Автор: Пилот Шевчук

Взято здесь: https://proza.ru/2016/03/08/2009

Предыдущие посты: #1 #2 #3 #4 #5 #6 #7

«КОМАНДИРОВКА»

«О ПОЛЬЗЕ ДИЕТИЧЕСКОГО ПИТАНИЯ» + «СЕБЕ ДЛЯ ПАМЯТИ» (Что возили)

«БЫЧКИ В ТОМАТЕ» + «СТАРЫЙ БОРТМЕХАНИК» + « БЕЗ ТОПЛИВА»

«ПОЛЁТ В ГРОЗЕ» + «БЕЗ НАЗВАНИЯ»

«ЭКИПАЖ»

«ЗАРИСОВКИ»

...Над головой привычное мелькание лопастей. Видно, как в морозном воздухе, за бортом минус 33, с законцовок срываются белесые полосы сжатого холодного тумана. Машина слегка покачивается, лёгкими движениями «ручки» и «шаг-газа» я удерживаю её на месте. Мы опять на Возее, цепляем на подвеску дизельную электростанцию. Вертолёт висит над грузом на высоте 8 метров, бортоператор выпускает трос, чтобы подцепщик зацепил крюк за троса подвески. В таком сухом морозном воздухе от трения воздушного потока о фюзеляж, вертолёт накопил огромный статический заряд, и висящий в воздухе трос с крюком, ни в коем случае нельзя трогать руками, пока он не коснётся земли, и разряд не уйдёт в неё.

Краем глаза вижу, как в левом блистере мелькает согнутая фигурка подцепщика и исчезает где-то под вертолётом. И тут же в наушниках, помимо команд бортоператора по наведению меня на груз, раздаются его весёлые комментарии о действиях подцепщика, появившегося его поле зрения: « О, бежит, родной, бежит родимый, аж спотыкается, ручонки к тросику тянет! Орать и свистеть бесполезно, хрен ты перекричишь и пересвистишь десять тысяч лошадиных сил. Сейчас-сейчас! Ой, как тянет ручки! Ой-ой! Щас! Опаньки!».

В наушниках раздаётся резкий щелчок. Мы уже знаем, что произошло. И тут же комментарии оператора: « Не фига себе! Искра проскочила на расстояние полтора метра до ручек нашего работничка! Лежит, родимый рядом с подвеской, и глазоньки свои «фиолентовые» закатил в голубое небушко!». Я с тревогой переспрашиваю: « Витя, его там не убило? Он живой?!». Ехидный голос Витюли продолжает комментировать: « О, глазки захлопали, ротик открылся, видать матюкается, переворачивается на животик и пополз. Куда пополз, зараза? А, за палочкой! Вон она валяется метрах в двух от крюка, лежащего на земле. Стал на карачки, взял в руки палочку. Интересно, зачем она ему? Ага, тыкает палочкой в крюк, как в мёртвую гадюку. Поздно, милый, тыкать, разряд уже весь на тебя потратили. Вставай, вставай, быстрее, цепляй наконец-то груз! Командир, мы на него уже, хрен знает, сколько керосина сожгли! Сколько не объясняй «толстолобику» (это любимое выражение бортоператора), всё равно найдётся кто-нибудь, кто схватит руками трос, пока он не коснулся земли или подвески, и разряд не ушёл в землю!». Тут уже я ору: «Витя, он там цепляет груз или нет?! Топливо же уходит!».

Успокаивающий голос Вити: « Хорошо висим, над грузом, груз подцеплен, защёлка закрыта, убираю трос, трос в замке, зелёная горит!». Я вижу, что «зелёная» горит (это лампочка на моей приборной доске), и краем глаза замечаю фигурку подцепщика, убегающую прочь от вертолёта, подгоняемую потоком от несущего винта.

Мы отрываем груз от земли, и он отправляется в очередной полёт. А подцепщик, провожая взглядом удаляющийся вертолёт, наверное кроет матом законы физики, которые никто не отменял, даже здесь, за Полярным кругом….

***

«Заказчик» говорит: « Есть срочная работа. Вот заявка. Прилетите на буровую Харьяга-50, там возьмёте балок и отвезёте его на Харьягу-144. Только у нас на пятидесятой пока нет бригады подцепщиков, сами сможете подцепить?».

Это не вопрос, экипаж МИ-6 всё умеет, во всяких ситуациях выкручивались.

Поехали. Погода звенит, небо ясное, синее, холодное. Видимость миллион на миллион, солнце сияет, денёк отличный. Погода для конца февраля – изумительная. Подлетаем к Харьяге-50, осматриваем площадку с воздуха. Хорошая, чистая, укатанная площадка, снег блестит на солнце.

На краю площадки, в ряд, стоят балки – домики на санях. А в самом центре площадки стоит один, нас дожидается. Чтоб меньше возиться, зависаем точно над балком. Через люк в полу грузовой кабины, бортоператор, прямо на крышу балка выкладывает «паук», чтобы не таскать его руками. Он тяжеленный, зараза, всё-таки 75 кг. Осмотрев внимательно балок, я смещаюсь вправо и ставлю вертолёт прямо рядом с ним, чтобы до стены балка можно было рукой дотянуться. Так меньше будет дуть на экипаж, и мы быстрей подцепим груз. Надо будет меньше выпускать трос лебёдки. Мой экипаж всё понимает с полуслова, я показываю на балок: «На крыше небольшая телевизионная антенна, труба торчит, и входная дверь плохо закрыта, хлопает от потока воздуха, в полёте может открыться. Мои хлопцы, как абордажная команда пиратской шхуны, со всех сторон налетают на балок. Бортоператор залезает на крышу, выдёргивает антенну, ломает об колено, бросает вниз, затем выдёргивает трубу и начинает зацеплять карабины «паука» за тросовые кольца в верхних углах домика. А второй пилот с бортмехаником заколачивают обухом топора гвозди, закрепляя входную дверь, чтобы она не открылась в полёте.

