bmw25

Пост в Лигу психотерапии о стадии развития ребенка - продолжение поста психоаналитика Надежды Власовой "От полутора до трех". Продолжение (что будет следующей стадией) - далее.

С трех до шести.

Эта стадия, когда в жизни ребенка обнаруживаются три самостоятельных объекта. Он сам, мама и папа. Если папы нет в фактическом наличии, то образ мужской фигуры формируется на основе образов дедушек, дядь, знакомых, соседей по лестничной клетке.

Это фаза второго конфликта амбивалентности (про первый конфликт читать в предыдущем посте). Но по сравнению с первым, этот конфликт менее травматичен, т.к в предыдущую фазу в психическом мире ребенка существовал только один объект – мать, и конфликт воспринимался как тотальный.

Сейчас появляется еще один объект и ребенок фантазийно конфликтует только с родителем своего пола. Второй объект нейтрален или даже выступает в качестве союзника в борьбе.

Поэтому данный конфликт менее травматичен, хотя и может восприниматься более значимым.

Эта фаза очень эмоциональна. Именно в ней формируются будущая модель сексуального поведения.

Центральной фантазией этой фазы становится фантазия об устранении соперника. Т. е ребенок хочет психологически обладать родителем противоположного пола и устранить родителя своего пола.

В начале этой фазы возникает идеализация родителей, т.н. эдипальные фантазии. Родители отныне - боги, цари, жители Олимпа. И как великие Боги – несут великое наказание непослушным. В этом возрасте в каждом мальчишке просыпается герой – «отцеубийца», ниспровергатель основ. Мать вызывает благоговение, отец восхищение и страх. Страх за мысли об «отцеубийстве». Мальчик начинает задумываться: «почему все лучшее достается папе? А если папу убрать – все достанется мне?»

С подобной фантазией связана кастрационная тревога, причем под кастраций сейчас подразумевают не только страх потери какой-либо значимой части тела, но и потерю какой-либо психической функции или способности, т.е психическую кастрацию. У ребенка появляется чувство вины за неприемлемые фантазии.

Задача родителей или воспитателей в этот период – научить ребенка просить прощение. Т. к. прощение снимает чувство вины за «неподобающие» мысли и желания. В этот период нередко бывают ситуации, когда ребенок сам провоцирует наказание, поступая заведомо неприемлемым способом. Например, он может демонстративно не слушаться или, как бы случайно, разбить любимую папину кружку:) И все для того, чтобы наказали. Но наказали не за поведение или разбитую чашку, а за мысли и фантазии.

Далее цитирую, так будет проще.

«В это время самоуважение мальчиков часто уязвимо. Это частично связано с убывающим чувством всемогущества и возрождающейся кастрационной тревогой, а частично — с чувством неполноценности, порождаемым эксгибиционизмом, завистью к пенису, и осознанием, что их гениталии малы по сравнению с идеалом (отцом). Но гордость собой и чувство мужественности заметно возрастает, когда родители чувствуют и демонстрируют заметную гордость его доблестями. Тогда ребенок, как бы, заражается родительской гордостью, и его уверенность в своей мужественности возрастает.

Поэтому для ребенка важно восхищение им, его действиями, причем родителем одного с ним пола, которого, как уже сказано выше он идеализирует. Все это в дальнейшем определяет успех самоидентификации.

«В этой связи особенно важна роль отца. Т. к. именно отец помогает мальчику регулировать агрессивное поведение. Мальчики часто используют агрессию в попытке защититься от кастрационной тревоги и чувства фаллической неполноценности. Если отец, вместо того, чтобы помогать ребенку справляться с агрессией, становится строгим «дисциплинатором», он может усилить кастрационную тревогу у мальчика, стимулировать враждебное состязание сына с ним и помешать идеализации своего образа. Нередко такой отец становится враждебным и представляя себя как непобедимого, мужественно-идеального, унижает и дразнит сына, чтобы сделать его «выносливым». Такое поведение только усиливает защитную враждебность мальчика. Во всяком случае, из-за отцовской пассивности или беспомощности, или из-за его стимуляции враждебной состязательности, наблюдающаяся у мальчика преувеличенная демонстрация фаллической силы (в качестве идентификации с агрессором), обычно свидетельствует о его небезопасности, а не доказывает его мужественность, выдавая и подчеркивая продолжающийся страх кастрации.»

