Автор: Кот Аморфный

Даже не вспомню, что нас занесло на то болото. Просто кто-то (может, даже и я) сказал, что можно попытаться срезать путь, и мы свернули с перегретой солнцем бетонки, проломившись прямо через кусты на вполне приличную, засыпанную сухим песком тропку, которую было хорошо видно с дороги. Песок, правда, быстро закончился. Тропка сначала ощетинилась желтоватой болотной травой, а потом и вовсе захлюпала грязью, но, в принципе, оставалась вполне проходимой — в самых неприятных местах на неё даже была заботливо уложена деревянная гать — видно, что старая, но ещё достаточно крепкая, чтобы можно было спокойно пройти, не проваливаясь по щиколотку в перепрелую торфяную кашицу. Потом идти стало хуже, но мы понадеялись, что это ненадолго, а потом просто уже оказалось слишком далеко возвращаться — с вещами, велосипедами и в надвигающихся сумерках, по ненадёжной и плохо различимой в темноте тропинке — и мы упорно продолжали двигаться по ней в том же направлении (я мысленно в который раз попрощалась с почти новыми кроссовками) — должна же она хоть куда-то выводить!

Она и выводила. То есть, когда-то выводила. Я не знаю, был ли это какой-то охотничий домик, жилище лесника — зачем и кому может понадобиться строить дом прямо посреди болота, где на много километров вокруг нет другого жилья? — но выглядел он как обычный дачный двухэтажный дом. Даже, кажется, яблонька росла под окнами, правда, теперь уже засохшая, а кусты возле остатков забора, выкрашенного облупившейся голубой краской, вполне могли быть выродившейся смородиной или крыжовником. Стёкол в окнах, конечно, давно не было, а сами оконные проёмы были забиты досками крест-накрест, дверь была снята с петель (кажется, мы прошли по ней какое-то время назад, перебираясь через очередное топкое место). Мы остановились посоветоваться.
Мы — это, собственно, я, Руслан и Маринка. Мы вообще не планировали забираться так далеко, но так получилось, что дорогу до озера толком не помнил никто, а купаться, в общем-то, хотелось меньше, чем посмотреть, куда выведет во-он тот поворот. Или вот этот. Или ещё... В общем, когда я проколола колесо, было уже вполне ясно, что возвратиться затемно мы так и так не успеем. А потом эта тропинка, которая вроде бы всё время вела в правильном направлении, но вместо того, чтобы срезать большую петлю, которую закладывала бетонка вокруг старого военного полигона, и вывести на неё же ближе к Мурманскому шоссе, тянулась и тянулась через бесконечную цепочку торфяных болот — почти без открытых бочагов, но с топкой, затягивающей по колено и дальше, стоит только сойти с тропинки, подушкой из перепрелых корней и остатков растений, под полуметровым слоем которой — чёрная ледяная вода, и не знаешь, сколько её — два метра? Четыре? Восемь? Этот верхний слой кое-где спокойно выдерживает вес не только человека, но и автомобиля — а кое-где проваливается, расползается под ногами настоящей трясиной. Мы в такие места не лезли, конечно, шли по тропе, но видно было справа, где заканчиваются кочки с ещё зелёной клюквой и пушистыми кисточками белоуса и начинается топь. Слева зато даже мелкие сосенки попадались — значит, идти совсем безопасно.

Вот и дом этот по левую руку стоял, вроде как на пригорке. Темнеет у нас летом, конечно, поздно, но в отсутствие электрического освещения вдруг оказалось, что в половине двенадцатого ночи в лесу на болоте довольно-таки темно, так что дорогу было уже толком не различить, и я все ноги ободрала о коряги. Маринка с Русланом тоже, наверное, но на них хотя бы плотные джинсы были, а я, как самая умная, в шортах поехала. А тут ещё снизу, с болота туман наползать начал, густой такой, слоистый и холодный-холодный! Это, пожалуй, всё и решило: одеты мы были совсем по-летнему, а похолодало в низине резко, градусов, наверное, до восьми. У Руслана были с собой спички, но разводить костёр, сидя в луже по щиколотку — не самая простая задача.
В дом, признаюсь, идти не хотелось. Не то, чтобы было страшно или что-то такое — скорее, противно: неизвестно, кто там ночевал и что после себя оставил, доски, опять же, прогнившие... Но мёрзнуть на улице хотелось ещё меньше. Мы оставили велосипеды у боковой стены, даже не пристёгивая — кому тут на них зариться-то? — Руслан пошёл смотреть, подойдут ли доски от забора для костра, а мы с Мариной зашли внутрь.