Процесс в самом разгаре. Я лениво поглядываю на балок, до которого, рукой подать. Прямо перед моим носом, в стене балка, окошко, изнутри прикрытое занавеской. Под лёгкое раскачивание вертолёта я тупо смотрю на эту занавеску и думаю о чём-то своём. Внезапно занавеска отдёргивается и за стеклом я вижу небритую мордуленцию какого-то мужика с выпученными глазами. Глаза эти, как у мадагаскарского лемура, каждый размером с пятак! Видно, что рот у мужика открывается, он что-то орёт, но разве можно что-то услышать в таких условиях! Какое-то время мы играем в «гляделки». Потом я начинаю орать, как резаный, пытаясь перекричать вертолёт, и, наконец, при помощи свиста, таки отвлекаю экипаж от «ударной» работы. Мои хлопцы удивлённо замирают, глядя на гримасы, которые я им корчу. Потом до них доходит – что-то пошло не так!

Потом выяснилась очень простая вещь. Домик, который мы пытались подцепить, должны были затащить в ряд балков стоящих, на краю площадки, а на его место вытащить другой, который и нужно было отвезти на Харьягу-144. Короче, не успели поменять местами. Мы слишком быстро прилетели. Потом мой экипаж поближе познакомился с этим мужиком, невольным затворником. Когда он рассказал, как было дело, история заиграла более яркими красками. Его слова: « Лежу на кровати, дремаю под мурлыканье маленького телевизора, в печурке потрескивает огонь. В ожидании, пока затащат балок на место, заснул. Проснулся от какого-то дикого свиста за окном, по крыше кто-то ходит, потом, наверху затрещало (это бортоператор выдернул и сломал антенну). Потом телевизор перестал показывать, что-то выдернуло трубу из печки, и в дырку в потолке стало сильно дуть, а в дверь какие-то удары раздаются. Кто-то сильно ломится в балок. Когда я с перепугу отдёрнул занавеску, то перед самым носом увидел промасленный борт вертолёта и лицо лётчика, задумчиво рассматривавшего меня!»

Когда мы вдоволь нахохотались над этой историей, я сказал мужичку: « Повезло тебе, что вовремя проснулся! Я вожу балки аккуратно, при раскачке груз бы не сбросил, но укачать тебя могло прилично, да и проснулся бы ты на 70 км севернее от того места, где заснул! Вот тогда бы лицо у тебя выглядело бы ещё интереснее, чем в первый раз, когда я тебя увидел!».

***

Ну и пекло, жара в Денисовке плюс 32 градуса. Вертолёт во время заправки под палящими лучами солнца раскаляется до состояния духовки, в которой собираются печь пироги. Только вместо пирогов в этой духовке будем мы, экипаж МИ-6. Температура в прокалённой кабине под 50 градусов. Ещё только приближаешься к вертолёту, а из открытой двери на тебя пышет жаром. Хорошо, что вокруг заправочного щита сделаны два контура труб для полива площадки, чтобы она не пылила. В трубах просверлены отверстия, из них бьют струи воды, которую качает насос из реки Печора. Раздевшись до трусов, и в позе очумевшего краба, раскорячиваешься над трубой, чтобы вода как можно больше обливала тело.

Малость охладились, на мокрое тело натягиваешь штаны с подвёрнутыми до колен брючинами, на ноги расшнурованные кеды со стоптанными задниками, на руки нитяные перчатки, чтобы руки не скользили по «ручке» и «шаг-газу». И вперёд! Пожалуйте на борт самой дорогой в мире летающей духовки и бетономешалки. Романтики захотелось, Сашуля?! Сейчас ты её получишь, от всей души! Запускаемся. На запуске глаз да глаз за температурой газов, чтоб не было заброса. А то сдуру можно и движки спалить. Запустились, зависаем, перемещаемся на груз. Груз в этот раз трубы. Вес 4,5 тонны. Надо отвезти на Юрьяху.

Зависли над грузом, цепляем. В открытый блистер видны лесные дали заречья, плывущие в жарком мареве прогретого воздуха. Всё, как в старой «лётчицкой» песне: « Солнце незакатное и тёплый ветер с веста, и штурвал послушный в стосковавшихся руках, ждите нас не встреченные школьницы-невесты, в маленьких асфальтовых южных городках…».

Ветер действительно с веста, но не тёплый, а горячий, при такой-то температуре. А солнце незакатное напоминает взбесившуюся паяльную лампу, которая хочет поджарить нас вместе с вертолётом и одуревшей от жары тайгой. Что же касается до школьниц-невес…

Опаньки!!! Левый движок отказал как-то по-свински. Сразу и без предупреждения. Ни постороннего шума, ни скрежета, ни заброса температуры газов, ни падения давления масла, ни вибрации. Ничего!!! Только краем глаза увидел, как метнулась влево по шкале стрелка оборотов турбокомпрессора левого двигателя, и сквозь наушники – затухающий гул.