(«Филлис Тайсон, Роберт Л. Тайсон. Психоаналитические теории развития)

Кроме того, нельзя за проступки ругать самого ребенка, но только его образ действий. Т.е сам ребенок хороший, но то-то и то-то он сделал плохо. К концу этого этапа происходит формирование целостного образа отца и завершается структурирование психического аппарата. Формируются более зрелые психические защиты, такие как рационализация.

Тут важно помнить, что кастрационная тревога появляется не только у мальчиков, но и у девочек. Но если у мальчиков она чаще связана с гениталиями, или страхом повреждения любых вытянутых предметов, например пальцев, то у девочек это страх любого повреждения тела, любой раны. Девочка в этом возрасте может устроить форменную истерику из-за пустяковой царапины или разбитой коленки. Именно из-за страха повреждения тела, а не конкретной боли. Родителям такие истерики кажутся необоснованными, но все дело в фантазиях, которыми подобная рана обрастает в восприятии ребенка.

В психике девочки тоже происходят сильные изменения, что в последствии влияет на сценарий выбора сексуального объекта.

В этот период маленькая девочка очень привязывается к папе и начинает конкурировать с мамой за папину любовь. Я много раз слышала удивленные жалобы мам, что девочки ведут себя как маленькие женщины. Они ревнуют, кокетничают, привлекают внимание, требуют телесного контакта и особого отношения. И очень сердятся, когда видят, что мама обладает особым статусом в глазах папы.

Психологически для девочки это очень сложный период, т.к она должна решить задачу, которой не возникает у мальчиков. Первоначально девочка также привязана к маме, как и мальчик. Но в этом возрасте ей для нормального дальнейшего развития требуется «перенести» эмоциональную привязанность с матери на отца. Предпосылками служат ряд разочарований в матери: отнятие от груди, приучение к правилам туалета, рождение других детей. И главное – обида за особое положение матери, которым мать не торопиться делиться с дочкой. Вот девочки и стараются получить от папы тот статус, в котором им отказано мамой. Девочка начинает фантазировать о рождении ребенка от отца. Это смешивается с чувством вины и ревнивой ненависти к матери. Остатки доэдипальной привязанности к матери у девочек сохраняются и более зрелом возрасте. Именно поэтому женщины более амбивалентны в своих чувствах к матери, чем мужчины по отношению к отцам.

Для девочки очень важна в этом возрасте поддержка отца. Но спокойная и невовлеченная. Важно, чтобы отец не «соблазнялся» поведением девочки, а спокойно реагировал на ее заигрывания, одновременно подчеркивая особый статус матери. И объясняя девочке, что ей надо встретить в жизни «своего» мужчину, который ей и обеспечит соответствующий статус. Т.е. для которого она когда-нибудь тоже станет «особенной», как мама для него. При таком отношении отца, девочка научится позитивно относится к себе, и, во взрослой жизни, доверять хорошему отношению мужчин.

Что касается отношений со сверстниками своего пола, то по отношению к ним и мальчики и девочки проявляют черты поведения схожие с поведением с родителями. Мальчики часто конкурируют и устраивают драки. Девочки тоже конкурируют, но более завуалировано и скрытно.

В конце хочу заметить, что так как Эдип, как и все остальные фазы, не имеет жестких возрастных границ, т.е может наступать на несколько месяцев раньше или позже указанного возраста, то в группах, например, при посещении детского сада – может возникнуть ситуация, когда одни дети проявляют поведение эдипальной фазы, а другие еще находятся на предыдущей. Это может вызывать конфликты и непонимание.

В общем виде по этому возрасту все. Не в смысле все что можно сказать и что написано. А все, на что у меня хватает сил на этот момент:) Частности надо смотреть индивидуально. Напоминаю, что общие и уточняющие вопросы задавать можно.

источник

"Обстановка дома была напряженная, – рассказывает 42-летняя Евгения. – Я поздно возвращалась с работы. А когда приходила, все делала машинально. Я прокручивала в голове статьи специалиста, с которым должна была встретиться через несколько дней. Перед сном я брала в постель его тексты и подчеркивала избранные места, восхищаясь точностью замечаний и широтой ссылок. Он мне даже ночью снился. Муж уже с трудом это выносил, но я ничего не могла с собой поделать. Я была в совершенно ненормальном состоянии».

К счастью, руководитель проекта успешно провела беседу с автором статей, и постепенно в семье все вернулось в норму. До следующей важной встречи.

