Серия «Фантастика, фэнтези»

99
Авторские истории
Серия Фантастика, фэнтези

Сокровище

Димка знал, что это плохо и делать так нельзя, но устоять перед искушением не мог. Папа всегда укоризненно качал головой, а мама стыдливо отводила взгляд, если в какой-то программе на ТВ говорили об этом. После таких сюжетов папа, обычно, заводил разговор по-мужски, объясняя сыну, как это глупо, неприлично и даже опасно. Но слишком уж велик оказался соблазн. Да и как подростку удержаться от того, что так усиленно запрещают и осуждают взрослые, а сверстники открыто высмеивают, хотя, скорее всего, втайне мечтают попробовать.

Едва дверь за мамой захлопнулась, Димка бросился в свою комнату, одним махом запрыгнул на письменный стол и потянулся к решётке вентиляции, стараясь подцепить краешек ногтем. Пластиковый прямоугольник легко поддался и через секунду оказался в руке парня, обнажив отверстие воздуховода в стене. Привычным движением Димка запустил руку в тайник и извлёк заботливо упакованный свёрток размером со стандартный планшет.

Парень аккуратно вернул решётку на место, спрыгнул со стола и спрятал свёрток под плед на кровати. Проявляя почти шпионскую осмотрительность, Димка вернулся в коридор, проверить включил ли режим голосового оповещения на домашнем секретаре. Не хватало, чтобы вернувшиеся родители застали его врасплох. Убедившись в своей относительной безопасности, Димка уселся на кровать и бережно развернул свёрток.

Несколько секунд парень заворожено любовался своим сокровищем, словно диковинным музейным экспонатом. С выцветшей обложки озорно улыбался мальчишка в коротких штанах. Казалось, этот шалопай зовёт Димку туда, куда ходить запрещено, но так хочется.

– Марк Твен. Приключения Тома Сойера, – вслух прочёл Димка и открыл книгу.

Нет, бунтарём Димка не был. Рождённый после полной оцифровки книг, он знал, что лишняя информация вредит, а все необходимые знания внесены в Глобальную сеть и доступны каждому. Просто эту книгу тайком от родителей подарил ему дедушка в свой последний визит. Назвав старенький томик настоящим сокровищем, дедушка заставил Димку дать слово, что тот обязательно прочтёт её и сохранит уже для своих детей. Обмануть дедушку Димка не мог, да и пара страниц в день вряд ли заметно повлияет на психику.

Сам не веря в то, что так поступает, Димка принялся читать. Папа как-то со смехом рассказывал, что раньше, во времена его юности, детей буквально заставляли это делать, чем портили неокрепшую психику. Тогда несчастным школьникам приходилось впитывать колоссальные объёмы ненужной, а главное – выдуманной информации. Более того, находились люди, которые добровольно могли часами сидеть над пожелтевшими страницами, портя зрение и теряя время. Так папа говорил и о дедушке, почему-то называя его подпольщиком. Димка думал, это из-за того, что дедушка прятал на даче несколько неучтённых печатных книг, наверное, в подполе. Наверняка именно там раньше хранился и подаренный внуку томик.

Заворожённый приключениями проказника Тома, Димка потерял счёт времени, а вместе с ним и бдительность – стук он заметил не сразу. Когда же слух уловил этот тихий, но настойчивый звук, парень чуть не рухнул с кровати. Прислушиваясь, в надежде, что ему показалось, он спешно запихал книгу под одеяло.

Стук повторился. С выпученными глазами Димка выскочил в коридор и замер у входной двери. Сердце бешено колотилось, ладони стали влажными и липкими. Кто это мог быть? Родители? Нет – домашний секретарь уже сообщил бы своим электронным голосом, что мама с папой вернулись. К тому же экран секретаря не загорался, значит, гость стоит за пределами обзора дверной камеры. Но зачем кому-то прятаться от видеонаблюдения?

Стук повторился, заставив Димку вздрогнуть. Теперь он понял – не дверь была источником звука, стучали в комнате. Осторожно переставляя ноги, словно опасаясь спугнуть незваного гостя, Димка вернулся к кровати, где спрятал книгу.

Тук-тук. Звук шёл со стороны окна. Ледяной волной страх окатил Димку, заключив его в оковы оцепенения. Парень понимал, что нужно бежать, прятать книгу, но пошевелиться не мог. Тук-тук. Сомнений не осталось – стучали в окно.

Димка считал себя достаточно взрослым, чтобы верить в страшилки про демонов и вампиров. К тому же отсутствие художественной литературы благоприятно сказалось на фантазии детей, превратив её из целой Вселенной в коробку с шаблонным набором картинок, навязанных видеоиграми и кинопопсятиной. Вариант с тем, что кто-то ненамеренно постучал в окно, тоже отпадал – на девятом этаже такие случайности маловероятны.

Тук-тук. Звук негромкий, но отчётливый, словно стекла касалась тонкая металлическая лапка, совсем как манипулятор наблюдательного полицейского дрона. Димка охнул в голос, поражённый догадкой. Его застукали! Поймали! Ревностно следя за благополучием простых граждан, вездесущие патрульные дроны нередко заглядывали в окна квартир. Из-за этого родители практически никогда не раздвигали шторы. Хотя, конечно, кусок ткани – сомнительное препятствие для десятка сенсоров и камер разного спектра действия.

Вообще, чтение книг как такового наказания не предусматривало. Запрещённый предмет подлежал изъятию, а нарушитель подвергался общественному порицанию. В Димкином случае – сообщат в школу, а там ответственная завуч отругает перед всем классом, сделав его объектом всеобщих насмешек на ближайшую пару месяцев. Родителям-то доложат непременно. Да что там, наверное, их уже вызвали!

Тук-тук. Фантазия у Димки всё-таки работала, а может, это страх активизировал скрытый потенциал мозга, но сознание упорно рисовало ужасающие картины рухнувшей жизни. Димка отчётливо видел, что за дверью в подъезде копошатся бумажные ищейки, а наведённый ими спецназ уже готовится штурмовать квартиру. Первым, как в фильмах, пойдёт робот. Он просто вырвет дверь, как и последнюю надежду на спасение. Потом заплаканное лицо мамы, папин суровый взгляд, от которого Димке всегда становилось очень неуютно. Из школы, скорее всего, выгонят, отправят доучиваться по видеоурокам в сети. А это верное снижение социального рейтинга, запрет на обучение в институте… Но это не так пугало Димку, как то, что Ленка из соседнего подъезда узнает, чем он тут занимался. В том, что она узнает, парень был уверен.

Тук-тук. Что-то словно щёлкнуло внутри парня – сдаваться он не собирался. Последний шанс выкрутиться – избавиться от улики. Пусть у полиции будет запись его позора, но если он сам уничтожит проклятущий томик, возможно, отделается предупреждением без огласки. Осталось сообразить, как разделаться с запрещёнкой. Идея возникла молниеносно: книги портят мозг, а ещё… они сделаны из бумаги! Логическая цепочка показалась Димке идеальной: книги – это бумага, бумагу уничтожает огонь. Димка схватил томик и бросился на кухню.

Тук-тук. Разводить огонь Димке раньше не доводилось, и как это сделать он даже не предполагал. Ничего, в сети есть ответы на все вопросы. Оставив книгу на кухонном столе, Димка рванул в комнату, где заряжался его коммуникатор. Воодушевлённый возможным решением проблемы, парень подбежал к столу и схватил спасительный гаджет.

Тук-тук. Только сейчас Димка понял, что стоит на расстоянии вытянутой руки от окна прямо напротив источника звука. С ужасом Димка взглянул в узкую щёлку между шторами. За окном что-то шевелилось. Оно перемещалось по карнизу, издавая еле слышный скрежет, словно острые когти касались металла.

Тук-тук. Стук донёсся из угла окна, куда только что ускрежетало нечто. Любопытство вступило в схватку со страхом за право управлять Димкой. Юношеская пытливость взяла верх – резким движением Димка раздвинул шторы. Всё внутри парня сжалось, он даже сощурился, готовясь увидеть за окном нечто ужасное. Облегчение оказалось физически ощутимым – словно крепкая рука, удерживающая до этого внутренности парня, наконец-то отпустила его. На карнизе за окном прыгала небольшая синяя птичка. Пернатые были редкими гостями в современных мегаполисах, но Димка знал по урокам биологии – это птица.

– Добро пожаловать домой! – торжественно произнёс в коридоре мягкий электронный голос домашнего секретаря, не позволив Димке насладиться чувством промелькнувшего рядом спасения.

Судя по звуку, мама пошла в ванную комнату, а вот папа сразу понёс пакеты из магазина к холодильнику. Димка только на секунду замешкался, но всё же опоздал. Когда он влетел на кухню, папа уже крутил в руке книгу. Это конец! Холодная пустота возникла в желудке парня. Разрастаясь ледяной воронкой, она подобралась к горлу, спровоцировав головокружение и тошноту. Папа никогда ему этого не простит. Застыв в ожидании, Димка позволил себе только опустить взгляд в пол – смотреть отцу в глаза парень сейчас просто не мог.

Но папа молчал. Несколько мучительно долгих минут он с неподдельным интересом листал книгу, периодически слюнявя пальцы. Жест показался Димке странным и неприятным. Облизывать пальцы сам бы он не рискнул, побрезговал – кто знает, какие микробы могли поселиться на коже. Но папа словно и не замечал этого движения, совершая его как-то… привычно, что называется, на автомате.

– Вот старый подпольщик. Успел всё-таки поделиться с тобой кладом, – тихо сказал папа голосом, полным тёплой тоски. – Это слишком редкая вещь, чтобы вот так бросать её. Возможно, это последний экземпляр, настоящее сокровище.

Димка от неожиданности даже осмелел и посмотрел на папу. Тот не ругался и не сверлил сына привычным укоризненным взглядом. Наоборот папа едва заметно улыбался, а во взгляде светилось что-то вроде… гордости? Димка теперь вообще ничего не понимал. Он ждал чего угодно, но только не вполне довольного кивка отца.

– Прячь. – Папа протянул Димке книгу. – Прочтёшь, потом отнесём её туда, где ей и место.

– Ты отдашь её полицейским?

– Нет, конечно, – папа вроде даже возмутился. – Я же сказал – это сокровище! Такие вещи нужно хранить в специальных местах. Там, где бумажные ищейки их никогда не найдут.

– Пап, – не выдержав, воскликнул Димка, – ты же всегда говорил, что книги – зло!

– Говорил, – с серьёзным видом кивнул отец, – и тебе советую. Зато никто не заподозрит меня в чтении. Говорить можно всё что угодно, главное – то, что тут, – папа прикоснулся пальцем к голове. – А вот что там будет, зависит от того, что ты прочитаешь. Когда-нибудь мы найдём в книгах ответ, как вернуть их людям. Но до тех пор не стоит давать ищейками шанс. Прячь.

Автор: Юрий Ляшов
Оригинальная публикация ВК

Сокровище
Показать полностью 1
30
Авторские истории
Серия Фантастика, фэнтези

Жребий

Бенито везунчик. Родившись в семье карточного шулера и портнихи, взял от родителей самое лучшее: от отца чертовское обаяние, а от матери терпение и расчёт. И собою хорош, и в спорах никогда не проигрывает, и ставки делает верные. А что карман постоянно пуст, так это от привычки жить на широкую ногу.

Если сомневался, всегда монетку кидал: орёл-решка, ходить или повременить. Не ошибся ни разу. Даже с одним колдуном заезжим столкнулся – и удачу не упустил. Тогда в карты резались, азартный выдался вечер, а колдун этот, старый уже совсем, всё ещё был охочим до игр. Под конец на кон поставил пилку особенную, сделанную из крови: что хочешь подпилит. Только он хоть и колдун, а всё равно простак доверчивый: не заметил, как Бенито дважды монетку бросал, сблефовать или нет.
Конечно, проиграв, колдун разобиделся, но карточные долги платить надо. Отдал пилку Бенито. Ты, говорит, пару раз проведи по тому месту, что разрушить хочешь, а потом в нужный момент хлопни в ладоши. Ничто не устоит – ни камень, ни дерево, ни железо.


Получив свой выигрыш, ещё лучше зажил Бенито. Иногда чужие замки открывал: проведёт пилочкой – и дверь нараспашку, возиться не надо. Но с чужим добром не усердствовал, он же не вор.

А как тридцать сравнялось, занёс его случай в дивное местечко, просто загляденье. И люди хорошие, щедрые и беспечные. Опять же, азартные, в карты любят играть и праздники устраивают – только так деньгами сорят.

Ну, прелесть округа здешняя, холмы караваями хлеба, земля пахнет мёдом, оливковые рощицы связали землю и небо: узловатые, тяжёлые стволы и серебристые лёгкие листья. И городок тоже прелесть: дома с крохотными балкончиками, множество лавок, вкусные вина, и метут мостовые женские юбки, чёрные, белые.
Течёт, городок огибая, не то широкий ручей, не то небольшая речушка проворная, там течёт, где один холм в другой переходит. И мостик через неё переброшен, видно с него каменистое дно.
А на мостике – две девицы. И не какие-то там, а богатые наследницы, на такой женишься – и живи спокойно, никаких больше забот. Выходят гулять каждый вечер, смотрят с высоты на рощицы и дальние холмы.

Как выбрать? Хороши обе!
Хоть и близняшки, но разные. У Лусии золотые кудряшки, у Рамоны – каштановые. Лусия любит смеяться, лёгкая, как птичка-зарянка, а Рамона часто хмурится, но от этого лишь хорошеет. Ну, хоть на обеих женись! А нельзя на обеих, никак не получится.

И очень жаль. Наследство-то одно на двоих. Станет женой – принесёт в дом половину. Вот если бы всё!
У них каменный дом большой, изгородь кованая, и даже мраморная беседка в саду! Женихи, конечно, толпой увиваются, только мать строгая, и дед волком глядит. Но Бенито знает, как покорить девичье сердце. Особенно, если девушек две, и они неразлучны. Надо лишь соперничество в них разбудить: а что это он на сестру глянул подольше, поласковей? А точно ли на меня обернулся или на неё, может?


…Цыганка была страшная, грязно-пёстрая вся: старая бабочка. Не звенела – шелестела монистами, словно сухими листьями. Пристала к Бенито, когда он с приятелями шёл по улице в праздник. Погадать ему хотела. Отцепись, сказал Бенито, не скрывая брезгливости. Да хоть бы цыганка и была молодая-красивая, ему-то зачем гадания? У него монетка есть.

А ведьма эта пёстрая зыркнула так, словно про двух невест знала, и говорит: мол, не пытайся даже. Всяко не твоё счастье.
Как это не его, если такое приданое?! Послал цыганку подальше.

Ночью птица-бессонница прилетела, села на изголовье кровати и зажурчала: сестры две, наследство одно, а вот если и сестра одна будет?
Серенькая такая птица, незаметная: нос острый, перья будто пылью покрыты, а голосок нежный, чуть различимый.
Отцепись, сказал Бенито птице – ну точь-в-точь как ему та цыганка!
Только птице-то что: она каждую ночь прилетает, пока своего не добьётся.


А мысль уже проросла, остренькая такая мыслишка: если одна сестра будет, всё ему достанется. А то ведь как – не держатся у Бенито деньги, маловато будет половины наследства!
Так ночами лежал и мыслишку растил, пока она не поднялась и не заколосилась. Пилка заговорённая есть? Мостик есть? И есть девицы на мостике; вот одно к одному и сложится.

Пока обдумывал, продолжал в гости ходить. Улыбалась ему лёгкая светлая Лусия, благосклонно кивала величавая Рамона. И Бенито доволен был – кажется, обставляет он других женихов! А потом шёл к ручью и место осматривал, щупал деревянные перила, доски проверял на прочность. Всё к одному сходилось: вот обопрётся одна из сестёр на перила, а те и подломятся. Тут высоко, шею сломать запросто можно. И убивать никого не придётся, только самую малость пилкой провести в нужном месте.


