Жду новый пост

Серия «Действующие лица»

Начитавшись тут воспоминаний про 90-е, утешилась немного мыслью, что моя семья ещё перемогла это время полегче многих. По крайней мере, мёрзлую картошку не ели и баланду из одной перловки не хлебали.

Но среди страшноватых рассказов несколько комментариев запомнились таким общим посылом: дескать, это было золотое время для предприимчивых людей, которые сумели найти себе дело, и не ходили на заводы, где зарплату не платили. Ну, а кто голодал и старьё перешивал - просто люди с рабской психологией. Ну да. Кто-то смог, не растерялся, раскрутился, а кто-то...

Расскажу такую историю из жизни предприимчивых людей. Вряд ли, правда, коротко выйдет, извиняюсь.

Одни мои друзья в начале 90-х стали стремительно богатеть. Начало было положено на заре кооперативного движения, когда Шурик с товарищами на родном заводе сколотил бригаду, которая чего-то ваяла из отходов производства. Потом завод захирел, кооператив развалился, и молодые энергичные инженеры поплыли по волнам предпринимательства в разные стороны.

Шурик причаливал то к автосервису, то к банковской сфере, то к торговле, то к производству сладкой ваты, и наконец остановился на совершенно незаконном виде деятельности. Продукция, которую "выпускал" Шурик была и будет востребована всегда - водка. Начиналось эта опупея в однокомнатной квартирке, с маленьких партий. Жена Шурика, Валя, была тоже  вовлечена в производственный процесс. Спирт, вода, бутылки, этикетки...  Шурик смешивал, разливал и развозил продукцию по заветным точкам на заводских окраинах. Город тогда был облеплен бесчисленными круглосуточными ларьками. Бизнес шёл в гору.

Вскоре семья перебралась из хрущёвки в дом в престижном районе. Из окон трёхкомнатной квартиры открывался шикарный вид на Енисей. Хоромы, правда, требовали мощного ремонта. Начала его хозяйка с ликвидации всех межкомнатных дверей вместе с коробками. Заказали новые чуть ли не красного дерева по заоблачной цене. Привезли их, а дверные проёмы ниже чем надо, пришлось составить их в кладовку. Взялись за окна - конечно же, металлопластиковые, под дерево, немецкие, наилучшие и самые дорогие! Откосы заделывать было решено, когда дверные проёмы пробьют и вообще когда весь ремонт настоящий начнётся.

Производство на тот момент перекочевало в арендованное помещение. Валя уже бутылки не мыла и этикетки не клеила. Она купила двух породистых вислоухих собачек и гуляла с ними по набережной, кормила их на славу и приглашала на дом парикмахера. Благосостояние выросло до того уровня, когда ужинать можно было в ресторанах, забросить швейную машинку и спицы, одеваться в дорогих магазинах и даже покупать картины в художественных салонах.

Шурик пропадал на "производстве",  улаживал дела, ездил в какие-то мутные командировки и всё чаще стал выпивать. А потом и вовсе закуролесил. То соседа в лифте поколотит, то машину разобьёт, то деньги потеряет, а то и в запой уйдёт на несколько дней. На решение всех этих форс-мажоров тоже требовались немалые средства. И настоящий ремонт всё никак не начинался.

Бизнес Шурика рухнул в одночасье. Не всех сумел прикормить из стражей порядка, или кого-то недокормил, или кому-то приглянулась раскрученная схема - история умалчивает. Чтобы не сесть по полной программе, была продана новенькая крутая иномарка и всё, что поддавалось продаже. И от греха подальше Шурик подался в Португалию фрукты собирать, да там и зазимовал на три года.

А за навороченным компьютером за время процветания подрос сынок Петя. Лишившись основного интереса в жизни (компьютер тоже ушёл на покрытие папиной свободы), Петя примкнул в дворовым трудным подросткам. Валя осталась с кучей долгов и обещаниями Шурика присылать деньги. Но то ли в Португалии был всё время неурожай, то ли переводы не доходили, только денег от мужа Валя так и не увидела.

По квартире слонялись заросшие коккеры, переведённые на курьи бошки с перловкой. С ними никто уже не гулял по набережной. Вале пришлось извлечь швейную машинку, погребённую было под толщей больших денег, и начать делать деньги маленькие, но верные, обшивая нестандартных дам, которые, слава богу, никогда не переведутся. Но это не решало проблему долгов, и квартира в престижном районе была продана и куплена другая совсем уж далековато центра города.

