Наверное, нет в мире более известного человека. Кому незнаком его портрет - геройский взгляд, устремленный вдаль и ввысь, сдвинутый чуть набекрень черный берет с красной звездой, оливково-зеленая гимнастерка воина, мужественная растительность на лице, обрамленном непокорными смоляными кудрями… Этот лик смотрит отовсюду – с тишоток и детских ползунков, с беретов и банданн, с брелоков для ключей и зажигалок, с настольных часов и брошек, с кофейных кружек, сигаретных пачек и брикетов мороженого, с бикини и даже с татуированных торсов футболистов. 

 

Имя его – Эрнесто Гевара по прозвищу “Че”, что значит “аргентинец”. Блистательная работа фотографа Альберто Корды сделала Че Гевару глобальным брэндом, который может поспорить по популярности с продукцией самых знаменитых компаний и принести немалые барыши наследникам оригинала. Этот снимок вместе с начертанным под ним лозунгом “Борись с угнетением” превратил Эрнесто Гевару в признанный символ революционной романтики.

 

Почти столь же знаменит и другой - посмертный снимок прославленного кубинского революционера: лежащий на смертном одре Че вот-вот откроет невидящие глаза и взглянет в объектив – словно снятый с креста Иисус Христос на картине средневекового художника. Особо пламенным почитателям даже чудятся на руках покойного стигматы – раны Христовы. Здесь символика иная: современный святой, благородный человек, отдавший жизнь во имя счастья народов чужих ему стран.

 

На Кубе его и впрямь чтут как великомученика. Дети в школах каждое утро, как заклинание, скандируют клятву: Seremos como el Che! (“Будем как Че!”). Вещи, которых когда-либо касалась его рука, почитаются как религиозные реликвии. Десять лет назад Фидель Кастро в попытке вновь раздуть искру затухающего революционного энтузиазма среди кубинского населения приказал эксгумировать останки Че Гевары в Боливии, где его настигла смерть, и репатриировать их на его “социалистическую родину” – Кубу.

 

Кости помещены в мавзолей Че Гевары в городе Санта-Клара и почитаются как святые мощи (французский журналист Бертран де ла Гранж провел расследование и пришел к выводу, что останки, скорее всего, были добыты на первом попавшемся кладбище и к объекту поклонения не имеют никакого отношения). По случаю сороковой годовщины гибели знаменитого революционера, отмечавшейся 9 октября, у мавзолея состоялись пышные торжества, кульминационным пунктом которых было зачтение послания Фиделя Кастро, где кубинский вождь слезно поминал “цветок, безвременно срезанный со стебля”.

 

Среди прогрессивной интеллигенции Запада царит подлинный культ Че Гевары. Как ни страннго, эти завзятые безбожники особенно напирают на религиозный мотив: “Че вызывает в воображении образ Христа-Спасителя… Его посмертный взор словно устремлен на убийц и прощает их, ибо не ведают, что творят” (Хорхе Кастаньеда, биограф Че Гевары). “Облик Че - порождение визуального языка… Композиционно он укладывается в классический христоподобный образ” (Триша Зифф, куратор Музея Гугенхейма). “Че умер смертью великомученика” (Дэвид Сегал, корреспондент “Вашингтон пост”).

 

А главный гуру западноевропейских левых Жан-Поль Сартр вообще зашелся в религиозном экстазе при встрече со своим героем: “Я услышал, как за мной затворилась дверь, и вмиг с меня сошла вся усталость, я утратил чувство времени. В этот кабинет ночь не заглядывает. Эти люди, лучшие из них, ощущают сон не как естественную потребность, а как досужую привычку, из плена которой они вырвались”. Это уже из области чудес, прямо хоть сейчас канонизируй.      

 

Однако кумир прогрессивной интеллигенции обладал атрибутами не только святого и чудотворца, но и вечно живого, вроде “дедушки Ленина” или “тепло улыбающегося в усы дядюшки Джо” Сталина. “Мужество, бесстрашие, честность, аскетизм и безграничная убежденность в правоте своего дела – в этом был весь Че” (Джон Ли Андерсон, автор биографии (точнее будет сказать “агиографии” – жития святого) “Че: жизнь революционера”). “Порядочность и благородство Че всегда побуждали его извиняться на каждом шагу” (Хорхе Кастаньеда). “Он не только интеллектуал, он наиболее совершенный человек нашего времени” (Жан-Поль Сартр).

 

Не слишком ли много сахарина в этих восторженных мадригалах “героическому партизану”, как Альберто Корда назвал свой снимок (кстати, сделанный 5 марта 1960 года, когда “партизан” уже был министром)? Может быть, стоит взглянуть на реальные факты истории и написать портрет нашего героя, опираясь не на восторженные оды, сочиненные его поклонниками, а на свидетельства очевидцев и собственные слова Че Гевары?

 

“Ненависть как элемент борьбы; несгибаемая, неумолимая ненависть к врагу, побеждающая естественные инстинкты человека и превращающая его в безжалостную, хладнокровную, селективную убойную машину. Вот чем должны стать наши воины…”.

 

“Если бы нам удалось оставить у себя ядерные ракеты, мы нанесли бы ими удар по самому сердцу Америки, включая Нью-Йорк”.