В очередной вечер приятель сплетней поделился: мол, Лусия-то, говорят, не такая уж овечка белоснежная. С год назад уезжала в соседний округ, здоровье поправить, и там нашла себе хахаля, да не сладилось.
Бенито приятеля оборвал – стоит ли разводить бабьи сплетни? Да хоть бы сто хахалей, наследство важнее. Кому-то, может, и важна женская репутация, но не ему точно, и сам не святой.

Осталось жребий бросить – на какой из сестёр жениться? Ну, тут Бенито не ошибается. Бросил монетку – выпало Рамоне. Неплохо, красивая будет жена, характер не самый лёгкий, но это и к лучшему: перец лучше сладости.
Вроде как Лусия к нему нежнее относится, но женская влюблённость – это ж ветерок весенний, толку на неё полагаться!

Но решил напоследок ещё раз в гости сходить, убедиться, точно ли не прогадал?

Не слишком задался вечер: сёстры до его визита словно поссорились, да ещё и сам сплоховал. Когда Рамона мешочек свой надушенный уронила, Бенито его поднял и будто невзначай к носу поднёс. Тут Лусия аж побелела, выхватила мешочек, передала сестре. И так на него посмотрела – не то овечий взгляд, не то волчий. После этого совсем разговор не заладился, и спешно попрощался Бенито. Но всё же свою пользу и тут отыскал: что-то неладно у Лусии с воспитанием, да и глаз нехороший; правильно ему по жребию Рамона досталась.


Что ж, медлить незачем было: ночью провёл пилочкой по перилам, еле заметно, и под вечер послал мальчишку передать Лусии записку – мол, важно. Вспомнил слова приятеля и приписал – о твоём путешествии годовой давности речь пойдёт. Это чтобы точно одна пришла. Сам в кустах спрятался. А когда она не просто пришла – прибежала, и поднялась на мостик, Бенито хлопнул в ладоши – доски и подломились. Свидетели были; все как один утверждали: треснуло дерево, и всё, только белое платье в ручье колышется.


Лусию похоронили, и дальше зажил Бенито. Как и раньше, в дом Рамоны ходил, и звался теперь её женихом. А почему нет? Его на мостике не было, все видели. Это доски прогнили от времени, а он ни при чём.
Неделя проходит, другая, всё счастливей Бенито.
И всё хорошо, только ночами ручей журчит, словно под его окнами, и треск дерева слышится.


Но перед самой свадьбой напасть приключилась. После смерти сестры Рамона всё бледнела, худела; на тоску по Лусии списывали. А тут и с кровати не смогла подняться, чтобы готовое свадебное платье примерить. Бенито сразу примчался, но его не пустили к невесте – мол, ей совсем плохо. И верно, плохо было, а ночью и вовсе она померла. Вот и пригодился подвенечный наряд, только не для радости, а для скорби.


На похороны Бенито не пошёл. А всё равно словно и побывал: тут и там в городке о них толковали. Сперва Лусия, теперь Рамона, что за проклятие! Говорили – лежит в белом платье, а лицо чёрное. Плохо это для невесты, умереть накануне свадьбы. И для всего городка плохо: теперь будет другим девицам завидовать, за собой их тащить. Жених меньше всех пострадал: уедет и другую себе найдёт.

То есть так говорили, а Бенито знал, что ушло от него всё наследство сестёр, не то что целого – и половины не заполучил. Ух, жребий проклятый, и цыганка – старая карга!


А ночью мешочек тот ароматный вспомнил, из рук Рамоны упавший, и глаза Лусии странные и страшные. То-то ему казалась, Лусия на него нежнее поглядывает. Отравила, выходит, сестру, опасаясь, что слух о её романе пойдёт, и желанный жених выберет другую.
Захохотала птица-бессонница, птица-бесовница: дурак ты, Бенито, невезучий совсем. Влетела в окно, села в изножье кровати. А за ней Лусия стоит – нежная, влюблённая. Мёртвая. И Рамона стоит снаружи, тоже мёртвая, но в дверь не заходит – противно ей. За такого дурака чуть замуж не вышла!

А птица журчит-заливается.

Автор: Светлана Дильдина
Оригинальная публикация ВК

Жребий
Показать полностью 1
23
Авторские истории
Серия Фантастика, фэнтези

Узник католического хора

В воздухе привкус мёда. Сладость корочки пирога доносится из хлебной лавки: представляю мамины руки, перепачканные в муке, кусочек растаявшей на языке сахарной плюшки. Спасибо ветру.

Площадь в выходные многолюдна. Так было всегда, и останется даже после моей смерти. Странные мысли в мои тринадцать лет — вдруг осознавать, что после тебя жизнь не обрывается. Люди будут так же покупать булочки, птицы петь свои песни, а мамы — любить своих сыновей. Идти к этому пониманию нужно, пусть и маленькими шажками. Ощутить себя каплей в море, одиноким пасынком звёзд, ищущим на ночь пустую скамейку. Благо, на улице не холодно, а фонарщик всегда вовремя приносит свет.

Уже несколько дней я живу как придётся и зарабатываю благодаря попугаю Колину. С ним хочет сфотографироваться каждый, но раскошелиться готовы далеко не все. Окрас его необычный, сразу притягивает внимание: зеленоватое брюшко, бирюзовые перья, а крылья, напротив — чёрные, с красным отливом. Красивый, жаль, не разговаривает.

В детском доме мне говорили, что клетку с попугаем нашли вместе со мной. Он был таким же подкидышем, даже несчастнее. Я как-то вычитал в справочнике, что райский попугай считается давно вымершим. И вот сейчас впервые решаю этим воспользоваться:
— Скорее, единственный шанс сфотографироваться с последним в мире райским попугаем!

Некоторые зеваки и правда фотографируются, но денег дают мало. Видимо, потому, что я ребёнок. На мороженое, говорят. Так, с десяти человек я почти собираю себе на полноценный обед.

Большинство людей гуляет на площади не только потому, что выходной, музыка и танцы. Рядом, чуть дальше по улице, стоит огромный собор с высоченными шпилями, где сегодня выступает воскресный хор.

Хозяйка приюта иногда водила нас туда, но чаще всего мы просто играли во дворе детского дома. Никто не хотел рисковать выводить нас в город. Побег ребёнка стал бы для них ударом, лавиной посыпались бы нежелательные проверки.

Но я убежал. Сорвался с поводка, и, с клеткой под мышкой, ринулся в тихое счастливое будущее.

Из задумчивости меня вырывает силуэт воспитательниц. Зря вспомнил! Вижу их вдалеке, рыскающих среди торговых лавок. Накрашенные, в деловых костюмах. Идут, чтобы забрать меня.

Попугай сидит на руке у хорошенькой девочки. С ней седобородый старик, как из сказки. Наверно, дедушка. Он фотографирует, но, кажется, не может разобраться со вспышкой. Фотографирует ещё раз. Женщины подбираются ближе, но не видят меня. Отвлекаются на уличных музыкантов.

— Извини, мальчик. Не знаешь, как отключить эту вспышку?

Качаю головой и говорю, что в жизни никогда никого не фотографировал.

Попугай по-прежнему на руке у девочки. Получается третий засвеченный снимок. Я вижу настоятельницу. Она тоже меня видит. Пришла за мной лично.

Я скорее снимаю Колина с девичьей руки, и, совсем позабыв про деньги, сажаю его в клетку. Запираю и мчу в сторону переулка, затеряться среди домов. Воспитательницы преследуют, я не сбавляю шаг. Наконец перехожу на бег, сворачиваю на мощёную улицу, пересекаю мостовую. Попугай испуганно кричит и бьётся о прутья решётки. Я вздрагиваю, спотыкаюсь и падаю.

Асфальт холодный. Кровь на коленках тёплая. Клетка… пуста. Птица в небесах. Пульс стучит в висках, слышу шаги преследователей, но мне уже плевать. Всё, чего я хочу, — это вернуть Колина. Встаю и бегу за ним, не оборачиваясь на звуки погони. Попугай петляет между домами. Бросаю клетку, чтобы бежать быстрее. Колин залетает в собор. Огромные двери приоткрыты, я забегаю следом. Выхватываю взглядом Колина на огромной люстре собора. Осторожно выглядываю за дверь — пробегают мимо. Выдох.

Как ни странно, никто из прихожан меня не замечает. Некоторые запрокидывают голову, чтобы секундой позже опустить, потеряв к попугаю на люстре всякий интерес. Всех вновь захватывает волшебная мелодичность церковного хора. Я прислушиваюсь, нахожу свободное место среди деревянных скамеек. Пульс выравнивается, дышу спокойно. Колин сидит на месте. Наверняка тоже слушает хор. Небесная музыка льётся из глубины собора, эхом разбиваясь о стены.

Адреналин отпускает, и я вдруг ощущаю, как ноют коленки, как сильно устал. Чуть прикрываю глаза. Сам не замечаю, как сквозь дивное пение проваливаюсь в сон.

*

Открыв глаза, вижу серый потолок. Впервые за долгое время лежу на мягкой кровати, трогаю тёплое одеяло. Я в той же футболке и шортах. Тонкая ветровка висит на крючке возле двери, а стоптанные башмаки стоят на коврике рядом.

Мне не хочется вставать. Не хочется даже понимать, как я сюда попал. Просто лежать бы так, пока само всё не решится. Спать и видеть сны.

Скрип дверных петель. Он ненамного тише, чем в детском доме, и я успеваю по привычке притвориться спящим.

Слышу неуверенные шаги, кто-то стоит надо мной. Смотрит. Прислушивается.

— Не спишь? — звучит над ухом ласковый женский голос. Я сразу понимаю, что он был частью волшебного хора.

— Не сплю, — признаюсь и открываю глаза.

Вижу красивую женщину слегка за тридцать. Она почему-то улыбается:

— Не страшно было здесь проснуться?

— Я думал, что сплю, пока вы не пришли, — голос мой звучит неуверенно.

— Ты заснул во время воскресного пения. Такое нечасто бывает с прихожанами.

— Прошу прощения. Мне очень понравились ваши песни, но я слишком устал в тот момент. Это… — осматриваюсь вокруг, — что это за комната?

Обстановка бедная, под стать комнате для слуг: деревянная мебель, почти пустой стол — ничего, кроме графина с водой да блюдца с одинокой грушей.

— Просто комната. Здесь спят такие, как ты, те единицы, кто умудрился заснуть во время хора. Они всегда погружаются в особо глубокий сон.

— Особо глубокий?

— Наша настоятельница верит, что сны в святом месте под воскресное пение всегда вещие. Заснуть, правда, почти невозможно. Особенный ты, получается.

— Наверное, нет, потому что никаких снов я не помню.

— Так бывает. Не волнуйся, настоятельница поможет вспомнить. Она читает людей словно книги.

— Это хорошо или плохо?

— Ты в святом месте, здесь тебе нечего бояться. Каждое пророчество будет использовано во благо.

Я вспоминаю про Колина. Мысль о нём возникает слишком резко. Встаю с кровати, кружится голова, картинка плывёт… Женщина придерживает меня за руку. Я замечаю, что одета она не строго. В чёрное платье, но не как монашка.

— Что с тобой?

— Я был не один, — вспоминаю последние минуты перед сном. — Со мной сюда попугай залетел. Его зовут Колин.

— Колин? А тебя как зовут?

— Нико, — я и забыл когда в последний раз представлялся.

— А я Лелиана, — она протягивает руку, и мы обмениваемся неловким рукопожатием. — Мы видели твою птицу, Нико, но не сумели поймать. В последний раз она, кажется, летала в библиотеке. Если хочешь, можем пойти вместе поискать?

— Это было бы чудесно, — я нарочно не упоминаю погоню.

— А потом тебя примет настоятельница. Для неё волнительно слушать про вещие сны, так что ей нужно время.

— Вы правда думаете, что я могу предсказать будущее? — головокружение проходит, и теперь я твёрдо стою на ногах.

— Ты и есть будущее, — улыбается она. — Просто пока об этом не знаешь.

*

До библиотеки около ста шагов. Идём не спеша. Яркие полотна — разноцветные отпечатки ладоней — провожают нас до дверей.

— Это всё мы рисуем, — говорит она. — Настоятельница хочет, чтобы на многолетней истории собора сохранился наш след.

Огромная библиотека усеяна плеядой нескончаемых книжных шкафов, а ряды их разделены длиннющим красным ковром. Запах пыли в таких местах кажется естественным, чем-то напрочь сросшимся с образом старинных писаний.

Столы для чтения пусты. На люстре никто не сидит. На дальней стене высокий витраж: человек обращается в птицу, а птица — в пепел. Колина нигде нет.

— Хочешь посмотреть, что здесь? — спрашивает Лелиана.

— Библия

— Не совсем.

Она открывает ближайший шкаф, из которого тут же выпадает несколько конвертов. Один скользит к моим ногам. Читаю: “Любимой Л.” Видимо, это что-то тайное и романтическое, чему, по-моему, не должно быть места в соборе. Поднимаю его и протягиваю Лелиане, увидев краем глаза нечто странное. Весь шкаф полон писем, они лежат складно, хоть и не упорядоченно — грузными стопками.

Вглядываюсь — что-то белое в углу…

Скелет.

Ну точно, скелет в шкафу. Пугаюсь и делаю шаг в сторону. Лелиана, заметив это, спешит успокоить:

— Не бойся. Это всего лишь любовные послания.

Ничего не понимаю. Подхожу ближе.

— Трудно представить, согласна. Но здесь собраны все признания в любви, которые когда-либо звучали в этом мире, — с неподдельным восторгом рассказывает она. — Мы с сёстрами иногда перечитываем некоторые, чтобы в тяжёлые моменты напомнить себе о Боге. А это, — она указывает на скелет попугая, стоящий среди писем, — это можешь считать своего рода записью брачной песни.

Лелиана проводит пальцем по черепу. Пространство заполняет звучание. Мелодичное, но с продолжительными паузами.

— Слышишь? Попугай оставляет в своей песне окно, предлагая своей паре его заполнить. Так они по очереди поют, находят друг друга и признаются в любви.

Я вспоминаю Колина. Если бы он пел и оставлял паузы, никто бы не смог ему ответить. Ведь он последний в своём роде.

— Откуда это всё? — взгляд мой касается бесконечных рядов одинаковых шкафов.

— Мы и сами не до конца понимаем, — говорит. — Письма и скелеты в книжных шкафах просто появляются. А мы храним.

— Я думал, здесь только священные писания…

— Ты не понял, — я успеваю привыкнуть к её доброй, почти материнской улыбке. — Это и есть священные писания.

*

Мы заглядываем в случайные шкафы, смотрим вокруг, но Колина нигде нет. Успеваю обогнать Лелиану, иду до конца библиотеки, упираюсь в высоченное витражное окно. На полу — нарисованный мелом круг. Делаю шаг за грань.

Лелиана что-то кричит, но я не успеваю расслышать. Весь мир замирает. Я не слышу ничего, только кровь, пульсирующую в висках, да собственное дыхание. Это не тишина, это чистейший вакуум, сожравший даже звук тишины. До этого я не понимал, что она, оказывается, тоже по-своему мелодична.

Монахиня одёргивает меня, и я возвращаюсь в мир звука.

— Что… это было?

Лелиана теряется. Скользит взглядом по лицу, будто хочет найти ответ в моих глазах, лице, волосах…

— Никто не знает. Но лучше держись подальше от этой зоны. Нормально себя чувствуешь? — она трогает мой лоб.

— Да. Только оглох на секунду. Совсем ничего не слышал.

— Эта брешь в пространстве поглощает звук. Она — полная противоположность всего, что ты здесь увидел. Появилась недавно. Сразу после того, как пропала моя птица.

— У вас тоже был попугай?

— Вроде того. Я подобрала его на улице. У него было ранено крыло. Выхаживала долго, а потом, где-то по весне, он начал петь. Звучало в точности, как та брачная песня скелета в шкафу. Мелодия, пауза. Мелодия… Пауза. В какой-то момент я начала подпевать, заполнять дыру эту. А потом… Потом он пропал. Не оценил попыток, видимо. Ну и брешь… Брешь эта появилась. Беззвучная.

