, хочу сначала остановиться на теме строительства Беломорканала. Вот как упоминает о нем автор.
"И только чуть ли не через три месяца прислал — но не ей уже, а мне — открытку; откуда-то с дальнего Севера, из города Сороки. В ней он писал, что его как сапера перевели на канал. И там их бригада взрывает землю, камни и скалы".
Город Сороки был переименован в Беломорск только в 1938 году, именно там строился последний 19 шлюз. Неслучайно автор говорит только о саперском труде - это все же использование каких-никаких передовых технологий. В основном же использовали методы 15 века. Валуны из котлована вытягивали сетью – а сеть тянется канатом, а канат –барабаном, крутимым лошадью, или использовали деревянные журавли для подъёма камней. Деревья валили без пил и топоров, которых катастрофически не хватало: обвязывали их веревками и в разные стороны попеременно тянули бригадами, расшатывая. И ведь эта информация не была секретной!
В 1934 году вышла коллективная монография "Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства 1931-1934" 36 советских писателей под редакцией М. Горького, Л. Л. Авербаха, С. Г. Фирина, посвящённая Беломорканалу. Среди них были многие известные писатели — А. Толстой, Вс. Иванов, Михаил Зощенко, Б. Пильняк, Л. Леонов, В. Катаев, М. Шагинян, Вера Инбер, Ильф и Петров и др.
Вот выдержка из этой книги:"Коренастый человек неторопливо шел по трассе, останавливался, внимательно смотрел, как вытаскивают громоздкие валуны со дна канала на бровку. На камень накидывается сетка из толстых веревок, наверху ходит по кругу лошадь, накручивает канат на барабан. Валун ползет по лотку, но ползет слишком медленно; лошади явно тяжело, да и лоток вот-вот рухнет". Также и не было секретом, что при строительстве канала использовалось только дерево и очень мало бетона и железа. Даже ворота шлюза были из дерева, чего не делалось нигде в мире.
Конечно, не мог же ни Гайдар, ни кто-то другой писать, сколько в лагере на этой стройке погибло людей, но даже просто повторить то, что было уже опубликовано, ему тоже не хватило смелости, он предпочел врать про профессионалов-саперов, даже поленившись заглянуть в уже изданный темник, хотя взрывателем мог быть кто попало - и уголовники, и бывшие нэпманы:" Внизу снует племя взрывателей скал. Это большей частью воры-тридцатипятники. Но воры здесь нашли вторую родную своему делу профессию риска… риска, от которого захватывает дыхание". Тридцатипятниками в лагере называли осужденных, отбывающих срок по 35 статье УК. Эта статья предусматривала “удаление из пределов РСФСР или из пределов отдельной местности… в соединении с исправительно-трудовыми работами”. Она применялась, как правило, к профессиональным преступникам и лицам, тесно связанным с преступной средой.
Отец Сережи отделался потерей половины большого пальца в отличие от сотен тысяч людей, потерявших жизнь.
Эту цитату я хотела дать в качестве эпиграфа к статье, но она слишком длинная, поэтому привожу ее в середине. Автор этих строк работал прорабом на Беломорстрое:"После конца рабочего дня на трассе остаются трупы. Снег запорашивает их лица. Кто-то скорчился под опрокинутой тачкой, спрятал руки в рукава и так замёрз. Кто-то застыл с головой, вобранной в колени. Там замёрзли двое, прислонясь друг к другу спинами. Это – крестьянские ребята, лучшие работники, каких только можно представить. Их посылают на канал сразу десятками тысяч, да стараются, чтоб на один лагпункт никто не попал со своим батькой, разлучают. И сразу дают им такую норму на гальках и валунах, которую и летом не выполнишь. Никто не может их научить, предупредить, они по-деревенски отдают все силы, быстро слабеют – и вот замерзают, обнявшись по двое. Ночью едут сани и собирают их. Возчики бросают трупы на сани с деревянным стуком. А летом от неприбранных вовремя трупов – уже кости, они вместе с галькой попадают в бетономешалку. Так попали они в бетон последнего шлюза у города Беломорска и навсегда сохранятся там". (Д. П. Витковский «Полжизни»)
Общее количество жертв - 300 тыс. по данным А.Солженицина, написавшем о Беломорканале так подробно, как никто другой.
Теперь о главном злодее повести - безымянном шпионе. У него нет имени, потому что для Гайдара он типичен, таких было очень много - это враги, которых нужно уничтожать недрогнувшей рукой. Шпион - явно бывший белогвардеец.
— Дядя, — спросил я, — отчего эта старуха называла вас днем и добрым и благородным? Это она тоже от дури? Или что-нибудь тут на самом деле?
— Когда-то, в восемнадцатом, буйные солдаты хотели спустить ее вниз головой с моста, — ответил дядя. — А я был молод, великодушен и вступился.
— Да, дядя. Но если она была кроткая или, как вы говорите, цветок бездумный, то за что же?
— Там, на войне, не разбирают. Кроме того, она тогда была не кроткая и не бездумная. Спи, друг мой.
— Дядя, — задумчиво спросил я, — а отчего же, когда вы вступились, то солдаты послушались, а не спустили и вас вниз головой с моста?
— Я бы им, подлецам, спустил! За мной было шесть всадников, да в руках у меня граната! Лежи спокойно, ты мне уже надоел.
— Дядя, — помолчав немного, не вытерпел я, — а какие это были солдаты? Белые?
— Лежи, болтун! — оборвал меня дядя. — Военные были солдаты: две руки, две ноги, одна голова и винтовка-трехлинейка с пятью патронами. А если ты еще будешь ко мне приставать, то я тебя выставлю в соседнюю комнату.

