Письмо студента Московского института инженеров транспорта И.А. Чистякова И.В. Сталину о произволе руководителей Вяземского района при раскулачивании его семьи
31 марта 1931 года
Тов. Сталин!
Я глубоко извиняюсь за то, что обращаюсь к Вам с вопросом, который в общесоюзном масштабе составил бы бесконечно малую величину, которая в переводе на математический язык равна нулю. Но это в математике – при теоретических расчетах, а в жизни эта величина что-то составляет. Правда, она совершенно не заметна, и не Вам ее рассматривать. Но я убедительно прошу прочесть до конца письмо и дать ответ в двух-трех словах. Никогда бы не стал отвлекать Вас от более серьезной работы, но издевательства перешли всякий лимит.
Вот уже с лишним два года меня терзают местные власти Вяземского района Западной области и не дают никакой возможности работать. Они, т.е. должностные выборные люди Вяземского РИКа, проводят по отношению меня политику Николая I: «У нас, слава Богу, смертная казнь отменена, дать ему двенадцать тысяч палок». В чем заключается эта политика и какие меры принимает Вяземский РИК я вот и изложу. История не знает таких случаев, чтобы совершенно неграмотная семидесятилетняя старушка могла вести переписку, да еще с папой Пием Одиннадцатым. История не знает того, чтобы месячного ребенка, ребенка кровного рабочего, причисляли к группе кулаков, затем арестовывали и ссылали. Так вот, Вяземский РИК хочет все это занести на страницу истории. Правда, для историка это ценный материал, но нельзя же ради этих двух строчек, которые никому не нужны, заживо погребать людей.
Вы, тов. Сталин, можете меня упрекнуть в этом и сказать, что некоторые строчки в истории записаны кровью нескольких тысяч рабочих. Это я хорошо знаю и глубоко сочувствую тем людям, которые проливали кровь за дело рабочего класса, но зачем же проливать кровь ради головотяпства людей, которые ведут личные счеты, которые хотят административным путем зажать большевистскую самокритику и ради этого используют свое служебное положение.
Я сам рабочий. Биография моя такова: родился я в 1902 г., учился в сельской школе, но в 1915 г. пошел на работу к купцу Чамову, где проработал один год. В начале 1917 г. поступил чернорабочим на ст. Вязьма в ж/д службу пути, откуда в 1919 г., 20 мая, перешел в депо, где работал слесарным учеником, слесарем, помощником поездного машиниста и машинистом стационарных машин. С этой же работы в 1924 г., 1 мая, иду в Красную армию, служу красноармейцем, старшиной полковой школы и политруководителем. В 1926 г., 28 сентября демобилизуюсь и вновь поступаю слесарем в депо Вязьма, откуда 1 сентября 1928 г. командируюсь партийной и профессиональной организациями на учебу, каковую и продолжаю по сей день.
В настоящее время мобилизован парткомом, как квалифицированный рабочий, на ликвидацию прорыва на ж/д транспорте. Членом комсомола состоял с 1922 г., выбыл как переросток. Членом ВКП(б) состою с 14 апреля 1926 г. Ни административным, ни партийным взысканиям не подвергался – имел ряд благодарностей. Отец мой крестьянин, но ввиду того, что земли имел 0,5 десятин, все время работал по найму плотником и ломовым извозчиком – последние 9 лет, т.е. с 1914 по 1923 г., работал в военном ведомстве на постройке бараков для войск – десятником. Правда, отец в 1900–1901 гг. был волостным старшиной и в 1925–26 гг. состоял в церковном совете. Выбыл из церковного совета, как только я прибыл из Красной армии, т.е. после моего разъяснения, что такое церковный совет. Отец умер в 1929 г.
Мать моя всю жизнь, т.е. около пятидесяти лет проработала по найму за 30–35 коп. 16-часовой рабочий день, чесала и трепала лен. Вот и все. Сам я, кажется, чище хрусталя с пролетарской стороны, кажется, совершенно не к чему прицепиться, но вся моя беда в том, что я рабкор с 1923г., в том, что я для скорейшего построения социалистического государства прибегаю к большевистской самокритике и использую для этого печать. И вот, благодаря этому я и мое семейство несут строгую кару от местной власти.
Там, в Вязьме, фабрикация документов на меня происходит бешеным темпом. Например, в 1929 году фабрикуется документ: якобы моя мать в дореволюционное время вела бакалейную торговлю второго разряда, т.е. имела лавку с товаром на сумму 20–30 тысяч рублей.
Документ сфабрикован, утвержден, следовательно – нужно предпринять меры, и они предпринимают. Мать и ее сыновей – Василия, который имеет 30-летний рабочий стаж, Константина с 20-летним рабочим стажем и меня, члена ВКП(б), лишают прав гражданства. Мать и жену лишают продовольственного пайка, кроме того, сестру, сельскую учительницу, тоже лишают пайка. Много пришлось перенести, чтобы доказать, что я не верблюд. Окружной комитет разобрал дело, всех восстановил в правах гражданства, и мы вновь снабжены пайками.