Едва с уст Лелианы сходит последнее слово, с другого конца библиотеки нас зовут монашки:

— Настоятельница ждёт.

Мы идём за ними. Заново проходим “рукоплещущий” коридор и спускаемся по винтовой лестнице в столовую. В тёмном зале, за большим столом сидит настоятельница. Почему-то я сразу понимаю, что это она. Наверное, из-за её глубокого, словно вчитывающегося взгляда.

Сажусь напротив настоятельницы с полной уверенностью, что ничего не смогу рассказать. Лелиана сидит рядом, вроде даже волнуется. К столу подходит ещё десяток сестёр. Приносят десерт, наливают чай.

— Тебе понравится, — толкает в плечо Лелиана. — Это птичье молоко. Наше фирменное.

Передо мной ставят фарфоровое блюдце с пирожным и чашечку чая. Я пробую десерт и на мгновение будто обретаю крылья. Никогда не ел ничего подобного.

— Ты нашёл своего попугая, мальчик? — спрашивает настоятельница, как бы отыскивая во мне нужную страницу.

— Нет, — отвечаю я. — Мы искали в библиотеке, но так и не нашли. Там была только… — вновь отвлекаюсь на десерт. — Это очень вкусно. Вы правда сами это делаете?

— Конечно, — бесстрастно отвечает она. — Я ещё не видела человека, который бы не нуждался в молоке. В самом разном проявлении.

Что-то переворачивается во мне, и я вспоминаю хор. Сон во время песнопений. Я закрываю глаза и вижу, как иду по библиотеке. Скрипят половицы, высокий витраж величественно нависает над читальным залом. Разноцветные отблески падают на пол, я перешагиваю грань, хор умолкает.

Полное отсутствие звука. Потускневшие чувства. Истончившаяся любовь.

Попугай залетает в брешь — ту самую, очерченную мелом. Она разрастается в пространстве. Невидимые руки сминают воздух, и через дыру выворачивают мир наизнанку, словно мятый свитер перед глажкой.

Открываю глаза. Мне трудно признаться, но я правда видел сон, пока дремал невольным узником католического хора. Рассказываю обо всём настоятельнице. Лелиана нервно стучит пальцами по столу.

— Так и знала, — говорит. — Нужно что-то с этим сделать.

— Нужно, — кивает настоятельница. — А что обычно делают с дырами, как думаешь?

— Зашивают.

— Иголка с нитью при тебе, — твёрдо заявила она. — Так помогите друг другу.

Я не понимаю, о чём она говорит, но тоже киваю.

Почти сразу сестры за столом оживляются. Как ни в чем не бывало они говорят о своём насущном. Становится ясно, что вокруг меня — самые обычные девушки со своими увлечениями и мечтами. С молчаливых, некогда угрюмых лиц спадает маска загадочности.

Я доедаю птичье молоко, благодарю за еду, и мы с Лелианой выходим из-за стола. Это получается так буднично, что никто даже не провожает нас взглядом.

Поднимаемся обратно в библиотеку. Вдоль книжных шкафов и длинных деревянных столов устелен красный ковёр, который, подобно гоночной трассе, манит разбежаться.

— Я тут подумал, — говорю, — может, Колин залетел в дыру не потому, что он такой маленький? Может, он просто набрал достаточную скорость?

— Предлагаешь побежать? А не боишься, что в окно врежемся?

— Нет.

— Ну, — вздохнула она, — тогда держись…

— Что…

Она берёт меня за руку и бежит к окну, к той самой метке на полу. Я еле поспеваю за ней, ноги до сих пор болят после падения, дыхание перехватывает, и…

Мы исчезаем.

*

Мир выворачивает наизнанку. Звук пропадает. Остаётся только моё бешеное дыхание и неимоверное стучание в висках.

Лелиана глядит перед собой, и, кажется, не может поверить, что мы действительно перешли в другой мир — такой пустой и опустошающий.

Пытаюсь что-то сказать, но я нем. Пытаюсь расслышать, но я глух. Становится страшно, иду вперёд.

Лелиана не может оторвать взгляд от стен, они теперь смотрят на нас лицевой стороной — потёртым красным кирпичом, будто подтаявшим на солнце. Голову припекает, поднимаю взгляд: мы под открытым небом. Всё, что было наружу, теперь внутри. Всё что было внутри, теперь…

Присматриваюсь к Лелиане. Почему-то очень хочется её обнять. Вижу её душу. Она тоже видит мою. Чудеса.

Что-то заставляет меня обернуться. Быть может, боковое зрение или внутреннее чутьё, обострённое до предела. Вижу попугая. Летит в небе, под палящими лучами солнца. Я не могу разглядеть, что за стенами, они расположены вокруг нас в хаотичном порядке, без какой-либо логики. Поэтому просто смотрю вверх. Лелиана тоже смотрит. Смотрит и видит, как одна птица встречает другую. Кружат вокруг нового мира, где нет больше звука. Есть только они.

Я кричу: “Колин!!”. Но голос теряется в глубине моего тела. Вижу, как птицы с разными крыльями, но близкими душами кружат в небе. Они поют. Уверен, что поют, но слышат друг друга только они сами. Продолжают песню как захотят, на своём языке души. Который намного красивее, чем в опостылевшей реальности.

Птицы скрываются за облаками.

Лелиана обнимает меня. Касается душой. Она видит ту ночь, когда меня оставили на пороге детского дома. Мама в последний раз прижимает меня к груди и со слезами на глазах отпускает. И я наконец отпускаю. Птице больше нет места в клетке.

Вижу, как Лелиана теряет ребёнка. Пусть шёл всего третий месяц, она уже выбрала ему имя, но младенцу не суждено было его услышать — выкидыш. Вещие сны впервые солгали. Невосполнимая потеря.

Птица с раненым крылом. Какое-то время она скрашивает одиночество. Но однажды приходит время взлететь. А Лелиане — отпустить.

Теперь мне неловко смотреть ей в глаза. Я волнуюсь, слёзы катятся по щекам. Пора возвращаться назад.

В мир, где мы будем говорить.

*

Брешь закрыта.

Я стою на выходе из собора. Ладони мокрые от пота, звуки улицы кажутся диковинными. Не хочу возвращаться в приют. Только не после того, что случилось.

Чувствую себя странно. Быть может, мне всё приснилось? Или я до сих пор сплю на лавке, пленённый пением католического хора?

Вижу хозяйку приюта. Она держит перо попугая. Рядом стоят воспитательницы, готовые забрать меня обратно в клетку.

— Долго же мы тебя искали, — говорят.

— Я не вернусь, — отвечаю.

— Он не вернётся.

Ощущаю тёплые руки на плечах. Лелиана... До дрожи рад слышать её голос.

— Я его новая мама. Мальчик теперь будет воспитываться здесь.

Звучит это хлёстко и смело. Я не выдерживаю взгляда хозяйки. Отворачиваюсь и обнимаю новую маму. Она садится на корточки, чтобы я мог скрыться от мира, уткнувшись ей в плечо.

Мы остаёмся одни. Время замирает. Говорить не спешим.

Её волосы пахнут мёдом. Представляю, как мама готовит булочки, растапливает шоколад, чтобы полить им птичье молоко. Я пытаюсь запомнить мамины объятия на случай, если их вдруг не станет, если всё происходящее обернётся сном.

Пусть так. Даже если это сон, я никогда его не забуду.

— Не плачь, — ласково говорит мама, — всё хорошо. Я никому тебя не отдам.

Улыбаюсь и закрываю глаза.

Пусть так.

Автор: Александр Пудов
Оригинальная публикация ВК

Узник католического хора
Показать полностью 1
49
Авторские истории
Серия Фантастика, фэнтези

Про червоточину, старость и робота

Нам уготовано, мальчик мой,

Лёгкое это бремя –

Двигаться вдоль по одной прямой,

Имя которой Время.

«Машина времени»

Есения Пална сидела за столом, положив подбородок на переплетение морщинистых пальцев. Из трёх фарфоровых чашек поднимался пар, и кухня наполнялась ароматом мяты, малины и иван-чая.

В камине мерно трещал огонь. Он и мурчащий в кресле серый кот были единственными, кто нарушал тишину.

– Так мы долго сидеть будем, молодые люди. Какими судьбами пожаловали? – скверное настроение Есении Палны никак не располагало ко встрече внезапных гостей.

Она вообще была грустна после прощания с другом и учеником и с радостью качалась бы в кресле, ела пирожки с черникой, и смотрела в камин, слушая фоном лекцию о прорыве в роботостроении или червоточинах времени, взрывающихся после очередной неудачи. Рассказы о последних были особенно интересны и вызывали чувство глубокого удовлетворения.

Но Есении такой возможности никто не предоставил. Сразу по её возвращении умный дом передал отчёт: тесто на пирожки подошло, робот закончил уборку всех комнат, а у границы участка уже час как стоит припорошённый снегом краснокабинный Снегирь-023, и его пассажиры смиренно дожидаются приглашения войти.

Есения хмыкнула, пнула и без того разваливающуюся от перегруза арку портала, заперла дверь в свою мастерскую, приложив большой палец к датчику, и отправилась встречать гостей.

Снегирь-023 был транспортом столичного Научно-Исследовательского Центра и абы кому в пользование не выдавался, а потому прибыли к ней, скорее всего, не из ностальгических побуждений и не для вручения награды за былые заслуги.

Нет, о таком предупредили бы заранее.

Этот визит едва ли был чем-то приятным, и сдержанно-улыбчивые лица гостей стали тому подтверждением.

– Я состарюсь окончательно, пока вы соизволите…

– Есения Павловна, я доцент НИЦ, Ян Краснов, это младший спец – Фёдор Малов, и комиссия направила нас обсудить с вами возможность нахождения у вас портала, – первым решился заговорить мужчина со светлыми волосами и тремя родинками на щеке. Он смотрел на старушку с сомнением и недоверием, постукивая пальцем по чашке.

Его коллега, Фёдор, согласно кивнул:

– У нас есть все основания полагать, что…

Есения прикрыла глаза, медленно выдохнула, радуясь тому, как удачно она сегодня всё успела…

…Она вышла в лето.

С прошлого раза тут мало что изменилось, и червоточина времени опять открылась в корнях сосны-выворотня.

Затянув пояс на истончившейся талии и сбросив неудобные стариковские тапочки, Еся зашагала босиком по траве. Шишки и хвоя приятно кололи ступни, а влажный мох успокаивал их. Она скучала по летнему лесу и своей молодости, пусть и возвращавшейся совсем ненадолго.

Еся, по пути обирая черничные заросли, шла от дерева к дереву и высматривала на них тонкие голубые маячки. В первый свой визит она отметила расстояние, на которое было безопасно удаляться от червоточины, и гуляла тут в своё удовольствие.

Ей нравилось такое летнее уединение вдали от почти постоянно холодного дома. Удачное место ей подобрал порт.

Привычный лес закончился внезапно – она не досчиталась пятёрки маячков. Голое, бездревесное пространство за ним пугало пустотой и открывало обзор на город – коричневые крыши виднелись вдалеке. А над ними мигала красным глазом вышка магнитного «шатра».

– Это ж… сколько… лет тридцать назад? – в её современности такие «шатры» уже давно были заменены на более изящные и менее заметные конструкции. А тут – такой антиквариат!

Видать, расширяя город и двигая «шатёр», проредили лес.

Очень жаль, если так. Приближаться к границе Есе не стоило. Она и это магнитное поле имели разные заряды и, притянувшись друг к другу, могли бы устроить небольшой взрыв.

Есения уже проверяла эту теорию – продемонстрировала её наглядно, так сказать, всей кафедре. Вот только воспроизвести это никто не сможет, уж она позаботилась об этом.

Ещё полюбовавшись видом старого города, Еся обновила метку и вернулась в тень леса. Черника сама себя не съест!

Местное солнце только клонилось к вечеру, и между деревьев ещё не успели опуститься сумерки, так что зоркий глаз (ох, она уже и забыла, каково это) молодой женщины разглядел яркое жёлтое пятно.

Футболка.

Детская футболка на тощих детских плечах.

Мальчишка лет восьми, сидя на коленях в ягодных зарослях, растирал в пальцах чернику и щедро мазал ею лицо, шею и саму футболку. Его глаза покраснели, щёки были грязны, и только две чистые дорожки бежали к подбородку, под носом тянулась засохшая бордовая полоса.

– Вы кто такая?! – встрепенулся он и вскочил на ноги. Зыркнул исподлобья, вытер нос и быстро застегнул лёгкую ветровку, едва не прищемив «молнией» подбородок.

– Я – Еся. А ты кто такой?

– А не ваше дело!

– Справедливо, – пожала она плечами, а мальчишка вытер лиловые руки о шорты. – Вкусные ягоды?

– Нормальные.

– Да как же – вкусные! Ты вон весь в них измазался. Хотя чего это я, – Еся запустила ладонь в собственную корзину и жадно закинула в рот пригоршню. Почавкала. Вытерла руку о платье. Глаза мальчишки расширились.

– Вы испачкались!

– Ну и что? Потом постираю.

– Ну да, вы взрослая, вам за такое не влетит.

– А тебе влетит?

Мальчишка схватился за щеку и тут же одёрнул руку. Лиловые отпечатки остались на скуле.

– Уж лучше за это, чем за… не ваше дело!

– Пожалуй. Всех нас кто-то за что-то ругает.

– Угу, – кивнул он. – А вы чего босая, туфли потеряли?

– Ну кто же ходит по лесу в туфлях?

– Не знаю. Но и босиком не ходит, – шмыгнул носом.

– Я очень люблю лето и сильно по нему соскучилась.

– Вы – странная. Лето же длится целое лето!

– Это для кого как!

Еся склонилась, разглядывая прямой нос, светло-серые глаза, русые волосы, нахмуренные брови и три родинки на не перемазанной соком щеке.

Протянула руку.

– Еся.

– Дёма, – он сжал её пальцы, – Демьян.

– Рада знакомству. Камуфляж у тебя, конечно, здóровский, – Еся коснулась своей левой щеки и указала пальцем на Дёму. Тот смутился.

– Лучше так, чем от мамки получать.

– А есть за что?

– Нет! – возмутился он и тут же прикусил язык. – Да! Ну, наверное... Эх, дал бы им робота, ничего бы не случилось. Наверное. Я-то ещё нормально, а вот он…

Дёма поднял из травы груду латунных ошмётков. Похоже, когда-то это был робот-космонавт. Теперь от него остались только части.

– Понятно, жалко вас… – она подолом юбки вытерла щеку и присвистнула. Сочный будет синяк, яркий, заметный. Черники на каждый день не напасёшься.

Дома, конечно, была аптечка. Хорошая стариковская аптечка, и там чего только не водилось. Но толку? Если вернуться в портал, то неизвестно, через сколько лет попадёт сюда ещё раз. Порт не был стабилен. Пока что.

– Ладно, давай пока так сделаем: а ну – плюй, – протянула она Дёме растёртый в ладони пучок трав. Дёма смотрел с явным недоверием, но Еся не шутила. Набравшись смелости, он плюнул на травы, и женщина приложила их к щеке мальчика.

Терпкий травяной запах защекотал носы.

– Нормально. Через час-два он пожелтеет и будет почти незаметный. Мои постоянно то колени расшибали, то нос. А аптечка – не всегда под рукой.

– У вас есть дети?

– Угу, уже взро… взрослая я, так что есть, – едва не проговорилась Еся.

Дёма ткнул себя пальцем в щеку, посмотрел на пучок, приложил его ещё раз. И, управляясь только одной рукой, закатал рукав.

– А с этим тоже поможет? Много надо плевать?

По его кисти и предплечью разливался лиловый синяк.

– Твою ж… крепко робота держал, да?

Дёма кивнул и, вздохнув, Еся пошла обирать поляну, велев мальчишке пока что угощаться собранной черникой.

– Ты бы родителям рассказал об этом.