Машина стала проседать вниз. Одновременно чуть уменьшил шаг несущего винта, сбросил груз, нажав на кнопку «аварийного сброса», крутанул коррекцию вправо до упора и рванул вверх рычаги управления двигателями. Мой крик: « Сброс груза!», доклад бортмеханика: «Отказ левого двигателя!» и лязг тяжеленного наконечника троса, вылетевшего из гидрозамка, практически слились воедино.

Просевший вертолёт во что-то упёрся правым колесом и начал крениться влево. «Ручкой» удерживаю его от завала. Обороты несущего винта на нижнем пределе, но машина управляется, и запаса управления хватает.

Доклад второго пилота: « Мы стоим правым колесом на здоровенной ферме, она высотой метра под три!».

Доклад бортоператора: « Командир, точно под нами лежат трубы, которые ты сбросил. Лежат вдоль фюзеляжа, высота пачки метра полтора!».

Доклад бортмеханика: « Слева, параллельно нам, стоят три балка, до них метров 10-12!».

Доклад штурмана: « Впереди, метров пять, стоят три подвески цемента, высотой метра по два!».

Так, картинка ясна. Надо как-то ухитриться прыгнуть точно влево, и попасть между стеной балков и трубами. Ширина колеи у нас семь с половиной метров, должны поместиться!!! Но прыгнуть надо точно. Если промахнусь, и под колёса или под брюхо попадут трубы или балки – перевернусь!

Чуть-чуть тронул вверх «шаг-газ», обороты несущего винта предательски поползли вниз. Нет запаса мощи, вес вертолёта велик для одного двигателя. Он не вытянет. Я упаду раньше, чем прыгну. Надо ждать, пока немного выработаем топливо, или поможет порыв ветерка. Сколько ждать?! Рука уже онемела держать перекошенную машину. От напряжения правая нога прыгает на педали. Не скули, Саня! Сколько надо, столько и будешь ждать.

Я думал, раньше было жарко. Не-е-е-т! Вот когда по-настоящему стало жарко. Пот струится по спине, течёт из-под наушников, я слизываю солёные капли с верхней губы.

В кабине стоит гробовая тишина. Это, если не считать дикого рёва работающего правого движка, грохота редуктора и свиста лопастей.

Сколько мы уже так стоим? Взгляд на часы. Всего-то! А, кажется, уже целую вечность, я держу онемевшими руками мою «ласточку».

Ну потерпи, моя родная, потерпи ещё немного! Топлива уже немного выжгли, и ветерок стал сильнее потягивать. Коррекция зажата вправо, до упора, правый движок заходится на взлётном режиме, вертолёт бьёт вибрация. Чуть-чуть сбросил «шаг», обороты винта чуть выросли. На процент или полтора.

Ну, решайся Саня! Решайся, второй попытки не будет!

И мы прыгнули. Вертолёт в каком-то немыслимом прыжке соскользнул с фермы, пролетел над трубами и провалился вниз, теряя обороты несущего винта, тяжело грохнулся на землю. Обжались до упора стойки шасси и пневматики колёс, тяжело грохнула передняя стойка шасси под кабиной.

Осмотрелись во все стороны. Попал! Попал! Куда надо попал!!! Ничего не задели, стоим в том единственном месте, куда только и влезает вертолёт. Как патрон в патроннике.

Крик бортрадиста: « Дым в грузовой кабине! Что-то горит в подкапотном пространстве левого двигателя!».

Странно, а табло «Пожар» не горит! Бортмеханик вручную включил первую очередь пожаротушения в это самое подкапотное пространство. Дым постепенно рассеялся. Видать, где-то проводку замкнуло. Выключили замордованный правый движок, остановили несущий винт.

Вылез из пилотского кресла и поковылял к открытой двери, спустился по трапу. За мной экипаж. Обошли вокруг вертолёта. Справа трубы и ферма, слева балки, впереди цемент на поддонах, сзади, чуть дальше, тоже какое-то железо навалено. И посреди всего этого великолепия стоит наша «ласточка». Цела и невредима. Правда, надо будет разобраться, что там с левым движком. Но это дело наших лучших инженерных умов.

Горячий ветерок сушит потное тело. Господи, хорошо-то как!!! Сейчас бы кружечку холодного пивка. Влёт! А вторую, медленно, с растягом. И подальше от всяких вертолётов. И больших, и маленьких. Ну, хоть на какое-то время. Как там, в песне? «…ждите нас не встреченные школьницы-невесты….». Где они, эти маленькие южные городки?! А вокруг сплошная тайга и романтика.

***

Мне двадцать, с небольшим. Я худой и длинный пилот в экипаже Бориса Михайловича Авдонькина. Мы в командировке. На улице лютый холод. Который день градусник, с упорством отчаянного идиота, показывает за минус сорок. Вокруг, на сотни километров, тайга и тундра, а на недели и месяцы - зима. Живём мы в вагончиках-бочках на краю маленького таёжного аэродрома. Тут всё рядом. До диспетчерской пятьдесят метров, до столовой сто метров, до вертолёта, а он на полпути между диспетчерской и столовой, семьдесят пять. Прямо рядом с вагончиками, за деревьями классический деревянный туалет, типа «сортир». При температуре минус сорок, посещение туалета, особенно «по-большому» - это что-то! Я не скажу-подвиг, но что-то героическое в этом определённо есть.