Женщина, над которой, возможно, надругались и хотели убить, потерявшая в результате этих передряг разум, становится объектом для насмешек в повести. И это неудивительно: скольких таких "старух" Гайдар наверняка собственноручно спустил с моста во времена своей лихой красноармейской юности. Наталия Ольхова, красноярский публицист, биограф Гайдара писала о фактах жестокой расправы Гайдара с местным населением в Хакасии, куда тот был отправлен в 1922 году. "В красноярских архивах есть письмо волостного исполкома из села Курбатово в Ачинск, в котором рассказывается о «банде Гайдара»: «Действия Гайдара были сверхжёсткими даже для времён Гражданской войны». Командующий ЧОН губернии В. Какоулин был, мягко говоря, слегка обескуражен поведением молодого командира: «Моё впечатление: Голиков по идеологии неуравновешенный мальчишка, совершивший, пользуясь служебным положением, целый ряд преступлений»."
Даже если отнестись скептически к этим сведениям, исключение Гайдара из партии после этих событий - факт.
На какую же разведку шпионил "дядя", в повести так и не сообщается. Вообще, в связи со шпионской темой к автору возникает несколько вопросов, ответы на которые вы никогда в тексте повести не найдете.
1. Зачем шпиону для выполнения задания нужен подельник-уголовник в виде старика Якова, который всегда может его выдать? Он не в состоянии подменить сумку в поезде сам?
2. Для чего шпиону бумага с исчезающим текстом? Кому он передает послания и от кого получает? Неужели бандиту Якову?
3. Для чего им нужен Сережа, если изначально они не собирались убивать инженера Грачковского, а всего лишь ограбить его помощника?
4. Зачем им селиться в чужой квартире в Москве, рискуя, что их заметят соседи, дворник или в любой момент вернется мачеха Сережи?
5. Когда и где мальчик научился стрелять так метко, что сразу попал в человека с довольно большого расстояния? Ведь это все же требует определенных навыков.
Но, как видим, пропагандист Гайдар пригодился не только Сталину, а его активно продолжали пользовать и в брежневские годы, загаживая учебники литературы и библиотеки бездарными агитками про подвиги пионеров.

Начало статьи Две рецензии

П.Керженцев, бывший журналист и дипломат, перо которого гораздо бойчее, на мой взгляд, чем у вялого Литовского, в 1936 году занимал должность председателя Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР. Статье в "Правде" предшествовало его Письмо Сталину и Молотову от 29.02.36, с которого та самая анонимная статья и списана как под копирку.
Само её название "Внешний блеск и фальшивое содержание" уже "кусается", задавая сварливую и язвительную тональность дальнейшему тексту. Именно Керженцеву разрешено осветить конфликт Мольер - король, который сознательно замолчали
предыдущие рецензенты. И не только осветить, но и провести параллель между историческими героями пьесы (Мольером и Людовиком 14) и современными - Булгаковым и Сталиным.
У Керженцева основная мысль пьесы сформулирована аж дважды и предельно четко:"Он хотел в своей новой пьесе показать судьбу писателя, идеология которого идет вразрез с политическим строем, пьесы которого запрещают".
"Он хочет вызвать у зрителя аналогию между положением писателя при диктатуре пролетариата и при «бессудной тирании» Людовика XIV," - ну это уже для совсем непонятливых читателей, чтоб уж наверняка дошло.-
В таком плане и трактуется Булгаковым эта «историческая» пьеса из жизни Мольера".