– Да не. Бати нет. А мама только расстроится и пойдёт ругаться. Будет только хуже. Влетит и за робота, и за драку.

– Ну… надо бы рассказать маме, но дело твоё, – она принялась натирать пострадавшую руку. – Сейчас тебя ка-ак починим!

– А его? – Дёма поднял покорёженную игрушку. Еся задумалась, повертела её и так, и эдак.

– Давай-ка я его возьму, может, чего и придумаю.

Немного поколебавшись, он отдал робота:

– Знаете, а я его сам собирал! По инструкции, но сам.

Портал радовал стабильностью.

Раз в пару месяцев Есения Пална заряжала его теми остатками энергокубов, что сохранились после НИЦ.

Родная Пространственно-исследовательская кафедра списала её, а она списала много чего любопытного, полезного и необходимого в хозяйстве. Искать это не станут, да и так для всех безопаснее. В конце концов, мало ли что тогда, пятнадцать лет назад, сгорело в пламени их кафедры?

Наука покоряется упорным, знания даются смелым, мудрость приходит с опытом.

Опыта Есении хватало и, поддерживая видимость жизни на пенсии с выпеканием пирогов и раскачиванием в кресле, она читала последние доступные исследования, слушала лекции и размышляла над тем, как бы продлить жизнь порталу.

Привести Дёму в своё время всё же не пыталась – это повлекло бы за собой множество ужасных и непредсказуемых последствий. Одно дело – шагать в прошлое, и совсем другое – в будущее.

Но увеличить частоту открытия портала, сократив длительность и доступное расстояние, ей удалось. Ходить дальше леса она и так не собиралась, а для общения с Дёмой хватало пары часов.

– Куда вы пропадаете?

– У меня тайная миссия!

– Ага, как же! Но спасибо за конфеты, я таких не видел! – внутри бумажного пакета лежали леденцы всех возможных цветов и форм, и Дёма широко улыбнулся, отчего его три родинки словно подпрыгнули. Довольный ребёнок.

– Мама вчера торт испекла на день рождения, там ещё осталось. Пойдёмте ко мне?

– Как это – осталось? Чтобы дети и не съели торт?

– Ну… мы только с мамой по чуть-чуть. И всё.

С их последней встречи Дёма вырос и дотягивался макушкой до Есиного плеча.

Но так же прятал руки в карманах застёгнутой под горло ветровки.

– Тебе холодно? Лето же.

– А?.. Не… то есть да, холодно.

– Понятно, – что-то подсказывало, что проблема была не в погоде, – с чистоплотностью так же беда? – поддела Еся, и Дёма покраснел, но не растерялся:

– Всё с ней нормально! Это чистомасса, делённая на чистообъём!

Брови женщины поползли вверх, и она расхохоталась.

– Ну ты даёшь, конечно. А тебе не рановато физику учить?

– Рановато, но интересно. И в городе летом совсем скучно.

– А что ещё знаешь?

– Что биссектриса – это крыса!

– Ну почти. А вот как тебе такое: чтобы Пи запомнить, братцы, надо чаще повторять: три, четырнадцать, пятнадцать, девять, двадцать шесть и пять?

– Ничего себе! – серые глаза округлились в неподдельном восторге и уважении. Еся гордо подбоченилась. Эх, а как она была хороша на лекциях! Наука и исследования занимали всё её рабочее и личное время, но в те моменты, когда удавалось выступать на конференциях или давать открытые уроки в НИЦ, она была очень довольна. Она несла знания юным, чистым умам и надеялась взрастить в них что-то значимое.

– А вы – физик?

– Ну в каком-то смысле.

– Мама говорит, что физика – это сложно. И что просто так я не поступлю, так что могу и не мечтать. А ведь я неглупый! – он поджал губы.

– Это я вижу. А сам-то куда хочешь?

– В научные исследователи! В создатели чего-то… большого и важного! Роботы там, телепорты.

– Тебе сейчас тринадцать?

Дёма кивнул и, что-то вспомнив, вытащил из кармана свёрнутый в несколько раз потрёпанный лист.

– Вы же взяли робота починить. Вот инструкция, я там кое-что подправил. Может, поможет?

Инструкция, отпечатанная на заводе и местами дополненная кривым детским почерком, была неплоха. Еся пробежалась по ней глазами ещё раз. Задумчиво посмотрела на Дёму и потрепала его по коротким волосам.

– У тебя ещё много времени. Если будешь хорошо учиться, то сможешь и сам поступить. Лет через пять в столичном НИЦ откроется кафедра Робототехнического дела.

– А вы откуда знаете?

– Да уж знаю.

Теперь призадумался Дёма. Что-то для себя решил и кивнул:

– Вы похожи на нашу учительницу. Но она старая.

Еся открыла было рот, но мальчик тут же замахал руками:

– Я хотел сказать, что у вас глаза похожи! У бабушки тоже такие почти белые, очень-очень светлые. Вроде голубые, а как белые.

Это стало полной неожиданностью. Еся видела свои руки, ноги, тело, молодеющее здесь, в тридцати годах назад от её времени. Но ни разу не видела собственные глаза.

Дёма смутился:

– А вам сколько лет?

– А я не знаю, если честно.

– Как это – не знаете?

– Слишком долго живу.

А и правда, сколько ей в здесь? Портал открылся в прошлое, и в этот раз она настроила его на прыжки с меньшим интервалом, но…

– Мы познакомились, когда тебе было восемь лет?

– Ага.

– Для тебя прошло пять лет, значит… значит… мне сейчас около тридцати пяти! – хохотнула она. Руки зачесались рассказать всё кому-то из бывших коллег, которые остались там, в «настоящем». Такое событие! В одном времени ходят два идентичных человека!

– Да вы не старая!

– Старость – это когда знаешь все ответы, но никто тебя не спрашивает, – она наставительно подняла палец вверх. – А ты меня спрашиваешь, значит, я ещё не стара.

– Ну да. Вы, наверное, глазами похожи. Извините, я думал что такие только у старичков бывает, а оно вот…

Еся поджала губы, разглядывая Дёму.

– Давай договоримся. Первое – я каждый год буду приходить к тебе и давать список тем к изучению. Может, иногда тут, на поляне, буду оставлять тебе книги или конспекты. Учи их, – загнула она указательный палец, и мальчишка воодушевлённо закивал. Она загнула второй. – Второе – никогда и никому не давай в обиду себя и то, что тебе дорого. Драка – это не самое плохое, что может случиться.

– А вы… тоже дерётесь? – его голос был полон надежды.

– Я… скажем, я очень ярко отстояла свою точку зрения, и не всем это понравилось.

– Но вы были правы?

– Считаю, что да. Я приняла непопулярное, но безопасное решение.

Дёма задумался.

– Так что, уговор?

– Конечно!

Стабильная интервальность портала оказалась функцией очень удобной и энергозатратной как для самого́ портала, так и для Есении.

Это для Дёмы проходили годы, а у неё – всего несколько месяцев, за которые надо было освежить память, заказать нужные учебники и не сболтнуть чего лишнего, увлёкшись научной беседой.

Дёма оказался умным ребёнком. Впитывал всё сказанное как губка, исправно занимался сам и не стеснялся задавать вопросы.

И, разглядывая ответы проведённого Есей теста, улыбался совершенно счастливой улыбкой. Кажется, ему уже было семнадцать или около того, но лицо всё ещё оставалось совсем детским.

– Ну что, как тебе результаты?

– Девяносто два из ста. Я надеялся, что будет лучше, но боялся, что будет хуже. Думаете, вступительные сдам также хорошо?

– Это уже от тебя зависит, но я буду верить в твои успехи. Ты очень вырос! – Еся позволила себя обнять.

Действительно, он уже был на целую голову выше неё, больше не носил ветровку и не прятал руки. Да и незачем – с того уговора Дёма ни разу не приходил в синяках. Стал увереннее. Холодный мальчик, казалось, отогрелся и сам был готов нести лето другим.

– Да, вот ещё. При поступлении – не забудь это. – Еся протянула плотный конверт – без каких-либо имён и адресов. – Отдай вместе с документами, точно не будет лишним.

– Это… что?
– Скажем, рекомендательные письма могут продвинуть тебя чуть быстрее, чем хороший экзамен. Экзамен только подтвердит мною написанное.

– Спасибо, спасибо большое! Я еду уже завтра и надеюсь, что через год встречусь с вами уже как студент! Договорились? – широко улыбнулся Дёма, и Еся, гордая своим учеником, соврала:

– Да, конечно! Как-нибудь мы увидимся и обсудим всё. Думаю, ты ещё много чего сможешь и добьёшься, но я уже тобой горжусь.

Она ещё раз обняла повзрослевшего мальчишку и пообещала себе, по возвращении в своё время, навести справки. Убедиться, что с ним всё хорошо.

В этот раз, входя в червоточину, Еся слышала, как натужно трещал портал, и как бледно мерцала арка входа. Похоже, это был последний раз, когда…

–… и датчик зафиксировал работу портала времени именно здесь.

– Мы вынуждены осмотреть ваш дом, надеюсь, вы не станете препятствовать? – поднялся из-за стола Ян.

Есения откинулась на стуле:

– Возражаю. Но вы ведь не станете слушать?

– К сожалению.

Небольшой домик они обыскали довольно быстро – аккуратно ставили всё на свои места. Сканировали на предмет магнитного фона и временны́х искажений. Переглядывались и недовольно шли дальше.

Ян вернулся на кухню первым. Он стоял молча, не позвав напарника, и смотрел на старушку. Внимательно-внимательно всматривался, буквально впивался своим грустным взглядом в её бело-голубые глаза. И молчал, поджав губы.

Сканер фона был заткнут за пояс, а в руках Ян держал сложенную пожелтевшую бумажку и старую игрушку. Робота-космонавта, восстановленного Есей, но так и не возвратившегося к своему маленькому хозяину.

– Я тут закончил! Судя по плану дома, у вас есть ещё одна комната. Пройдёмте! – вернувшийся Фёдор перебил начавшего было что-то говорить коллегу. Еся тяжело и демонстративно вздохнула, поднялась. Шаркая пушистыми тапочками, медленно повела гостей за собой.

Она закряхтела и, не с первого раза попав нужным пальцем по датчику-замку, пропустила гостей вперёд.

Умный дом включил свет.

Тут было тепло и пахло чаем. Стены заставлены стеллажами, корзинами и столиком, на котором сушилась мята, иван-чай и листья малины. Пылились старые коробки.

Но, разумеется, внимание привлекла покорёженная арка и оплывший, треснувший куб портала посреди комнаты. Фёдор рванул к ним, словно там лежало не бесполезное сломанное устройство, а годовая премия.

– Вот! Вот оно! Верно говорили, не просто так тогда кафедра взорвалась! Что же вы, Есения Павловна, родной НИЦ обокрали?! Как вам не совестно! Демьян Игоревич, посмотрите же… – осёкся Фёдор, не увидев в лице коллеги должного восторга.

– Федя, ты же видишь, это погорелое старьё. Какой рабочий портал времени, ну?

Ян с улыбкой повернулся к Есе, и три родинки на его щеке словно подпрыгнули.

Старушка сощурилась:

– Демьян Игоревич?

– Можно просто Дёма, – он подхватил её под локоток. – Есения Пална, пойдёмте. Понимаю, вы, наверное, от ностальгии тут конструируете по чуть-чуть и ничего важного не крали. Так, запчасти и по мелочи. Но протокол… я вас поспрашиваю немного.

Еся улыбнулась:

– Я же старая, о чём меня можно?..

– Старость – это когда знаешь все ответы, но никто тебя не спрашивает. Мне есть о чём вас спросить.

Автор: Ника Серая
Оригинальная публикация ВК

Про червоточину, старость и робота
Показать полностью 1
39
Авторские истории
Серия Фантастика, фэнтези

ПОЛКОВНИК, БАРАНОВ И ЭЛЬФЫ

Сто лет космических войн оставались свежи в памяти выживших и доживших, но одно можно было сказать точно: в галактику наконец-то пришёл мир. Полковник Алекс Ветроу этому искренне радовался: бомбить планеты и терять своих людей удовольствия ему никогда не доставляло, но мирная жизнь влекла за собой некоторые неудобства.

Одно из них – назначение комендантом станции «Новая Орлянка» на краю галактики. Активных боевых действий в этом секторе не велось, гарнизон на станции был небольшой, но достаточный, чтобы поддерживать порядок и помогать обслуживать оживлённый с недавних пор космопорт. Рядом находилась удобная червоточина для гиперперехода в другие галактики. Когда война закончилась, поток народа и кораблей значительно вырос: возвращались беженцы, отправлялись на экскурсии и заработки оставшиеся местные. Гражданских на «Новой Орлянке» стало куда больше. И проблем с ними связанных. Драки в барах, наркотики, контрабанда живого товара. Иногда полковник с нежностью вспоминал законы военного времени, когда с преступниками можно было не церемониться.

Две ближайшие аграрные планеты были давно терраформированы и заселены в основном людьми. Фермеры сами по себе народ спокойный и работящий, разве что молодёжь в поисках приключений иногда добиралась до станции, где эти приключения успешно находила. Но это всё мелочи.

Настоящей головной болью полковника были эльфы. Нет, не те из древних галафильмов, бегающие по лесам с примитивным стрелковым оружием. Точнее, не совсем те. Эль фалео лутиэни, как кратко называли себя жители третьей планеты Валиони, подозрительно походили на долгоживущих тонкокостных красавцев. Общих черт было достаточно, чтобы подозревать или своих предков в даре предвидения, или чужих – в посещении неразвитых в космическом отношении миров. Впрочем, неважно, главное – эль фалео лутиэни были заносчивыми засранцами и на контакт идти не желали.

Возможно, если бы на планету Ветроу пару раз высаживали десант, он бы с бывшими врагами на контакт тоже потом идти не захотел. Но это понимание полковнику мало помогало. Никаких массовых разрушений и геноцида на Валиони не устраивали, так, небольшие стычки и несколько выжженных полян ещё в самом начале войны. Давно пора зарыть бластер вражды. Но нет, и сейчас, спустя почти сотню лет, проклятые эльфы задирали носы, общались исключительно по закрытому каналу галанета, не пускали на планету почти никого и постоянное посольство открыть не разрешали. На что полковнику постоянно пеняли вышестоящие из центра и грозились с должности снять. И да, законы военного времени здесь тоже не работали. Дипломатия, чтоб её.

Редких ископаемых на заросшей зелёными лесами Валиони предположительно не было, зато была уникальная флора и фауна. Поющие цветы, семицветные пташки, танцующие лемуры – всё это из-за редкости ценилось на чёрном рынке, и поток браконьеров на Валиони не иссякал. Бдительные эльфы легко вылавливали большую часть этих отчаянных ребят, запирали в четырёх стенах (если так можно сказать о деревьях) и, по словам пойманных, всячески издевались. Но не убивали, к большому сожалению полковника. Нет, вместо этого следовали официальные жалобы на станцию, долгие переговоры насчёт выкупа и выдворение нарушителей с планеты.

Насколько бы проще было, если бы удалось открыть посольство, наладить какую-никакую торговлю по официальным каналам, ведь не чурались вредные эльфы ни галактических кредитов, ни техники, ни выкупа в натуральном виде, даже армейские пайки на ура принимали. Но нет. Ни одна группа людей, ни военных, ни гражданских, на планете не задержалась. Что только ни пробовали предлагать, кого только не пробовали посылать. Вот и пойми, что этим эльфам надо. В чёрной дыре полковник такую дипломатию видел.

– У нас есть новая теория, – неуверенно начал учёный на очередном совещании. Ксенопсихолог был молодой, неопытный, и после пятнадцатой теории, неподтвердившейся на практике, энтузиазм его несколько поутих. – Относительно разницы во внешности.

Называть учёный не стал, а просто вывел на экран изображение стандартного эльфа, рядом со стандартным хомо сапиенсом. На самое яркое различие указывала красная стрелка, точнее по две красных стрелки на каждую физиономию. Картинки были анфас.