...Шурика из Португалии добрые люди отправили-таки в Россию. Семейный союз после всего пережитого не возродился. Начать ещё раз жизнь нового русского Шурик уже не смог, таксовал с переменным успехом и всё-таки спился. Петя вырос, особо ни на кого не выучился, и в свои 30 лет всё ещё не определился с местом под солнцем. Ему кажется, что оно приятнее греет то в Корее, то в Питере, то в Крыму. Валя давно ничего не шьёт - зрение не даёт, и уже много лет моет полы в каком-то большом офисе.

Коккеры дожили до глубокой старости и ушли туда же, куда ушёл и Шурик.

Чтобы не заканчивать на таком миноре, скажу, что никто из моих знакомых и друзей не стал ни новым русским, ни тем паче каким-нибудь олигархом. Все как-то пережили дурдомные 90-е и даже побарахтались с переменным успехом в предпринимательстве. Никто сейчас не нищенствует, все работают по специальности или вышли на пенсию. Пожалуй, только один товарищ преуспел больше всех в плане благосостояния. Но его строительный бизнес - одному ему ведомая большая тайна. И это совсем другая история.

...

.

В доме, наискосок от моего, много лет живут квартиранты. Они меняются, и я не успеваю с ними подружиться, а с иными даже и познакомиться. Хозяева этого дома лет десять назад покинули наши южные райские кущи и вернулись на суровую историческую родину. А когда они жили здесь осёдло, я была очень дружна с главой семьи Алёной. На момент нашего знакомства с мужем она рассталась по неведомым мне причинам. И муж её в моей памяти сохранился только в виде скорбной фигуры, жалующейся соседям на несправедливость жизни. Вскоре он уехал и следы его затерялись так, что приставы не могли взыскать алименты.

Алёна была уж если не красавица, то очаровашка точно - вся такая ладненькая, быстрая, смешливая. Для полноты картины надо упомянуть синие глаза и белозубую улыбку. Добавив в такое портфолио штамп о разводе, получим в итоге неослабевающий интерес к Алёне со стороны мужчин. Скажу прямо, что просто отбоя не было.

Ситуация осложнялась тем, что моя соседка по вечерам и допоздна работала барменшей в нашем сельском кафе. А днём она хваталась ещё за всякие подворачивающиеся работы и работки, потому что многое умела и не боялась никакого труда. И двух детей, кроме неё, никто не накормит. Короче говоря, была она мне очень симпатична.

Симпатична она была и посетителям бара, среди которых были всякого рода воздыхатели, далеко не всегда хорошего воспитания. Но Алёна сумела организовать вполне приличную атмосферу в заведении, и себя поставить так, что если кто-то начинал неумеренно липнуть со свойственной нашим сельским кавалерам простотой, то тут же находились защитники. И потом на тот момент у Алёны был в приморском посёлке постоянный кавалер в виде какого-то полковника в отставке.

Полковника того я ни разу не видела, но он незримо присутствовал при наших разговорах. К нему она ездила на свидания, иногда он приезжал к ней в бар и отвозил после работы домой, никогда не оставаясь на ночь. И этот роман на моей памяти тянулся примерно с год и, как я поняла, полковник со своим особняком и бесчисленной роднёй, приезжающей на отдых, ей несколько наскучил. Алёна на эту тему смеялась: "Понимаешь, полковник, но не орёл!"

Возможно, полковнику хотелось бы свиданничать почаще, но Алёна много работала, метр за метром благоустраивала свой кубанский домик, сама штукатурила и шпаклевала, огородничала, неустанно консервировала всё, что у нас тут растёт. Завсегдатаи бара возникали в виде электриков, водопроводчиков, копателей септика и спецов по спилу деревьев.

И вот однажды в бар зашёл припозднившийся неизвестный посетитель. Слово за слово, завязалась у них с Алёной хорошая беседа. Под коньячок посетитель рассказал, что он тут из понаехавших с Севера, что родители купили дом, а он, вахтовик, прилетел в отпуск, что разведён, и какая жалость, что послезавтра улетает, и что только сегодня забрёл в бар, а тут такая вот Алёна...  Пошёл провожать. Как говорила потом Алёна, у неё через пять минут знакомства произошло помутнение рассудка - так буровик понравился! Короче, прощай полковник, здравствуй, новая любовь!..

