Перевод: https://vk.com/ctrl_alt_del_comics

Мужчина в черной кожаной куртке и его беременная жена подбежали к вокзалу. Перед входом, у рамок металлоискателя, скопилась приличная очередь, и всем было безразлично, что поезд на Петербург отходит через пять минут, а супругам еще надо добраться до перрона и пройти билетный контроль.

Лена была уже на девятом месяце, однако врач не только разрешил, но горячо поддержал ее желание съездить в культурную столицу к друзьям. Путешествие должно было развеять мрачное настроение женщины и отвлечь ее от беспокойства из-за будущих родов. Лена плохо переносила беременность, часто плакала без причины, тревожилась по пустякам и срывалась на мужа.

Иногда у нее было странное чувство, что он хочет навредить ей или даже убить, но подтверждения своим смутным догадкам она не находила. Это ощущение необъяснимым образом завладело женщиной в начале беременности и усиливалось изо дня в день.

От бега Лена — или Алена, как ласково называл ее муж, — запыхалась, раскраснелась, над по-детски пухлой верхней губой выступили бисеринки пота. От испарины короткие светлые волосы завились в тонкие колечки и торчали в разные стороны. Малыш недовольно зашевелился. Она обхватила живот чуть вспухшими руками и начала его легонько гладить, словно желая успокоить и убаюкать сына.

Супруги прособирались дольше, чем планировали — вещи, как будто нарочно расползлись по темным уголкам квартиры и затаились, чтобы их поиски задержали молодую пару. Перед самым выходом на Лену накатила дурнота. Муж еле сдерживал раздражение: на его смуглое лицо набежала тень, он чуть не оторвал ручку у чемодана, когда складывал его в багажник такси, слишком резко хлопнул дверью машины.

У металлоискателя Ян вежливо, но настойчиво уговорил одного из пассажиров пропустить их без очереди. Внешний вид жены только добавил ему убедительности: она была похожа на маленькую, загнанную в угол птичку со своими встревоженными глазами и беременным животом под голубым драповым пальто.

Когда Ян и Лена подбежали к поезду, проводница уже собиралась закрыть двери вагона. Она улыбнулась и проверила документы. Краем глаза Лена заметила страшную рожицу в окне вагона и охнула от неожиданности, но взяла себя в руки, повернулась и увидела ребенка лет семи: он дразнил старшего брата, который провожал его на перроне. Мальчик прилипал носом к стеклу, расплющивая его в свиной пятачок, скашивал глаза, высовывал язык и надувал щеки.

Супруги прошли в вагон и расположились в купе: расстелили постельное белье, переоделись и убрали сумки в ящик под нижней полкой. Ян настоял на покупке всех четырех мест. Он не хотел, чтобы Лена испытывала неудобство в тесном пространстве с незнакомыми людьми.

Ян сел рядом со взволнованной женой, обхватил ее руками и поцеловал тонкими губами в белокурую макушку. Лихорадка погони за поездом постепенно спадала. Они молча сидели и смотрели в окно на спешащих пассажиров, пока состав не поехал. В уютных объятиях мужа Лена разомлела и задремала. Сквозь сон она услышала какой-то странный то ли вскрик, то ли всхлип. По ее телу пробежала легкая дрожь.

— Ты слышал это?

— Что?

— Женский крик, такой высокий, резкий.

Ян почувствовал, как жена снова напряглась, и прислушался. Он просидел так с минуту, но ничего странного или похожего на всхлип не услышал.

— Алена, тебе показалось. Отдыхай, — он взял ее руку, нежно поцеловал ладонь и уложил спать.

Когда Ян увидел, что жена успокоилась и уснула, он позволил себе расслабиться и снять с лица надоевшую маску ласкового участия. Мягкими пружинящими шагами он дошел до уборной и закрылся в ней на замок. Включил воду, фыркая и отряхиваясь как бурый медведь, облил голову и поднял взгляд на зеркало. На него вопросительно смотрел молодой смуглый мужчина, холодные серо-зеленые глаза которого цепко следили за каждым движением. Густые темные брови бросали на них глубокую тень и иногда — в сумерках — создавалось впечатление, что его лицо больше похоже на оскаленный череп. Ян закрыл глаза ладонями. Надо было как-то выдержать еще несколько недель этой чертовой беременности. Он боялся, что сорвется, наговорит ей резких и обидных слов или поддастся на соблазнительные провокации Ани из бухгалтерии.