 

“Мы пойдем победным путем даже ценой жизней миллионов жертв атомной бомбардировки… Мы не должны позволить угаснуть пламени нашей ненависти, мы должны раздувать его до стадии пароксизма”.

 

“Обезумевший от ярости, я обагрю мою винтовку кровью, уничтожая любого врага, который попадется мне в руки! Мои ноздри раздуваются, с наслаждением вдыхая едкий запах пороха и крови. Истребляя врагов, я готовлю все свое существо к священной борьбе и сливаюсь в зверином экстазе с победоносным пролетариатом”.

 

Кому принадлежали эти изречения, пульсирующие беспредельной ненавистью и кровожадностью? Представьте себе - “порядочному и благородному” Че Геваре, который “вызывал в воображении образ Христа-Спасителя”, но тем не менее иногда любил в честь своего любимого героя подписывать корреспонденцию псевдонимом “Сталин Второй”.  

 

*          *          *

 

В январе 1959 года отряд Фиделя Кастро триумфально вступил в Гавану после партизанской войны, которой на самом деле фактически не было. “Нью-Йорк таймс”, захлебываясь от восторга, писала о “грандиозных сражениях, усеивавших поле брани тысячами трупов”.  Посольство США официально представило несколько иные цифры: за два последних года этой “ужасающей гражданской войны” с обеих сторон погибло в общей сложности… 184 человека.

 

“Грандиозная война”? Да в любом крупном американском городе за год убивают вдвое-втрое больше народа. Но эта статистика отражает далекую от романтики реальность: кастровская партизанская война была в первую очередь пропагандистской кампанией, которая разворачивалась не столько в горах и саваннах Кубы, сколько на страницах американской печати и в залах заседаний Конгресса США.

 

Оказавшись у власти, новые хозяева, не теряя ни минуты, засучили рукава и взялись за дело. По “острову свободы” покатилась волна жесточайших репрессий. За первые три месяца правления “аграрного реформатора”, как расписывала Фиделя Кастро либеральная американская печать, было казнено больше людей, чем за первые шесть лет гитлеровского режима. И руководил репрессиями не кто иной как “самый совершенный человек нашего времени” - Эрнесто Че Гевара.

 

Именно его Фидель Кастро назначил на должность “карающего меча революции”, ее главного палача. Выбор вождя пал на аргентинца отнюдь не случайно. В годы партизанщины, которая смахивала скорее на оперетку, чем на войну, он не стяжал себе славы ратными подвигами. Наоборот, бывшие соратники единодушно описывают Че как на редкость бездарного командира.

 

Зато он “быстро прославился своей жестокостью и беспощадностью. Голодный подросток из его отряда, укравший кусок хлеба, был немедленно казнен без суда и следствия”, - пишет в “Черной книге коммунизма” Паскаль Фонтэн. Гевара в своем дневнике хвастливо описывает, как он выстрелом в голову казнил партизана Эутимио Герру по подозрению  в шпионаже в пользу правительства. 

 

Кастро по достоинству оценил кровожадные инстинкты своего заместителя. Сам вождь кубинской “революции” отличался абсолютной беспощадностью, но, как свидетельствует его бывший соратник Роберто Мартин-Перес, просидевший в кастровских застенках почти 30 лет, жестокость Фиделя носила чисто утилитарный характер: он убивал без зазрения совести ради упрочения своей власти, но не испытывал от этого никаких эмоций – надо так надо!

 

Че Гевара же откровенно наслаждался кровью: “Надо было видеть, с каким выражением лица он наблюдал, как заключенных выволакивают из камер и привязывают к расстрельному столбу. У него явно было не все в порядке с психикой”, - пишет Мартин-Перес. Кастро знал, что делает, назначая аргентинца главой своего карательного аппарата. Мантия палача пришлась Че Геваре точно впору.

 

На посту начальника тюрьмы “Ла Кабанья” (кубинского эквивалента московской Лубянки) он развернулся во всю ширь своей садистской натуры. Че любил наблюдать за казнями из окна своего кабинета и нередко лично выходил добить казнимых. По его приказу расстрелы производились пулями крупного калибра с расстояния в пять шагов, чтобы кровь, мозги и фрагменты костей убитых забрызгивали стенку позади них. Че лично приводил к этой стенке родных и друзей казненных, чтобы насладиться их реакцией.

 

Он также любил подвергать свои жертвы психологическим пыткам, особенно инсценировкам казни, которые ломали самых мужественных людей. Особенно ему нравилось играть, как кошка с мышью, с матерями заключенных, слезно умолявших его пощадить их детей. В ходе разговора он неожиданно поднимал трубку телефона и рявкал в нее: “Приказываю сегодня же казнить этого мальчишку…” и называл имя сына оцепеневшей от ужаса матери.

 

В своей кровавой деятельности Че Гевара руководствовался принципом, который привел бы в замешательство любого юриста, даже самого прогрессивного: “Для того, чтобы поставить человека к стенке, не требуется никаких юридических доказательств. Все эти процедуры – архаический буржуазный пережиток. Революционер должен стать хладнокровной убойной машиной, движимой чистой, ничем не замутненной ненавистью”. “Для того, чтобы