Жилой «бочонок» устроен по- спартански, просто. С улицы входишь в тамбур. Слева, над раковиной, подвешен рукомойник, рядом, на табуретке, ведро с водой (вода привезена из реки в большой бочке). Справа установлена печка, типа «буржуйка». Мы её сами топим, над ней же сушим унты. Процесс сушки очень сложен технологически и психологически. Технологически, - если зазеваешься, можешь остаться без унтов. Сгорят. Психологически, - невыносимо воняют, если где-нибудь сдуру влез в разлитый керосин. Далее, за перегородкой, в «бочонке» жилая комнатка. Слева и справа по две кровати, одна за другой. А у торцевой стенки, под единственным подслеповатым, замёрзшим окном, небольшой столик. Рядом два табурета. Под потолком одинокая лампа без абажура, ватт на сто пятьдесят. На перегородке крючки ( иногда, просто вбитые гвозди «сотка»), чтобы вешать одежду. И всё. Вот такой скромный солдатский быт.

Зимой день короткий, поэтому полёты заканчиваются рано. Экипаж до самого отбоя или в карты играет, или читает и чай пьёт. «Буржуйка» работает на полную силу, исправно поглощая дрова. За окном мороз, а в комнатке дышать нечем, так натопили. На кровати можно лежать в одной майке и спортивных штанах. Но руку с кровати, к полу, лучше не опускать, там внизу очень холодно.

За долгую зимнюю ночь, особенно к утру, домик сильно выстывает. Если с вечера вам жарко, то по мере остывания домика и печки, народ на себя натягивает и вторые одеяла, и лётные шубы. Всё равно к утру в домике настоящий колотун. Иногда волосы примерзают к подушке или к стенке домика, если во сне неудачно повернулся. Из кучи тряпок и одеял торчат посиневшие носы.

Надо, чтобы кто-то затопил печку, и она прогрела домик-бочонок. Этим кто-то будет человек, у которого самая слабая сила воли или самый маленький объём мочевого пузыря. Чай с вечера пили все, и по многу, не думая, что придёт утро. А оно, после зимней длинной ночи, придёт не скоро. Поэтому все уже давно не спят, а только делают вид, старательно плющат глазки и сопят, изображая глубокий сон.

Наконец-то, несчастная жертва вечернего водохлёбства, с лёгким матерком и причитаниями типа: « Сволочи, негодяи, бессердечные люди…!», путаясь в штанах-ползунках, клацая от холода зубами, второпях одевается и бежит в туалет.

Через некоторое время человек возвращается, и продолжая проклинать несознательный экипаж, растапливает печку. Ещё немного, и по комнатке разносится весёлое потрескивание дров в жарком пламени, и пошло, и пошло благодатное тепло.

Теперь можно и вставать. Быстро одеваюсь, подхожу к рукомойнику, проламываю кулаком тонкий ледок на поверхности воды и, зачерпнув воду ладонью, протираю лицо и глаза.

С командирской кровати, из-под кучи одеял высовывается посиневший нос Бориса Михайловича и ехидный голос произносит: «Александр, вы неправильно умываетесь! Надо не только глазки протирать, но и уши помыть, а желательно и шею тоже!». На что я отвечаю: « Вот сейчас, Борис Михайлович, вы вылезете из-под одеял и покажете, как надо умываться правильно. Можете помыть уши, шею и кое-что ещё!». Моя реплика вызывает весёлое ржание штурмана и бортмеханика.

Наконец-то все умылись, привели себя в порядок и пошагали на завтрак в столовую. Прогулка по сорокоградусному морозу неизменно бодрит и способствует хорошему аппетиту. А впереди нас ждёт работа. Обычная работа экипажа тяжёлого вертолёта.

***

Буровая переезжает на новое место. Это громко сказано-переезжает. Саму вышку тянут по тундре добрый десяток тракторов. Это делается с превеликой осторожностью и тщанием, как всякое сложное дело, требующее мастерства.

А нам предстоит задача поскромнее. Мы перетаскиваем по воздуху домики- балки, в которых будут жить буровики. Одним из первых, к новому месту отправляется котлобак. Это один из самых тяжёлых балков. Тяжелее его только баня.

Хозяйка котлобака- повариха. Женщина выдающихся форм и достоинств. Скептически оглядев наш экипаж, безапеляционно заявляет: « Я сама с вами полечу!». На мой ехидный вопрос: « Прямо в балке полетите или с нами в кабине?!», она не отвечает, считая это ниже своего достоинства. Прицепив на дверь своей летающей кухни огромный амбарный замок, повариха, с величием царствующей особы, всходит на борт нашего корабля. Ну точь в точь, как английская королева всходит на борт своей яхты «Британия».

Для царствующей работницы общественного питания мы устанавливаем стул между моим креслом и креслом второго пилота. Хлопает входная дверь вертолёта, и под грохот двигателей и рокот лопастей, мы зависаем над котлобаком, и подцепив его на «паук», с трудом отрываем это сооружение от земли. Тяжеленный, зараза!

Еле-еле, но взлетели! Не доверив транспортировку столь ценного груза второму пилоту, я сам веду вертолёт, стараясь пилотировать так, чтобы котлобак не раскачало. Правда, такую массу трудно раскачать, но всё-же…

Долго ли, коротко ли, но долетели. Делаем круг над будущей буровой, и я спрашиваю повариху: « Куда, ваша светлость, тебе его поставить?!». Навалившись на моё правое плечо пышной грудью, и вытянув перед моим носом руку, она показывает на облюбованное посреди тундры местечко: «В-о-о-н туда!».

Н-е-е-т! В таких условиях невозможно работать! Запах духов очень отвлекает от процесса воздухоплавания и созерцания приборной доски вертолёта.