В доме оказалось на удивление сухо и пахло не прелым деревом, как можно было ожидать, а чем-то вроде средства от моли. Такой слабый, навязчивый, раздражающий, но, в общем-то, не вызывающий отвращения запах. Под ногами зашуршала бумага — что-то типа старого календаря, кажется, в темноте было не рассмотреть. Входная дверь открывалась сразу в комнату, без прихожей или сеней. В глубину дома вела ещё одна дверь, на этот раз целая, но мы туда заходить не стали, оставили на утро, когда будет светлее. Мебели почти не было, только Марина наткнулась в темноте на остов стула — сломанного, без сиденья и части спинки. Мы кинули рюкзаки в угол и расстелили куртки прямо на полу. Потом вернулся Руслан с небольшим листом жести и охапкой сучьев: доски оказались слишком сырыми, а вот яблоневые ветки подошли в самый раз — и стало даже как-то уютно.
Спать я не могла. Болели уставшие мышцы, воздух у костра был слишком горячим, обжигал кожу, но при этом дальняя от огня половина тела мёрзла всё равно. И сам огонь без присмотра оставить тоже было страшно: стены хоть и сырые, а вдруг вспыхнут? Почему мы вообще не договорились, что кто-то будет за огнём следить?..
— Я пить хочу, — вдруг тихо сказала Марина. Она, оказывается, тоже не спала: лежала на спине, глядя в потолок.
Пить действительно хотелось: мы, дураки, взяли с собой на троих только маленькую «спортивную» бутылку с водой, которая закончилась ещё часов шесть назад. Идиотская ситуация: сидеть посреди болота и мучиться от жажды, но пить тёмную, отдающую метаном болотную воду сырой никто из нас пока не решился, а кипятить было не в чем, так что мы ещё днём решили перетерпеть, пока это возможно.

Но, чёрт, как же, действительно, хочется пить. Я полежала ещё какое-то время, и тут меня осенило.

— Марин, — говорю. — Тут же кухня, наверное, есть!

— Ммм? — отзывается.

— Чайник. Там наверняка есть какой-нибудь чайник, или кастрюля, или хоть миска жестяная. Можно воды накипятить!
— Думаешь, осталось что-то? — спрашивает, но я-то вижу, что ей эта идея нравится.
Короче, повертелись мы ещё, поперешёптывались, и пошли этот клятый чайник искать вдвоём. Телефоном себе подсвечивая. Конечно, стоило бы до утра подождать, но пить-то сейчас хотелось.
Кухня нашлась на удивление легко. Свет от телефонов выхватывал перекошенные шкафчики на стенах, ржавую раковину с самодельным рукомойником над ней, слегка колченогий стол, на котором даже клеёнка лежала то ли в синий, то ли в зелёный цветочек. Даже газовая плитка на две конфорки была, резиновый шланг от нее уходил куда-то в дырку в стене, видимо, к газовому баллону. Повертевшись по сторонам, я присоединилась к Маринке, которая уже обшаривала шкафчики. В основном они были пустые и пыльные. Углы были затянуты какой-то густой белой то ли плесенью, то ли паутиной. Присмотревшись и посветив по сторонам, я обнаружила такую же паутину во всех углах комнаты. Меня аж передёрнуло от отвращения. Я паутину терпеть не могу, а тех, кто в ней живёт — ещё больше. А темно же, не видно ничего! Может, оно уже по мне ползает! И, конечно, сразу почувствовала прямо всей спиной: так и есть, ползает, пакость такая! Умом-то, конечно, понимаю, что нет, но... в общем, говорю:
— Пойдём отсюда, а? Нет тут ничего
А Маринка отвечает:
— Погоди, я миску нашла.
И по локоть в нижний шкафчик руку пихает, прямо в эту самую дрянь!
— Это не паутина, — говорит. — Плесень всё-таки. Скользкая.
— Фу, — говорю ей. — Пошли!

Руслан так и продрых, как мы его оставили. Мы веток в костёр ещё подкинули, угольки на железку собрали от греха, и стали миску рассматривать. Она вроде даже целая оказалась, но грязнющая! Я поняла, что из этого пить не буду ни при каких обстоятельствах. А Маринка ничего, сказала, мол, отмою сейчас. Я ей:

— Куда отмоешь, ночь на дворе, в болото провалишься!

Отговорила, в общем. Поставили мы миску в угол и легли досыпать. То есть, я легла, Маринка осталась за костром следить и руки от кухонной пакости влажной салфеткой оттирать.
Часа через три проснулась от Руслановой ругани и холода. Светало уже, костёр прогорел и потух, только железяка, на которой мы его разводили, ещё тёплая оставалась. Спросонья мне показалось, что в комнату каким-то образом среди лета намело снега. Всё вокруг — пол, стены, наши сумки были затянуты белой плесенью. Длинные, сантиметров по десять, нити оплетали доски и вплотную подобрались к рукавам курток, на которых мы спали.
Плесень пахла резко и сладковато. Мы, матерясь и брезгливо морщась, перетрясли рюкзаки, что-то повыкидывали, остальное кое-как отмыли в болоте. Найденную ночью миску не рискнула трогать даже Маринка, мы подхватили велосипеды и, посовещавшись, решили возвращаться по собственным следам. К началу одиннадцатого мы выбрались на бетонку в том же месте, где сошли с неё вчера вечером.