Тут уже Таисия смекнула, в чём дело.
- Один крал-то? Али помогал кто? - спросила она.
- Дядя Филя и Осип, Мотрин сын, со мной были...
- А сейчас где они? - не отстала от него Таисия.
- Их пастух сразу же с собой увёл, - ответил Андрюня. - Из своей сумки что-то на снег бросал. Они поднимали, кричали: "Золото!" и за ним шли.
- Отчего ж тебя не взяли с собой? - включилась в дознание Саша.
- Отстал я... - прошептал Андрюня. - Они шибко шли, а я почал свою долю со склепа генерала Говорина. Душа горела...
Тут уже Таисия не сдержала грязного ругательства. Мало того, что Андрюня не смог очиститься от скверны, так он ещё и мёртвых грабил с подельниками.
- Мотриного старшего сына Калистрата головой назначат в память о деде. Нынешний-то, не из их роду, стар уж, старше почившего, - заметила Саша. - Только не бывать этому, если станет известно про младшего Осипа. Да и сам он хорош, помните, я вам рассказывала.
- Вот что, невестка, - решительно начала Таисия, - ты сейчас к матери иди...
- Не примет матушка после облыжного слова-то... - уронила слезу Саша.
- А ты не дрожи осиновым листом, а как есть говори, что оболгала тебя Мотря, - заявила Таисия. - А я Павла найду. К голове пойдём. Хоть и не время сейчас для дознаний, все Божьего суда ждём, но заявить нужно. И этого... властям сдать. Запри его в чулане, как будешь уходить.
- Да куда он сбежит-то?.. Еле языком шевелит, - заметила Саша.
- За своими дружками сбежит. Или мертвяками. Ибо дурень, каких свет не видел, - буркнула Таисия и вышла.
В толчее бестолково метавшихся людей она ещё раз озадачилась, почему двоюродный брат, мошенник и вор, предатель и трус напоминал святого. Но разве может одно и то же лицо отражать такие разные сущности? Святого и христопродавца?
К голове она не пробилась, его пятистенок был плотно окружён толпой. Народ не вместился во двор и топтал снег в огороде.
Мужчины решали, что наперёд делать: то ли укреплять берега реки - а вдруг рванёт так, что воды пойдут на предместье? - то ли уходить на север, где трясло меньше. Таисии показалось, что среди гула голосов пуще всех звучит бас Калистрата. Он призывал всех откупиться от беды.
Конечно же, про толпы восставших из упокоищ мертвяков никто и не говорил. И сейчас среди хмурых одной думой лиц, полных одним отчаянием людских глаз ночные события показались Таисии дурным сном, кошмаром. Если бы не Андрюня...
Павла тоже не удалось встретить. Вот только Мотря успевала мелькнуть то тут, то там. Она всё что-то нашёптывала бабам, которые начинали гневливо трясти головами, ругаться и вскидывать руки.
Чтобы упредить хотя бы одну беду, Таисия побежала к дому.
При виде реденькой толпы возле распахнутых ворот её сердце поднялось к глотке и заколотилось там, мешая дыханию.
На расстеленное на затоптанном снегу одеяло трое соседей вынесли труп.
В одной нижней рубахе, без портков. Глаза полуоткрыты. Синий язык прокушен до крови, руки скрючены. Заострившийся жёлтый нос чуть искривлён. Пальцы босых ног вытянуты судорогой. На шее, ставшей вдруг необычно длинной, обрывок верёвки.
И когда только успел-то...
Мужики, увидев Таисию, склонили головы; женщины протяжно завыли. А она не знала, как поступить. Причитать по брату или перед людьми покаяться за родственника?
На толпу летели крупинки снега, высекали слезу, холодили носы и щёки, заставляли думать о тёплом доме. А покойник... что покойник? Он свою стезю выбрал, супротив Бога пошёл. Люди-то причём?
- Кто-нибудь в околоток поехал?
- Да кто сейчас поедет-то?
- Так послать нужно. Негоже покойнику здесь лежать. Самоубивцев и убитых всегда в околоток возят.
И вдруг среди этого равнодушия и бездействия раздался тонкий вопль. Как ни странно, закричал молодой мужчина. Его вылезшие из орбит бледно-голубые глаза уставились на труп.
Андрюня медленно садился, не опираясь руками о землю. С прокушенного языка на рубашку падали тёмные тягучие струйки.
Таисия не выдержала, подбежала к нему и схватила за плечи. Они были холодны и тверды, как лёд.
- Андрюня! Братец! - крикнула она и затрясла его.
Тело висельника всё поднималось, за ним вставала и Таисия. Она прижала ухо к его груди и не услышала биения сердца. Тогда схватила с пояса мужний кинжал и, поддев его под верёвку, разрезала её, прихватив кожу. Края раны разошлись, но кровь не выступила.