– Уши? – недоверчиво спросил Ветроу. – При чём тут уши?

Честно говоря, эль фалео лутиэни звали эльфами не только за то, что последние жили на деревьях. Длинно-, остро- и общая ухость у аборигенов была повышенной, особенно если сравнивать с людьми. А ещё эльфы могли шевелить своими лопухами, как локаторами.

– Это и есть теория, – продолжил учёный. – Как вы знаете, наши виды имели общих предков, но эволюционировали по-разному. Изначально острый слух был необходим эль фалео для выживания в лесах, что и обусловило сложное строение ушной раковины. Позднее длинные, хорошо развитые уши стали признаком хорошего охотника. Что и закрепилось в генетическом коде. Точнее, мы так полагаем. Все старейшины, которых видели наши люди, отличаются выдающимися размерами этой части тела, даже по сравнению с остальными соплеменниками.

– Хм, то есть вы считаете, что с нами не хотят общаться, потому что мы ушами не вышли?

Учёный радостно закивал. Ветроу потёр занывший лоб. Теория не лучше прежних, но других не имелось.

– Нет, хирурги, даже пластические, на станции найдутся, но...

Полковник не закончил мысль, что ни сам он не готов был ложиться под лазер, ни своих людей отправлять. Знать бы хотя бы сначала, что теория рабочая.

– Должен предупредить. Не уверен, что эль фалео оценят искусственное вмешательство, – прервал учёный. – Синтетиков, даже частичных, они недолюбливают. Это мы точно знаем.

– Где же мы им такие естественные найдём? – проворчал полковник, потирая недавно заменённое колено.

– А знаете, – тихо сказал адъютант из-за спины полковника, – где-то я похожие уши на станции уже видел.

***
Господин Баранов был молод, тонок, бледен и восхитительно ушаст. На стуле в кабинете полковника спокойно сидеть у него не получалось. Он вертелся и нервно поглядывал по сторонам, пока Ветроу с адъютантом во все глаза рассматривали свою находку.

– Я же говорил, что видел раньше, – прошептал адъютант. – Такое не забудешь.

Тысячи лет эволюции эльфов позаботились о том, чтобы уши-паруса смотрелись на них естественно. Чуть больше двадцати лет эволюции Баранова с этим пока что не справились. Размером он эльфам, конечно, уступал, но его лопухи по сторонам от обычного человеческого лупоглазого лица смотрелись куда экстравагантнее.

– Мне говорили, что на станции не нужно разрешение на операцию, – наконец проблеял Баранов. – Я же специально прилетел.

Ветроу покосился на адъютанта.
– Пластика ушей, – с готовностью прояснил последний, – уже записан был. Хирург рассказал, когда мы к нему пришли.

– Вас дезинформировали, – быстро сориентировался полковник.

– Подумаешь, мутация в третьем поколении, – продолжил Баранов с дрожью в голосе. – Что там отслеживать? Мне даже компенсация не нужна больше. Только родителям не сообщайте. Это же кошмар. Никакой личной жизни. И смеются все. Я пять лет на операцию копил и на билет. А тут опять. Войдите вы в положение! Будьте людьми, дайте разрешение!

– Господин Баранов, дать разрешение я не могу. Пока что не могу, – поправился полковник. – Но у меня есть к вам встречное предложение. Если вы согласитесь отложить операцию на год и поработать на нас, то разрешение я вам выдам, а вдобавок правительство компенсирует расходы и на пластику, и на обратный билет.

***
С очередной представительской миссией полковник отправился самолично. Две предыдущие он пропустил. Одну из-за злополучного колена, в другой пробовали отправлять только женщин.

Дальше площадки у импровизированного космопорта людям ещё ни разу не удалось попасть. Когда все предварительные дела здесь закончились: вручение подарков, передача выкупа, погрузка очередной партии пойманных браконьеров, Ветроу запросил встречу со старейшинами. Протокол у них уже был отработан до мелочей, так что полковник не удивился, когда минут через десять к ним подошла величественная группа из нескольких эльфов. Старейшины были уже в возрасте, и уши у всех них были знатные как на подбор. Но в этот раз группа людей могла им достойно ответить.

– Счастлив представить вам главу нашей миссии, Илью Баранова, – решительно заявил Ветроу и хлопнул парня по спине, вытолкнув вперёд.

Баранов споткнулся, чуть не кувыркнулся на землю, но удержался, нелепо взмахнув руками.

– Здрасьте.

Старейшины переглянулись. Беседа, к счастью, велась на общегалактическом. Несмотря на свою изоляцию, недавно слезшие с деревьев эльфы им прекрасно владели.

– Сколько вам лет? – осторожно поинтересовался эльф, стоявший во главе группы.

– Двадцать три, – робко ответил Баранов и пошевелил розовеющими ушами.

Заворожённые эльфы смотрели на молодого дипломата. Неужели сработало?

– Мы хотели бы поговорить насчёт постоянного посольства на Валиони, – напомнил о себе Ветроу и на всякий случай ногу с синтетическим коленом отвёл назад.

Старейшины переглянулись ещё раз, посмотрели на полковника, на Баранова.

– Пройдём в дом совета. Там будет удобнее.

Следуя за эльфами к самому широкому дереву, полковник едва сдерживал ухмылку. Может же, не зря назначили на станцию. Чтоб он, да не справился с этой дипломатией. Эх, и ксенопсихологу не забыть бы выписать премию.

***
Через год площадку было не узнать: выросла втрое, землю и выгоревшую траву сменило экологичное покрытие. На последнем, вместо классического асфальта для отсталых планет, настояли эльфы. Недалеко от катера со станции пристроился помятый, но бодрый пузатый «торговец» и экскурсионная яхта. Вдоль появившейся ограды у пропускного пункта располагался зелёный бар и лавка с сувенирами.

Поток браконьеров иссяк, как по волшебству. Отчаянные парни теперь спешили получить лицензию на официальную торговлю.

Количество сотрудников посольства и приписанных к ним постепенно увеличилось с трёх человек до десяти, потом до двадцати. Баранов первые два месяца ещё звонил, жаловался, напоминал об операции, потом втянулся и с радаров полковника как-то незаметно исчез. Да и не до него было. Месяц назад на Валиони пустили ксенопсихолога, и он носился по планете как подстреленный, приставая к эльфам с расспросами. До инцидентов пока не доходило, но некоторые ушастые на назойливость учёного обижались и жаловались.

Полковник сам явился унять ксенопсихолога, а заодно вернуть на станцию Баранова с полезными ушами. Ветроу старался держать слово, а миссия вполне себе успешно на планете и так уже закрепилась.

Ждал полковник в посольском штабе, точнее в отведённом для этой цели дереве. Для миссии выделили целую рощицу. Внутри штаб почти не отличался от казармы, разве что к округлым стенам стандартная квадратная мебель подходила плохо. Половину скамеечек и голубенький диванчик причудливой формы ушлые сотрудники явно стащили или выменяли у местных. Ну да ладно, пусть балуются. И диванчик удобный оказался. Глядя в приоткрытое окно, Ветроу мог вообразить себя на элитном курорте, спокойно любоваться на соседние деревья-дома и дышать изумительным воздухом планеты. То ли ещё будет, когда его природный талант к дипломатии развернётся во всю мощь.

– Эх, раньше бы найти Баранова и его уши.

– Уши? Что значит уши? – спросили от двери.

Обернувшись, Ветроу увидел знакомого эльфийского старейшину и снова проклял про себя дипломатические сложности. Настроение было слишком хорошим, чтобы его портить. Благодарность, полученная на неделе из центра, грела душу и настраивала на искренность.

– Разве вы не из-за ушей Баранова согласились открыть постоянное посольство?

Полковник впервые увидел смеющегося эльфа. Зрелище было интересное. Широкие уши старейшины, вторя подёргиванию губ, осторожно трепетали, словно от ветра.

– Нет, он просто напоминает наших детей. Молодой, глупый. Нехорошо обижать младших, – сказал старейшина, отсмеявшись. – До тридцати лет мы стараемся их в общество не выпускать, но если такое случайно происходит… – эльф совершенно по-человечески пожал плечами и добавил после небольшой паузы: – И если честно, нам тоже надоело вылавливать по лесам ваших браконьеров.

Пока полковник пытался понять и принять новую информацию, старейшина ушёл, зато нашёлся пострадавший в итоге ни за что Баранов. Ни пострадавшим, ни несчастным он правда не выглядел. Вытянулся, заматерел даже слегка, загорел. А после ушастых эльфов его лопухи, прикрытые отросшими волосами, смотрелись вполне терпимо.

– Полковник Ветроу, – радостно заявил Баранов прямо с порога, – мне передали, что вы за мной приехали. А можно мне здесь остаться?
– А как же операция? – растерянно спросил Ветроу, не успевающий за течением жизни.
– Да ну её. Мне здесь нравится. Я, может, жениться соберусь. Когда мне тридцать стукнет. Или когда эльфы поверят, что у нас совершеннолетие раньше наступает.

Судя по сомнению в голосе Баранова, последний вариант был маловероятен.

– Вот, посмотрите. – На экране передатчика, подсунутого под нос полковнику, появилось изображение молоденькой эльфийки, стандартно ушастой, но если не принимать во внимание эту особенность, довольно симпатичной. – Красивая, правда? А в семейных делах уши не главное, это мне ещё мама говорила.

«И как выяснилось, не только в семейных, – подумал Ветроу. – Дипломатия, чтоб её».

– И ещё, не удивляйтесь, – покраснел Баранов, – они мне имя дали, настоящее эльфийское. Представляете? «Эль пити ориень». Знаете, как это на общегалактический переводится?

Полковник не знал.

– Господин с маленькими ушами, – ответил Баранов с мечтательной улыбкой.

Автор: Tai Lin
Оригинальная публикация ВК

ПОЛКОВНИК, БАРАНОВ И ЭЛЬФЫ
Показать полностью 1
36
Авторские истории
Серия Фантастика, фэнтези

Рябиновая роща

1

— Знаешь, а ведь впервые я убил человека именно в этой роще, — тяжело заворочавшись в кресле, хозяин усадьбы посмотрел на шумящие в ночи рябины. — Это была девушка… Поверишь, сейчас я уже не вспомню ни ее лица, ни слов, что она шептала перед смертью, но жар от попавшей мне на руки крови я помню до сих пор. Я никогда не думал, что кровь людей может быть настолько горячей. Как же давно это было, Дмитрий… Как же давно…

Мы с графом Голодовым сидели в его кабинете. Была глубокая ночь, и теплящаяся свеча рождала на стенах ломкие, странные тени. Свеча горела для меня, сам граф давно не нуждался в свете. Повисло молчание. Затем граф заговорил снова:

— Было время, когда эти леса продолжались на сотни дней пути, до самого океана. Звезды тогда горели куда ярче, а люди боялись выходить из домов после заката. Мужчины прибивали к стволам этих деревьев своих первенцев, дабы умилостивить тех, кто жил среди рябиновых ветвей. Старые боги, венчанные коронами из болотных огней, не таясь ходили по земле, а их капища не просыхали от крови. Славное было время… Куда все делось? Как мы все упустили?

Голодов сокрушенно посмотрел на видневшуюся вдали железную дорогу и огни принадлежавшей мне фабрики.

— Когда-то мы были всемогущи… А что теперь? Теперь ты, человечишко, букашка, приходишь ко мне в дом и предлагаешь уничтожить последнюю память о тех временах? Пустить под топор мою рощу? Прокормить ее деревом твои уродливые железные машины? А не слишком ли много ты о себе возомнил? — высший вампир поднялся во весь свой немалый рост и ощерил похожие на иглы зубы.

Я безразлично пожал плечами. И я, и граф знали, что его роща скоро будет вырублена. Мне нужна была древесина для бумажной фабрики, графу были отчаянно нужны деньги. При всей своей силе Голодов так и не смог приспособиться к новому миру. Он обеднел, ему не хватало средств на содержание прислужников и огромной усадьбы, на дорогие ингредиенты для темных ритуалов и редкие колдовские книги. Мы оба знали, что древняя роща обречена, и весь вопрос сейчас был лишь в том, какую сумму сумеет выторговать у меня граф.

Часы на башне усадьбы отбили первый час. Потом второй. Третий. Мы все никак не могли договориться. Наконец, когда солнце вот-вот уже должно было подняться над горизонтом, граф ушел в склеп, предложив мне продолжить торг следующей ночью.

2

Ни в следующий раз, ни еще через ночь мы так и не смогли договориться о цене. И все же роща была нужна моей фабрике, а потому, едва солнце клонилось к закату, я садился в пролетку и ехал к графу.

Я уже обвыкся с царящей внутри усадьбы темнотой и с тем подобием жизни, что начинается после заката в этом старинном обветшалом доме.

Я уже не вздрагивал, когда сквозь меня, обдав холодом, проходил серебристый призрак Агаты, погибшей почти тысячу лет назад жены графа.

Я спокойно выдерживал взгляд злых, светящихся фосфором глаз фон Дребезга, распорядителя графской охоты, что следил за мной из темноты рощи, где его предки-оборотни веками выслеживали жертв.

Я даже научился переносить ужасный козлиный запах Мордреда, дворецкого графа. Царапающий рогами потолок, поросший черной шерстью, что служила ему единственной одеждой, демон неизменно приносил мне очень недурной кофе, лишь самую малость отдающий серой.

Кроме меня, людей в усадьбе было лишь двое. Первым был престарелый, вечно всем недовольный Горемир, бывший офицер конных егерей, что теперь управлял имением графа, охранял сон хозяина и помогал тому в ритуалах. Второй была Вероника — молодая ведьма и дальняя родственница хозяина усадьбы.

Во многом я приезжал сюда и ради нее… Пока хозяин покидал свой склеп, пока он приводил себя в порядок и раздавал указания слугам, мы с ней гуляли по извилистым тропинкам рябиновой рощи, общались о каких-то пустяках, что казались нам важными, и просто наслаждались наступлением тихих августовских ночей.

3

— Еще не уговорили графа? — Вероника падает с неба. Как и всегда в такие моменты, она полностью обнажена, если не считать медного ожерелья на ее тонкой шее да бинтов, прикрывающих искусанные графом руки. Закинув на плечо свою метлу, она принимает из рук подоспевшего дворецкого теплый, подбитый козлиным мехом плащ, и мы, спустившись с крыльца, идем в сторону рощи.

— Почти уговорил. Думаю, сегодня мы скрепим сделку.

Темнота усиливается: мы входим в рябиновую рощу. Я зажигаю слабенький фонарь и как могу свечу себе под ноги, пытаясь не запнуться о корни. Она идет рядом, безошибочно ступая во тьме. Ее глазам совсем не требуется свет.

— Тебе не холодно? — спрашиваю я.

Она безразлично пожимает плечами и продолжает ступать по земле босыми ногами.

— Привыкла. Летать можно лишь так.

— Я не про то, привыкла ты или нет. Тебе же холодно, — я сбрасываю шинель, но ведьма останавливает меня.

— Не нужно. Все равно скоро холод станет единственным, что я буду чувствовать.

Мы долго идем в молчании. Она не в духе, и я понимаю ее. Времени все меньше. Граф одинок и стар. Стар даже для высшего вампира. Его время проходит. От своего поверенного я знаю, что Голодов уже переписал все наследство Веронике. Графу нужен приемник. И он его выбрал.

— Как бы я хотела бежать от всего этого, — она непроизвольно смотрит на свои руки. Белая кожа полнится синяками и длинными рваными шрамами: граф никогда не отказывает себе в ее крови.

— Ты не можешь отказаться от обряда?

— С моей семьей граф заключил договор на крови, и я должна служить. От такого отказаться нельзя… Но… Если бы ты знал, как мне хочется все это остановить. Закончить. Прервать.

Я попытался придумать, чем ее утешить.

— Может, и хорошо, что ты станешь таким, как он? Будешь почти бессмертной. Сможешь увидеть, как меняется мир. У тебя будут сотни лет для всего, что ты пожелаешь.