«Излишняя вовлеченность в работу выражается в том, что нам трудно проводить границы между жизнью личной и профессиональной, – говорит коуч Мария Макарушкина. – До какого-то момента, если работа интересна, она вдохновляет. То, что мы делаем в профессии, нам многое дает: радостную вовлеченность в процесс, удовлетворение от сделанного, уверенность в себе, высокую самооценку. Но когда мы переходим некую грань, может наступить истощение».

Осознание того, что с нашей жизнью что-то не так, приходит постепенно. Еще вчера мы не видели ничего необычного в том, чтобы задержаться в офисе до полуночи, а во время встречи с друзьями давать в мессенджере указания для команды программистов. Но однажды воскресным утром мы обнаруживаем, что отправляем ребенка на прогулку с няней, потому что надо отшлифовать выступление к понедельнику. И главное – такие жертвы уже стали чем-то обыденным.

Опасность трудоголизма в том, что мы сами навязываем себе жизнь на пределе возможностей. Мы сами отказываемся уходить в положенный по закону отпуск и превращаем свой дом в филиал офиса. Почему мы делаем это и как вернуть отношения с работой к гармоничному состоянию?

ГРАНИЦЫ ВОВЛЕЧЕННОСТИ

Работа, которой мы занимаемся только ради денег, на которую мы ходим «для галочки», не способна придать жизни смысл, утверждает юнгианский аналитик Лев Хегай. «Истинное назначение любой работы, которой мы посвящаем значительную часть нашей жизни, – в среде, которая способствует нашему развитию как личности», – подчеркивает он.

Если работа приносит радость, нет ничего страшного в том, чтобы иногда тратить на нее дополнительное время. «Такая самоотдача, если она направлена на конкретную цель и четко ограничена по времени, может сыграть стимулирующую роль», – соглашается Мария Макарушкина.

Хорошо проделанная работа требует от нас вложения сил и мобилизации способностей. Но именно поэтому, считает Мария Макарушкина, нужно время от времени отвлекаться: «Если мы работаем постоянно, наша креативность снижается. Чтобы принимать творческие решения, порождать новые идеи, нужно, чтобы в мозге все время образовывались новые связи. Идеи могут прийти во сне или во время отпуска. Отдых, переключение не просто прихоть или награда, а необходимость».

ОТ ЛЮБВИ К ЗАВИСИМОСТИ

Как понять, что наши отношения с работой перестали быть здоровыми? Один из способов это выяснить – спросить себя, насколько ресурсы, которые мы вкладываем в дело, соответствуют отдаче. «Когда усилия, которые вы прикладываете, не вознаграждаются так, как вам хотелось бы, наступает рассогласование», – предупреждает психотерапевт Маргарита Жамкочьян.

Отдача от работы может быть внешней – например, признание, премии, продвижение по службе, фотография на доске почета. Но она может быть и внутренней. Если мы ответственно относимся к работе, то стараемся здраво оценивать себя – справляемся ли мы с задачами; соответствуем ли собственным стандартам или тем стандартам, которым, как нам кажется, мы должны соответствовать; можем ли взять на себя больше задач.

В зоне риска оказываются как перфекционисты – те, кому трудно делегировать обязанности, делиться ответственностью, так и работники с заниженной самооценкой, которым нужно работать больше, потому что они чувствуют себя некомпетентными. Неслучайно тревожность и требовательность к себе часто идут рука об руку с «синдромом самозванца» – неприятным ощущением, что мы должны уступить место кому-то более компетентному.

Отчасти «самозванцев» плодят сами компании. Сотрудники сферы продаж выбиваются из сил ради рекордных показателей, которые в следующем месяце становятся нормой.

«Я ушел с первого места работы, потому что это был настоящий ад, – признается 25-летний Егор. – Эйфория от того, что ты был первым в этом месяце, проходит быстро. Завтра твои достижения уже никого не волнуют, и от тебя требуют еще больше». Когда признания нет, когда любых усилий оказывается мало, ощущение некомпетентности валит с ног».

ПРОТИВОРЕЧИВЫЕ ТРЕБОВАНИЯ

38-летний Петр, финансист в международной компании, вспоминает: «В два часа ночи меня разбудил сигнал телефона – сообщение от начальника. Я подумал: «Не буду читать», но через час не выдержал, ответил. Был ли он благодарен? Ничуть! «Почему ты в такое время не спишь?!»