Тихонько, плавненько поставили эту кухню на то место, которое указала пухленькая ручка, и умостив вертолёт рядом с котлобаком, ждём, пока отцепят и притащат «паук».

Смотрю, наша девушка, открыв амбарный замок на двери, на какое-то время исчезла внутри своего заведения. Ага, возвращается! Господи, ну что там не так?! Пришла в кабину, наклонилась ко мне, и, сдвинув наушники на моей голове, орёт, перекрывая гул двигателей: «Вся посуда на местах, все кастрюли на месте, даже миски алюминевые не рассыпались и ни одну тарелку в ящиках не разбили! Спасибо! Со следующим балком прилетайте обедать, накормлю от пуза!».

Улыбнулась и исчезла. Спасибо, конечно, за приглашение. А это идея! Раз приглашают, прилетим.

Пока сходили на подбазу, дозаправились, перебросили на короткое расстояние какой-то мотор, и притащили на новую буровую следующий балок, прошло часа три. Установили этот балок неподалёку от котлобака, переместились в сторонку. Я нашёл бугорок по приличнее, аккуратненько попробовал колёсами грунт, бортрадист несколько раз вогнал лом в мох около основных колёс шасси, проверяя прочность грунта. Нескольким движениями «шаг-газа» вверх-вниз поплотнее вбил вертолёт в тундру. И мы выключились.

Боже, тишина какая! Поздняя весна. Снег в тундре почти сошёл. Только, кое-где в низинах и овражках остались проплешины грязно-белого цвета. Небо над головой синее-синее. По нему плывут редкие, белые облачка. А их тени бегут по склонам холмов синими пятнами. И кажется вся тундра какая-то лилово-розовая, и воздух напоён каким-то нежным ароматом. Этот запах вызывает щемящие ощущения, будто ты приплыл к тому, далёкому берегу, к которому ты стремился всю жизнь, и больше уже не нужно никуда ни плыть, ни лететь!

Да-а-а! Постаралась наша хозяйка. Суп густой, наваристый! Тушёнки бухнула, не пожалела. Ложка стоймя стоит. На второе-яичница с картошкой. Сковорода размером с колесо от нашего МИ-6. Мы её пока очистили, аж вспотели! И под занавес, - чайник сладкого, крепкого, ароматного чая. Всё!!! Вот теперь всё!!! Поблагодарив нашу кормилицу, от всей души, экипаж выполз на свет божий.

Хорошо, что возле котлобака, у стенки лежало толстое бревно. Сели на него, привалились спиной к нагретой солнцем стене, и расстегнув куртки, замерли.

Тихо. В голове мыслей-никаких! Второй пилот и бортрадист закурили. Ароматный дымок сигарет медленно поднимается вверх. Штурман, прикрыв глаза, тихо говорит: « Лучше пристрелите, никуда не полечу. Да мы не взлетим! Мы просто не оторвёмся от земли! Никуда не полечу…».

Я лениво смотрю на стоящий неподалёку вертолёт. Его лопасти, казалось, бессильно повисли. Воздухозаборники напоминают большие уши, а блистера кабины хитренько поблёскивают на солнце, как глаза какого-то ехидного зверька. И он внимательно смотрит на полусонный экипаж: «Ага, щас! Я вам не полечу. Размечтались. А ну, по коням!».

Действительно, размечтались…

***

Нет, ну такой подлянки я от погоды не ожидал! И прогноз был нормальный для работы с подвесками. 200 на 2 км по площадям. Это означает, что нижняя кромка облаков- 200 метров, а видимость – 2000 метров. Т.е. свободно можно таскать грузы на подвеске. Погода на нашей базе, Харьяге, нормальная. Нижняя кромка облаков 350 метров, видимость 10 км, сплошная десятибальная облачность. День пасмурный, серый. Ветерок тянет с севера, устойчивый. У земли метров шесть в секунду, а на высоте полёта, километров тридцать в лоб, т.е. встречный.

Подцепили на крюк подвеску, трубы бурильные, и поехали. Груз тяжеленный, пять тонн, но ходит хорошо. Можно тащить на скорости километров 140-150 в час. А нам и нужно проехать около сотни километров на одну из Ошкатинских буровых. Они так называются, потому что расположены в районе озера Ошкато.

Едем, глядим по сторонам. Второй пилот крутит баранку, а я сижу в левом кресле и наблюдаю проплывающую внизу тундру. Уже конец лета, скоро наступит зима. Осень в этих местах короткая. Улетят птицы на юг, озёра покроются льдом, и пока ещё серо-зелёная тундра будет укрыта белым одеялом снега новой зимы.

На половине пути облачность начинает плавно понижаться, постепенно прижимая нас к земле. В облака входить не хочется. И штурману нельзя будет вести ориентировку, и вываливаться потом из облаков, когда неизвестно где их нижняя кромка, опасно! Так, сдуру, можно налететь на буровую вышку, а её высота 75 метров. Поэтому, хрен с ней, с этой безопасной высотой, мы пойдём вниз, чтобы постоянно сохранять визуальный контакт с землёй, и точно знать, где летим.

Поудобнее уселся в кресле, взял управление вертолётом на себя, и теперь второй пилот отдыхает, а я кручу баранку. Облачность взялась за нас всерьёз. Я уже снизился до 100 метров, но облака нас продолжают давить вниз. Несущий винт исчезает в облачности, да и порой за стёклами кабины какая-то муть.