— Сотни лет нужны, если ты можешь их прожить. А мертвецы не живут, — она грустно посмотрела на меня и отошла прочь.

Я хотел удержать ее и утешить, но она скинула плащ наземь и, вспрыгнув на метлу, взлетела над тропинкой.

— Идите в усадьбу, Дмитрий. Покупайте свою рощу и уезжайте прочь отсюда.

— А ты?

— Я слышу зов хозяина, он голоден. Снова, — она непроизвольно коснулась своей искусанной шеи, а затем поднялась к звездному небу.

— Поспешите в усадьбу, Дмитрий. — донеслось до меня напоследок. — Фон Дребезг даже в людской личине желал вашей крови за то, что вы собираетесь сотворить с его родной рощей. А сейчас в небе полная луна, и распорядитель охоты обращен ее светом в гигантского волка.

Она исчезла в ночной темноте. Я немного постоял, глядя ей вслед. Где-то вдалеке раздался длинный, протяжный волчий вой. Я пошел к выходу из рощи. Часы на башне усадьбы ударили один раз.

4

Возвращаясь в усадьбу, я сбился с пути. Тропинка стала петлять, а затем вовсе исчезла. Фонарь погас. Кроны сомкнулись, полностью закрыв лунный свет. Роща зашумела. Во тьме фосфорно вспыхнули десятки волчьих глаз, а что-то огромное замахало крыльями у меня над головой. Ломкие силуэты ползли по веткам следом за мной, протягивая ко мне мягкие, сотканные из теней лапы. Ветки деревьев ломались и падали, и я уже не мог понять, что у меня под ногами: раздавленные ли мной рябиновые ягоды или выступившая из-под земли кровь.

Я не знал, сколько прошло времени. Наконец, когда я уже совсем отчаялся, издалека вдруг послышалось козлиное блеяние. Отправившийся на мои поиски Мордред шел через темноту, высвечивая себе путь фонарем с заключенным в нем болотным огнем. Я кинулся навстречу. Освещая себе путь мертвым зеленым огнем, дворецкий повел меня прочь из чащи, к господскому дому. К рассвету мы наконец вошли в усадьбу. Внутри царило странное, болезненное оживление.

— Наконец-то Мордред вас нашел! — фон Дребезг, облаченный в охотничий камзол и даже после обращения в человека все еще воняющий псиной, с раздражением посмотрел на меня. — Теперь все в сборе.

— Что-то случилось? — я непонимающе посмотрел на присутствующих в гостиной. Передо мной призрак Агаты, Мордред и фон Дребезг, Горемир и сидящая поодаль от них, забившаяся в кресло Вероника.

— Случилось. Еще как случилось, — фон Дребезг оскалил желтые зубы. — Пойдемте наверх, Дмитрий. Потолкуем.

Мы поднялись по винтовой лестнице в кабинет хозяина усадьбы.

Граф Голодов был мертв. Теперь уже дважды. Установить причину смерти я не смог. Лежащая в мягком кресле серая куча пепла была единственным, что осталось от высшего вампира.

— Я уже вызвал Трибунал, — спокойно произнес оборотень. — К заходу солнца они прибудут сюда.

— Кто это сделал?

— Вероника, конечно. Не обессудьте, но я подслушал ваш разговор в роще. Собственно, вы должны повторить все сказанной ей перед Трибуналом.

Я вздрогнул, ибо знал, как судит Трибунал: быстро и слепо. И я знал, насколько Трибунал не любит посягнувших на вампиров людей.

— Разве у вас есть доказательства ее вины?

— Ваших слов Трибуналу хватит.

— А вам самому? Граф был вашим хозяином. Если это сделала не Вероника, вы же не хотите, чтобы убийца остался без наказания? Позвольте мне разобраться в этом деле.

Оборотень помедлил. Нехотя он все же кивнул.

— Знаете, а вы боитесь за нее, Дмитрий. Я чувствую по вашему запаху… Что ж, — он сделал длинную паузу. — Хорошо. Я могу позволить вам разобраться. Но время есть лишь до заката.

Мы с оборотнем еще раз осмотрели комнату, пытаясь найти улики. Кабинет был просторным, но носил печать разорения. Картинам на стенах не один век, но они давно почернели. Пыль везде протерта, но камин давно не чищен от копоти, на люстре висит паутина, а вокруг бронзового подсвечника изображавшего обнаженную деву оплетенную телом многоглазой твари лежат сгоревшие трупики мотыльков. Мягкие кресла, обитые зеленым плюшем, давно не чищены и запачканы бурыми пятнами крови. Ковер протерт почти до дыр и тоже бур от застарелых пятен крови. Улик и даже намека на орудие преступления нет.

На балконе кабинета тоже пусто. Ничего. Только виден след босых ног, да лежат на белом мраморе свежие капли крови.

5

— Итак, что произошло в доме? Когда в последний раз вы видели графа живым? — спросил я собравшихся в гостиной.

Призрак Агаты выплыл в центр зала.

— Когда граф покинул свой склеп, он призвал меня к себе. И мы говорили про детали ритуала, что завтра граф хотел провести над Вероникой. Ближе к часу ночи граф почувствовал голод и велел мне уйти. Я отправилась в малую столовую, что соседствует с кабинетом графа.

— Зачем?

— Разговаривать с Той, что живет в зеркалах, конечно. Мы всегда общаемся с ней по ночам. Только она умеет меня выслушать. Итак, вскоре после того, как часы на башне пробили час, в кабинете я услышала громкие голоса. Говорили двое. Долго.

— Вы узнали второй голос? Он принадлежал Веронике?

— Я слышу не так, как живые. И я не различаю голосов. Только слова.

— А о чем они говорили?

— Я не знаю. Я же разговаривала с Той, что живет в зеркалах, все это время.

— Хорошо, — протянул я озадаченно. — Что было дальше?

— Беседа в кабинете превратилась в крик. А затем я услышала шум… Я не знаю, как его описать. Такой шум бывает, когда рядом раздается удар грома или когда темное заклятие срывается с ведьминых рук.

— И?

— Я попрощалась с Той, что живет в зеркалах, пожелала ей крепкого вечного сна и отправилась в кабинет. Там уже никого не было, и лишь граф лежал мертвым прахом.

Я опросил остальных домашних, узнавая, что они делали в это время. Горемир ставил силки на расплодившихся кроликов в саду. Он подтвердил, что в час ночи видел, как на балконе граф пил кровь Вероники. Фон Дребезг рыскал в облике гигантского волка по роще. Вероника же уверяла, что сразу после того, как граф испил ее крови, она отправилась в свою комнату и крепко заснула.

— Значит, алиби нет ни у кого, — подвел я итог.

— И у вас тоже, Дмитрий, — с усмешкой откликнулся фон Дребезг.

— У меня есть, господин оборотень. Спросите своих волков в этой проклятой роще. Они наблюдали за мной до утра.

Повисла тишина. Наконец я заговорил вновь:

— Нам нужно найти орудие убийства.

Фон Дребезг пожал плечами.

— Если это было заклятье, то мы ничего не найдем. Если же это был осиновый кол, то что нам даст его находка?

— Тут нет настолько сильного колдуна, чтоб убить высшего вампира. А что до осинового кола… Вбить его в грудь сопротивляющемуся упырю не так и просто. Агата, в каком году вас угораздило стать призраком? Судя по вашей одежде, не меньше чем тысячу лет назад? С тех пор вы не покидали усадьбы? Верно?

Получив кивок парящего под потолком духа, я улыбнулся. Кажется, все начало вставать на свои места.

Мы вновь поднялись в кабинет. Я подошел к креслу с пеплом вампира и принялся внимательно оглядывать обивку, пока наконец не нашел в ней маленькую дырочку. Достав перочинный нож, я быстро разрезал ткань и расковырял набивку.

В моих руках оказался тонкий, как карандаш, короткий осиновый колышек. Я потрогал тот его кончик, что не был заострен: он был черен от копоти.

Я принюхался. Так и есть: колышек пах пороховой гарью. Мы вернулись в гостиную.

— Агата, вы слышали когда-нибудь выстрел пистолета? Нет? Ну вот и решение загадки. То, что вы приняли за гром, было выстрелом в графа. И, увы, я, кажется, знаю, из чего в него стреляли. Несколько дней назад у меня из пролетки пропал револьвер, который я всегда возил с собой. Я думал, что обронил его, но, видно, оружие украл кто-то из присутствующих.

Вероника вздрогнула. Впервые за все это время в глазах молодой ведьмы появилась надежда. Я ободряюще улыбнулся ей.

— Итак, вопрос: у кого был мотив убить графа?

— У меня не было, — тут же отозвался фон Дребезг. — Я хозяину был как собака предан.

Горемир негодующе взмахнул руками:

— А не вы ли говорили, уважаемый, что роща — это древние охотничьи угодья ваших предков и вы разорвете любого, кто на нее покусится? Ведь было дело!

— Сам хорош, гусь старый, — огрызнулся оборотень. — Тридцать лет канючил, просил хозяина выполнить обещание и тебя в вампира обратить.

Мордред согласно заблеял, поддерживая оборотня, но Горемир тут же обернулся к нему:

— А к вам, не менее уважаемый Мордред, вопросов не меньше. Хозяин вам за служение бессмертную душу Вероники обещал, но затем-то граф планы на нее изменил.

Престарелый управляющий зло посмотрел на демона.

Оборотень же, сверкнув глазищами, вдруг резко повернулся к Веронике:

— А ты что заулыбалась, ведьма? Тебе до обращения самая чуть оставалась. Уж кто, как не ты, смерти хозяину желала.

Я покачал головой. Круг подозреваемых не желал сужаться.

6

Мы сидели в комнате Вероники. В коридоре, у двери, прохаживался сторожащий ведьму фон Дребезг.

Закат отгорал.

Я гладил забинтованные руки девушки.

— Больно было?

— Я привыкла, — Вероника было покачала головой, но вдруг ее плечи вздрогнули, и она призналась: — Так больно мне не было никогда. Я не знаю, что на него нашло. Он вдруг сказал, что следующей ночью он сделает меня вампиром и что мою кровь он пьет последний раз. И перестал себя сдерживать.

Девушка зябко поежилась.

— Трибунал обвинит меня. Непременно. Но я не убивала его…

— Я знаю.

— Спасибо, мне почему-то важно, что ты мне веришь.

В дверях появился фон Дребезг.

— Дмитрий, я бы не пытался уверять всех в ее невиновности, — оборотень с усмешкой посмотрел на меня. — А то за вас возьмутся в Трибунале… Волки — ненадежные свидетели.

— Не слушай его, — ведьма кинула на оборотня злой взгляд. — Просто посиди со мной еще, ладно? Пока еще есть время.

Она прижалась ко мне. Тепло ее тела опалило меня даже через одежду, но прекрасный момент рухнул. Раздалось козлиное блеяние и цокот копыт.

Дворецкий проходил по коридору, убирая пыль. Я окликнул демона, потрясенный сложившейся в голове картиной.

— Мордред, а как часто ты убираешь кабинет хозяина? Каждое утро, как я помню, верно?

Дворецкий кивнул рогатой головой. Я вскочил с дивана.

— Нужно немедленно собрать всех в гостиной, я знаю убийцу!

7

Закат отгорел. Усадьба погрузилась во мрак. Мы сидели в гостиной, освещенной пламенем единственной свечи. Вот-вот должен был прибыть Трибунал.

— Итак, — обратился я к собравшимся. — Мордред убирает кабинет хозяина усадьбы каждый день, сразу как тот уходит в свой склеп. Граф, будучи вампиром, не нуждается в свете. Агата, будучи призраком, тоже. Значит, никто не зажигал света в кабинете до ее ухода в час ночи. Верно, Агата?

Призрак кивнул, и я продолжил:

— Однако на столе мы видели сгоревших мотыльков. Значит, после ухода Агаты кто-то вел разговор с покойным при свечах. Фон Дребезг — оборотень. Он нуждается в свете в человеческом обличье, но в ту ночь было полнолуние и на небе не было ни облачка. А значит, луна обратила его в волка. Вероника же ведьма и тоже не нуждается в свете. Я прекрасно видел это в роще.

Остаются трое. Я, Мордред и Горемир. И сейчас мы будем искать убийцу методом исключения. Я был в роще и расстался с Вероникой накануне часа ночи. Я физически не мог успеть в усадьбу, да и волки видели меня на тропах позже.

Мордред не носит одежды. Револьвер ему прятать было негде. А зайди он с револьвером в лапах, явно не состоялся бы долгий диалог. Хозяин бы позвал на помощь или начал защищаться. Да и зажигать свечи на столе одной рукой и держать на прицеле вампира другой — как вы это представляете?

А вот Горемир прекрасно подходит на роль убийцы. Человек, бывший военный, решительный, он тридцать лет просил графа обратить его в вампира. Конечно, граф остался глух к его просьбам. Ведь зачем терять удобного, не боящегося света слугу?

Когда стало ясно, что граф решил превратить в вампира Веронику, управляющий замыслил месть. Понимая, что не победит вампира в схватке, он украл мой револьвер и подготовил осиновый колышек, плотно входящий в ствол.

Окончательно его нервы сдали, когда он работал в парке и увидел, как граф пьет кровь из Вероники на балконе, обещая ей, что это последний раз и он завтра ночью обратит ее. Горемир взял заготовленное оружие и пришел к графу. Он сперва попробовал в последний раз убедить Голодова, но спор ни к чему не привел. Разозленный, Горемир выстрелил в вампира.

Что ж, все, что нам остается, — хорошенько осмотреть комнаты Горемира и найти револьвер. Ведь управляющий вряд ли отважился покинуть усадьбу после убийства. Это привлекло бы лишнее внимание.

Горемир не стал дожидаться, пока его схватят, и бросился прочь из гостиной. Незримые фигуры Прокураторов Трибунала, что скрывались в тенях на протяжении всей моей речи, неслышно пролетели вслед за ним. Раздались крики беглеца.

8

Занимался рассвет. Над цехами раздавались первые гудки. Мы с Вероникой сидели на вершине фабричной трубы, глядя то на суетящихся внизу рабочих, то на далекую, волнующуюся под ветром рябиновую рощу.

Ведьма привычно держала в руках метлу, а на ее тонких плечах лежала моя шинель.

— Что будешь делать теперь? — я посмотрел на Веронику.

Та слабо улыбнулась, точно еще не верила, что все закончилось.

— Жить. Теперь я наконец буду жить, — девушка задумчиво посмотрела вниз. — Оставлю весь этот ужас в прошлом…

— Куда думаешь уехать? Денег за усадьбу и рощу вполне хватит, чтоб еще долго жить безбедно.

— Не обязательно уезжать прочь, чтобы сбежать от своего прошлого.

Она посмотрела на поселок, уже начавший строиться вокруг бумажной фабрики и на первые заводы возводящиеся поодаль от него.

— Люди говорят, что не пройдет и десяти лет, как здесь вырастет город.

— Не врут. Планы на это место очень большие.

Она повернулась ко мне. Рыжие волосы золотило восходящее солнце.

— Я видела города лишь на картинках. Скажи, каково там?

— В городах прекрасно, — я улыбнулся.

— Знаешь, мне все равно немного страшно. Когда гроза течет по медным проводам, а по улицам ползет железо… Это так непривычно.

— Если ты захочешь, я все покажу тебе и объясню.

Она улыбнулась.

Мы взялись за руки.

В наступившей вдруг тишине было отчетливо слышно, как далеко-далеко в рябиновой роще по дереву начинают стучать топоры.

