Чистый источник
Я увидел ее, едва подойдя к деревне, благо хата её стояла с краю. Она сидела на заваленке, сложив натруженные руки на коленях. Глаза небесной голубизны смотрели прямо на заходящее солнце и не мигали. Наверное, поэтому я подумал, что она слепа. Я подошел и сел рядом. Она не оглянулась, не вздрогнула, а просто улыбнулась краем губ. Ни страха, ни настороженности не заметил я на ее лице.
Девушка наклонила голову, будто к чему-то прислушиваясь, я тоже напряг слух, но до меня не донеслось каких-то странных звуков. Я толкнул ее локтем и спросил:
– Хозяйка, дров наколоть не нужно? Али крышу починить?
Она не ответила словами. Лишь кивнула и махнула себе за плечо. Я прошел во двор и оглядел фронт работ. В целом хозяйство оказалось крепким. Но кое-что требовало моего внимания. Дрова она порубила и без меня. Да и за огородом ухаживала сама. Но вот крыша и вправду дышала на ладан. Самое интересное, что все потребные материалы, чтобы перестелить крышу были в наличии. Видать искала работников, кто ей подешевле бы все перестелил.
Я скинул рубашку на свой рюкзак и полез на крышу. На хозяйку надежды было мало, так что надо еще придумать, как затащить туда все потребное.
Работал я недолго – едва пару часов. Скоро темнота и комары согнали меня с крыши. Во дворе я столкнулся с хозяйкой, которая выходила из хлева с ведром молока. В самом хлеву обмахивалась хвостом черная в белых пятнах буренка. Хозяйка, услышав шаги, поманила меня рукой. В доме у нее было уютно и чисто, но все же понятно, что здесь жила слепая. Приглядевшись, можно было заметить угол отклеенных обоев под потолком. Монументальный шкаф справа от входа щеголял разбитым зеркалом. Да, и рядом с умывальником такового не наблюдалось. Умывальник был старинный. Нужно было поднять специальный стержень, чтобы из него потекла вода.
Первым делом я направился, как раз к умывальнику и начал яростно тереть кожу, смывая пыль и пот. Хозяйка повесила рядом полотенце и ушла на кухню, которую отделяла от комнаты хлипкая деревянная стенка. Оттуда раздавался безумно пьянящий запах печеной картошки. В животе, вопреки моему желанию, жутко заурчало. Женщина вернулась с двумя тарелками и поставила их на стол. На кухне зашумел электрический чайник. Быстро обтеревшись полотенцем, я сел за стол туда, где стояла миска с большей порцией.
Хозяйка села рядом, но есть не стала. Она подперла рукой щеку и чуть наклонила голову. Когда я только ее увидел, подумал, что ей лет двадцать, может быть двадцать пять. Но сейчас понял, что ошибся – она была уже не так молода. Лет тридцать пять, а то и сорок. В светлых волосах почти незаметна седина и все же она там была. Женщина не красила волосы, поэтому ее и можно было разглядеть. Когда-то она была очень красива, но быт постепенно стер и истрепал эту красоту. Впрочем, и сейчас она была очень хороша. Не надеясь на ответ, я спросил:
– Как тебя зовут?
Она и впрямь не ответила. Встала и ушла к шкафу. Покопавшись в недрах, достала оттуда поллитровку и поставила на стол с одной рюмкой. Поставила не для себя, а для меня. Я отреагировал резко. Пожалуй, даже слишком резко. Я схватил бутылку и хриплым голосом почти выкрикнул:
– Убери! Убери немедленно!
Так легко было уговорить себя, что я заслужил эту рюмку. Да, и не будет ничего от одной рюмки. Но я знал, что будет. Я знал, что это ложь. Знал, что для того чтобы сорваться в пропасть достаточно будет малого камешка.
Женщина смотрела на меня своим странным невидящим взглядом, и на её лице было странное выражение печали и радости одновременно. Она убрала бутылку обратно в шкаф, села рядом со мной и тихо сказала:
– Аня. Меня зовут Аня.