Проводница деловито поправила прическу перед зеркалом и пошла собирать заказы на чай и кофе. Подойдя к закрытому купе супругов, она постучалась и разбудила Лену, предложила пассажирке напитки и, услышав отказ, отправилась дальше.

Разбитая после непродолжительной дремы на неудобной полке купе, Лена неуклюже поднялась с кровати, погладила живот, вставила босые ноги в мягкие домашние тапочки и высунула голову в коридор. В конце вагона стояли два пассажира, о чем-то неторопливо разговаривали и курили электронные сигареты. С другой стороны проводница заглядывала в купе и принимала заказы у пассажиров, воздух был наполнен приглушенной болтовней, шелестом пакетов и гулким стуком. Лена собралась уже нырнуть обратно в купе, как заметила отпечаток детской ладошки на оконном стекле в коридоре.

След был маленький, аккуратный и милый. Женщина растрогалась и решила оставить рядом свой отпечаток. Малыш в животе начал стучать ножками, казалось, он не хотел, чтобы мама касалась стекла. Несмотря на это, Лену что-то странным образом тянуло к окну и при этом вызывало неопределенный страх. Постепенно след ладошки начал покрываться тонким слоем инея. Лед расползался по стеклу, захватывая все больше пространства, бесформенной дорожкой спустился по стене и щупальцем потянулся к лениной ноге. Глаза женщины расширились от ужаса, кровь отлила от лица и тяжелыми гирями опустилась в ноги. Она уже готова была закричать, как почувствовала теплое прикосновение мужа, и видение пропало.

Ян нежно подхватил ее за талию и забрал в купе. Пока они заходили, Лена снова услышала тихий всхлип, полный тоски и страха. Женщина неуверенно взглянула на мужа, но его лицо было таким безучастным, что она решила промолчать.

За окном стемнело. В неверном свете сумерек купе выглядело нежилым: казалось, по углам с потолка свисали лохмотья густой паутины, обивка верхних полок потрескалась, и через трещины выглядывала посеревшая основа. В зеркале мелькнуло неясное отражение и сверкнуло красными горящими точками глаз.

Лена застыла от ужаса, стиснула зубы, чтобы не закричать, вцепилась похолодевшими пальцами в руку мужа и выдавила из себя:

— Включи свет!

Ян удивленно вскинул брови, но послушался и щелкнул выключателем.

— Я за чаем, — голос мужа был бесстрастным, но чувствовалось, что это показное спокойствие дается ему тяжело.

Лена осталась наедине со своими переживаниями. Женщина залезла на полку, натянула одеяло до самого подбородка и закрыла глаза, чтобы только не видеть появляющиеся из ниоткуда тени и всполохи. Было ощущение, что за ней кто-то пристально наблюдает, словно хочет поймать и завладеть ею. По голой шее скользнул холодок. Лена вздрогнула и тут же почувствовала, как купе наполнилось мерзким запахом. Казалось, он обволок затылок, лицо, пробрался к фланелевой пижаме и опутал живот. Женщина распахнула глаза, в ужасе сорвала с себя одеяло и босая выскочила в коридор, чуть не сбив с ног проводницу с двумя стаканами горячего чая. Лена тяжело и часто дышала, не в силах сказать ни слова.

— П-простите, я… там пахнет! — она попыталась объяснить проводнице, что случилось, но мысли путались, перескакивали с одного на другое и ускользали. Может быть, запаха не было вовсе, и эти тревожные ощущения вызваны тяжелой беременностью и спешкой.

— Подождите минутку, — та дежурно улыбнулась и с раздражением подумала, что только истеричной беременной в вагоне ей и не хватало.