Тусклые голубые глаза Андрюни, казалось, ничего не видели. Он неторопливо повернулся, поднял руку и указал на кого-то в толпе. Потом легко зашагал к воротам.
Толпа прибыла, видно, совет у головы кончился. Все смотрели на то ли сумасшедшего, то ли на мёртвого и не замечали, что два или три мужика скинули с себя одежды, оставшись в исподней рубахе. На них только тогда обратили внимание, когда несчастные пошли за Андрюней.
- Эй, ты куда, Степан? Спятил что ль?
- Мужики, вязать бесноватых!
И тут же над толпой в вое женских голосов поплыл звучный вопль Мотри:
- Откупники это, смертники! Не касайтеся их, на них печать смерти!
Андрюня, как во сне, показывал и на других мужиков. Они тоже раздевались и присоединялись к шествию откупников.
В толпе были их жёны и родственники, но вопли и крики не остановили идущих. Одна молодуха вдруг вырвалась из хватки матери или свекрови, подбежала к мужу, вцепилась ему в руку. Он не глянув схватил её за шею, сжал и отбросил прочь.
Молодуха со скособоченной головой отлетела на пять шагов и распростёрлась на снегу. Из носа и уха, открывшегося из-под платка, заструилась кровь.
Таисия, заливаясь слезами, шла вместе со всеми за смертниками.
А они направлялись к тому оврагу, который образовался ночью при самом первом толчке.
Толпа остановилась поодаль, глядя, как смертники один за другим прыгали в сыпучую чёрную землю и как она забивала им рты, глаза, запечатывала в темноте навсегда.
И тут Таисию пронзило воспоминание: она лежит на снегу, и чьи-то останки волокут её вверх, прочь от провала. Стало быть, мертвяки хотели сохранить ей жизнь? А вот Андрюня, трижды грешник, увёл живых в небытие. Да что же это случилось с миром-то? Неужто всё вышло по Мотриным бредням?
- Идите, братья и сестры, по домам! - заблажила Мотря, легка на помине. - Земля взяла, что ей нужно, теперь успокоится.
- Вы стали свидетелями таинства! - подхватил слова матери бас Калистрата. - Пусть же оно останется в ваших душах, разглашать его будет преступным. Нам с вами удалось причаститься к чуду, так будем же достойными его хранителями.
Но никакие призывы не смогли заглушить взрыв горя людей, потерявших родственников. До самой ночи у оврага раздавались крики, плач и проклятия.
А с началом нового дня земля отторгла откуп.
Подземный гул, заглушавший любые звуки, прокатился волной от реки до города, накрыв и северную заставу, где прежние толчки были почти не ощутимы. А потом твердь качнулась так, что люди повалились с ног. В хлевах и загонах покалечился скот. Избы переламывало, как детские потешки из лучинок. Полыхнули пожары из-за топившихся печей.
Три страшных толчка превратили крайние улицы предместья в провал, в которые ринулись зажоры с реки.
Люди, кто со скарбом, кто почти безо всего, побежали спасаться в город.
Подворье Таисии с пятистенком, летником, баней и хозяйственными постройками, поднятое почти за сто лет и рачительно ухоженное старыми и новыми хозяевами, превратилось в руины. Варнаки сунулись в развалины с целю поживиться, но получили отпор. Таисия защищала не добро, которое может быть взято стихией, а прежнюю жизнь - с достатком, уважением народа, сознанием своей власти хозяйки.
Она отправила сына с невесткой в северную деревню к родственникам и не согласилась ехать с ними. Убедить её было невозможно. И разговорить тоже. Нахмурив густые брови, сжав в нитку суровый рот, Таисия задумала что-то страшное. Её взгляд потеплел, когда она перекрестила на прощание Сашу. Только тогда она сказала:
- Не давай власти над собой ничьим словам, дочка. Ты мать, и это главное, кто бы что ни говорил. За святым обликом может таиться зло. Ищи спасение сама.
Таисия повесила на плечо ружьё и отправилась на поиски Мотри.
К удивлению, её подворье пострадало меньше, чем другие.
Таисия вошла через дыру в лиственничном заборе.
Мотрю и Калистрата окружал несчастный люд. Обгоревшие, раненые, бездомные, потерявшие имущество были готовы прибиться хоть к кому-нибудь, кто бы указал на спасение. Все столпились около костра, на который пошла
- А... Таисия наша безгрешная... ты пришла спросить, отчего откуп не свершился? Отчего земля жертвы отвергла? - заверещала Мотря, упреждая вопросы, которые ей могла бы задать Таисия. - И не стыдно тебе, а? Брат ваш крал да пьянствовал, а вы его всей родовой покрывали! Грехи, как язвы, разъели землю!
- Ну ты, баба, язык-то прикуси! - заступился за Таисию муж её троюродной сестры.