Далее К. поясняет, почему содержание пьесы "фальшивое", разбавив официальный язык статьи хлесткой метафорой "ядовитый пустоцвет": "Несмотря на всю затушеванность намеков, политический смысл, который Булгаков вкладывает в свое произведение, достаточно ясен… Если оставить в стороне политические намеки автора и апофеоз Людовика 14, то в пьесе полная идейная пустота - никаких проблем пьеса не ставит, ничем зрителя не обогащает, но зато она искусно в пышном пустоцвете подносит ядовитые капли".
"В результате мы имеем пышный, местами технически блестящий спектакль, но совершенно искажающий эпоху и образы ведущих исторических фигур того времени. Зритель видит мудрого монарха Людовика и жалкого писателя Мольера, погубленного своей семейной драмой и кознями некоей таинственной "кабалы"".

Заканчивается докладная записка следующими предложениями: снять спектакль (К. предлагает театру САМОМУ снять пьесу, но мы-то знаем, как это делалось на практике), поместить в "Правде" "резкую редакционную статью", разобрать пьесу в других органах печати (понятно заранее, в каком ключе будет вестись этот разбор).

Тут же театрам и драматургам К. разъясняет без всяких обиняков: "...мы добиваемся не внешне блестящих и технически ловко сыгранных спектаклей, а спектаклей идейно насыщенных, реалистически полнокровных и исторически верных..."
То есть на первом месте непременно должна быть "идейность", а все остальное будем "резать к чёртовой матери, не дожидаясь перитонита".

Да... Это вам не Осаф Литовский... После прочтения Письма К. (а письмо является официальным документом), сразу понимаешь, что попал Булгаков своим "Мольером" режиму не бровь, а прямо в глаз! Как они лихо усмотрели аналогию между кабалой, мушкетерами (намёк на чекистов) и собственной политикой, проводимой в отношении писателей, композиторов, художников, требуя от них агиток в духе соцреализма и запрещая и преследуя подряд все не укладывающееся в эти рамки.
Но вернемся к тексту письма, от статьи в "Правде" мало чем отличающемуся. В глаза не может не бросаться несколько противоречий.

1. Если у Булгакова Мольер (сам Булгаков) "жалкий", а Людовик (Сталин) "мудрый", то чем вождю не угодила такая параллель, которая была им замечена сходу?

2. Называя Людовика 14 исторического "мракобесом" и "тираном" и пеняя автору на то, что он этот образ исказил, К. как будто не замечает слов Мольера в конце пьесы, обращеных к королю:"Тиран! Долой бессудную тиранию!" Вернее, замечать-то замечает:"Эта сцена завершается возгласом: «Ненавижу бессудную тиранию!» (Репертком исправил: «королевскую».)", - но делает вид, будто этих реплик совсем нет в пьесе.

3. Керженцев выражает сомнение, что зрители поймут политические намеки, вложенные в пьесу:"Несмотря на всю затушеванность намеков, политический смысл, который вкладывает Булгаков в свое произведение, достаточно ясен, хотя, может быть, большинство (!!!) зрителей этих намеков и не заметят". Тогда к чему вся эта возня с организацией рецензий в ведущих СМИ, составлением официального письма Сталину - Молотову и, наконец, запретом спектакля, если зрители все равно "не поймут"? И пьеса будет ими воспринята на уровне заурядной семейной драмы?

4. Керженцев был отлично знаком с текстом пьесы ещё на стадии репетиций спектакля, он как главный чиновник дал разрешение и на ее щедрое финансирование (360 тыс.руб), и на постановку. Разве отцензурировнный текст, звучащий на премьере и вызвавший такую его бурную реакцию, был изменён?