Очутившись в коридоре, Лена вытерла с висков капельки холодного пота и, понемногу приходя в себя, решила подойти к Яну. Она успела сделать пару шагов, когда что-то заставило ее повернуть голову и заглянуть в распахнутую дверь соседнего купе. От увиденного Лена замерла, не в силах двинуться ни вперед, ни назад. Отвращение скользким комком прокатилось по горлу и обосновалось где-то в животе. Женщину зашатало от страха, ледяной воздух из купе словно волной тонких лезвий обдал лицо, колючая наледь пробежала от разорванных изнутри ледяными осколками тел пассажиров, перепрыгнула через порожек, когда неожиданное горячее прикосновение проходящего мимо пассажира привело ее в чувство. Из купе, освещенного теплым светом электрической лампочки, на Лену смотрели четыре удивленных человека. Она что-то пробормотала, все еще оглушенная отвратительной картиной, в растерянности отвернулась и посмотрела на мужа.

Он ждал проводницу: нетерпеливо посматривал на нее, стучал пустым стаканом по оконной раме и кидал многозначительные взгляды в сторону жены. Вдруг за окном, к которому прислонился муж, потемнело до черноты. Тонкая пленка льда покрыла стекло, полукругом охватила спину мужчины и остроконечными лучами побежала к Лениным ногам и тамбуру. Ей показалось, что лицо Яна потемнело, глаза вспыхнули зеленым светом, и на кончиках пальцев засверкали льдинки.

Лену замутило, ее охватил страх не только за себя, но и за своего ребенка.

<<Это все Ян. Это он!>> — неожиданное доказательство смутных догадок сковало женщину. Она силилась понять, когда дорогой ей человек превратился в монстра и стал угрозой. Кто-то подговорил его? Или, может быть, он всегда таким был, но она не замечала? Резкий гудок поезда вывел ее из оцепенения, она сдавленно вскрикнула, ворвалась обратно в купе и захлопнула дверь, едва не придавив себе пальцы. Из-за сильного удара та отскочила от проема и оставила небольшую щель.

Лена осела на пол и, поглядывая в коридор сквозь щелочку, принялась искать одежду. Скоро будет остановка в Бологом, можно попытаться незаметно выскользнуть из поезда. Надо только дождаться остановки, не выдать себя. Она старалась дышать глубоко и размеренно, но страх разгонял сердце, кружил голову и туманил сознание.

Дрожащими пальцами Лена стянула с себя пижаму, надела джинсы, теплый свитер и приготовила пальто. Неожиданно она услышала гулкий стук, прислонилась к просвету и отпрянула: мимо катилась заиндевевшая голова проводницы. Женщина сжала кулаки, чтобы не заорать. <<Не привлекать внимание... Главное, не привлекать внимание!>> Прислонилась спиной к полке и стала размеренно качаться из стороны в сторону, чтобы хоть немного унять накрывающую с головой панику. Ребенок внутри нее недовольно ворочался.

По мере того как поезд приближался к городку, Лена чувствовала постепенно нарастающий холод в купе, который, казалось, теперь исходил отовсюду. У нее возникло впечатление, будто весь вагон попал под какие-то злые чары, обрел сознание, внимательно следил за ее действиями и готовился схватить в ледяные объятия, но пока медлил, наслаждаясь трепетом молодой женщины. Наконец, поезд начал замедляться и остановился. Она ощущала, что еще миг, ее схватят и... И все равно замерла, как загипнотизированная жертва хищника, но, потревоженная шевелением ребенка, очнулась, схватила пальто и сумочку и бросилась прочь из поезда.

— Да твою ж мать! — зло воскликнул Ян, когда обернулся на глухой звук чьих-то торопливых шагов, и, в чем был, погнался за женой.

У выхода из вагона он почти схватил Лену за рукав пальто, но ей каким-то чудом удалось ускользнуть от его крепкой хватки. Ян в нерешительности замер у двери: он видел, как она неуклюже лавировала между одинокими курящими пассажирами на перроне и почти добежала до крытой лестницы надземного перехода в город. Ему не хотелось бросать вещи в поезде, к тому же в конце октября ночами было уже холодно, особенно в легком спортивном костюме, но Лена словно сошла с ума. Во время поездки она как-то странно смотрела и на него, и на пассажиров, а теперь совсем потеряла голову и сбежала неизвестно куда. Он глубоко вздохнул, крепко сжал от досады зубы и ринулся за супругой.

