Славно, однако, начался отпуск в Турции. Таксист поглядывал на меня в зеркало заднего вида, многозначительно шевелил черными бровями и призывно улыбался, показывая идеальные, как в рекламе, зубы. А часом раньше, в самолете, мужчина отечественного производства, мешковатая фигура которого выпирала из кресла как тесто из кастрюли, предлагал провести незабываемый вечер на берегу Средиземного моря.
И вот как тут не выпить? Я достала из сумки початую фляжку коньяка, купленную в «Дьюти-фри», и сделала приличный глоток. Турок заметил это, восхищенно цокнул языком и прожег меня знойным взглядом:
- Как тебя зовут?
- Маша.
- Наташа?
- Да, – кивнула я.
Маша, Наташа – какая разница? Скорее бы добраться до гостиницы, бросить чемодан и к морю, к морю, к морю – смыть усталость, ненужные взгляды и, наконец, остаться одной. Хорошо, что уже стемнело – пляж будет пустой.
В фойе гостиницы звучала живая музыка. В углу стоял белый рояль, и музыкант, сливаясь белым костюмом с инструментом, вдохновенно играл «Турецкий марш» пожилой паре, потягивающей из высоких бокалов что-то похожее на джин с тоником. Других слушателей не было. Головы старичков выглядывали из глубоких кресел, пушась редкими седыми волосами, как одуванчики. Таких милых голубков в одеждах, отливающих лунным светом, рисуют у заборчика в раю. Только без джин-тоника. Направляясь к лифту, я скользнула по ним взглядом, и загорелая старушенция, щедро увешанная цепочками, браслетами и кольцами, приветливо улыбнулась мне и даже помахала, как старой знакомой. Ох уж эти европейцы с их заученной доброжелательностью. Я улыбнулась и помахала в ответ.
Лифт спустился на первый этаж, мелодично тренькнул, и я вошла в кабину с затемненными зеркалами, которые вмиг размножили все мои прелести и недостатки. С ума сойти! Это ж чей воспаленный мозг додумался делать в лифте зеркальные стены? Из меня одной целая толпа сорокашестилетних женщин получилась.
Носильщик внес в номер чемодан, получил свой доллар и удалился. Ну вот и все, здравствуй, отдых! Прихватив сигареты и коньяк, я вышла на балкон.
Боже, Боже, Боже, ты есть на свете! М-м-м… Я закрыла глаза и медленно втянула в себя остывающий от зноя, пахнущий морем и соснами воздух с едва уловимыми нотками жарящегося где-то вдалеке кебаба. Если бы я была парфюмером, я создала бы такие духи и миллионером. А если бы была ученым, закупоривала бы этот воздух в бутылочки и продавала его серым жителям мегаполисов. Я обязательно стала бы миллионером, а, может, даже миллиардером, потому что продавала бы запах счастья. Недорого. Пятьдесят центов за бутылочку, чтобы каждый мог его себе позволить.
Но я не миллионер. Я уставшая женщина, хорошая мать и, наверное, неплохая жена, которую муж впервые в жизни отправил в отпуск одну. А раньше мы никуда друг без друга не ездили. Раньше он называл меня звездой и полагал, что такие, как я, спускаются с небес, чтобы ходить с прямой спинкой и щелкать каблучками на зависть всем. Раньше от него пахло спелыми майкопскими яблоками, которые ему присылала мама, и целовался он раньше так, что у меня подкашивались ноги. А сейчас они подкашиваются от усталости, и я придумываю себе кучу дел, чтобы дождаться, когда он уснет. А он ложится пораньше, чтобы заснуть до моего прихода. Такая вот тихая любовь. И взаимопонимание. Нынче.
Я села, закурила (да, я снова начала курить!), глотнула коньяку (да, я продолжаю пить!), вытянула босые ноги и запрокинула голову к темному небу, на котором, как в восточной сказке, висел рогаликом полумесяц в окружении звезд. Как раньше сын любил рогалики! А сейчас его пассия сидит на диете, и не дай бог предложить им мучное или суп на мясном бульоне – нотаций о правильном питании не оберешься. И главное - сынуля вдруг таким послушным стал, кивает согласно: мол, мам, ну как ты могла, это ж вредно. Будто он на воде и капусте в такого богатыря вырос. Да ладно, пусть смотрит ей в рот, лишь бы счастлив был. А он вроде счастлив – сияет уже третий год. Сыновья – не дочки. Они всегда уходят от мамы к другой женщине.
Я допила остатки коньяка. Купаться в море расхотелось. Лучше завтра зависну буйком в воде и буду топить тараканов в своей голове и отмокать от проблем, а сейчас приму душ и прогуляюсь к морю. Где там моя вторая фляжечка? Пойдем, дорогая, дышать морским бризом!
Снова лифт, снова толпа сорокашестилетних женщин и бархатно звучащий рояль в фойе. Несколько нарядных пар чинно потягивают коктейли. Старичков в одеждах из лунного света не видно.
На пути к морю я насчитала сто сорок шесть шагов. К чему бы это? Может, жить мне еще сто лет? А надо ли, если я и сейчас не знаю, как дальше? Сына женила, к мужу привыкла, от работы устала. И что? Каждый только учит, как правильно и счастливо жить, а сам-то ты, человек, счастлив? Знаешь, куда идешь, для чего живешь? В левое ухо кричат: «ты должна», в правое: «никому ты ничего не должна», а по центру рекомендуют прочистить чакры для просветления. Тянут душу, словно на пыточном станке, в разные стороны. Поди разберись, что правильно. То, чего вчера принято было интеллигентно стыдиться, сегодня дозволено. А может, надо просто заткнуть уши и наконец услышать себя? Или взять отпуск, да хоть за свой счет, как я, и сбежать, уехать к морю, звездам, песку, камням – к тому, что не меняется веками?