На Письме есть резолюция Сталина "согласен с Керженцевым". Безусловно, Сталин, внимательно изучавший подобные документы от подчиненных, адресованные ему лично, противоречий этих не заметить не мог. Но почему-то согласился с К. Ясно, что письмо К. не являлась его инициативой, а было продиктовано Сталиным же. Тогда вопрос выше под номером 1 адресуем Сталину: почему он неуютно себя чувствовал в роли покровителя искусств - мудрого и справедливого Людовика, своеобразно расправляющегося и с доносчиками на Мольера (унизил актера Муаррона, предложив ему работать полицейским, а отца Варфоломея посадил на 3 месяца в тюрьму)?
Известно, что Сталин мнил себя другом писателей, он многим из них не только покровительствовал, но и лично редактировал их произведения, состоял в переписке (у Бенедикта Сарнова есть большое исследование на эту тему "Сталин и писатели", рекомендую прочесть, оно того стоит),
но вот в роли Людовика, повторюсь, Сталину некомфортно настолько, что он запрещает спектакль.
Мне было бы очень интересно услышать ваше мнение по этому вопросу, а потом поделюсь своей версией.

В комментариях к предыдущей публикации мне написал один возмущенный пользователь, отреагировав на замечание о том, что Булгакова травила критика,
- мол, если боишься критики, пиши в стол.
В этой статье я подробно разъясняю, почему отзывы о творчестве Булгакова в печати 30-х годов трудно назвать критикой и легко назвать травлей.
Для анализа возьмем статью О.Литовского "Два спектакля" (газета "Советское искусство" от 11.02.36) и статью П.Керженцева в "Правде" от 09.03.36. Обе статьи имеют форму рецензии на пьесу Булгакова "Мольер", премьера которой состоялась на сцене МХАТа 16.02.36.

Итак, начнем со статьи "профессионального" литературного критика Осафа Литовского. Некторые считают его прототипом критика Латунского в "Мастере и Маргарите".
Название статьи "Два спектакля" нейтральное в отличие от названия статьи Латунского "Воинствующий старообрядец". Литовский в одной и той же статье разбирает сразу две премьеры во МХАТе: "Федор Иоаннович" А.Толстого ("Историко-бытовая линия" которого обогатилась "социальным смыслом" - вот главное достоинство спектакля, по мнению критика) и "Мольера" М.Булгакова. В пользу чьего произведения написана рецензия, вы уже догадались.
Но есть небольшая неувязочка. Премьера "Федора Иоанновича" (восстановленный спектакль с 1898 года) состялась в 1935 году, а вот премьера "Мольера" ещё не состоялась к моменту выхода номера газеты "Советское искусство", она пройдет только через 5 дней. Автор, видимо, присутствовал то ли на репетициях, то ли на генеральном прогоне. Следовательно, статью можно назвать заказной, и цель её, как и цель травли, определена заранее - создать почву для потери интереса к спектаклю у зрителя, разругав "Мольера" ещё до премьеры, а затем и вовсе запретить пьесу, что и произошло впоследствии.
Впрочем, слово "разругать" вряд ли сюда подходит.
Никакой эмоциональности и желания лично задеть драматурга я там не усмотрела. Напротив, О.Литовский даже пишет о таланте Булгакова:"Булгакову нельзя отказать в драматургическом таланте и сценической опытности. Эта опытность не спасает автора от примитива, который особенно чувствуется в социально значительных сценах пьесы, (например, заседание "Кабалы").
Литературен и местами остроумен текст, но это не может спасти пьесу. Она представляет собой типическую мещанскую мелодраму, в которой Мольер, в конце концов, играет вполне второстепенную роль. И если спектакль будет иметь успех, то только благодаря огромной работе театра".
Отдельно выделяет Л. и удавшиеся образы - короля Людовика 14 и Бутона, слуги Мольера. Правда, чем же так хорош король, так не поясняет.

