Я сторителлер, и часто рассказываю весёлые, ироничные, лёгкие истории. Но я никогда не рассказываю тяжёлые истории. Это моё личное табу. Я боюсь нарушить хрупкое равновесие и скатиться либо в жалость, либо в неуместную браваду. Я не готова раскрыться полностью, обнажив боль или слабость. Вот поэтому я никогда не рассказываю тяжёлые истории. Вы думаете, их нет у меня? Полно, даже с верхом. Я такой же "раненый ребенок", как и все остальные.
Моя подруга Анжела хорошо чувствует эту тонкую грань, разделяющую терапию от душевного освобождения. Бережно и честно, своими историями она погружает людей в светлую, чистую, лёгкую печаль. В сопереживание. Это не каждому дано.
Эту историю Анжела рассказала на лаборатории авторской истории, я пропустила её через себя, прожила каждой клеточкой, прочувствовала каждым словом. Горе сложно пересказать, его нужно пережить.
Анжела, спасибо, что доверила мне своего "Сашку".
На всё лето я уезжала в деревню Родники к бабушке. У нас была большая компания, вместе выросли, потом разъехались, но каждое лето встречались в Родниках.
В то лето мы познакомились с новыми ребятами с райцентра. Общительные парни, шустрые, на шумных мопедах, они приезжали к нам на дискотеки. Все они наши одногодки, 14-15 лет, кроме одного. Сашке было 18, он уже работал на стройке, в районном центре. Светловолосый, невысокий, скромный. Он не был таким шебутным как остальные. Но ребята из компании признавали в нем старшего.
Я помню Сашкины глаза - ярко голубые бездонные, словно в высокое небо всматриваешься. А там чистая синяя глубина. И спокойствие. И доверие.
Все это было в Сашкиных глазах.
Пацаны приезжали каждые выходные. Мы сдружились, как будто с детства друг друга знали. Дискотеки, ночные гонки на мопедах, костры - мы везде были вместе, одной большой компанией. Я ждала эти выходные. Я ждала Сашку. Мы не общались очень тесно. Я любовалась им издали. И ловила ответный взгляд.
В августе стали разъезжаться по домам. Скоро на учебу.
Сашка предложил проводить до областного автобуса. Стоял, молчал, вскидывал глаза, набирал воздуха и не говорил. Теребил в руках ромашки, вздыхал. И молчал.
Когда подошел автобус, Сашка торопливо заговорил:
- А знаешь, приезжай ко мне на день рождения 19-го сентября. Соберёмся большой компанией, устроим вечеринку. Мне исполнится 19 лет. Представляешь, 19 число и 19 лет. Такое раз в жизни бывает.
Неловко сунул мне в руки букет полевых цветов, махнул на прощанье и побежал к своему мопеду. А потом долго, пока не закончилась грунтовка, ехал на мопеде вровень с автобусом, то отставая, то вновь нагоняя рейсовый пазик.
Перед самым поворотом на шоссе, он помахал мне рукой:
- Обещай, что приедешь.
- Обещаю.
Я махала в ответ, а сердце ухало, подскакивало и так сильно, так больно колотилось, что отдавалось эхом по всему телу. Но как приятна была эта боль. Широкая улыбка не сходила с моего лица, и я глупо и счастливо хихикала, зарываясь носом в букет полевых цветов.
Дома я закрутилась в своих заботах. И всё думала, как уговорить родителей отпустить меня на недельку к бабушке, как отпроситься с учёбы.
Вскоре после начала учебы мне позвонила Наталья, деревенская подруга:
- Анжела, Сашка умирает.
- Вот дура, таким не шутят.
- Я не шучу. Несчастный случай на стройке.
Оказалось, что во время ремонта газопровода, Сашке на голову упала тяжелая газовая труба. Кровоизлияние в мозг. Он в реанимации.
Тем же вечером я выехала в Родники.
Сашка лежал в реанимационном отделении больницы в райцентре. Мне разрешили находиться в палате. Приходили друзья, дежурили по очереди в коридоре. Медсёстры сначала ругались, гоняли, пока не поняли, что никуда мы не уйдем. Наш друг лежит в этой палате, подключенный к сложным медицинским аппаратам. Они поддерживали в нём жизнь. И мы не отпускали его.
Я не отходила от Сашки. Целыми днями. Не хотелось ни есть, ни спать. Я потеряла счет времени.
Медсестры говорили, он не выживет, мозг умирает. Это уже не остановить.
А я сидела рядом, у изголовья, и ждала, когда он откроет глаза.
День. Два. Три.
Ко мне подошел врач:
- Девочка, тебе пора его отпустить.
Мне, 15 летней девчонке, было непонятно, как отпустить. Куда, зачем? Он ведь живой, он дышит. Я уверена, Сашка слышит меня, дяденька доктор, он всё чувствует. Я его вытащу, честное слово. Обязательно вытащу.
Врач погладил меня по руке, посмотрел долго, словно что-то обдумывая. Сухие, строгие, немного печальные глаза доктора, который видит неизбежное. И не в силах изменить.
- Ладно, дочка. Ходи.
И я приходила. Каждый день. С раннего утра я уже стояла на деревянном крыльце сельской больницы. А поздним вечером, почти ночью, старая нянечка ворчливо выпроваживала меня домой.
- Можно я останусь? Вдруг он очнётся, а рядом никого.
- Иди, девонька, домой. За ним Боженька присмотрит. Все в его руках. И помни, каждый имеет право на жизнь и на смерть.
Нет. Сашка будет жить.
На следующее утро я вновь стояла на крыльце.
- Доктор, а он поправится?
Старый врач отводил глаза.
Но я не сдавалась, массировала ему щиколотки, гладила руки и разговаривала, разговаривала. Верила, он меня слышит.
- Сашка, а знаешь Танька постриглась.
- Сашка, ты бы видел, как Андрюха свой мопед раскурочил.
- Сашка, а я тебе стихи написала.
- Сашка, не уходи. Ты нам очень нужен. Вернись.
Вернись. Вернись. Вернись.
Эти слова я повторяла постоянно, пытаясь прорваться сквозь плотную пелену. Я всматривалась в бледное осунувшееся Сашкино лицо, надеясь увидеть хоть какое-нибудь движение ресниц, губ. Сжимала неподвижные пальцы. Вслушивалась в пульсирующий звук его сердца на кардиографе и боялась увидеть пронзительную тонкую непрерывную линию. Сашка, вернись.
Я надеялась на чудо.
Конечно, чудеса случаются. Но не всегда.
Через три дня Сашка умер, не приходя в сознание. Ночью.
Об этот мне сообщил все тот же доктор с печальными глазами. Я задохнулась от боли и несправедливости.
А ещё через три дня, 19го сентября, у Сашки был день рождения, и мы собрались все вместе, большой компанией, и приехали к нему, как и обещали.
В тот день мы хоронили Сашку.
