Голодный до чужих подробностей, ты наедаешься ими за первые два-три года. Через пять — слушаешь, не проявляя интереса. Ближе к десяти — от таких разговоров хочется бежать. Судеб намешано, людей, подлости, грязи. И стоит кому-то завести, заговорщицки кивая в уходящую спину, как ты тут же обрываешь. Вежливо-невежливо — наплевать. Урок усвоен. От твоей шконки до площадки с микроволновкой и дальше, к душевым с туалетами, пять кубиков, по четыре человека в каждом. За день ты проходишь туда-сюда раз двадцать. Идёшь и демонстративно воротишь морду, стараясь не заглядывать внутрь. Ты не просто потерял любопытство, ты не хочешь знать, что там происходит. О чём говорят, чем занимаются, за что попали.
Mind your own business.
И меньше всего ты стремишься слушать эти самые, «забористые», истории, ходящие по зоне, про особо выдающихся заключенных. Впускать в себя, так или иначе сопереживать, сплёвывать от досады и потом долго пытаться забыть. А ведь ты видишь этих «героев». Каждый день, по несколько раз, натыкаешься на них. Но судить по лицу, исходя из среды обитания, размещать по ступенькам иерархии — это одно. Такой трюк ты проделываешь не задумываясь, автоматически. Мазнул бездумно по физии и дальше пошёл. Другое дело, когда нашептали тебе на ухо подробности. «Вот этот, в линии на раздаче, похитил у брата пятилетнюю дочку…» Дальше ты оборвал, не дослушав. Ты не хочешь знать, что он сделал с пятилетней дочкой своего брата. Но если раньше это лицо принадлежало одному из помойки, то теперь оно преследует тебя, где бы ты ни оказался. На стадионе, в столовой стоит мелькнуть, как тут же в голове загорается фраза про племянницу. Подсознание рисует кудряшки, бантик, блядь, беленький, доверчивое лицо.
Понимаете?
Эти люди — вокруг. Ты живёшь с ними рядом, и захлёбываться каждый раз ненавистью и презрением, сочиться злобой… Дело не в том, достойны они презрения или нет. Дело в том, что ты не хочешь испытывать это чувство. Не желая пополнять себя негативом, ты бежишь от чересчур подробного описания тюрьмы.
Необходимо самоутвердиться, понося недостойных? Любишь острые ощущения, когда, вняв циничным историям, пелена ненависти застит глаза, и ты вот-вот готов сорваться, превратиться в берсеркера? Стараясь сохранить беспристрастность, хочешь разобраться, что же представляет собой помойка.
В первую очередь, кто же входит в помойку ВОР?
В группе Чо-Мо не только те, кто прикасался к детям. Любое преступление с упоминанием несовершеннолетних, любое преступление на сексуальной почве. Пометка sex offender — вполне достаточное основание. Есть ли, бывают ли исключения из общего правила? Да, бывают, но редко. Положение определяет даже не статья, а круг общения. Раз оказавшись на помойке, окружив себя чо-мо, ты навсегда останешься там. Количество sex offender’ов в системе ВОР… Не может быть столько маньяков-педофилов в стране! Не может быть, а значит, где-то закралась ошибка.
И если ты уверен, что именно твой случай — ошибка, если не чувствуешь за собой вины, то вместо того чтобы, поникнув, разводить руками и в столовой пристраивать с краю трей… Подними голову, расправь плечи. Ты не виновен — твои же слова. С каких пор в арестантской среде слово прокурора, перевешивает слово арестанта? Пройди по компаунду, поговори с влиятельными людьми: объясни свой случай, предложи перепроверить. Чего ты добиваешься? Лезешь в друзья или делаешь заявление (make a point)?
Результат непредсказуем, но хуже точно не будет. Раз ты сам уверен в собственной невиновности, то сумеешь в этом убедить хоть кого. Конечно, бегать и рассказывать, что фотографии, найденные у тебя на компьютере, подложили менты, и ожидать, что со слов возьмут и поверят, несколько наивно. Хотя подкладывают, случается, ещё и не такое. Но если зацепило по касательной…
Алекс — афганец, сутенёр из Майями. Одной из его «девочек», при проверке, оказалось пятнадцать. Видно из бумаг. Ты назовёшь его педофилом?