Главная претензия заказчика рецензии, который водил пером Литовского, к автору в том, что он не написал агитку, где "прогрессивный" писатель Мольер побеждает мракобесов-кабалистов (первое название пьесы "Черная кабала"). Булгаковский Мольер - это прежде всего художник, которому очень дорого его любимое детище "Тартюф", и он готов пойти на любые унижения перед королем, чтобы только пьеса продолжала идти в театре.
О.Литовскому же личность Мольера видится так:"В пьесе почти вовсе отсутствует Мольер - великий писатель, крупный реформатор театра, смелый протестант и обличитель врагов, но зато обильно и весьма сентиментально показан Мольер, страдающий и ревнующий муж и любовник". Иными словами, грош цена пьесе, где герой не обличает врагов и ни с кем не борется.

Что подразумевает Л. под словом "протестант", остается только гадать. Наверное, это какой-то смешно звучащий новояз, то есть "человек протестующий", - ведь Мольер никогда не был протестантом в том смысле, что стал адептом ветви христианства - протестантства. Он получил хорошее образование в школе, основанной иезуитами, ярыми католикамии, - Клермонском коллеже, его венчание с Амандой Бежар происходило в католической церкви Сен-Жермен-л’Осеруа.
Точно так же смешно и напыщенно звучит уверенность Л. в том, что Арманда Бежар являлась сестрой Мадлен Бежар и уж точно никак не могла быть ее внебрачной дочерью от Мольера:"Арманда в действительности была сестрой первой жены Мольера Мадлен Бежар. Кровосмесительная версия, никем не опровергаемая, придает ей сугубо мещанский характер".
К слову, эта "кровосмесительная версия" возникла ещё в те времена, когда Мольер был жив, не с потолка же её взял Булгаков.

Но недостоверность этой версии, оказывается, не помеха, если нужно расцветить образ "протестанта". И эти так явно вылезающие двойные стандарты нисколько не смущают Л.:"Повторяю, мы мирились бы со всякой творческой вольностью, если бы от нее выиграл и вырос образ самого Мольера.
Этого не случилось. Мольер полностью остаётся в кругу семейных отношений, и его робкий бунт во второй половине пьесы выглядит странным и неубедительным".
"Робким бунтом" назван монолог Мольера, обращенный к королю, заканчивающийся яростной репликой: "Ненавижу королевскую тиранию!"
Далее в рецензии даётся характеристика игре актеров, и заканчивается статья риторическим вопросом:"Невольно напрашивается вопрос, стоило ли мобилизовать всю огромную махину Художественного театра, весь замечательный его коллектив для того чтобы после многих лет работы (хотя бы с перерывами) "родить" Мольера?"

Поражает скудный словарный запас Литовского: в тексте много повторяющихся слов - "мобилизовать", "мещанская", "социальная", "историко-бытовой", "трактовка", "глубокий", "например", "мелодрама", "в конце концов";

штампованные эпитеты - "крупный реформатор", "замечательный коллектив", "великий писатель", "огромная работа (труд)", "упорно бороться";
плеоназм - "трагически погибает";
однотипные синтаксические конструкции с придаточными определительными (изобилие союзного слова "который").
Разве таким должен быть язык, пусть хоть и не писателя, но все же литературного критика, регулярно получающего за свои опусы в советской печати гонорар?

Вкупе с однообразной лексикой рецензент выдаёт такой набор слов, что невольно хочется спросить: а что именно ты под этим подразумеваешь, дорогой автор??
Это "социально значительные сцены пьесы";
"махина Художественного театра";
"идейно-психологическая нагрузка";
"Работа режиссера Н.М.Горчакова культурна и вдумчива".(а разве бывает "некультурная" работа?);
"Историко-бытовая линия спектакля обогатилась социальным смыслом".

Критик настолько запутался, каким же эпитетом наградить слово "мелодрама", повторяющееся чуть ли не в каждом абзаце, что противоречит сам себе: она у него одновременно и "семейная", и "историческая", и "типическая мещанская".
Есть и фактическая ошибка:
"Мольер лишается милости короля и трагически погибает".
У Булгакова Мольер умирает естественной смертью во время спектакля, а уж разницу между словами "погибает" и "умирает" знает даже ребенок.
Что и говорить - эта бледная по всем параметрам статья Осафа Литовского вряд ли могла ранить Булгакова настолько сильно, что он в качестве мести припечатал его в "Мастере и Маргарите" в качестве прототипа. Литовский свою рецензию не написал, а вымучил, выполняя заказ: ни сам Булгаков, ни его пьеса автору не интересны. Причем, вымучил, сознательно игнорируя основной конфликт пьесы Мольер - король. Ну не настолько же он глуп, чтобы не заметить его, сконцентрировавшись лишь на семейной драме Мольера.
(Продолжение следует)