Перед тем как заскочить на первую ступеньку лестницы, Лена обернулась и увидела мужа, выбегающего из вагона: его лицо перекосило от злости, глаза горели холодным зеленым светом, руки резкими движениями рассекали воздух, словно метали ножи, и каждый клинок старался пронзить Лену в живот. За ним неотступно следовали красноглазые тени.

Медлить было нельзя. Она успела преодолеть лестницу и уже мчалась по коридору перехода. От бега женщина начала задыхаться, но страх гнал вперед. Звук ее шагов отражался от стен, сливался в нарастающий гул, и в этом гуле она все явственнее начала различать тихий свистящий шепот: <<Беги вперед... Ты сможешь... Тебе хватит сил…>> Чем дольше звучали голоса, тем легче ей было бежать, казалось, тело стало невесомым, в голове прояснилось, и успокоился ребенок.

Вдруг Лена услышала грохот на лестнице: видимо, Ян поскользнулся на стертой ступеньке и скатился кубарем на перрон. Женщина надеялась, что он серьезно повредил ногу и не сможет с прежней скоростью преследовать ее.

<<Надо найти... надо… надо спросить…>>, — Лена, наконец, вылетела из перехода в город. Она снова задыхалась от бега, живот начал болеть, малыш принялся стучать кулачками. Женщина судорожно искала глазами прохожих, но за пределами вокзала городок спал.

<<По улице… вперед… туда...>> — неведомые голоса, казалось, теперь звучали прямо в голове, но иногда пропадали, заглушаемые стуком крови в ушах. Сердце колотилось в горле, легкие готовы были лопнуть, в глазах мелькали искры, но хуже всего было то, что от усталости Лена начала спотыкаться и поскальзываться. Она услышала неровный звук шагов мужа за спиной. Стены домов покрылись голубым налетом снега, лужи смерзлись в ледяную корку, ветки кустов и деревьев превратились в крючковатые оледеневшие лапы.

Лена едва бежала и молилась, чтобы ей удалось уцелеть, и эти неведомые голоса вывели её куда-то, где она спрячется, а еще лучше, где она сможет избавиться от Яна навсегда. Она должна спасти их обоих: себя и своего сына. Эта мысль, как наваждение, преследовала Лену.

<<Через парк… Он там потеряет тебя… Беги… Мы направим…>> Лена знала, что должна бежать, бежать что было мочи, но ноги отказывались слушаться. Она была на пределе. Она чувствовала, что должна остановиться, еще лучше упасть на землю, замереть и набраться сил.

<<Беги… Беги… Беги…>> Сын особенно сильно ударил ногой. Женщину качнуло в сторону. Словно пьяная, она пробежала несколько метров и внезапно ощутила, как с каждым новым вздохом наполняется удивительной энергией — ее подхватила какая-то неведомая волна и понесла вперед. Веточки деревьев и опавшая листва, прихваченная тонким слоем льда, хрустели под ногами, мелкий гравий разлетался в стороны и наполнял воздух тихим шорохом. Лена уже давно, как ей казалось, перестала слышать шаги мужа за спиной. Она снизила темп и заметила, что уже почти пробежала весь парк насквозь. Совсем недалеко она увидела желтое, обшарпанное здание, над входом которого висел флаг с триколором.

— Полиция! — она радостно воскликнула и направилась к нему. Помощь была уже близко, скоро она сможет спрятаться, оказаться под защитой. Этот ужас закончится, Яна схватят, а она будет в безопасности. Осталось потерпеть совсем чуть-чуть.

Добежав до отделения полиции, она со всего размаху врезалась боком в серую металлическую дверь, но та оказалась заперта.

“Инспекция по делам несовершеннолетних. Время работы 8.30 - 17.30”

От разочарования Лена разразилась рыданиями. Ее колотила крупная дрожь, ноги подкашивались от усталости и напряжения, руки тряслись. Она снова услышала гулкое эхо шагов мужа. Надо было что-то срочно придумать. Мерзкие ледяные искры подбирались все ближе и захватывали в кольцо. Черные тени мелькали на фоне ночного неба и сверкали пугающими красными огнями глаз.