Тим — владелец фотостудии. Модель подделала ID. Тиму дали 17 лет. И что, эти годы прожить на помойке, шарахаясь от каждого окрика? И Тим как белый американец идёт к представителю Арийского Братства, кладёт бумаги и просит перепроверить. У каждой семейки есть такая возможность, и обученные люди есть. Тим, через месяц изоляции, получит так называемый «вауч», за него поручатся как за правильного, несмотря на его статьи. Но стоит Тиму начать посещать помойку, вауча ему не видать.
Афганец не пойдёт к АБ. Он араб. Афганец пойдёт со своими документами по приятелям в юните. В первые месяцы те отшатнутся. Но со временем… многие вернутся назад. Дилемма проста. С одной стороны, Афганец — sex offender (тут ничего не изменить). С другой стороны, он настолько очевидно не педофил, что не о чем и говорить. За что же его ненавидеть? Сутенёр? По американским стандартам этого недостаточно. Большинство инертно. Увидят, что один принял, другой, и постепенно подтянуться. Но это — исключения, когда можно что-то исправить.
Что же представляет собой жизнь на ступеньке чо-мо?
Большинство чо-мо вызывают у тебя не ненависть, а смех. Леденящие кровь случаи всё же редки. Костяк, подавляющее большинство, осуждены за фотографии и видеоролики сексуального характера с участием несовершеннолетних моделей (в US — 18 лет). Скачал в пиринговой сети? Готово дело о распространении. Десять, двадцать, тридцать лет за, простите, самый обычный онанизм.
Кто-то, образованный, и в очках, возразит. Скажет, что сегодня дёргает срамной уд, а завтра, того и гляди, выйдет на улицу… Спорный вопрос, выходящий последствиями далеко за рамки рассказа. Всему своё время. А пока же за намерение осуждают только в США. На чо-мо без смеха и сожаления смотреть не получается. Кого только не сажают, это они-то преступники? Ты посмотри — безусые, неоперившиеся юнцы. Личики беленькие, очочки, сопливый пушок, молоко на слюнявчик капает. За сиську-то, поди, ни один ещё не держался — девственники в бога душу мать! В головах — компьютерные игры. Предел мечтаний — должность менеджера в Макдональдс. Это они-то теперь до конца жизни будут носить клеймо «сексуальный хищник». Нашли хищников — молочные поросята опаснее.
Дети, они и в Америке дети — не важно, достигли они восемнадцати лет или нет. У нас в любом пятнадцатилетнем пацане больше здравого смысла и ответственности, чем в этих 25-летних «хищниках». Хоть бы тест на звание «совершеннолетнего» придумали.
Рядом с детьми — взрослые. Вот где, не выдержав, срываешься на хохот. Лу-зе-ры. В них, в каждом, столько неуверенности, что хватит на стадо. Рай психоаналитика. И не разобрать: где причина, а где следствие. За увечной душой тянется тело, или за физическим уродством сникает душа. По-видимому, и то, и другое. Ни одному из них нормальная девка не даст под стволом пистолета. И ни одна уважающая себя профессионалка тоже не даст. Всему же должен быть разумный предел. Козлобородые, скособоченные, страдающие от ожирения, анорексии, со вдавленными черепами, ампутированными конечностями, сочащейся из щелей слизью… — мутанты.
И ты знаешь, над физическими увечьями смеяться нехорошо. Но вид их, опять же в сочетании с клеймом «сексуальный хищник»? Да такому любая школьница, если по лбу стукнет, с концами. Ромашки. Сачок. Бабочки. Таких назвать ботаниками — изгвоздать хорошее слово. Слизняки. Мокрота. И опять же, скорее всего, девственники.