Утром я пришла к Алёне на кофе, и, увидев молодого симпатичного мужика, сразу поняла, что это явно не электрик и не водопроводчик. Алёна сияла и порхала, и они собирались на море! День сплошного счастья, ещё одна ночь, и буровик улетает на вахту. Роман, едва начавшись, перетёк в зону сотовой связи. Общение частое и такое интенсивное, что начинает прошибать брешь в бюджете. Но впереди встреча, к которой Алёна с нетерпением готовится. В эти месяцы ожидания она доделала ремонт в ванной и соорудила гардеробную в своей спальне. Мечты о встрече вылились в покупку новой прекрасной кровати и махрового мужского халата.

Синие глаза искрились, и разговоры у нас с ней за чашкой чая или за стаканом вина (пива, сока, минералки, компота) был только о любви и мужчинах. Лейтмотив был один - тот самый единственный найден, он именно такой, какой надо - во всём! Буровик рос в моих глазах с каждым днём, и я тоже с интересом поджидала его приезда, радуясь за Алёну. Иногда, правда, меня посещали какие-то неромантические мысли, что мог бы пылкий друг иногда  раскалённую телефонную любовь рублём обеспечивать. Но мне такая проза жизни простительна, я была изрядно старше своей соседки, и не столь восторженно относилась к любовям с первого взгляда.

Оставалось несколько дней до встречи, и вдруг звонки с Севера прекратились. Абонент просто испарился из сети. Это был ужас для бедной Алёны! Перебрав всевозможные форс-мажорные обстоятельства, Алёна впала в тихую панику: ей всё мерещился взрыв на буровой, оторванные руки и телефон, почивший в недрах вечной мерзлоты. Она сходила на почту, чтобы узнать по фамилии пропавшего буровика адрес его родителей. Увы, среди недавно понаехавших таковых не знали. Наверное, ещё не прописались, решили мы.

Плохие это были дни. Рядом с несчастной Алёной я чувствовала себя до неприличия благополучной. И, честно говоря, исчерпала все слова утешения. За ними Алёна съездила в соседний посёлок к своей приятельнице, большому специалисту по кофейной гуще. Гадание было сенсационным - выйти Алёне замуж очень скоро и за высокого мужика. Но за ним плетутся две сущности женского пола, и мужик вроде как в трясине увяз. Выслушав сей прогноз, Алёна воспряла духом и решила покорно ждать. Просто ждать.

И дождалась. Миновало уж больше недели, как должен был прилететь буровик. Алёна, измучившись от неизвестности, пребывала в мутной хандре. И в один прекрасный день увидела своего пропавшего возлюбленного на нашем рынке, и был он не один, а с дамой. Они покупали продукты, и по всему было видать - муж и жена. Жена была очень даже ничего себе.

...Знатно мы тогда с Алёной напились! И порыдали, и похохотали, и даже водрузили махровый халат на стул и наговорили ему много всяких плохих слов. Под утро было решено - жить дальше! И ведь выжили-таки!

Вскоре я уехала на год в Москву. Спустя какое-то время в свой родной сибирский город, пережив тут ещё одну нехилую драму, уехала и Алёна. И очень быстро вышла замуж. Сценарий был примерно такой же скоропалительный. Мужик пребывал в каком-то полу-разведённом состоянии, которое закончилось встречей с Алёной. Переночевал у неё и домой больше не вернулся. И никаких сожительств. Свадьба, белый лимузин! Фотографии я видела собственными глазами. Высокий жених был в белом костюме. Так хотелось Алёне.

Такая вот реальная история из жизни. Персонажи все живы , благополучны и живут в счастливом браке. А судьбой буровика я не интересовалась.

За свою жизнь я много раз переезжала с квартиры на квартиру, пережила много ремонтов и даже маленькое строительство. Поэтому перед глазами прошла довольно многочисленная шеренга строителей и отделочников всех мастей. И, поскольку папа у меня был строитель, этот народ я очень люблю. Некоторые персонажи в памяти не тускнеют и по прошествии многих лет. (Об одном из них писала в "Тайна чёрного дипломата")

Пишу специально для Nikola1905 и для всех моих чутких читателей.