Мы ели в молчании. Не сказали друг другу ничего и когда пили чай. Она постелила мне на диване. После тяжелой работы и сытной еды я отключился почти мгновенно. Разбудил меня скрип дивана. Аня сама легла ко мне. Наверно мне должно было быть приятно, но вместо этого я разозлился и начал кричать на нее:
– Дура! Я каждым встречным в постель ложишься? А если я из соседней деревни приехал, чтобы тебя трахнуть? А если у меня триппер или сифилис? Совсем…
Она прекратила мой бессвязный поток злости, просто приложив свои прохладные пальцы к моим губам. А потом дотянулась и своими губами. Я смотрел в ее прозрачные голубые глаза и думал, что «нет, не с каждым». Может она и спала с кем-то в деревне, но ко мне она легла не ради денег или чего-то такого. И даже не из-за любви. Это у подростков секс из-за любви, а точнее любовь из-за секса. Ей же нужно было просто обычное человеческое тепло. Нет. Не так. Это не ей, это мне нужно было нужно тепло, и она это поняла. Я обнял ее, прижал к себе покрепче и поцеловал. Так крепко, как только мог. Все мои невзгоды растворились в этом миге. Все, от чего я бежал последние четыре года, не исчезло, но оказалось под чистой прозрачной водой.
Когда я проснулся утром, Аня уже ушла. На столе стоял накрытый полотенцем завтрак. Честно говоря, давно у меня такого не было. И я сейчас не про секс. Проснуться в чистой постели поесть по-человечески за столом, а не в дорожной пыли перекусить позавчерашним хлебом.
Позавтракав, я с удовольствием потянулся и вышел во двор. Ани нигде не наблюдалось, и я полез на крышу. Но уже на крыше я увидел ее. Она стояла на огороде и видимо выпалывала сорняки. Дошла до конца грядки, разогнулась, уперев руки в бока, и оглянулась на меня. Слух у нее был тонкий. И какая же у нее все-таки замечательная улыбка. Я помахал ей в ответ и взялся за крышу.
С крышей все шло хорошо, и я уже заканчивал, когда во двор вошел, пошатываясь, невысокий мужичок. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что мужичок был смертельно пьян. Он добрел до лестницы и взглянул вверх, но я уже спускался. Взяв его нежно под руку, я повел его обратно на улицу, приговаривая по пути:
– Мужик, ты наверно подворье перепутал. Иди своей дорогой.
Но мужик проявил недюжую силу и сноровку – он одним движением вырвался из моего захвата и попытался ударить меня. Я едва успел увернуться. Мужик не унимался и попытался снова. Пару раз я увернулся, потом мне надоело, и я дал ему легкого подзатыльника. Правда, мужика и без того видимо штормило, раз он упал на землю от такого слабенького удара.
На шум прибежала Анька и, всплеснув руками, бросилась поднимать дурачка. Она его не видела, но слышала, где он возился на земле. Мужик, до этого не проронивший ни слова, вдруг начал материться и, едва утвердился на ногах, влепил Аньке пощечину. Впрочем, на ногах он долго не стоял. За эту пощечину он тут же получил в рыло и упал обратно. Анька держалась за щеку и больше не старалась его поднять. Она повернула голову ко мне и на ее лице отпечатались страх и надежда. Мужик не стал вставать, он поднялся на четвереньки и в таком виде уполз в дом. Я подошел к Аньке и обнял ее. Она тут же расплакалась у меня на плече. Я гладил ее по волосам и приговаривал:
– Ну, чего ты, дуреха, ревешь? Неужели думаешь, я тебя одну брошу. Нет уж. Со мной поедешь. Уж найдем, где жить. Неужели не справимся?
Вдруг, я услышал сзади шум. Резко обернувшись, я увидел алкаша с ружьем в дверях. Толкнув, Аньку себе за спину я услышал грохот выстрела. Странно, но боли почти не было, лишь на груди расплывались красные пятна. Я упал под Анькин визг. Мне показалось, что кто-то кроме нее кричит, когда я потерял сознание.
Очнулся я в больнице. Первое, что я увидел, открыв глаза это серый потолок с потрескавшейся и кое-где обвалившейся штукатуркой. Чувствовал при этом я себя довольно сносно. Лишь дышать было тяжело из-за обхватившей грудь повязки. Я все вспомнил. Удивительно, что выжил. Хотя благодарить, наверное, за это следует алкоголь выпитый придурком. Я потянулся к груди, чтобы чуть-чуть ослабить повязку и тут у меня в глазах потемнело.