Кажется, все и хорошо, были ошибки, были искривления генеральной линии партии, которые исправлены, и зачем же писать это длинное письмо и отнимать у Вас время. Но в том-то и дело, что еще не все, в том-то и дело, что это не ошибки, а своеобразный зажим большевистской самокритики. Дело только начинается.
В 1930 г. я командируюсь «Крестьянской газетой» в Вяземский район для ознакомления, как Вязьма готовится к уборке первого большевистского посева. Проехав по району, я вскрыл ряд безобразнейших фактов, о которых помещаю статью в «Крестьянской газете» – «Вязьма – на последнем месте». Статья перепечатывается в Вяземской газете «Большевистский путь». Конечно, эта статья не прошла мимо ушей руководителей Вяземского района, она их основательно зацепила. Но так как все находится в непосредственной связи, то вяземские «диалектики» начинают осуществлять эту связь на моих нервах, т.е. начинают зажимать усиленно самокритику административным путем. Вторично делать мою мать торговкой дело не подходящее, как английским твердолобым не подходяще фабриковать два раза письмо Зиновьева, да этим же и разоблачишь себя, следовательно, нужно придумать что-то другое, вроде «демпинга» или «принудительного труда».
Но зачем Вяземскому РИКу ломать голову самим, у них есть лакеи. И вот эти лакеи, т.е. некто бывший контрреволюционер Орлов В.В. и его жена, дочь кулака, родители которой сосланы, фабрикуют документ, якобы моя мать ведет переписку с папой Пием Одиннадцатым. И вот несмотря на то, что моя мать совершенно неграмотная, от роду не знает ни одной буквы и цифры, о чем хорошо знает и сельсовет, и РИК, все же рассматривают этот документ, как факт, на основе которого лишают ее вновь прав гражданства.
Затем в течение одной пятидневки расправляются и с братьями. У Василия, который в настоящее время служит старшим сортировщиком льноволокна в г. Глазов, отбирают последнюю корову от малолетних детей. У Константина, который тоже служит старшим сортировщиком льноволокна в г. Дорогобуж, от детей отбирают последнюю корову. Но им этого мало, они выгоняют из дома мать, семидесятилетнюю старушку, ночью врываются в дом и арестовывают Константинову и мою жену, только что родившую. Константинову жену с детьми вытаскивают из дома силой, сажают в сарай и затем высылают. Муж на службе, а жена с детьми арестована и сослана.
Мою жену тоже тащат из дома, и уже перед самым отправлением дают ей трехдневный срок, чтобы основательно выяснить, кулак мой ребенок, только что рожденный, или нет. Я не знаю, под каким микроскопом они его рассматривали и что показали линзы ихнего микроскопа. Не знаю, где находится жена с ребенком. Поехать в Вязьму, чтобы все узнать, я не имею возможности, ввиду того, что мобилизован парткомом как квалифицированный рабочий на ликвидацию прорыва на ж/д транспорте. Я просил Вяземского прокурора сообщить, где находится жена и ребенок, последний имеет терпение молчать.
Вот сейчас, когда партией и правительством уделяется особое внимание всеобщему обучению, когда партия призывает рабочий класс, чтобы он научился овладевать социалистической техникой, так Вязьма этого не признает. Им на все наплевать, для них не существует директив партии, они не признают постановлений правительства.
В противовес всему они у сестры, которая учительствует в колхозе, отбирают, здесь у матери, последние юбки, уничтожают всю её литературу и записи. Тоже самое проделывается и с дочерью Василия, которая тоже учительствует в селе.
Я лично много положил труда над изучением некоторых природных явлений, вел записи, приобретая для этого на последние гроши химические и физические приборы, приобретал литературу и теперь все уничтожено, все сметено могучим головотяпством. Вот какие обстоятельства. Как же можно продуктивно работать при таких условиях? Нет никакой возможности!
Тов. Сталин, слова старого поэта, которые Вы своеобразно произнесли на первой всесоюзной конференции работников социалистической промышленности, произнесли их так, что они стали понятны каждому рабочему: «Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, матушка Русь»! – Эти слова зажгли огонь в груди, хочется отдать все силы, чтобы помочь пролетарскому государству осуществить лозунг «догнать и перегнать». Но, тов. Сталин, не дают развернуться, не дают приложить всю свою энергию на дело социалистической промышленности, отнимают энергию на дела, которые я описал выше.
Вы сами видите, что есть люди, стоящие у власти, которые в своей работе применяют слова этого же поэта: «Не беда, коль потерпит мужик». А почему этот мужик – рабочий будет терпеть, им нет дела. Эти слова я пишу потому, что я обращаюсь в последнюю инстанцию и обращаюсь за советом, что делать, обращаюсь к старшему товарищу. Я и мои братья обращались к прокурору республики неоднократно, но последний выяснить дело не в силах, так как, когда начинается переписка, вяземский прокурор все документы, которые говорят сущую правду, задерживает у себя. Обращались в наркомат РКИ, но тоже – только переписка. Я просил наркомат РКИ выслать представителя для выяснения дела на место жительства, но все бесполезно: «Не велика особа». И вот я теперь обращаюсь к Вам, т. Сталин, и полагаю, что Вы мне скажете, есть ли место в Советском Союзе для моей семьи, есть ли в Советском Союзе дело, над которым бы я мог трудиться для пользы пролетарского государства.