Подарок дьявола

С романом Мастера о Пилате мы знакомимся на первых же страницах книги устами...Воланда. Откуда бы Воланду знать текст романа, который сгорел? Ведь он цитирует роман по памяти Берлиозу и Бездомному уже в первых главах, хотя узнал о нем позже, в ночь после бала:
"Кот моментально вскочил со стула, и все увидели, что он сидел на толстой пачке рукописей. Верхний экземпляр кот с поклоном подал Воланду.
Воланд взял в руки поданный ему экземпляр, повернул его, отложил в сторону и молча, без улыбки уставился на мастера. Но тот неизвестно отчего впал в тоску и беспокойство, поднялся со стула, заломил руки и, обращаясь к далекой луне, вздрагивая, начал бормотать:
− И ночью при луне мне нет покоя, зачем потревожили меня? О боги, боги…
− Ну, теперь все ясно, − сказал Воланд и постучал длинным пальцем по рукописи".
Из текста непонятно, зачем Воланду вообще понадобилась рукопись: то ли прочесть ее, подержав в руках, то ли зачем-то вернуть Мастеру. Ясно лишь одно: Воланд слышит об этом романе впервые, он даже не знал темы романа. Более того, он и не знает, что перед ним несостоявшийся писатель, так как задает ему вопрос:"А почему Маргарита называет вас Мастером?"
И именно после знакомства с романом он осыпает пару милостями: вместо одного желания - "все, что вам нужно".
Прямо покровитель писателей какой-то, а не дьявол! И если не в его силах залучить к себе Понтия Пилата - тот осужден богом на муки в чистилище -то уж забрать души любовников на основе заключенной сделки ему ничто не мешает. Но вместо ада он, устроив их телесную смерть, придумывает им такое состояние покоя, которому позавидовали бы многие. Да, в покой он отправляет Мастера по просьбе Иешуа, но вот исполнять все желания пары и читать роман Мастера его никто не просил.
Значит, все дело в романе о Понтие Пилате? В том, что Мастер написал правду? Писать правду в те времена было не принято. Для этого требовалось особенное мужество: травля, устроенная провластными критиками Булгакову, отняла у него и здоровье, и душевные силы. И писатель в этой части романа, на мой взгляд, сознательно допустил грубое отхождение от последовательного образа грозного дьявола, построенного на предыдущих страницах, которого выводит из себя любой намек на милосердие, ради воплощения своей мечты: полной творческой свободе писателей, которую ему так и не удалось ощутить при жизни.

Наказание Понтия Пилата: ад или чистилище?

Второй случай проявленного не только Маргаритой милосердия касается Понтия Пилата. Пилат явился косвенным виновником гибели Иешуа - он мог его спасти, но не сделал этого из боязни загубить свою карьеру, проявил трусость. За это он тоже, как и Фрида, наказан, и просят за него и Иешуа, и Маргарита. И опять мы видим язвительную реакцию Воланда:"Двенадцать тысяч лун за одну луну когда-то, не слишком ли это много? — спросила Маргарита.

—  Повторяется история с Фридой?  — сказал  Воланд, — но, Маргарита, здесь не тревожьте себя. Все будет правильно, на этом построен мир.

—  Отпустите его, —  вдруг пронзительно крикнула  Маргарита  так, как когда-то  кричала,  когда была ведьмой, и  от этого крика  сорвался камень в горах и полетел по уступам в бездну, оглашая горы  грохотом. Но Маргарита не могла сказать, был ли это грохот  падения или грохот сатанинского смеха.

Как бы то ни было, Воланд смеялся, поглядывая на Маргариту, и говорил:

— Не надо кричать в горах, он все равно привык к обвалам, и это его не встревожит. Вам не  надо просить за него, Маргарита, потому что за него  уже попросил  тот, с кем он  так стремится  разговаривать, —  тут  Воланд опять повернулся к мастеру  и  сказал: —  Ну что же,  теперь ваш роман вы  можете кончить одною фразой!"