Это было в 1996 году. Обменяли мы тогда свою квартиру на убитую однокомнатную сталинку в очень неплохом районе правого берега Красноярска. Вытравив живность, приступили к ремонту, который нам, много работающим людям, делать было некогда. Да и квартира требовала рук профессионала, а не наших сомнительных умений поклеить обои. Знакомые присоветовали одну "шуструю", как они выразились, отделочницу, предупредив при этом, что тётка немного с причудами. 

Тётка откликнулась охотно и на следующий же день поутру приехала. Это была очень маленькая толстенькая женщина в годах. При ней была большая увесистая сумка. Познакомились. Тётя Галя говорила быстро, тоненьким голоском, и рассказала, что всю жизнь проработала штукатуром-маляром, теперь на пенсии, но здоровье позволяет подрабатывать, потому что надо внучка тянуть. И внучок-де подъедет помогать. А в основном работает одна. "Так ведь я - дитя войны! Всё привыкла сама делать с малолетства", - с этими словами она нас выпроводила на работу и велела ни о чём не беспокоиться.

Вечером мы выпучили глаза, обнаружив на кухне накрытый стол и за ним довольную произведённым эффектом тётю Галю. Оценив сделанную за день работу, мы поняли, что она и здесь не оплошала - всё шло по оговорённому плану. За ужином - малосольные огурчики, молодая картошечка, вкуснющее сало и самогоночка! - мы узнали основную канву жизни нашей работницы. Была она из семьи раскулаченных, рано осталась сиротой и выросла в детдоме. Всего достигла сама - и квартиру получила, и дачку состроила. Вот только семейная жизнь не задалась, живёт без мужа. А дочка в Норильске деньги зарабатывает, внучок при бабушке, хороший мальчик.

Под самогоночку мы в тот вечер много смеялись, несмотря на невесёлые в общем-то рассказы, потому что тётя Галя сыпала бесконечными прибаутками и потешными словечками, так что я хваталась за блокнот. "Э, милые вы мои! - говорила она, - да то ли я ещё знаю! Я ведь - дитя войны!" Наши попытки как-то компенсировать её продуктовые издержки она пресекла сурово, если так можно выразиться, имея ввиду её мультяшный говор. "Что ж я не понимаю, что вам готовить некогда? Что ж я - развалюсь, сваривши картошку? А это всё с моей дачи, у меня всего полно, и запасов на десятерых! Наголодалась в своё время. Я ведь - дитя войны!.."  Так ужин плавно перешёл даже в хоровое пение, и в 12 часу ночи мы на такси отправили её домой, расцеловавшись у подъезда.

А в 8 утра она, свежая и радостная, стояла на пороге, как ни в чём ни бывало. Вечером всё повторилось: горячий ужин, разносолы, самогоночка на кедровых орешках, разговоры и песни.

"Серёжка с Малой Бронной и Витька с Моховой..." - с чувством выводила тётя Галя и мы, к её радости, подпевали. Песен она знала много, со всеми словами, мы ей только могли подтягивать в общеизвестных местах. Вытирая скорые слёзы, она говорила: "Да откуда вам-то их знать? Это я на них выросла, и в госпитале мы их раненым пели. Я ведь - дитя войны..."

Так длилось несколько дней. Соседка Люда стала коситься при встречах. А мы стали опасаться, что скатимся в бытовое пьянство. Но самогоночка была хороша, закуска обильна и вкусна (уже и с нашей лептой), ремонт продвигался. На дворе стоял чудный август. На всех углах продавали астры, которые мы дарили тёте Гале, отчего она сильно смущалась. На вопрос про внучка, который мог бы уже и прийти на подмогу, она как-то уклончиво бормотала, что ему надо к школе готовиться и пусть побегает напоследок.

Несмотря на свой почти что лилипутский рост, она действительно делала всё очень шустро, лазая по стремянке с ловкостью толстой обезьянки. Когда осталось наклеить по всей квартире обои, случилось ужасное. Придя с работы, мы не обнаружили накрытого стола. А тётя Галя молча лежала на полу - с шиной из книг и полотенца на ноге. На полу стопкой лежали нарезанные обои. Как выяснилось, она сверзилась-таки со стремянки!.. Поехали в травмпункт. Да, перелом.