Так, вечер перестаёт быть томным. Пошёл ещё ниже, видимость, слава богу, нормальная, и я всё вижу. Напряжение в кабине нарастает. Мы уже идём на пятидесяти метрах. Поставил на радиовысотомере задатчик опасной высоты на 15 метров. Для себя решил, ниже этой высоты не опускаться. Хорошо, что тундра здесь ровная, нет перепадов высоты. Так, мелкие ложбины и бугорки. На них чутко реагирует радиовысотомер, и его стрелка ходит туда-сюда, показывая высоту то 40 метров, то 20. Чуть уменьшил скорость, со 150 км до 130. Всё-таки высота маленькая, и мне надо хоть на несколько секунд больше, чтобы среагировать на опасность. Мы идём на бреющем. От вертолёта до земли метров 20-25. Под нами болтается семиметровая подвеска. При этой скорости и высоте, кажется, что тундра мчится навстречу со скоростью курьерского поезда.

Взгляд только вперёд. Ни на секунду нельзя отвлечься по сторонам. Краем глаза вижу только курс на приборе, обороты несущего винта, указатель скорости и прыгающую стрелку радиовысотомера. С такой высоты и на такой скорости штурману трудно вести ориентировку. Все ориентиры смотрятся под непривычным ракурсом и перемещаются с огромной угловой скоростью. Но штурман у меня молодец. Точно подобрал курс, и мы выходим в район нашей буровой. Главное, её не пропустить! Она где-то по курсу, может чуть левее или правее. Самой вышки мы уже не увидим, она закрыта облаками. Главное увидеть её основание. Оно выглядит тёмным пятном на фоне серо-зелёной тундры.

Для уменьшения опасности столкновения с землёй я установил продольным триммером усилие на ручке управления таким образом, чтобы она сама слегка давила мне на руку, норовя сдвинуться назад. Если я отвлекусь, и ослаблю нажим на ручку, вертолёт начнёт задирать нос и уходить от земли, подстраховывая меня, чтобы я не потерял высоту, и не врезался в землю.

А тут ещё начал накрапывать дождик. На лобовых стёклах стали появляться капельки воды. Они вытягиваются в полоски и стекают к краю лобового стекла. Мне ещё только не хватало ухудшения видимости! Открыл кран, стеклоочиститель с противным скрипом начал сгребать капли со стекла.

Одновременный крик штурмана и второго пилота: « Вон она, по курсу, чуть левее! Доверни, командир!». Чуть скосив взгляд, я и сам заметил тёмное пятно чуть левее курса.

Так, ветер у нас встречный. Я видел по озёрам, над которыми мы пролетали, по полосам на воде, что ветерок у земли нам в лоб. Поэтому никаких кругов вокруг вышки мы делать не будем. Иначе потеряем её на веки вечные. Заход с прямой, гасим скорость, высоту не уменьшаем. Куда уж тут уменьшать! Мы и так приползли на брюхе.

А вон и площадка, возле которой мы должны положить груз. Тише-тише, останавливаемся помаленьку. Всё!!! Зависли точно над местом укладки, осторожненько положили трубы, отцепились, и перемещаемся на площадку. Сели. Убрал обороты, ждём, когда притащат троса от подвески.

У-у-ф-ф-ф! Напряжение отпускает. В кабину поднялся бурмастер. Смеётся и кричит мне на ухо: « Стою, курю! Слышу глухой рокот над тундрой. Смотрю, на высоте метров пятнадцать, по небу летит пачка труб. Кажется, что прямо на буровую. Ну, думаю, кажись, белая горячка началась! Потом присмотрелся, а выше труб видны колёса и брюхо МИ-6 с мигающим красным проблесковым маяком. Ну, слава богу, всё понятно!».

Вместе посмеялись, бурмастер ушёл, мы забрали троса и взлетели. Обратный путь намного проще. Залезли на высоту 250 метров и поехали в облаках. Воздушное пространство свободно, нет бортов ни встречных ни попутных. Мы одни в этой серой мгле. А пилотировать по приборам, нам не привыкать. Это наша работа. Вскоре вышли в нормальную погоду. Всё, как положено, облака вверху, тундра внизу, видимость более трёх километров. Впереди показалась наша подбаза Харьяга. Ещё один полёт почти завершён….

Есть такой миф о том, что мы используем 10% своего мозга. Я давно о нем слышал и слышал о "мифовости" этого мифа.

Возьмем к примеру книжку "50 великих мифов популярной психологии". Книга замечательная, но от первого же разоблачения про 10 % я немного выпал в осадок. Оказывается, там все не так, как мне представлялось.

Кратко, о чем речь:

«Посоны, мы в дерьме! Разные нехорошие личности утверждают, что мы используем только 10% нашего мозга. То есть только 1/10 часть нашего мозга что-то делает, а 9/10 "кусков" мозга висят мертвым грузом. Эти подлые людишки стремятся впендюрить нам свои товары и услуги по саморазвитию, якобы для того, чтобы задействовать оставшиеся неиспользованными "куски".

Но это все ЛОЖ!!!»

Дальше приводится куча доказательств, что наш мозг работает весь. Это:

• и новые технологии исследования (ЭЭГ, ФМРТ, ПЭТ), которые показывают, что все области мозга всегда активны.

• и эволюционные доказательства – такой на 90% неактивный мозг просто не развился бы в ходе естественного отбора.

• и медицинские – при повреждениях мозга мы практически всегда наблюдаем какие-то нарушения.

• на клеточном уровне: если бы 90 % мозга не использовались, то они бы быстренько атрофировались.

В общем, ура, товарищи! Мифбастед! Весь мозг всегда работает на 100%!