И если въедливый статист хочет тебя убедить, что именно из таких вырастают настоящие педофилы, то ничего у него, статиста, не выйдет, потому что вот они, настоящие педофилы, сидят за теми же столами и видом своим ничем не отличаются от тебя и меня. Их горстка, и уродство их не на лицах, а запрятано глубоко внутри. Их лечить или кастрировать надо — наказывать бесполезно, если они уже такими удались. Это как наказывать рябых и косых, прокажённых. Наказывать за энурез и вонь изо рта. Ты ему 25 в зубы, а он рисует картинки совокупляющихся детей, украшает ими шкафчик и стоит, дрочит у всех на виду. И нужно в лиге ивового плюща юридическое образование, чтобы наградить его вторым четвертаком. Ты бы, неуч-неучем, взял бы скальпель, оттяпал бы ему по самое дальше некуда да отпустил бы домой. С миром.
Если поворошить палкой, ты увидишь в помойке людей случайных, заглянувших на вечерок полюбопытствовать, да и оставшихся. Увидишь попавшихся на провокацию мусоров, выдающих себя в чатах за детей. Увидишь жертв шантажа. Увидишь отцов, растлевающих своих детей. Увидишь тех, кто не признал ребёнка в сношающейся на экране женщине. Онанистов-профессионалов, не оставляющих хобби даже в тюрьме. Больных и здоровых. Случайных и нет. Между ними тоже существует иерархия. Далеко не все они общаются между собой. Многие пробовали делать срок в одиночестве, но, не выдержав, постепенно сползли в стадо.
Раньше, до появления сетки, случаи чо-мо были редки, а жизнь их в тюрьме по-настоящему опасна. Но это, когда четыре случая на компаунд. А когда десять, а сто, а четыреста? Можно ли вырезать и загнать в дырку четыреста человек на режиме Low. И кто это будет делать?
Чо-мо, в большинстве, белые, а значит, именно белым и решать их вопрос. Но правильных белых, хорошо, если сто пятьдесят человек. А из них, «понятливых», наберётся пятьдесят. А из пятидесяти сорок просто дерут глотки. Неграм на чо-мо откровенно плевать. Испаноговорящие держатся холодно, но в чужие дела не лезут. Расправы, случаи физического насилия над чо-мо в ВОР редки до чрезвычайности. Администрация тюрем давно вбила в подкорку — «не трогать, себе дороже».
С годами, шаг за шагом, по тюрьмам Low помойка отвоёвывает жизненное пространство. С ними живут, работают бок о бок. Занимаются спортом. Не заводят дружбы, но и показательно не игнорируют. Спросили — ответил. Понадобилось — спросил сам. Конечно, всегда найдутся непримиримые, неустанно радеющие за чистоту рядов.
Знакомство с чо-мо стараются не афишировать как что-то позорное и интимное. Как выскочивший на заднице прыщ. Одно дело поговорить в кубике о погоде, другое —вместе пройтись до столовой. Политика. Но те на людях редко обратятся. Знают, усвоили правила игры.
В лицо оскорбляют чо-мо немногие. Большинство гримасничает за спиной. Другие молчат. А что тут сказать, если нет в тебе ненависти, а само явление если и будоражило год или два (ты никогда не забудешь лица первого встреченного чо-мо), то, со временем, совершенно перестало тебя занимать. Ну живут и живут, всякой дряни хватает, а среди них нет, нет да и мелькнёт… Мелькнёт, да и ещё как. Ведь именно чо-мо люди случайные в ВОР. Они не уголовники, их мозги не сожжены наркотиками. Уровень образования каждого sex offender, как правило, на порядок выше любого из general population. Это видно из книг, слышно из разговоров. Сколько раз ты жалел… Особенность юга — полное отсутствие прослойки осуждённых по статьям белых воротничков. Или – или. Или ты реднек, с дыркой вместо мозгов, сидящий за изготовление наркотиков, или чо-мо. Такие качели доставляют в быту порядком хлопот.
Позиция семеек: «Время всех расставит по местам». Они даже не проверяют приходящих на компаунд белых — махнули рукой. Месяц, два месяца, и без всяких выяснений становится понятно, кто есть кто.