Сникшую, загипсованную тётю Галю мы повезли к ней домой. В чистенькой квартирке никого не было. "Ничё, внучок придёт, разберёмся, не переживайте! Со мной и не такое бывало, я ведь - дитя войны..." Попрощавшись с тяжёлым сердцем, на всякий случай стукнулись к соседке и попросили побыть с нашей подопечной до прихода внучка. Старушка заохала, а потом рассердилась: "Опять Галька людям голову морочит! Да нет у неё никого - ни дочки, ни внучка! Вот так к людям прицепится и сочиняет про родню. А мне-то за ней смотреть некогда - езжу как раз с внуком водиться!"

Развернулись мы, забрали тётю Галю, и поехали назад. За выходные под её руководством сами наклеили обои. Причём очень даже и ничего получилось. Жила у нас тётя Галя до снятия гипса. Муж мой, большой спец по резьбе, изваял ей красивую тросточку. В ободке под рукояткой среди орнамента вплёл её любимую присказку "Дитя войны"

Потом мы долго с ней дружили, были всегда одарены её соленьями-вареньями, и пока она была жива, ездили к ней на дачу, в её смешной теремок о девяти квадратных метров...

А вот моя история про штамп в паспорте, вернее, про его отсутствие. Финал её происходил на моих глазах, в одном из сёл Кубани. Одни персонажи живы и вполне благополучны, другие покинули сей мир. Мать моего хорошего знакомого, назову его здесь Андреем Кудлаем, была глухой с детства (во время оккупации румынский офицер так девочку ударил). После развода с мужем она сошлась с мужчиной по фамилии Ортлиба. Брак не регистрировали. Поселились на заброшенном хуторе. Родились у них дочка Надя и сын Лёша, записаны были на отцовскую фамилию.

Андрей жил в интернате в ближайшем посёлке, на выходных ходил домой за 10 километров, помогал старшим по хозяйству и нянчился с детьми. Вскоре семье совхоз выделил участок в селе, и они начали строить саманный дом. Андрей уже был подростком и работал наравне со взрослыми. Построенный дом оформлен на хозяина. Глухая малограмотная  мать Андрея в документы не вникала. Дети, разумеется, тоже.

Андрей после 8-го класса поступил в техникум и уехал в другой район. Потом ушёл в армию, служил на Тюменском Севере, там и остался дальше жить, обзаведясь семьёй. Надя вышла замуж и уехала с мужем в Германию, Лёша женился очень рано и стал жить отдельно от родителей.

Вернувшегося с Севера Андрея на Кубани ждало мало радости. Умирает мать. Вскоре он с братом опрокинулся с мотоцикла. Брат, виновник аварии, отделался синяками, Андрей остался инвалидом-спинальником. От него уходит жена. Умирает их отец. И вот тут-то  оставшиеся родственные узы и затрещали. Дом записан на Ортлиба, наследники Надя и Лёша. Никакой Андрей Кудлай вроде как и рядом не стоял. Надя из Германии прислала отказ от наследства в пользу брата Лёши.

И Лёша стал дом сдавать в аренду, хотя Андрей в это время жил по съёмным квартирам. Когда меняющиеся квартиранты за пару лет дом устукали и едва не спалили, Лёша разрешил там жить брату... Андрей, несмотря на свою тяжёлую инвалидность, работал и всё свободное время приводил родительский дом и усадьбу в порядок. Привёл. И Лёша решил его продать. Продал.

Вскоре Андрей умер.

...Вспоминаю его оживлённые рассказы о ремонте дома,  его надежды, что дом будет всё-таки поделен или что ему брат разрешит (!) там жить. Все робкие советы судиться с братом за наследство он отметал категорически - как это? судиться с братом?! Такой вот был старомодных правил человек, этот Андрей. И был очень красивый. 

Сегодня я расконсервировала летний санузел на своём участке. Этим термином я обозначаю такие действия как подключение воды и выгребание оттуда всякого садово-огородного инвентаря и прочих полезных и бесполезных вещей. Они туда напихиваются каждой осенью, потому что на участке пока нет сарая. Летний санузел мы по старой привычке называем просто душем. Он стоит на том же месте, где много-много лет был деревянный щелястый душ с бочкой наверху. С сооружения каменного настоящего санузла началась моя блистательная карьера домашнего прораба.

