Радиоэфир молчал.
Кристоферсон уже без надежды проверил дополнительные частоты, покрутил огромные резные верньеры настройки, которые мелко перещёлкивали динамомашины под кожухом, и, наконец, отключил приёмник. Прямоугольная синеватая кнопка, стёршаяся добела от частых касаний, с сухим щелчком вернулась в исходное положение, белый шум резко оборвался. Желтоватые слепые экранчики, в которых тянулась лента частоты, погасли, мигание контрольных ламп прекратилось. С тихим гудением пульт затих. Кристоферсон усталым движением стянул наушники на шею и задумчиво уставился в обзорное стекло иллюминатора. Всеобъемлющая тишина наполнила корабль, но после нескольких часов томительного вслушивания в радиопомехи у пилота немного шумело в ушах, а каждый удар сердца болезненно отдавался в висках.
На десятки светолет кругом расстилался бескрайний простор, и в этой пустоте что-то должно было произойти. Кристоферсон бессменно нёс десятую вахту подряд, в десятый раз клялся себе послать всё к чёрту и ничего не предпринимал. Что-то тягостное и вместе с тем необычное было в этом упорном ожидании - неясное чувство, бродившее в душе Кристоферсона, удерживало его в кресле, а корабль - в глубоком дрейфе где-то на периферии Галактики. Пять суток без сна дежурил пилот перед пультами, не решаясь заморозить реактор, отойти от штурвалов или хотя бы заснуть, но усталость постепенно брала своё. Несколько раз уже Кристоферсон начинал клевать носом, ловил себя на этом, недовольно оглядывался, вновь прослушивал радиоэфир и продолжал ждать, но на этот раз измученный организм не выдержал, и, положив голову на пульт, пилот крепко заснул.
Несколькими минутами спустя в дальнем углу пульта замерцал оранжевый огонёк, автоматически включился автопилот, тишину прорвал лёгкий писк навигационного блока. Перещёлкивали реле, пробегал по проводам ток, вспыхивали и гасли лампы.
И так было много лет.
Когда метрика вокруг корабля начала стремительно изменяться, кибернетический мозг включил сигнал тревоги. Ужасный вой наполнил пустой корабль, но никто не ответил на него, никто его не услышал.
Тогда, согласно программе, заработали маршевые двигатели звездолёта, и многовековой дрейф прервался. Выйдя на курс, корабль быстро набрал скорость.
Пилот продолжал спать, положив голову в шлеме с открытым забралом на пульт - казалось, что он вот-вот проснётся, но годы шли, а Кристоферсон не просыпался. И снились ему бесчисленные вахты, рутинное прослушивание радиоэфира и бездонная бездна, наполненная великим молчанием Галактики.