Ох, этот мягкий накат волн! Ох, этот морской бриз, звезды, месяц рогаликом и тишина… Я сняла босоножки и, проваливаясь во влажный песок, пошла к воде. Те-е-епленькая. Ишь, как тихо шуршит камешками и песком! Как в детстве. Ой, крабик побежал! Беги-беги, малыш, к маме в ямку! Мамочка… Никаким рахат-лукумом не подсластить твою жизнь после смерти папы. Но рахат-лукум я тебе все-таки привезу.
Загребая ступнями воду, я медленно шла вдоль берега и смотрела, как море утекает за горизонт и сливается со звездным небом. Где там Малая Медведица? У нее в хвосте должна быть самая яркая звезда. «Это ты, – сказал мне много лет назад влюбленный муж, показывая на нее пальцем. – А чуть ниже – я. А еще чуть ниже, видишь, две звездочки – это наши будущие дети. А этот ковш – наш большой дом, в котором когда-нибудь будет много внуков».
Я отыскала глазами Малую Медведицу. Ага! Вот она. На прежнем месте. Вон – я, а вон – муж. Чуть ниже – Сашка, наш сын. А еще чуть ниже, на стыке ручки и ковша – мой аборт… Работы было много и планов громадье… А теперь в ковше нашем только два жильца и осталось – я да муж. Он ложится спать пораньше, а я попозже. Выпью-ка я!
Я присела на лежак, достала фляжечку и услышала, как сзади приближается какая-то парочка. По речи – немцы. Неужели сядут рядом? Кругом – куча пустых лежаков. Привыкли эти европейцы к тесной жизни. Это у них географическое, наверное. Европа – маленькая, вот и живут локоть к локтю, ухо к уху. Не то что мы! Страна у нас – у-ух! Широта! Долгота! Нам простор подавай.
Парочка расположилась неподалеку, и я улыбнулась – это же мои божьи одуванчики! Они тоже обрадовались мне и засияли, будто родную дочку встретили.
- Как вы устроились? – спросила женщина по-английски.
На вид им было лет по восемьдесят, а может, и больше. Лица – как печеные яблочки. И добрые. Нет, они точно из рая.
- Спасибо, хорошо, – ответила я.
Старичок заметил в моих руках фляжку и кивнул на нее жене. Она понимающе улыбнулась, извлекла из сумки два бумажных стаканчика, пол-литровую пластиковую бутылку и с гордостью потрясла ею передо мной.
- Здесь вино! Пришли попрощаться с морем. Завтра уезжаем.
- Прозит! – Откуда-то вспомнила я, как будет на немецком «за ваше здоровье!» и приподняла фляжку.
- Прозит!
Мы молча смотрели на море. Потом мужчина начал что-то говорить по-немецки и показывать жене на небо. Она, задрав голову, следила за его пальцем и тоже на что-то указывала. Я украдкой поглядывала на них. Седые счастливые профили. Что они там высматривают? Малую Медведицу с полным ковшом? Или выбирают звезду, на которой встретятся вновь?
- У нас там свои звезды, – с гордостью сообщила жена, обернувшись ко мне.
- У каждого есть своя звезда, – ответила я.
Прозвучало резковато, даже как будто с вызовом, но они вежливо улыбнулись. Может, даже пожалели меня: одна в такой романтичный вечер... На самом деле я хотела сказать, что у всех влюбленных есть свои звезды на небе, но не знала, как это будет по-английски. Чтобы не мешать им, я попрощалась и пошла в гостиницу. Напоследок не удержалась и обернулась: ночь, море, звезды и два силуэта в лунных одеждах. Красивая открытка получилась бы.
Слева звучала музыка и слышались микрофонные голоса аниматоров. А справа темнела аллея, тускло освещенная фонарями. Цикады то внезапно разрезали тишину оглушительным треском, то, как по команде, так же мгновенно умолкали. Я шла по аллее, и свет фонарей вытягивал мою тень в длинный, стройный силуэт той девушки, которой я была когда-то. Тень - такое странное, удивительное явление. Ты из настоящего можешь помахать рукой себе той, молодой, из прошлого. И тень ответит тебе. Тень – это не зеркало. На ней не видно морщин и других следов прожитых лет. Я помахала своей тени, и она ответила мне. Я сделала глоток коньяка – и тень тоже. Нет. Не хочу видеть, как моя тень пьет. Я отвернулась, чтобы не смотреть на нее, сделала большой глоток и уставилась в небо.
Сквозь прозрачное облачко, как через невестину фату, сиял рогалик месяца, а в созвездии Малой Медведицы ярко светила Полярная звезда. Ее еще называют путеводной, потому что она всегда указывает на север и каждый, кто заблудился, может найти по ней дорогу домой.
В сумке зазвонил телефон. Ого, муж! Почти двенадцать, а он не спит?
- Алло, – сказала я и, услышав его: «Ну, как ты? Что делаешь?» – почему-то заплакала.
- Пью коньяк и смотрю на наши звезды, – честно ответила я.
Муж замолчал. Я сделала еще глоток.
- Как сам? Чего не спишь?
- А мне, знаешь, как-то не хватает тебя.
«Ух ты!» – сердце бухнуло, и на секунду мне показалось, что Медведица вильнула хвостом и ярким его кончиком указала путь на север – домой.
А вообще, коньяк ХО – вещь хорошая. Это как пять звезд по-нашему. Или даже семь. Как в Медведице.