Я себе этот миф совсем иначе представлял: люди не любят напрягать мозги, действуют на автопилоте. Мало и неэффективно используют мозг. А тут вот оно че.

Если честно, я сначала подумал, что ученые просто высасывают из пальца. Что они сами для себя интерпретировали и извратили миф, создали соломенное чучело и потом сами доблестно сожгли его. Но нет, оказывается куча людей говорит о мифе именно в таком "кусочном" значении.

Еще одна проблема с этим мифом – это то, что копирасты и рерасты отыгрались на нем по полной, разоблачая одно и то же, раз за разом повторяя одни и те же факты. Чем мы хуже? Ничем. Поэтому кратенько повторимся. Посмотрим конкретные цитаты с конкретными фразами (выделено жирным):

• Уильям Джеймс писал в "Энергии людей": "Мы используем только малую часть наших возможных психических и физических ресурсов"

• Позже Лоуэлл Томас исковеркал Джеймса: "Профессор Уильям Джеймс из Гарварда говорил, что средний человек развивает только десять процентов его скрытых умственных способностей"

• Возможно миф произошел от ранних исследований мозга, которые не смогли обнаружить явных функций ассоциативных областей коры.

Где еще миф упоминается:

• Ури Гелер: "На самом деле, большинство из нас используют только около 10 процентов нашего мозга, если вообще используют. Остальные 90 процентов полны неиспользованных потенциальных и нераскрытых способностей"

• Скотт Уитт: "Если вы похожи на большинство людей, вы используете только десять процентов своей интеллектуальной мощи (интеллекта)"

• Майкл Кларк цитирует Крейга Каргеса: "Обычно мы используем от 10 до 20 процентов нашего разума. Подумайте, насколько изменилась бы ваша жизнь, если бы вы могли использовать другие 80–90 процентов, известные как подсознательный разум"

• Брайан Трейси: "...человек использует в среднем лишь 10 процентов своих умственных способностей... ...истинная цифра еще ниже и составляет всего 2 процента. У большинства людей огромные резервы умственных возможностей остаются незадействованными."

• Георгий Лозанов: "ученики могут использовать только пять-десять процентов умственных способностей (mental capacity)".

• В рекламе спутникового телевидения: "Вы используете только 11% его потенциала (мозга)". В рекламе авиакомпании: "Говорят, что мы используем всего 10% наших возможностей мозга (brain capacity)"

Но больше всего миф заиграл красками в кино, именно там он чаще упоминается в "кусочной" версии. Причем если фильм фантастический, то в неиспользуемых 90% обязательно прячутся сверхспособности и магия. Из моих любимых:

• Полет навигатора: "...мы узнали, что вы, низшие создания, используете только 10 процентов своего мозга. Мы заполнили оставшуюся часть звездными картами..."

• Черное зеркало 4 сезон 6 серия: "Обычно мы используем лишь 40 % мозга, а остальные 60 остаются незанятыми, словно пустая квартира"

• Шикарный фильм Области тьмы: "Ученые определили рецепторы в мозгу, которые активируют особые цепи. Слышал, что мы задействуем лишь 20 процентов нашего мозга?"

• Ну и конечно же Люси. Весь фильм основан на мифе: "В каждом человеке 100 миллиардов нейронов, из них мы используем всего 15%. Мы носим в себе гигантскую информационную сеть, но доступа к ней у нас практически нет" "Мисс Люси, по необъяснимым для меня причинам, активировала некоторые области своего мозга. И получила доступ к ранее неисследованным участкам (cerebral zones)."

Итого, что мы видим? Видим, что в некоторых местах прямо или косвенно указывается на "куски" мозга. Но в основном фразы совершенно разные: "использование мозга", "умственные способности", "интеллект", "разум", "потенциал", "возможности".

И вот из таких неточных, размытых описаний рождается, как мне кажется, богатство интерпретаций, когда 10% можно трактовать совершенно иначе, нежели "кусочная" версия.

Во-первых, число 10. Непонятно, откуда оно берется. Кто посчитал? Что мы считаем? По каким критериям? Как раз здесь нам нужна адекватная интерпретация, в рамках которой можно делать расчеты. Пока же будем считать, что 10% – это для красоты, просто чтобы показать порядок и величины. То есть 10% = меньшая часть.

1. Итак, первая интерпретация "кусочная". То есть в течение всей жизни мы используем только 10% от объема и массы всего мозга, остальные 9/10 вещества мозга никогда не используются. С ней все понятно, это миф, идем дальше.

2. И вот тут сразу вопрос: а кто сказал, что в течение всей жизни? А почему не единовременно? И как раз это мы видим на сканах фМРТ и ПЭТ. Мы видим, что одни области менее активны, другие более активны, то есть НЕ ВЕСЬ мозг НЕ ВСЕГДА работает на 100%.

И насчет точных цифр. Разрушители мифов пробовали посчитать конкретный процент. И они исходили именно из активности мозга в текущий момент в конкретной задаче. У них получилось что-то в районе 15-35% в зависимости от метода.

Кстати, во многом то, что вы видите на сканах, зависит от настроек визуализации и типа сканирования. Вот например фМРТ сканер: нам кажется, будто активна малая часть мозга:

Но возьмем тот же мозг в ПЭТ сканере и картинка представляется совсем другая: большие участки закрашены яркими цветами

Тут еще важный вопрос: насколько активны или не активны области? Например, потребление энергии активных областей по сравнению с неактивными различается незначительно, на 5-10%. А вот электрическая активность в то же время может скакать в разы. В любом случае, когда вы видите большие серые или темно-синие неактивные участки на сканах, то не думайте, что там все дрыхнет. Там все пашет будь здоров, просто с небольшой ленцой.