Автор: Тимур Суворкин
Оригинальная публикация ВК

Рябиновая роща
Показать полностью 1
19
Авторские истории
Серия Фантастика, фэнтези

Рыжая Тисса

Утро в таверне, как всегда, началось с никогдаря. Сверчок же, как всегда, не разделял мою привычку. Он запрыгнул на плечо и забухтел в ухо:
– Вот скажи мне, зачем ты это ежедневно делаешь?
Я тщательно вырисовывала толстый крестик, стараясь вывести концы ровными, что, согласитесь, не так-то просто сделать угольной палочкой.
– Мне нравится!
– Пачкаешься, бумагу выписываешь из города… – продолжал ворчать он.
– Считай, что меня это успокаивает. Даты идут непонятно в какую сторону, сезоны меняются произвольно. А так – сама расчертила, сама помечаю. Хотя бы не путаюсь в “сегодня”, “завтра” и “неделю назад”.
– Ну-ну…
– Слушай, насекомое, откуда в тебе столько сарказма? И вообще, тебе-то что?
Сверчок умел драматически стрекотать, потирая ножки друг о друга. Чем и занялся, осуждая.
Я лизнула испачканные пальцы, вытерла о передник. Потом, одумавшись, всё-таки пошла к рукомойнику.
Помахала метлой в зале, растопила очаг, поздоровалась с Мирабель в углу, не получив ответа. Её говорящее окно совсем потухло. Так и висело у виска девушки, а ведь ещё пару недель назад там хотя бы пробегали всполохи.
Дверной колокольчик тренькнул три раза, отсчитывая прибывших. Сначала решительно влетел загорелый лохматый парень. Его одежда состояла из толстых полосок кожи и шкур, между которыми бугрились мышцы. С мечом на левом бедре и кинжалом справа таких размеров, что тот соперничал с мечом. Следом проскользнул смуглый раскосый эльф в расшитой тунике и с огромным луком. И уже после них, потупив взор, просеменила худенькая красавица в нежно-лавандовом одеянии. У всех троих у висков светились говорящие окна, но у девушки – самое яркое. Команда устроилась за столом, потребовала картошки с мясом, вежливо попросила тушёных овощей и скромно прошептала про куропатку.
Оба спутника тут же влюблённо уставились на лавандовую барышню. Её окно вспыхнуло, побежали строки.
“Эвелина опасливо огляделась. Всё вокруг было так непривычно, так непохоже на сиротский приют, в котором она выросла: полная таверна, гогочущая грубая компания за столом в углу…”
Я скептически воззрилась на одиноко торчащую за угловым столом Мирабель, но тут же свет мигнул, дверь распахнулась пинком и гогочущая компания, мужская и бородатая, ввалилась в зал, заполонив собой пространство. Возгласы “Пива! Эля! Жарь кабанчика, хозяйка!” зазвенели в ушах.
Очаг разгорелся, и сверчок смог полетать над едоками, планируя с балок. Такая уж особенность у моего постоянного друга: летать – только, когда тепло.
Пока я сновала по залу, подавая блюда, чуть не пропустила появление новых посетителей: вихрастого крепкого парня и бойкой девушки в зелёном с кучей амулетов на шее и руках. На её плечах питомцы топтались сразу с двух сторон: на левом гордо восседал тощий чёрный кот, а за правое цеплялся здоровый ворон.
– Адептка. Точно адептка. И её лучший друг.
– Не возлюбленный? – сверчок вцепился мне в волосы за ухом.
– Нет, смотри: у него нос картохой и говорящее окно маленькое, так что без вариантов. Лучший друг-недотёпа, скорее всего. Для ироничности!
Колокольчик снова сработал. За дальний столик в углу уселись двое вольных охотников. Последним, не скрипнув, не потревожив колокольчик, в зал вплыл тайный маг и шпион – мрачный, крючконосый обладатель узловатого посоха и плаща, покрытого рунами.

День в одночасье превратился в вечер, все шумели, хохотали и чавкали, их окошки пестрели меняющимися на ходу буквами.

Резкий треск разорвал пространство. Разом стало темнее, потолок поплыл, задвигался, пошёл в разные стороны, обнажая дыру прямо над первой троицей. Вся команда побледнела, девушка всхлипнула и юркнула под стол. Гигантский клюв из сотен железных писательских перьев просунулся вовнутрь, схватил эльфа, закрывавшего голову руками, и проглотил. Тут же протолкнулся в дыру снова, выплюнул другого эльфа, более худощавого, светловолосого и сероглазого, но в той же тунике.
Остроухий блондин сжевал лист салата с тарелки предшественника и осоловелым влюблённым взглядом огладил высунувшуюся девицу в лавандовом. Та моргнула, икнула, убрала с лица выражение ужаса и благосклонно повела плечиком.
Хохот и галдёж вернулись в зал. Меня передёрнуло. Я аккуратно пошебуршила по спинке перепуганного сверчка.
– Выдохни, не за нами!
Тот прострекотал ногами отбой тревоги и на этом успокоился.
– Пронесло. Да и куда нам такое, мы слишком мелкие сошки в сюжете. Даже ты, – сверчок огляделся и ткнул ногой в угловой стол. – А знаешь, на кого похож вон тот бородатый? Помнишь, ту дрянь, которую тебе в мужья выдали, чтобы ты выходила с заплаканными глазами?
– Ой, не напоминай, а? Хорошо, автор потом этот кусок вымарал.
– Ну, зато в тот раз целая глава была с твоим участием. Отношение к тебе показало положительные качества спутника героини, считавшегося мерзавцем.
Сюжет перескочил к ночи. Большинство разошлось по комнатам наверху или по домам. Кто-то просто выпал из сцены. Меня всё ещё потряхивало после явления Пера, да и призрак бывшего муженька, пусть и мимолётного, не добавил спокойствия. Сверчок уже начал запечную песню, а я, пользуясь отсутствием заказов, вышла на улицу за глотком воздуха.
Звёзды яркие, тщательно прорисованные на небе, качались и позванивали. Дорога вилась от моей таверны, серебрясь в лунном свете, призывая. С одной стороны светились окнами крепкие деревенские дома и синел лес за ними, с другой — туманное не прописанное пространство. Пройтись бы по этой дороге хоть раз, увидеть… Да хотя бы край деревни! Посмотреть на лес, другие селения, города, а может быть, и столицу. Неважно, что её название ежедневно меняется. Столица же! Может быть, встретить там тех, кто проезжал через мою таверну и запомнился?
Дверь скрипнула.
– Ах, какие тут звёзды!
Глаза у девушки в лавандовом отражали небесный свет. Я даже залюбовалась. Всё-таки красота – она и есть красота.
– Вы, наверное, в столицу едете?
Эвелина (вроде бы?) кивнула.
– Да. Вы там бывали?
– Нет. Я нигде не бывала, – очень хотелось добавить что-то от души, но губы привычно сварливо произнесли, – и не хочется, нечего мне там делать.
Она зашептала доверительно:
– А я так боюсь! Я воспитывалась в сиротском приюте, но обстоятельства… Все эти бури в мире, магические предзнаменования… И этот странный знак на моём запястье. Как у той пропавшей принцессы. Но вдруг я не имею отношения…
Я вздохнула. На этот раз даже редакторская воля меня не удержала. Возможно, потому что у моей мелкой героини не был прописан цинизм?
– Миру угрожает опасность. Вы – сиротка. И у вас есть знак, повторяющий королевский. Не волнуйтесь, вы – точно пропавшая принцесса!
Она вся затрепетала:
– Вы так думаете?
– Абсолютно уверена!
Говорящее окошко заныло: “Эвелина смотрела на звёздный свет, её грудь вздымалась. Впервые она чувствовала себя такой свободной. Тут тихий шорох нарушил её уединение. Девушка обернулась – у конюшни маячила тёмная фигура. Эльф наблюдал за ней”.
Я перевела взгляд. Ну да, торчит голубчик у конюшни. Придётся уйти, не буду мешать любовной сцене.
Уже вернувшись к стойке, вздохнула. С одной стороны – всё у моих гостей повторяется. С другой – как же жалко, что я потом редко получаю вести об их судьбах. Это же так увлекательно: знать, к чему приходят уходящие от тебя.
***
– Может, хоть раз нолик нарисуешь?
– Нет. Крестики – это постоянство.
– А тебе не приходило в голову, что ты как бы перечёркиваешь свой будущий день?
Я застыла с палочкой. Вот ведь философ, заставил задуматься! Не знаю, не знаю… Может, начать обводить? Или ритуал проводить перед сном? Но я так привыкла настраиваться на день…
Стаканы и кружки сегодня решительно отказывались очищаться, сколько ни три. Я подняла глаза: да, угол у очага стремительно зарастал паутиной, по полу моталась какая-то грязь. А это что такое под лавкой? Маленькое перекати-поле? Авторы вообще представляют себе перекати-поле и его размеры?
Вздохнула:
– Что, мы сегодня опять «грязная харчевня»?
– А то! – застрекотал сверчок. – Все признаки налицо. Кстати, о лице… В зеркало лучше не смотрись.
Мои глаза тут же уткнулись в стеклянный кувшин.
– Нет, правда, лучше не надо.
Я повертела в пальцах сальные патлы, бесстыже свесившиеся на плечи.
– Ладно, ты прав. Пойду готовить “какую-то баланду с кусками жира” и портить пиво.
Может, смородинового морса туда налить? Как раз станет кислым, но хоть немного полезным. Этим худосочным девицам витамины не помешают.
Всё-таки попыталась оттереть пару центральных столов. Привычно кивнула застывшей в углу Мирабели, привычно не получила ответа. Её стеклянный взгляд продолжал полировать столешницу. Кстати, покрытую мутными, похоже, липкими разводами и присохшей шелухой от семечек.
Тьфу!
В другом углу молодой маг в простой и пыльной одежде, но с холёными руками чистил аккуратные ногти, делая вид, что никого не ждёт. Говорящее окно у виска сияло.
Компания зловещего вида мужчин в середине зала поглощала дрянное пиво, молча сверкая глазами вокруг.
Распахнулась дверь. Сегодня без приветственного звоночка: колокольчик-то "грязной харчевне" не полагался. Петли противно проскрипели. Жеманно озираясь, на пороге появилась жгучая юная брюнетка в алом платье в цветочек. Ну как, в платье… Ткани на это одеяние пошло немало, но закреплено на девушке оно было так себе и закрывало не то, чтобы много.
Разбойники разом обернулись, злобно сощурились.
Окошко у прелестницы заверещало: “Опасность, опасность”, — кричало всё внутри Иллирины! За все предыдущие семнадцать лет ни разу ей не было так страшно!”
– Семнадцать? – присвистнул в ухо сверчок. – Что-то она одета не по возрасту!
Я прочистила пальцем оглушённое свистом ухо, кивнула:
– Да и приключения её, судя по формам, ждут… Недетские…
Словно услышав наши реплики, редакторский клюв тут же разбил потолок. Клюнул, по счастью не девушку, а её говорящее окно. Слово “семнадцать” изменилось на “девятнадцать”. Но декольте на платье опустилось ещё на пару сантиметров, а разрез на бедре заполз почти на пояс.
Я прошептала сверчку:
– Давай, когда начнётся драка, и вон тот любитель ухоженных ногтей в углу станет швыряться фиолетовыми молниями, пойдём на улицу, а? Там закат красивый сегодня… А нас до конца сцены точно не вспомнят.
– Меня – так до утра, – кивнул сверчок. – Этой литераторше, судя по всему, уютные сверчки в тишине по ночам не нужны.
Закат был хорош! Вот не на том автор сосредотачивается, если умеет достоверно описывать такие закаты!
Сверчок не выдержал долгого молчания:
– Слушай, а эта Мирабелина так и будет у нас торчать? Полстола загораживает, тебе вокруг неё подметать неудобно.
Я пожала плечами:
– Так и будет. Пока автор следующую сцену не придумает и не передвинет её отсюда.
– А если не придумает?
– Тогда пока не сотрёт. Или не забудет про сюжет, и она постепенно не рассосётся. А до той поры Мирабель – часть интерьера.
– Слушай… А я почему жить остался? Меня тоже забросили.
– Ну, ты-то часто появляешься. Ты же поёшь за печью.
– Да, но я же, не побоюсь этого слова, личность! Меня упоминают только за печкой. Редко, одним предложением. Но я же с тобой говорю? Говорю. Думаю. Мыслю.
– Следовательно, существуешь! – улыбнулась я.
– Откуда это? – пошевелил усами мой собеседник.
– Не знаю, в окошках несколько раз видела.
– Ну да, существую. И действую за рамками едва упоминаемого персонажа. И я всё думаю: может, это ты как-то сделала?
– Я? Да что я могу сделать? Я над собой-то не властна: так иногда зареветь хочется, но у меня даже слёз не бывает.
Сверчок возмутился:
– Ну, знаешь! Из всех, кого я тут вижу, ты самая… своевольная. Как у тебя это получилось-то?
Теперь уже фыркнула я:
– А я почем знаю? У людей вши в голове заводятся, а у меня, вот – собственные мысли.
Помолчали. Сверчок выжидательно смотрел на меня. Я вздохнула:
– Я правда не знаю, почему стала такой. Видимо, тот, кто первым описал эту таверну и меня, был талантливым человеком. И этот образ, хотя бы в отдельных чертах, стали таскать друг у друга. Но от того, что мне каждый раз приходилось меняться и приспосабливаться, оттого, что в меня влилили много разной писательской воли я… Развилась, что ли…?
– Как думаешь, есть ещё такие, как ты?
– Как мы!
– Как мы, – послушно кивнул друг.
– Не знаю. Наверняка, но это же надо вырваться отсюда и сравнить. А это у меня пока не получилось.
Закат плавился у самого горизонта. Над нами, в тёмно-фиолетовой бездонности зажглись первые робкие звёзды.
– И всё-таки. Может, ты попробуешь говорить с Мирабелиной? Вдруг это что-то даст?
– Не знаю. Давай, я её причешу, что ли? А то она выглядит совсем заброшенной.

***
Масло сегодня взбивалось с трудом. Вспомнить бы, откуда я беру сливки для него, и поменять место. И надо посчитать, сколько дней уже причёсываю Мирабель. Но ведь мне не показалось, она сегодня посмотрела на меня? Осмысленно посмотрела!
Надо не только крестики черкать, надо бы ввести приход-расход посетителей. Интересно, сколько за последнюю неделю появлялось новых сироток, адепток, прекрасных юных и не очень ведьм, заколдованных принцесс и новых спасительниц мира? Пару раз приходили героини, которые всё это совмещали!
Большинство окошек у них повторяли друг друга, но пару раз были и необычные. Вести бухгалтерию сюжетов – чем не новое развлечение?
Сверчок приполз, принялся наворачивать круги рядом и вздыхать (честное слово, вздыхать!), пока я возилась с маслом.
– Ты чего?
– Всё нормально, решил посмотреть, чем ты занимаешься.
– Сверчок! От тебя уже подоконник проминается!
Он сделал ещё круг, прежде чем сказать:
– Там Индрис приехал.
Я стукнула маслобойкой о стенки. Во рту стало сухо, я сглотнула. Потом продолжила дело.
– Значит, на четвёртый том пошли! Когда уже они с Иветтой поженятся, преодолев все испытания?
Сверчок остановился, почесал передние ноги, потом задние.
– Жалко, что автор оборвал ветку про вашу дочь. Такая хорошенькая, рыженькая…
– Сверчок, отвали, а? – взорвалась я. – Не ровен час, зашибу, а ты – существо хрупкое!
Он ещё раз моргнул и уполз куда-то в угол. Летать-то он не может, пока не разгорится очаг.
Может, не выходить в зал?
Долго топталась, но всё-таки собрала заказанную еду (дался им этот зелёный горошек всякий раз?), принесла. Прекрасная магичка Иветта принялась элегантно накалывать горошины вилкой, её окно стрекотало как ненормальное. Обнаглев, я уставилась на Индриса. Всё равно же не отреагирует – не прописано. Две новых родинки и стильный седой локон появился в чёрных волосах. Меч богаче, чем в прошлом томе, здоровая серебряная цепь с головой леопарда на шее.
Я стояла вплотную и смотрела неотрывно, пока они ели, смаковали и перекидывались внутренними шутками, а его окно голосило о любви к Иветте, о новых трудностях на пути спасения мира, о злобном колдуне с запада, в котором видится что-то знакомое. Так и не взглянув на меня, они доели, обогнули мою фигуру как часть стола и вышли. Колокольчик тренькнул, провожая.
Я смотрела, как две конных фигуры всё уменьшаются в окне.