<<Подними голову… Скоро ты убьешь его… Ты уцелеешь…>>

Алена подняла глаза и увидела круглосуточную автозаправку. Она была маленьким освещенным островком среди ночной улицы. Здесь водители сами оплачивали необходимое количество бензина в автомате, заправляли машину и уезжали.

— Никого, — женщина обреченно выдохнула.

«Туда… Скорее!»

Пятьдесят метров, отделяющих здание инспекции от заправки, Алена преодолела, как в бреду. Вокруг бушевал ветер, дыхание плотным белым облачком вырывалось из распахнутых губ. Она подбежала к автомату, закоченевшими пальцами вставила карту и оплатила бензин.

— Алена! — Лена услышала голос мужа.

Времени было все меньше.

— Что происходит?! — Ян был разъярен.

Женщина подлетела к топливной колонке, схватила пистолет и начала обливать бензином асфальт между собой и мужем.

Она увидела, как от стоп мужчины побежали ощетинившиеся ледяные шипы и закружили вокруг нее. Черные красноглазые тени сновали вокруг заправки, громили рекламные щиты и рвали флаги с эмблемой компании. Они с шелестом проносились над головой и полусвистели-полушептали:

— Жертву... Пора принести жертву. Принеси жертву!

Лена трясущимися пальцами достала из кармана коробок, схватила с десяток спичек одновременно, с силой чиркнула ими и бросила крошечный факел на облитую топливом площадку. Пламя взмыло вверх и отгородило Яна от жены.

— Алена, дорогая, ты что творишь?! — он почти рыдал.

— Ты убийца! Ты нам не нужен!

— Что?!

Красно-оранжевые языки пламени кидали зловещие блики на лицо мужа, отражались в серо-зеленых глазах и, как казалось Лене, хищно скалились и клацали огненными челюстями. Черные тени вихрем носились по заправке и окружали супругов кольцом.

— В поезде! Ты убил ту проводницу! — от крика голос жены начал срываться. — Ее голова! Она прокатилась по коридору! Это ты! Ты сделал!

Пока Лена кричала, Ян пытался обойти пламя то с одной, то с другой стороны, но оно словно ожило и не подпускало мужчину к жене.

— Ты и меня хочешь убить! Я знаю! — по ее лицу бежали слезы.

— Милая, я люблю тебя! Ты — смысл моей жизни!

— Нет! Я все знаю! Ты хочешь убить меня и нашего сына!

— Что ты такое говоришь?! Я люблю вас! Я ради вас готов на все!

Черные тени сжимали кольцо. Ветер свистел в ушах и сильнее разжигал огонь. Внезапно с очередным порывом пламя перекинулось на Яна. Оно с голодным треском набросилось на спортивную куртку мужчины, огненной змеей спустилось по брюкам и проглотило голые ступни в домашних тапочках.

Черные тени победно скандировали:

— Жертву! Жертву! Жертву!

Ночную тишину разрывали крики горящего мужчины и сирены пожарных. В последний раз крикнув, Ян замертво рухнул на землю. Черные тени взвились в небо и исчезли. Пламя, словно сытый кот, свернулось маленьким голубым калачиком на асфальте. Ветер стих, лед растаял, и на улице заметно потеплело.

Аленин живот скрутила резкая боль. Женщина скорчилась, принялась глубоко дышать и приседать. Ей казалось, что живот раздирают когтями изнутри. Начались роды.

Приехавший наряд полиции увидел рожающую женщину и отправил ее на машине скорой помощи в ближайшую больницу. Роды прошли стремительно, и с восходом солнца мальчик появился на свет. Лену из родильного зала перевезли в палату и уложили. Соседки по палате спали, рядом с их кроватями в кюветах посапывали младенцы. Лена, обессиленная, лежала на подушках и перебирала в голове последние слова мужа. <<Нет, я все видела. Это он. Он просто врал, чтобы спастись>>. От навязчивых раздумий ее отвлекла медсестра, которая принесла новорожденного сына молодой женщине.

— Любимый мой, — ласково прошептала она ребенку, — все будет хорошо. Этот ужас закончился. Мы теперь в безопасности.