Вардэн молчаливо соглашается. И хоть unit team вымуштрован, и никогда не даёт информации по статьям, но то и дело случаются забавные казусы. То, одновременно, всем sex offender разошлют письма с уведомлением о…, то начнут вызывать их в офис психолога, предлагая пройти реабилитационную программу. Тогда два торцевых кубика А1 превращаются в наблюдательный пункт.
Вардэн любит пошутить. Например, предложить шести-семи чо-мо, одновременно, работу полотерами в дисциплинарном модуле . Тогда как каждому в компаунде известно отношение тамошних пассажиров к свободе нравов. Не раз долетало через кухонных работников и тех же orderly: «Резать, резать и резать». А вардэн ставит табуретку посреди модуля с закрытыми камерами. На табуретку сажает чо-мо и предлагает за 80$ в месяц (что по тюремным стандартам хорошие деньги) целый день выслушивать проклятия из 40 камер. Что интересно — находятся желающие. Садятся. Слушают.
Чего же нельзя чо-мо?
Пожалуй, самую малость. Да и то, можно-нельзя. Граница, через дефис, прозрачна, в одном юните ретиво охраняется, в другом — нет-нет да и нарушается, в третьем — нарушается в открытую.
В первую очередь, конечно, столовая. За стол gang помойка точно не сядет. Попробуют сунутся за стол белых. Сойдёт раз или два, но на третий обязательно найдётся нетерпимый, смахнёт трей на пол.
Во-вторых, стадион. Турники — вечный предмет спора. Только несколько человек из sex offender подходят к турникам. Хэндбольные корты — закрытая зона. Во все остальные виды спорта чо-мо играют в одних командах с general population.
Раньше не брали на работу в лавку и СМU — теперь запрет снят.
Когда-то чо-мо не пускали в TV комнаты. После кровопролитных боёв и потерь с обеих сторон вардэн решил ликвидировать камень преткновения: телевизоры повесили посреди юнита.
Семейки не селятся с чо-мо в одних комнатах. Про остальных правильнее сказать: есть некоторые, не желающие жить рядом. Остальные стремятся сохранять паритет.
Стоит заговорить с чо-мо, наступить на мозоль, как те вытаскивают из-за пазухи душещипательную историю: «Я не такой». Истории шлифуют, обкатывают друг на друге. Те, кто историй не вытаскивает, либо не видят в своих увлечениях ничего предосудительного, а значит исправлению не подлежат, находятся по ту сторону категорий добро-зло.
Как бы терпимо не было современное сообщество заключённых, редкий день проходит для чо-мо без того, чтобы его кто-то не попытался окунуть в дерьмо по макушку. Большинство молчаливо сносят, глотают. Единицы — отвечают. Да как.
Не следует полагать, что скрывающие свои статьи в лучшем положении. Как раз наоборот. Чо-мо — тупик. Ниже упасть невозможно. Полное отсутствие репутации, в чём есть, согласитесь, определённая свобода. Осталось отбросить муки совести и…
2011.
Наши дни.
Дополнение.
Первая волна. До 1995 года в тюрьмах вор содержались в основном представители организованной преступности, главы крупных наркокартелей экстрадированные в сша, и заключенные осужденные по статьям белых воротничков.
Это был элитный клуб, курсы повышения квалификации.
Вторая волна. С 95 по 2005, федералы стали сажать мелкий уличный криминал занимающийся распространением крэка и мэта.
Мелкая криминальное шушара доставила властям кучу хлопот. Они бунтовали и беспредельничали. Как положено наркоманам, часто болели.
Третья волна. С 2005 до наших дней, в тюрьмах для граждан США стали преобладать заключенные по статьям за хранение и распространение детской порнографии.
Таким образом, начав с хищников, и приключившись на бандерлогов, система выбрала сосредоточиться на травоядных.
Причины.
1.Травоядных легче содержать.
2.Такие аресты всегда делают хайп в прессе, и прокачивают репутацию прокурора.
3. Общество всегда останется слепо к проблемам травоядных, а значит пересматривать приговоры и открывать ворота тюрьмы не придется.
Охота на ведьм продолжается.
Кто следующий?
Список статей автора.
https://t.me/tyremniydnevnik/3