В кладовой я рыдала всухую. Со слезами удалось поплакать только в тот самый раз, когда автору понадобился мой заплаканный вид. Фоновым персонажам слёз по своему желанию не положено.
Я же никто? Никто. Лицо меняется, остаётся только нужная сегодня рыжина волос. Имя сама себе присвоила. Кто я в книгах? “Рыжая хозяйка”, “угодливая хозяюшка”, “грузная баба в засаленном переднике”?
Тисса! Тисса? Тисса.
Волосы играли со своей длиной, сползали по плечам и укорачивались обратно. Платье натягивалось и снова становилось свободным. Фартук шуршал вокруг пояса. Как я разница, как я выгляжу в темноте кладовой? Какая разница, кто я?
От желания выйти исполнять роль хозяюшки хотелось выть, и я выла в кулак. Потом прошло.
Сушёные яблоки. В полной кладовой вкус имели только сушёные яблоки.
Который час? Который день?
Никогдарь рвался очень хорошо. На крупные кусочки, крупные – на средние, средние – на мелкие.
В углу паутина вырастала и пряталась, вырастала и пряталась…

***
– Тисса, выходи! – пробурчал в замочную скважину сверчок.
– Нет.
– Да выходи ты скоррей, ты уже два дня в каморке сидишь. Там спрашивают… тебя!
– Что им опять? Пиво кислое, эль слишком светлый, принимаем ли мы седла в залог?
– Тисса! Там что-то невообрразимое! Там Мирабель очнулась и моет свой стол! Там, мырр, спрашивают тебя за стойкой. Рыжую Тиссу! И там, там… выходи, уррмя!
Последний звук так удивил, что я решилась распахнуть дверь.
– Ты… Сверчок? Ты чего… – голос аж осип, а глаза, наверное, смешно вытаращились на пушистого зверя под ногами.
Тот повернулся
– Ага, я кот! Я толстый! Я рыжий! Я кот!
Он три раза подпрыгнул, покрутился на месте, плюхнулся на пол.
– Не понимаю пока, как ходить на четырёх лапах вместо шести. Но как здорово не бояться каждую минуту, что тебя придавят!
– Котов тоже придавливают.
– Скучал по твоему юмору! – он потёрся о правую ногу.
Я присела и осторожно пригладила шерсть его на спине. Мягкая! Подсунула руку под живот и попыталась поднять.
– Я тебя всё равно буду звать Сверчком. Нормальное имя для кота. Ну ты тяжёлый!
– Ага, я хорош, да? У меня даже маленькое окошко… Тисса!
Теперь мой неожиданный питомец уставился на меня.
– У тебя окно. Окно! Огромное! Светится!
Я скосила глаза. Повернула голову, покачалась. Светящийся квадрат с закруглёнными углами у моего виска тоже качнулся. Мигнул. Побежали буквы, и мягкий голос заговорил:
“Каждое утро Рыжая Тисса споро переделывала все текущие дела, чтобы было время от души повозиться с дочкой до первых посетителей”.
Я прислонилась к стене, сглотнула.
Дверь в мою комнату приоткрылась, и оттуда высунулась заспанная мордашка с кудряшками вокруг.
– Мама? Я проснулась, а тебя нет. Ты зал подметала, да?
Она побежала ко мне, я присела, подхватила, всхлипнула. Уткнулась носом в волосики, в шейку, втянула такой знакомый запах.
Маленькая моя, маленькая моя!
– Мама, ты чего? Тебе сон плохой приснился, да?
– Да, милая, очень плохой. Я чуть-чуть поплачу, ладно? Это нужно, чтобы сон выплакался.
Я, действительно, позволила себе совсем чуть-чуть. Моя доченька смотрела на меня серьёзными серыми глазами и гладила по мокрым щекам.
Подхватив её на руки, я вышла в зал.
Подметавшая пол Мирабель кивнула мне. Но теперь за угловым и центральным столами появились две новых застывших героини: сиротка в зелёном и адептка с летучей мышью. Мирабель посмотрела на них участливо:
– Застыли. Бедные.
Я кивнула, шёпотом спросила Сверчка:
– Это я сделала?
Тот наклонил голову:
– Может, и ты. Ты пропала, а вместе с тобой – вдохновение авторов. Сцены застопорились. С другой стороны – ну что это за авторы, которые не могут перенести место действия? И, может, девушки ещё очнутся. Зато ты оживила Мирабелину! И, наверное, в этот момент кто-то задумался о героине — хозяйке харчевни?
Оглядев зал, я вздрогнула. У стойки стоял… Индрис! Два шага с колотящимся сердцем. Нет, не Индрис. Очень похож, но волос светлее, тёмный каштан, бородка аккуратнее, более худощавый. Тот же автор? Впрочем, разве это важно…
Вгляделась жадно, пересчитывая морщинки вокруг лукавых глаз, то ли запоминая, то ли узнавая лёгкую усмешку, свесившийся локон, дорожную сумку.
– Здравствуйте, хозяюшка Тисса. Меня зовут Тиль. Говорят, только вы знаете, где растёт тот волшебный хмель, из которого варят ваше пиво.
Я снова вздрогнула (какой сегодня «дрожащий» день!), окошко ожило, зазвучали слова:
«Рыжая Тисса улыбнулась, её зелёные глаза ярко вспыхнули – она узнала этот голос…»
Узнала, окошечко, конечно, узнала. Я крепче обняла прижавшуюся малышку, зарылась рукой в кудряшки на затылке. Из моего левого глаза самовольно побежала мокрая дорожка.
Можно.
Теперь уже можно.

Автор: Саша Нефертити
Оригинальная публикация ВК

Рыжая Тисса
Показать полностью 1
18
Авторские истории
Серия Фантастика, фэнтези

Зщитить мрзлоту

Мой мир любт меня. Моя плнета любт меня. Великая Мрзлота даёт мне всё, что надо. Мой народ брёт воду из Мрзлоты, брёт змроженное мясо из Мрзлоты, роет норы в Мрзлоте, чтобы жить.

Пршелец упал в грмком железе с неба. Он не видел меня, не видел мой народ. Надо зщищать Мрзлоту, следить за Пршельцем. Пршелец не сделает плохо Мрзлоте.

***

– Кира, включись!

Пауза. Секунда, две, три… Шипение на линии.

– Кира, ты меня пугаешь! Пожалуйста, пожалуйста-препожалуйста, не оставляй меня здесь в одиночестве! Включайся уже!

Шипение. Пауза. Тишина.

– Чёрт, если ты накрылась, я даже не знаю, как…

“Доброго дня, Андрей!”

– Фух, Кира, напугала! Я уже думал, что застрял здесь в одиночку… Погоди, “доброго”? Ты серьёзно? Надо бы скрутить тебе настройки юмора.

“Прошу прощения, Андрей. Жду распоряжений”.

– Просканируй-ка весь корабль на предмет повреждений. И меня заодно. Я немного стукнулся затылком, но вроде не сильно – по крайней мере, голова уже почти не кружится.

“Состояние пилота удовлетворительное. Все системы организма работают штатно, давление и пульс в норме, сатурация…”

– Ага, значит, скрытых повреждений нет. Давай про звездолёт. Только плохое и покороче!

“Поняла, Андрей. Вследствие жёсткого приземления звездолёт получил незначительные повреждения обшивки. Также имела место кратковременная разгерметизация, устранённая в автоматическом режиме, пока вы находились без сознания”.

– Так это же отлично! Не думал, что вообще выживу, если честно. Такая сильная магнитная аномалия, я вообще ещё в такую не попадал! Даже любопытно изучить эту планету. Но и убраться отсюда хочется поскорее. У нас же генератор в порядке?

“Предположительно, в порядке”.

– Отлич… Постой, в каком смысле “предположительно”?

“Установить точное состояние генератора не представляется возможным вследствие его отсутствия на борту”.

– Кира! У нас что, вылетел генератор?

“Подтверждаю”.

– Кира, а можно ты будешь выдавать мне всю информацию сразу, а не по частям?

“Подтверждаю возможность”.

– Ладно, Кира, давай посчитаем плюсы и минусы ситуации. Во-первых, я жив. Во-вторых, звездолёт и скафандр почти не повредились при падении. Это уже два плюса. Минусы: мне придётся выйти из звездолёта и обыскать всё вокруг, пока я не найду генератор, потому что без него мы обратно не взлетим… Ладно, зато я хотя бы разомнусь в долгом перелёте! И это уже третий плюс. О, прости, есть ещё один – ты работаешь! А работающий голосовой помощник – это всяко лучше, чем полное одиночество неизвестно где. Кстати, где я?

“Уточняю… Глизе 667 Cd – экзопланета за пределами обитаемой зоны у звезды Глизе 667 C в тройной звёздной системе Глизе 667 в созвездии Скорпиона. Удалена от Земли на 22.7 световых лет. Принадлежит к классу ледяных суперземель…”

– Кира, лёд я и сам вижу! Целая планета льда, судя по тому, что сейчас на экране. Здесь вся поверхность такая?

“Согласно имеющимся у меня данным – вся”.

– Ого! Ну, может, так и проще, чем рыскать в поисках генератора в океане или каких-нибудь хищных плотоядных зарослях… Ладно, не будем терять время: я пока вниз, а ты поищи ещё информацию о планете. Кстати, а что там за тёмное пятно во льду?

***

Пршелец ншёл вход в пщеру. Врхняя пщера – это не страшно. Врхняя пщера – только првая нора. Срдце моего народа ещё не здсь. Срдце моего народа глубже, сльно глубже. Пршелец не пойдёт туда, Пршельцу нельзя идти дльше…

***

“...открыта 4 февраля 2012 года, существование подтверждено через год спектрографом телескопа Европейской южной обсерватории в Чили…”

– Кира, отставить лекцию! Давай по делу. Я буду говорить, а ты фиксируй всё, что происходит. На случай, если записи с камер будут повреждены, как в тот раз, когда… Ну, ты помнишь. Честно говоря, это просто невероятное место! Огромные скалы, долины, реки – и всё это совершенно ледяное! Как будто кто-то взял планету, обычную живую планету, и закатал её в лёд. Кира, ты только представь, как здесь красиво на закате! На закатах… Как здесь вообще выглядят закаты?

“Задание приняла. Моделирую закат в звёздной системе Глизе 667 C с видом с планеты…”

– Кира, это был риторический вопрос! А хотя… Как думаешь, мне стоит составить подробное описание планеты? Сейчас в Индекс-спейс хорошо платят за такое. А потом, глядишь, и туристов возить начнут… Маршрут не очень проходной, но всё же! Кира, как думаешь, эта Глизе будет пользоваться популярностью?

“Мне следует построить модель вероятности для вашего запроса или этот вопрос тоже был риторическим?”

– Ещё немного, и я верну тебе настройки юмора на прежнее место… Нет, просто фиксируй то, что я тебе говорю.

“Фиксирую”.

– Здесь был какой-то лаз с поверхности, и я в него спустился. Внизу оказалась большая полость во льду. Похожа на залу. Даже пол почти горизонтальный. Так, свечу фонариком… Обалдеть! Прикинь, да?

“Не могу в полной мере разделить вашего восторга, поскольку камера не передаёт картинку из-под поверхности”.

– Блин, точно. Короче! Здесь несколько отверстий в разных частях залы. Каждая – почти ровный овал. Природа на этой Глизе творит чудеса! Планета ведь необитаема?

“Уточняю… Верно. В 2382 году экзопланета была одобрена к терраформированию как близкая к Земле и обладающая большими запасами льда. В 2384 году сюда была отправлена первая экспедиция, и в течение следующих…”

– Ого! Кира, обалдеть можно! Они широченные и реально идут вниз! Ну-ка помолчи секунду…

“Молчу”.

– Э-э-эй! Ау! Что б такое прокричать? “Индекс-спейс рулит!” Ого, ты слышала эту акустику? Как будто там ещё пещера, а потом еще одна, и близко! Кира, включи-ка акустический сканер, круто было бы сделать примерную карту этого места.

“Включаю”.

– Отлично! Я пока спущусь поглубже и сниму ещё видео…

***

Пршелец глуп. Лезт вниз, прмо к срдцу моего народа. Пршелец не должн видть, что внизу… Если Пршелец полезт дльше, его прдется остновить. Зщитить мой народ. Зщитить Мрзлоту.

***

“...после полного терраформирования планеты и её заселения колонистами. Однако в 3489 году здесь произошёл большой геологический катаклизм, после которого Глизе 667 Cd вывели из программы по терраформированию и полностью прекратили её финансирование. Без поддержки с Земли планета постепенно пришла в исходный вид. Признана необитаемой после…”

– Чёрт, быть не может! Кира, ты сейчас упадёшь! Вряд ли ты можешь падать, но если могла бы – точно упала. У меня стекло запотело! Снаружи! Кира, там тепло, представляешь! Внизу – тепло! И есть влажность. Спускаюсь… Я просто обязан увидеть это собственными глазами!

“Ответ отрицательный. Ни одна из ваших инструкций не содержит пункта об обязанности…”

– Кира. Я глазам не верю. Я сниму видео, чтобы ты не сказала, что я придумал это сам. Это грибы! Огромная поляна грибов. Даже не поляна, а… Как будто здесь есть растительность! Перегной и настоящие грибы! Чёрт, они даже могут быть съедобны! Я заберу один – проведём анализ, как вернёмся…

***

Мы не стали дикарями. Мы сохрнили железо. Мы сохрнили огонь. Мы сохрнили язык. Мы говрим, мы можм предупрдить об опсности. Пршелец идёт вниз. Бью железом по трубкам, уходящм в Мрзлоту. Мой народ слышт. Мой народ знает.

***

– Кира! Ты ведёшь запись с моей камеры? Мы уже так глубоко, что голова кругом! Только представь, что будет, когда мы расскажем обо всём на Земле! Об этой Глизе никто же ничего не знает!

“Отчасти верно. Данные о планете перестали обновлять… пшш… после крушения большой экспедиции, которая… пшш… должна была следовать мимо Глизе 667 Cd для заселения следующей… пшш…”

– Кира, что с сигналом? Какие-то помехи!

“...пшш ...однако, до пункта назначения не добралась…”

– Кира, ты это слышала? Как будто шорох с той стороны?

“...пшш ...рухнули из-за магнитной аномалии…”

– Шаги! Кира, шаги и гул!

“...пшш ...на каждый корабль приходилось восемь членов экипажа и сто двадцать колонистов в состоянии криосна…”

– Это галлюцинации? Я слышу голоса!

“...пшш ...успели передать на Землю сигнал о крушении…”

– Это огонь! Факелы! О, нет, это же…

“...пшш ...больше не поступало ни одного сообщения…”

– ЧТО ВЫ ТАКОЕ? КИРА! НЕТ! ПОМОГИТЕ!!!

“...пшш ...после чего Глизе 667 Cd была официально признана необитаемой…”

***

Мой нрод длжен был погибнть, но нас спсла Мрзлота. Наши предки укрлись в Првых пщерах. Стали делть перегной, рстить грибы, хрнить огонь. Првые предки хотели обртно, гворили про дома, кторые рсли вверх. Но наш дом – Мрзлота. В Мрзлоте дома рстут вниз. Надо длать новые пщеры в Мрзлоте. Есть своих мртвых. Рстить грибы.

Потом с неба упали Пршльцы. Пхожи на нас, но дргие. Предки съели их тела, много тел были зморожны. Мы хранили их в Мрзлоте и брали редко, когда голод. Потом они зкночились, и Мрзлота научила нас новому. Когда один из предков умрал, его тело тоже стновилсь пищей и перегноем. Но сгодня небо подрило нам новое мясо. Свежее мясо – Пршелец. Его хватит на мой народ, а остаток станет новм перегноем. Он никому не расскажт о Мрзлоте.

Автор: Анастасия Кокоева
Оригинальная публикация ВК

Зщитить мрзлоту
Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!