Лена счастливо улыбнулась, откинулась на мягкую подушку, задремала и не увидела, как через открытое для проветривания окно в палату проникла черная тень. Она заскользила по напольной плитке, поднялась над кроватью и почтительно склонилась над малышом.

— Приветствую тебя, Привратник!

Читайте ранее:

Чума
Юстинианова чума

Привееееет, мои живые и тёплые друзья.

Итак, Севастополь, конец 1829 года.

Россия ведёт очередную справедливую освободительную войну с Турцией (и наши им опять накидают, конечно).

Источники сообщают, что в некоторых областях Османской империи начались вспышки чумы.

Власти принимают разумное решение принять охранительные меры в ряде приграничных городов.

Решения принимаются наверху, а исполняются на местах: жадность, глупость, желание выслужиться, жестокость и равнодушие - это тоже смертельно опасные болезни.

Главный санитарный врач Севастопольского порта доктор Ланг предпринимает ряд жёстких и энергичных мер, направленных на недопущение инфекции в город:

Всех въезжающих и выезжающих обязали проходить двухнедельный карантин.

Всех заболевших, подозрительных по чуме - изолировали, члены из семей и прочие, контактировавшие с больными также подлежали изоляции. Система вообще была придумана неплохо: отдельные бараки для больных, отдельные для изолированных, отдельные для выздоравливающих, кладбище для умерших.

Казалось бы, всё по уму, да? Вот и в Санкт-Петербург писали, что у нас всё огонь, боремся тут, заразу давим, все герои.

Но.

Но карантин в неотапливаемом бараке за городской чертой почему-то напрочь отбил у крестьян желание возить провизию в Севастополь.

Но цены на рынках мигом взлетели как в осажденном городе, только осаждали свои же - солдаты городского гарнизона.

Но после того, как город "сел в осаду" значительная часть населения потеряла источники дохода: ограничил работу порт, закрылись многие частные лавочки, опустел рынок, запрещены богослужения и вся жизнь городская стала очумевшая.

Но в "подозрительные по чуме" попадали все подряд: с кашлем, с высокой температурой, с поносом и прочая, и это в январе месяце, в условиях нехватки дров и бескормицы!

Доктора ходили по домам, производя осмотры населения, и неудачно кашлянувший в сопровождении конвоя заезжал на чумной барак, а его семья в полном составе со стариками и малыми детьми - в фильтрационный барак. Там и безо всякой чумы можно было двинуть кони - слово очевидцам:

Больные нижние чины были доставлены на фрегат "Скорый", нарочно назначенный под временный госпиталь. На нем ничего не было надлежащим образом устроено. По числу больных не доставало ни тюфяков, ни одеял, ни тёплых халатов. Необходимой посуды, перевязочных материалов и припасов не отпускали, приказали обходится всем имеющимся на фрегате "Эривань", а на фрегате же всё давно было израсходовано. Вследствие этой неурядицы было то, что в течение одной недели на фрегате из восьмидесяти брошенных туда больных, умерло шестьдесят, остальные же были взяты в лазарет.

....всех подозрительных больных собирали в пещеры Инкермана, на старые суда-блокшивы, в неприспособленные здания. Многие умирали там от бесчеловечного обращения и дурных условий. Из-за плохого продовольственного снабжения среди матросов Севастополя распространились желудочно-кишечные заболевания"

Теперь представьте себе эту атмосферу ненависти в городе: блокада, угроза голода, безработица, рейды докторов, после которых кого-нибудь да уводили.

Народ роптал, народ терпел.

А теперь самое главное: по совокупности свидетельств очевидцев можно с уверенностью утверждать, что чумы в городе не было.Нет блин, прочитайте ещё раз, вложите больше эмоций: при всем при этом чумы в городе не было. Высокая смертность в фильтрационных бараках, вызванная скученностью "пациентов", страдавших различными инфекционными заболеваниями, низким качеством медицинского обслуживания, холодом и голодом не вызывала вопросов: у нас же эпидемия тут, вот и потери среди населения.