С коммунистическим приветом И. Чистяков Ответ буду ждать на Москве, так как я из Орла 3 апреля уезжаю.
Москва, Покровка, д. 22, ком. 73.
ГАНИСО, ф.Р-5, оп. 1, д. 1003, л. 40–42. Подлинник, рукопись.
В Запобком ВКП(б) – из АОУ ПП ОГПУ Западной области
18 сентября 1931года
Справка о результатах расследования материала по раскулачиванию Чистяковых, дер. Германово Вяземского района
В результате произведенного расследования нами установлено, что раскулачивание семьи Чистяковых произведено правильно, так как их хозяйство, эксплуатировавшее наемную рабочую силу, является типично кулацким:
Чистяковы Иван, Константин и Василий вместе со своим отцом Алексеем Петровичем, умершим в 1929 г., до революции имели в хозяйстве 27 дес. собственной земли и 8 дес. арендной, 2 лошади, 2 коровы, хорошие жилые и надворные постройки, в хозяйстве применяли постоянный наемный труд и занимались торговлей. Указанное хозяйство сохранилось до 1929 г.
Алексей Петрович Чистяков (отец) был 20 лет сборщиком податей, 6 лет волостным старшиной, подрядчиком по плотницкой части, а зимой - по ломовой бирже, также с применением наемной рабочей силы. Состоял вплоть до 1929 г. церковным старостой.
У Чистяковых имеется добровольный раздел имущества между отцом и тремя сыновьями, фактически же хозяйство разделено не было, и сельсоветом этот раздел признан фиктивным, вследствие чего в 1929 г. хозяйство Чистяковых было обложено налогом, в индивидуальном порядке, на сумму 240 р. 10 к.
В период этого времени в хозяйстве Чистяковых систематически применялся наемный рабочий труд.
В марте месяце с.г. семья Чистяковых по постановлению собрания бедноты была намечена к выселению, но за отсутствием трудоспособных членов семьи оставлена на месте. Касаясь заявления Чистякова Ивана, члена ВКП(б), на имя тов. Сталина, необходимо отметить, что изложенные в нем факты являются вымышленными, ничем необоснованными, так как в порядке расследования установлено, что никаких перегибов и издевательств по отношению к его хозяйству и членам его семьи не было. Сам Чистяков Иван вступил в партию, будучи в армии, в 1926 г., назвав себя рабочим, сыном крестьянина- бедняка, имеющего 0,5 дес. земли, скрыв свое настоящее социальное положение.
Далее он пишет, что его мать около 50 лет, т.е. всю свою жизнь, работает по найму, в то время как его мать происходит из богатой кулацкой семьи, отец которой имел 3 ветряных мельницы, одну крупорушку и постоянную наемную рабсилу.
В том же заявлении на имя т. Сталина Чистяков Иван пишет, что результатом всех его бед было гонение на него как на рабкора-общественника со стороны односельчан – Орлова и его жены, якобы за разоблачение последних как чуждого элемента.
В результате расследования установлено, что Чистяков Иван, член ВКП(б), около двух лет ведет непримиримую вражду с Орловыми, основанную исключительно на личных счетах, помещая вымышленный материал в печати с целью подорвать авторитет общественника Орлова и его жены – предсельсовета.
В связи с этим 13 августа 1930 г. нарследователем по делу было вынесено следующее заключение: «Привлечь Чистякова Ивана к уголовной ответственности за клевету в печати, за приписывание тягчайших преступлений и обвинений гражданам Орловым».
Надо отметить, что фабрикуемый Чистяковым Иваном материал направлялся не только против Орловых, но и других общественных работников, выявлявших его социальное лицо.
Связи с хозяйством Чистяков Иван никогда не прерывал, в хозяйстве жила все время его жена, а во время отпусков приезжал туда и сам хлопотал о сложении твердого задания, индивидуального обложения и т.п.
В период раскулачивания в 1931 г. кандидатуры Чистяковых были обсуждены на собраниях бедноты и общих собраниях почти по всему сельсовету. На собрании при сельском совете за раскулачивание Чистяковых голосовало поднятием рук 201 чел.
В 1929 г. Чистяков Иван, член ВКП(б), принимал непосредственное участие в религиозных похоронах своего отца и, для маскировки, после исполнения религиозных обрядов умершего несли хоронить с красными флагами и музыкой. После появления об этом заметки в стенгазете Чистяков приезжал в деревню и искал подписавших заметку с целью добиться отказа от подписи.
Весь следственный материал показал, что Чистяковы, в том числе и Чистяков Иван, член ВКП(б), являются явными кулаками, случайно пролезшими в советский аппарат и партию, скрыв свое настоящее социальное лицо.
Пом. нач. ПП ОГПУ З/О Подпись
НАЧ. СПО ПП ОГПУ Буравлев
Резолюция: Послать копию в ЦК т. Селицкому. 22 сентября.
ГАНИСО, ф.Р-5, оп. 1, д. 1003, л. 46–48. Подлинник, машинопись.
мяу!
Мур)