- А не буду я молчать! - взвилась Мотря. - Она ещё и грешницу покрывает! Невестку свою! Которая на кладбище к пьянчуге бегала!
- А кто докажет твои слова, Мотря? - спокойно возразила Таисия. - Кто свидетель, что на моей снохе грех?
- Да Калистрат всё видел! - торжествующе сказала Мотря. - Он мужик уважаемый...
- Настолько, что к молоденьким соседкам выпимши пристаёт! - возвысила голос Таисия. - А потом грозится, что навек опозорит, если родителям девка пожалится. А ну, сватья, скажи слово, если это не так! Саша всё тебе поведала. А тебе важнее было с Мотрей знаться, чем против их семьи пойти. Мотря и Саше голову забила богопротивными мыслями.
- Не смей голос возвышать противу моей родительницы! - загрохотал Калистрат. - Вот чья семья должна стать откупом...
- А где твой брат Осип? - спросила Таисия, уже ни на что не надеясь. Вдруг этот воришка на материнском подворье. Или сгинул вместе с пастухом и подельником. В любом случае это ничего не меняло.
Видимо, делишки Осипа были известны людям, и она зароптали.
- К родне на северную заставу поехал, - так уверенно сказал Калистрат, что внутри у Таисии всё оборвалось.
Никто не станет искать Осипа, когда у народа других забот полно. Никто не поверит ей, что брат будущего головы грабил склепы и могилы, разорял последние приюты умерших людей, менял на полушку душу и совесть.
Через дыру в заборе вошёл кузнец. Его волосы, стриженные скобкой, ранее смоляные, теперь напоминали перья полярной совы. Глаза ввалились, но в них не было отстранённости, как у Андрюни. Он что-то скрывал за пазухой зипуна.
- Не нужно никаких откупов. Ни живым, ни мёртвым. Силы и тайны земли нам неведомы. И нет у нас власти на них влиять. Спасайте свои жизни, люди! То, что дороже золота. Идёмте на север, - сказал кузнец.
- А что это у тебя, Петрович? - взвизгнула Мотря и потянулась к зипуну.
Кузнец отстранил её и сам откинул полу.
К мокрой и грязной рубахе кузнеца приклонился младенец-урод. Из его огромной головы, вскрытой неумехой-лекарем, торчала бурая солома. Личико скукожилось на одну сторону, беззубый роток ощерился.
- Мой родной прах, - молвил кузнец. - Уйду и похороню там, где не трясёт.
- Э нет! - взревел Калистрат. - Ты к нам падаль принёс, чтобы мы через неё все померли!
Он мгновенным броском опытного охотника подскочил к кузнецу, вырвал у него трупик сына и швырнул в костёр. Двое мужиков схватили Петровича за руки, заломили. Но он расшвырял их и бросился в костёр, стараясь своим телом заслонить мёртвого ребёнка. Его волосы и одежда вспыхнули мгновенно.
Таисия закрыла уши от криков ещё более ужасных, чем подземный гул. А вот глаза зажмурить не могла. А ещё запах... Кто хоть раз почует горящую плоть, не скоро забудет вонь, выворачивающую нутро.
Наверное, несдобровать бы Таисии Мельниковой от козней Мотри и Калистрата. Или череда откупов унесла бы ещё не одну жизнь. Но сама земля, которую раздирали изнутри неведомые силы, явила людям чудо. А может, так Спаситель порадел справедливости.
Возле исходившего чёрным дымом трупа кузнеца появился убитый пастух. Откуда он возник, никто не заметил. Ни слова не сказал, но все вокруг замолчали. Его лик ущербного разумом разгладился, только выбитый глаз зиял чёрной раной да порванный рот не скрывал крошева зубов. Он держал кожаный мешок и без слов, скалясь, вынимал из него вещицы и бросал на землю.
Орден Святого Владимира... Крест... россыпь серебряных пуговиц с двуглавыми орлами...
- А ну не трожь! - заорал высокий голос, и из-под крыши овина спрыгнул... Осип.
- Это моё! - проревел он, пытаясь поднять вещи, видимо, награбленные им на кладбище.
Пастух беззвучно засмеялся, подбросил вверх мешок. И смешался с толпой.
Калистрат уже сообразил, как нужно поступить.
Он выхватил ружьё у мужика и пальнул в Осипа, который заворачивал ордена в тряпицу. Угодил как раз в грудь.
- Ты... за что... брат... - только и успел сказать вор.
Он упал навзничь, и его лицо исказили обида и изумление.
Таисия всё поняла. Может, и годился бы род Мотри для откупа, но не Таисии и ни одному человеку на свете не решать это. Она развернулась и молча пошла со двора, где вершилось бесчестье и тлели трупы.
Что поделать, если каждый, как Андрюня, хранит в себе и святость и грех.
Только долготерпивой земле до этого нет дела.
Когда настанет час её гнева, спасения не будет никому. Если Бог не заступится...