Как и все дилетанты, я была полна отваги и планировала состроить летний санузел дней за десять. Очень хотелось успеть к приезду сибирских гостей, уже сообщивших о покупке билетов в Анапу. Для начала работ имелись все материалы, а соседка Надежда Васильевна дала напрокат корыто для бетона. Надежда Васильевна - моя приятельница, пенсионерка, живущая с внучкой. Поднаторевшая на строительстве своей дачи, она загорелась моими планами и сама себя назначила начальником строительства.

Двоюродный брат Серёга, живущий в соседнем посёлке и умеющий только клеить обои, моей решимостью тоже восхитился. Посмотрю, говорит, во что тебе это выльется, и тоже затею благоустройство. Тем более, говорит, есть у меня друган, всё умеет, вон куме печку в бане сложил, я тебе его пришлю, только ты его не вздумай угощать ничем, крепче компота - он щас в завязке.

Сказано - сделано. Приезжает Серёгин друган. Мы с мамой несколько оторопели: чисто английский джентльмен! Сухощавый, седовласый, с интеллигентным лицом и такими же манерами, в очках, с аккуратной бородкой, в руках чёрный дипломат конца СССР. Что-то уж совсем он был не похож на местных кубанских шабашников! Ну, познакомились, обсудили планы строительства объекта, осмотрели стройматериалы.

Женя, наш строитель, не похвалил со знанием дела песок, но сказал, что для фундамента и кладки сойдёт, а вот для штукатурки надо другой. Присутствовавшая на этой планёрке Надежда Васильевна согласно закивала головой.

И работа началась. Копалась траншея, заливался фундамент (спасибо соседу - дал бетономешалку), прокладывались трубы. Сильно кипеть работе мешала дикая жара, какой славится наше кубанское лето, частые перекуры под вентилятором и Женина страсть поговорить за жизнь. Ему было опасно задавать самые невинные вопросы типа "Как доехал?" Женя тут же доставал сигарету и начинал подробный отчёт, кто был за рулём маршрутки - Гамлет или Толик, что его теснила толстая потная бабища, что сегодня он к нам шёл не мимо "домиков", а вышел на керамзитовом заводе, что слышал, как новом доме на Садовой говорят по-немецки, а он с детства ненавидит этот язык, и что... Приходилось прерывать эти жаркие монологи - жалко было каждой минуты более-менее терпимой утренней погоды.

Женя, как и положено джентльмену, любил кофе и крепкий чай, всё это заваривалось и выпивалось под те же бесконечные рассказы во время перерывов. Надежда Васильевна осуществляла архитектурный надзор и ей как раз Женина разговорчивость очень нравилась. Она часто приходила с какими-нибудь испечёнными плюшками на стройку, где уже стали расти стены.

Постепенно мы узнали все подробности Жениной биографии. Родом с Урала, на Кубани оказался, женившись на местной. Жена несколько лет назад умерла от рака, он вырастил двух дочек и досматривает старую тёщу. А по образованию - культработник, и в своём посёлке лет десять работал директором клуба. Потом по пьяной драке сел на два года, вышел с туберкулёзом, долго лечился и вроде вылечился, но на культурную работу не берут по здоровью. Поэтому вот перебивается всякими шабашками.

Конечно, мы с Надеждой Васильевной прониклись сочувствием к нашему строителю! Он приезжал неизменно всё с тем же чёрным дипломатом, вызывавшим у меня насмешливое недоумение. И как-то раз я у него спросила: "Женя, чего ты ходишь с этим чемоданчиком? Рабочую одежду можно и в пакете носить!.." Женя ответствовал: "А в дипломате у меня - ключ для настройки рояля и диплом".

С трудом отогнав мысль, что у нас обоих тепловой удар, и всё это бредовое видение, я наконец засмеялась и спросила: "Какой рояль?! Какой ключ?!" Но Женя был серьёзен: "Ну мало ли...Вдруг у кого-то будет расстроенное пианино, а тут я как раз! И сразу с ключом. А если засомневаются, я диплом покажу." Поговорив ещё на эту фантастическую тему, Женя пошёл выкладывать последний ряд блоков на постройке, уже принявшей вид маленького домика без крыши. Женя остался очень недоволен моим саркастическим неверием в существовании расстроенных "пианин" в окрестных хуторах...