«Лицо умершего было вздуто, синевато-темного цвета, глаза закрытые, рот полуоткрытый, губы вздутые, синие, уши синие, шейные вены наполнены кровью, цвет кожи от стечения крови был синий. Явственно и несомненно, что тут «apoplexiasanguinea» и ничего больше». Доктор Закревский, осмотр мертвого матроса.

Однако доктор Ланг и его приверженцы отказались признать, что матрос умер от кровоизлияния в мозг, настаивая на том, что скончался он от чумы и к тому же, поспешили отправить в чумное отделение его жену и дочь.

Население, впрочем, было вполне уверено (и в этот раз не слишком-то ошибались), что это врачи-гады морят народ, проявляя чудеса изобретательности:

Чума – болезнь весьма скоротечная, но там умудрялись держать «подозрительных» даже и по два месяца, а был тут и такой случай, когда держали целых пять месяцев! Большинство умирало там, так как не все же были такие исключительные здоровяки, чтобы выдерживать режим карантина месяцами. А так как туда отправлялись не только подозрительные по чуме, но и их семейства полностью, до грудных детей и глубоких старцев, то часто вымирали там целые семьи. Наконец, кем-то из старших врачей изобретено было, как предупредительная мера против заражения чумою, поголовное купанье в море жителей Корабельной и Артиллерийской слободок и «Хребта беззакония»! И это подневольное купанье продолжалось всю зиму, благо вода в бухте не замерзала. Как же можно было не заболеть от этого всеми простудными болезнями! А чуть человек заболевал, он уже становился «подозрительным по чуме».

«Хребет беззакония» — это великолепное, шикарное название центрального городского холма Севастополя, сосредоточения городской нищеты, лачуг и лабиринтов грязных улочек. Артиллерийская и Корабельная слободки — место проживания действительных и отставных матросов и военного люда, членов их семей, мелких лавочников и прочего «низшего класса». Именно на «лечение» этих людей и были направлены основные усилия администрации города.

Вид на Корабельную слободку

Не питающиеся должным образом люди в зимнее время, особенно в условиях нехватки тепла в жилищах, да ещё и регулярно ходящие на море купаться - автоматически означают не самую благоприятную эпидемиологическую обстановку. Люди болели массово, и никакие, самые решительные меры ничего не могли с этим поделать.

А что делать, если не помогают самые решительные меры? Предпринять меры экстраординарные, самые-самые решительные! В феврале 1830 г., в соответствии с доктриной усиления натиска на чуму и борьбы с инфекцией город был полностью закрыт на 21 день, все передвижения по улицам запрещены, жителям предписано запастись продуктами на два дня (как будто их было откуда запасать) и не покидать домов. Зато автоматически отменились водные процедуры, а то сил же уже никаких нет!

Продовольственное снабжение, на котором и раньше неплохо так поднимали местные чиновники, полностью монополизировала администрация. Отощавших без сена лошадей за бесценок скупали для перепродажи за кордон, продовольствие закупалось ненадлежащего качества, в недостаточном количестве, по завышенным ценам и только у надежных людей. Не хватало даже дров и воды! При этом в городе активно действовал «черный рынок», источником продуктов на котором была всё та же администрация. Местные жители между собой называли происходящее «карманной чумой», то есть просто способом для чиновников набивать себе карманы на карантинных мерах.

Ещё до начала «активной фазы» блокады, правительство направляло в город особую комиссию, под руководством флигель-адъютанта Римского-Корсакова (одним из членов комиссии был Фаддей Беллинсгаузен, знаменитый мореплаватель). Комиссия указала в отчете, что «по Севастопольскому порту допущены весьма важные злоупотребления, приказы Главного командования насчёт провианта и провизии вовсе не исполняются», но главком ЧФ, вице-адмирал А.С. Грейг никаких мер не принял, а комиссию вскоре одернули из Санкт-Петербурга — чтобы она не мешала бороться с эпидемией.

11 марта как пролог последующих событий: в Артиллерийской слободке матрос отказался идти вместе с женой и дочерью в чумной карантин, а когда его попытались взять силой - застрелил лейтенанта - адъютанта флотского начальника. После этого случая власти города распорядились изъять у населения всё оружие, и всё, что может быть использовано как оружие. Для хранения заняли одну избу, и поместили туда всё реквизированное у населения - можно сказать сами, своими руками подготовив для "граждан с активной позицией" арсенал и цель номер один.