Когда я очнулся в следующий раз, то был осторожнее. Сначала подвигал головой в разные стороны. Во время одного из таких движений я увидел Аню, сидящую рядом. Отвернув невидящие глаза в сторону заходящего солнца, она вязала. Осторожно я позвал её:
– Аня. Анечка.
Я боялся, что она меня ударит или обнимет, и я вновь потеряю сознание, но ничего подобного не произошло. Она улыбнулась, отложила вязание и сжала мою руку своими прохладными пальцами. В горле у меня была Сахара, поэтому я попросил Аню воды. Она напоила меня как ребенка. Впрочем, много я не пил. Неизвестно сколько я здесь провалялся. Хотя, это сейчас было не главное. Главное было рассказать Ане.
– Родная моя. Милая. Я очень хочу быть рядом, но сначала ты должна послушать. Может, ты и быть со мной не захочешь.
Знаешь, многие растут без семьи или в такой, что лучше бы ее и вовсе не было. У меня, слава Богу, с этим все хорошо было. Мать с отцом во мне души не чаяли. Чего бы я ни захотел, все у меня было. Они на работе зашивались, только бы у меня был крутой телефон. Я тогда этого не ценил, воспринимал как должное. Потом я поступил в универ. Начались пьянки, ночные клубы, травка, потом героин. Много чего было. Своих денег не хватало, «одалживал» у родителей.
Потом у отца несчастный случай на работе. Начальник честный оказался. Хватило и на похороны и мне на героин. Горевал я недолго. Мать работала за троих, а я все развлекался. А потом, когда я был в наркотическом угаре звонок от матери. Не помню уж, чего я там видел, но трубку я не взял, а на следующий день узнал, что у матери с сердцем плохо стало, и она тем же вечером умерла.
Вот тогда меня проняло. Я вдруг понял, что я не человек. Животное. Нет, даже хуже чем животное. Механизм для производства говна. Вот что я такое. Веришь, я даже оплакать мать не мог. Кое-как поскреб по сусекам и похоронил ее рядом с отцом. Хотел и сам рядом лечь. Что от меня толку? Остановился только потому, что понял, что никому ничего доброго в жизни ни разу не сделал. Впустую жизнь прожил. Был у меня один шапочно знакомый – Костик. Мужик с большой буквы. Я к нему ночью приперся. Он меня едва с лестницы не спустил. Я стоял перед ним на коленях умолял, чтобы он мне с героина слезть помог. Он тогда меня спросил:
– Точно хочешь? Не передумаешь? Имей в виду, я тебя жалеть не буду.
И он слово свое сдержал. Запер меня в квартире, где я вырос. Где мать умерла. И не просто запер, а насмерть к креслу привязал голым. Раз в сутки приходил, дать мне пожрать да утку из-под меня убрать. Три недели он меня так держал. Как меня ломало. И дело не только в самой ломке, но и в вине. Ни на секунду не отпускала мысль, что мне родители всех себя отдали, а я и взял, не побрезговал. Убил их почти собственными руками. И не только мать, которой не помог. Но и отец тоже не зря в две смены работал.
Через три недели другим человеком вышел из своей квартиры. Седой, как лунь, но с тех пор ни алкоголя, ни наркотиков в руки не брал. Так и начал путешествовать. Помогать кому чем надо. Мне самому много не нужно. Хлеба кусок, чистый источник, да место, где голову преклонить.
Думаешь твой муж урод? Нет. Это я по заслугам получил. Ибо, каким бы он ни был, я был еще хуже. Хочешь себе такого?
Аня наклонилась, поцеловала меня и прошептала:
– Я твой чистый источник.
Я почувствовал счастье, которого давно не испытывал. Куда там героину. Лишь одно омрачало радость – то, что я недостоин этого счастья.
Я вышел из больницы через пару месяцев. Оказалось, что мужа ее давно посадили. Свидетелей и нашей ссоры и ее окончания было предостаточно. Я не стал уезжать обратно в город. Хватит мне города. Остался с Аней на ее хозяйстве. Муж ее вернется через три года. Уж я помогу ей развестись. А пока может детки появятся. Я нашел свой чистый источник.