И в общем вторая интерпретация: в один момент времени мы НЕ используем весь свой мозг на 100%. В зависимости от состояния или выполняемой задачи разные зоны начинают работать более активно или менее активно. И если опять отвлечься от конкретных чисел, то миф в такой интерпретации становится не таким уж и мифом.

3. Поговорим о том, сколько энергии потребляет мозг. Может быть есть иная интерпретация мифа, что мозг может потреблять больше энергии и тогда может больше работать? Вот тут, к сожалению, сомнительно. Мозг и так жрет как не в себя и потребляет примерно одинаковое количество энергии (кислорода и глюкозы) и когда мы отдыхаем и когда активно работаем (примерно 20%). И эта цифра может колебаться в достаточно узких пределах. Точно не скажу, потому что сведения расходятся от "во сне мозг потребляет в 2 раза меньше энергии" до "разница в потреблении не больше 5%". В любом случае это не 1 к 10.

4. И вот вопрос: почему мозг так много и стабильно жрет? Куда тратится энергия? А тратится она на работу нейронов.

Нейрон – это живая клетка. И как любая живая клетка, он участвует в метаболизме, потребляет питательные вещества и кислород. Но главная специфика нейронов (почему они такие прожорливые) в том, что они должны регулярно держать определенный заряд, потенциал, постоянно контачить с другими нейронами и быть готовыми получить и передать сигнал.

Такая готовность нейронов обеспечивает то, что мы можем реагировать быстро, не нужно много времени мозгу, чтобы переключиться с одной задачи на другую.

Поэтому еще одна интерпретация о 10% касается задействованных нейронов. То есть работает лишь малая часть нейронов, а остальные "ленятся" и "отдыхают". И тут есть основания для мифа. Потому что в один момент времени активна (то есть активно передают сигнал) лишь малая часть нейронов. Остальные работают медленней. Это опять же связано с эффективностью в конкретной задаче: нам не нужно, чтобы все нейроны мозга всегда работали на 100%.

Поэтому и тут, на клеточном уровне, миф работает точно так же: в общем и целом работают все нейроны, но в конкретный момент времени активно работает лишь малая их часть.

Теперь немного отойдем от нейрологии и посмотрим больше на психологию. Потому что когда люди говорят о 10% умственных возможностей, интеллектуальном потенциале и пр., у меня в голове вообще не складывается, что речь идет о мозге.

А о чем?

5. Первый ключевой вопрос: вот если взять тот мозг с той производительностью, которая у нас есть, используем ли мы его полностью в своей жизни? На что вы тратите энергию, клетки и время своего мозга прямо сейчас? На уютненькую пикабушечку? На просмотр ютубчика/инстаграмчика/вконтактика? Сколько часов в день мы тратим на интернет, на игры? А сколько энергии и сил мы тратим на бессмысленные разговоры, бесполезное времяпрепровождение, ненужные покупки, вредные привычки? Тьфу на нас:(((

Почему бы не посвятить это время и ресурсы мозга работе, учебе, улучшению своей жизни, своего окружения или даже всего общества?

Наверное потому что наши интересы не ограничиваются одной лишь работой и пользой. У нас есть и другие потребности: нам важен отдых и переключение деятельности (то самое бесполезное времяпрепровождение), важны социальные связи и близость (бессмысленные разговоры), важны новости, интересности и удовольствия (интернет, пикабушечка, покупки). И все это важно.

Поэтому да, определенно тут этот миф работает: мы не используем мозг 100% себе на пользу, но пользой жизнь не ограничивается.

6. Еще одна психологическая интерпретация: мы используем мозг, как забиваем гвозди микроскопом, то есть мы неэффективно используем мозг как инструмент.

В предыдущем пункте мы говорили о пользе. Чтобы эту пользу из мозга "выжать", нужны адекватные и эффективные инструменты и средства. Для мозга это:

• Умения и навыки – самый наглядный пример это, наверное, мнемотехники. Сколько, например, иностранных слов вы можете выучить за день? Максимум несколько десятков, если тупо зубрить. Авторы некоторых методик утверждают, что с мнемотехниками можно учить до 1000 слов в день.

• Знания и информация – еще более важны, потому что помогают направить нашу активность в правильном направлении. Представьте, что вы пошли в длительный поход по неизвестной местности без карты, компаса и каких-либо ориентиров. Насколько полезной и эффективной будет такая прогулка?

• Интеллект (в плане IQ) – а вот с этим проблема, потому что в детстве интеллект еще более-менее поддается развитию, а в зрелом возрасте уже слабо.

Кроме того, эффективности мозга могут мешать различные препятствия:

• Внутренние конфликты, сомнения и страхи – например, те самые конфликты между различными интересами и потребностями.

• Убеждения, правила и запреты – часто они являются основой конфликта, когда вроде и хочется и колется, потому что поставлен запрет на какую-то деятельность или область.

• Когнитивные искажения и ошибки мышления – это умственные умения и навыки только с отрицательным знаком, когда мы выучиваем способы мыслить, оценивать, планировать, которые только мешают. Например, катастрофизация, когда мы неверно оцениваем перспективы в будущем, представляя там одни лишь беды и негатив.

Итого, и в этой интерпретации – использовании мозга как инструмента – нам есть куда расти.

А в следующий раз посмотрим, что можно сделать с этим. Можно ли поднять процент использования мозга в разных интерпретациях?