Карантин продлевали ещё несколько раз, и, наконец, в мае кордоны вокруг города сняли: Севастополь был признан не чумным городом. С бедных кварталов оцепление должно было быть снято через семь дней, но произошло несчастье: в Артиллерийской слободке 31 мая умерла матросская вдова Зиновья Щеглова. По правилам Щеглову должен был освидетельствовать врач, поэтому в слободку был командирован штаб-лекарь Шрамков. Он был явно мерзопакостной личностью, одной из причин бунта в Севастополе: из девятисот женских показаний, отобранных после бунта, практически каждое имело фразу: «Претерпевала истязания от штаб-лекаря Шрамкова».

Шрамков объяснил смерть Щегловой чумой, и жители слободки были раздосадованы (мягко говоря) — до свободы оставалось всего три дня!Когда мортусы приехали забирать тело, жители слободки — в основном женщины, так как мужчины были на службе и на кораблях — тело не отдали, подняв бунт, и кинувшись избивать докторов и чиновников. Все матросы, которые находились на кораблях при своих обязанностях, взбурлили, так как на берегу были их жены, дети, родственники. Контр-адмирал И. С. Скаловский, командующий морскими силами, и губернатор Н. А. Столыпин решили послать воинские команды для успокоения беспорядков, Корабельная и Артиллерийская слободка были оцеплены.

В ночь на третье июня на соборной колокольне ударили в набат, и толпа пошла прорывать оцепление. Восставших возглавила и скоординировала так называемая "Добрая партия" – совет, в который вошли мещане Т. Иванов, Ф. Пискарев, К. Шкуропелов, а также фельдфебель Петр Щукин, слесари Матвей Соловьев и Яков Попков. Охранявшие слободки солдаты сочувствовали населению, и когда с фронта на них поперла толпа, а с тыла атаковали вооруженные матросы флотских экипажей, отступили, в свалке и сумятице «случайно» убив своего полковника.

Дом губернатора взяли штурмом, самого губернатора забили насмерть, как и нескольких «чумных» чиновников и докторов.

Адмирала И. С. Скаловского избили, сорвали с него эполеты и требовали выдать расписку об «отсутствии в городе чумы и карантина».

Такую расписку под давлением восставших выдал комендант города, исполняющий после гибели Столыпина обязанности военного губернатора, генерал Турчанинов:

Объявляю всем жителям города Севастополя, что внутренняя карантинная линия в городе снята, жители имеют беспрепятственное сообщение между собой, в церквах богослужение дозволяется производить, и цепь вокруг города от нынешнего учреждения перенесена далее на две версты.

Через три дня в город вошли части 12-й дивизии генерала Тимофеева, окончив бунт: пришло время собирать камни.

В ходе бунта было убито несколько десятков человек, причем главный санитарный врач успел вовремя встать на лыжи. Следственная комиссия под руководством генерал-губернатора Новороссии и Бессарабии графа М.С. Воронцова рассмотрела дела около 6000 человек. Были казнены 7 человек, возглавивших восстание — руководители «Доброй партии» и унтер-офицер Крайненко. Различным наказаниям подвергли 497 гражданских (из них 423 женщины), 470 мастеровых рабочих экипажей, 27 матросов ластовых экипажей, 380 матросов флотских экипажей, 128 солдат, 46 офицеров. Наказания им определили от битья линьками до 3 тыс. ударов шпицрутенами с последующей каторгой. Около 4200 штатских были депортированы в другие города. Офицеры получили дисциплинарные наказания. Генерал Турчанинов, «прогнувшийся» под требования восставших был лишен всех наград, должностей, разжалован в рядовые и умер вскоре после решения суда.

Такие дела.

Источник: Cat_Cat Автор: Сергей Ветров

Личный тег автора в ВК — #Ветров@catx2

Читайте также:

Эрик XIV. Безумный король

Русско-шведская война 1741-1743 гг

Успех или провал?

Нарвская катастрофа 1700 года

Король Дании Фредерик V или «Культурный пьяница»