Пришедшей вскоре Надежде Васильевне я со смехом раскрыла тайну чёрного дипломата, но она моё веселье не разделила и встрепенулась: "Как? Женя умеет настраивать пианино? А что ж он молчал?! Наше -то ведь надо настроить! Ксюшка вон всё время жалуется!" И сей же миг побежала к Жене на "объект". И далее  всё происходящее вышло из-под моего контроля. Женя бросает стену, сообщает мне железным голосом, что сходит посмотрит - что там, берёт свой дипломат и идёт за Надеждой Васильевной. А я остаюсь смотреть на шесть последних блоков, которые осталось положить.

Часа через полтора я пошла за своим строителем. Открывшаяся моему взору картина была великолепна! Женя громко пел под собственный разудалый аккомпанемент, раскачиваясь и нависая над клавишами. В кресле сидела испуганная Надежда Васильевна, а на табуретке стояла закусочка и бутылка. Женя пел с надрывом, с какими-то дикими голосовыми эффектами, очевидно, из его далёкого артистического прошлого. Судя по всему, он был безнадёжно пьян и совершенно счастлив, что выражалось в частых победных глиссандо. Постояв молча в дверях, я пошла домой, поняв, что сегодня рабочий день закончился.

Бравурная музыка и пение ещё долго неслись из окон соседнего дома. Вечером Надежда Васильевна с трудом отправила музыканта на такси домой. У меня на стройке Женя больше не появился. Брат Серёга на меня наорал, что мы мужика с панталыку сбили...

Объект заканчивал другой строитель, не пьющий и не речистый из-за неважнецкого владения русским языком.

...Женя неожиданно пришёл к нам на Новый год, когда мы уже сидели за столом. Принёс бутылку шампанского. Мы с мамой гостю даже обрадовались, компания у нас была немногочисленная. Женя опять был в завязке и пил сок.

Это была наша последняя встреча. Через два года он умер от инфаркта.

.

Странная штука - память. То целые пятилетки в воспоминаниях не хранятся, то отдельные эпизоды всю жизнь, как яркий снимок, не тускнеют. То же и с лицами людей. Одни начисто стёрлись, хотя вроде и не мельком были знакомы, другие всегда с тобой.

А ещё все по-разному помнят голодные годы самого начала 90-х. Моя история такая.

Ноябрь 1990 года. Аэропорт Краснодара. Едва не опаздывая, приезжаем к самому концу регистрации на рейс до Красноярска. Провожающие друзья от своих щедрот навеливают мне трёхлитровую банку подсолнечного масла. Я отбиваюсь, потому что у меня на руках маленькая дочка и сумка с её причиндалами на долгий путь. Но они настаивают: бери, это наше, сами занимались, пригодится, будете кушать и нас вспоминать. Короче,  буквально силком всучили эту банку, упакованную в крепкую коробку и в пакет.

Сдали багаж, перед входом в зал ожидания проверка ручной клади. На стене огромный плакат с длинным перечнем продуктов, которые нельзя вывозить из Краснодарского края, и в том числе - растительное масло. Но я уже стою перед женщиной в форме. На одной руке двухлетняя дочка, на другой сумка и к животу прижимаю кубанский подарок. Едва глянув на содержимое сумки,

женщина спрашивает, что в пакете. У неё непроницаемое лицо, в которое я в замешательстве смотрю и, помедлив, очень тихо честно отвечаю: "Три литра подсолнечного масла..."

Она смотрит на меня, я на неё. У неё светло-серые глаза под красивыми изящными бровями. Она, скорее всего, выглядит старше своих лет - уже наметились складочки у губ и морщинки у глаз. Она  пристально смотрит на меня, потом на дочку. Нюська, измученная дорогой и впечатлениями, обняла меня за шею с самым сиротским видом. Взгляд контролёра смягчается, и она так же тихо спрашивает: "Упаковано хорошо?" Я киваю. "Проходите!"

...Господи, как же выручило нас это масло той длинной голодной зимой! В Шарыпово, куда мы приехали, буквально в течение месяца в магазинах на полках остались берёзовый сок, уксус и морская капуста. Продержались на родительских запасах в погребе и соседской помощью. Старая деревенская часть города жила крепкими хозяйствами, не дали пропасть.

А лицо той женщины -- служащей аэропорта, нарушившей правила, я помню и сейчас. Особенно её лучистые глаза в голубых тенях - уж такая тогда была мода.

.