Я не склонна предполагать, что такое длительное наказание бессмертием и есть ад. Нет, это все же не ад: ад - там, куда проваливается его хозяин со своими тремя апостолами, присутствующими в романе.

Лунная площадка напоминает скорее чистилище - таким, каким изобразил его Данте в "Божественной комедии''.

"Здесь точно так же кромкой обведен

Обрыв горы, и с первой сходна эта,

Но только выгиб круче закруглен.

Дорога здесь резьбою не одета;

Стена откоса и уступ под ней

Сплошного серокаменного цвета

Но устреми сквозь воздух силу зренья,

И ты увидишь — люди там сидят,

Спиною опираясь о каменья.

И я увидел, расширяя взгляд,

Людей, одетых в мантии простые;

Был цвета камня этот их наряд".

Вот как наказаны в чистилище Данте завистники:

"Их тело власяница облекла,

Они плечом друг друга подпирают,

А вместе подпирает всех скала.

У всех железной нитью по краям

Зашиты веки, как для прирученья

Их зашивают диким ястребам.

Вергилий шел по выступу откоса

Тем краем, где нетрудно, оступясь,

Упасть с неогражденного утеса.

С другого края, к скалам прислонясь,

Сидели тени, и по лицам влага

Сквозь страшный шов у них волной лилась".

Пилат, хотя его трудно назвать завистником (во всяком случае, эту сторону его характера, если она и имелась, Булгаков нам не раскрывает), тоже глух и слеп: он не слышит шума падающих камней и не видит всадников. Возвращаясь к вопросу о местонахождении Пилата - почему он не в аду, а в чистилище, - можно предположить, что решение его участи не зависело в свое время от воли Воланда. Христианская эсхатология говорит нам, что место, где находиться грешникам или праведникам, определяет Страшный суд, а суд вершит Бог, а не сатана; и это, видимо, не даёт Воланду покоя: тот, за чью душу он так боролся, уходит из-под его контроля.

Подтверждением тому служит его необычайный интерес к роману Мастера. Но все же Булгаков как автор мог поместить Пилата в ад - ведь то, что Пилат в романе организовал убийство Иуды (здесь автор отступает от Евангелия: по Евангелию от Матфея ( Мф 27: 3-5) Иуда удавился сам, перед этим раскаявшись и бросив первосвященникам 30 серебренников), напротив, в глазах Бога усугубляет его грех, и в чистилище, где нужно каяться, Пилат как раз не раскаивается в содеянном. В его внутреннем монологе, который приводит Воланд, нет мыслей о том, что по его вине казнён невиновный, он страдает только от того, что не может осуществить СВОЕ желание разговаривать с Иешуа, не может поменяться СВОЕЙ участью с Левием Матвеем. Слова же бывшего прокуратора о том, что "у него плохая должность" - это, по моему мнению, не признание вины, а попытка оправдать свою трусость должностными обязанностями. Иными словами, Пилат не воспользовался предоставленной ему в чистилище возможностью покаяния. И даже уже отпущенный в свет к Иешуа, Пилат, признавая, что "трусость- это самый страшный порок", пытается отрицать последствия своего порока, обращаясь к собеседнику - жертве:"Боги, боги, какая пошлая казнь! Но ты мне, пожалуйста, скажи, ведь её не было! Молю тебя, скажи, не было?

— Ну, конечно не было, — отвечает хриплым голосом спутник, — тебе это померещилось".

Но писатель проявляет гуманизм, определив Пилата лишь в чистилище, а через "двенадцать тысяч лун" так и непонятно за что вообще его простив.

Таким образом автор ещё раз доносит до читателя мысль, что милосердие для него выше справедливости. Это делает его мировоззрение схожим с мировоззрением его любимого писателя - Пушкина. Вспомним, что Пушкин тоже проявляет удивительный гуманизм к некоторым своим героям! Старуха из "Сказки о рыбаке и рыбке" даже не наказана за свою жадность, а всего лишь остаётся с тем, что у неё было изначально - разбитым корытом. Гробовщик (Повести Белкина, "Гробовщик"), обжуливающий своих клиентов, отделывается лёгким испугом. Ткачиху с поварихой и сватьей даже после разоблачения отпускают домой. Читатели, хорошо знакомые с творчеством Пушкина, могут и сами продолжить этот ряд примеров.