Чем больше задач, тем сильнее чувство угрозы в случае их невыполнения. Отказываясь от дополнительной работы, сотрудник боится, что повышение получит другой – тот, кто ее сделает. Чувство непрочности своего положения ставит работников в ситуацию первобытных людей, которые приносят жертвы, надеясь вызвать дождь. Наши жертвы – здоровье и личное время.

В то же время специалисты по персоналу настойчиво ищут способы избежать «психосоциальных рисков», не осознавая, что они порождены самой культурой предприятия. Руководители призывают работников сбавить обороты: «Ты слишком увлекаешься! Не вкладывай в работу столько эмоций!» На семинарах по тайм-менеджменту рекомендуют отключать оповещения после окончания рабочего дня и не читать рабочую почту за завтраком.

По мнению Льва Хегая, главная причина наших тревог – в нас самих. «Проблема часто не в корпорации с ее нормами, а в нашей неспособности превратить работу в стимулирующую среду, – подчеркивает он. – Полезно взять ответственность на себя и рассматривать мир как площадку для проявления наших талантов».

Чтобы понять, что мы раз за разом загоняем себя в угол, нам придется посмотреть на себя объективно и освободиться от негативных установок, комплексов и детских травм.

ЖИЗНЬ – НИЧТО, РАБОТА – ВСЕ

Опасности подстерегают и тех, кто уже перерос корпоративные рамки и может устанавливать правила сам. Вовлеченность в работу часто порождает у руководителей чувство вины. Уходя в свое дело с головой, в какой-то момент они осознают, что другой жизни у них просто нет. Или она есть – но не настолько насыщенная, как хотелось бы.

«В нас говорят противоречивые желания, – рассказывает Маргарита Жамкочьян. – Одна часть хочет успеха, увлеченности, потока, другая – легкости, эмоционального тепла, любви». Проблема часто заключается в том, что жизнь за пределами работы не обещает успешному, увлеченному человеку никакого вызова.

Если мы привыкли ставить себе амбициозные цели, идти на риск, напрягать ум и волю, нам может быть скучно возиться с детским питанием, выбирать обои для гостиной или обустраивать садовый участок. Ощущение успеха, власти, нужности пьянит, и на него можно «подсесть» так же крепко, как на алкоголь или азартные игры, считает Маргарита Жамкочьян.

Особенно тяжело таким людям дается вынужденное бездействие: сокращение, уход на пенсию, болезнь. Поэтому попытки насильно оторвать их от работы ни к чему хорошему не приведут. Вместо этого Маргарита Жамкочьян предлагает таким людям увидеть семейную жизнь, родительство или хобби как новую возможность для самореализации. В воспитании ребенка кроется бездна творческих решений, благодаря которым проект «семья» может стать привлекательным вложением сил.

«Слово «проект» здесь неслучайно, – подчеркивает Маргарита Жамкочьян. – На работе вы трудитесь над проектами. Там есть этапы, есть стратегии, которые помогают достичь результатов. В этой деятельности интересно жить. Если вы хотите, чтобы и другие занятия давали вам такие ощущения, я предлагаю вам нести и в другие области жизни ощущение проекта. И проектировать свою жизнь».

источник

Все дети уникальны. Но иногда требуется некое общее описание, некая фабула, на которую «нанизываются» личные особенности, привычки, реакции. Данное описание возрастных особенностей детей я использую как «базовый текст» для выступления на родительских собраниях в детских садах. Как повод поговорить. Самое интересное – это вопросы, которые родители начинают задавать после. Если и у Вас после этого текста появятся вопросы – не стесняйтесь – задавайте.

В возрасте полутора- двух лет ребенка настигает первый внутренний конфликт, из тех, которые называют конфликтами амбивалентности . Конфликт амбивалентности- это внутренний конфликт, когда ребенок обнаруживает в себе два (или больше) прямо противоположных желания или чувства. И первый конфликт амбивалентности связан с отношениями с матерью, т.к. мать по-прежнему является главным человеком в жизни ребенка.

К полутора годам ребенок на практике убеждается, что он не всемогущ. Т.к. всегда, например, есть вещь, до которой ему самостоятельно не дотянуться. Появляется понимание ограниченности своих возможностей.

Это ведет к депрессии и гневу. Депрессию по поводу того, что он не может получить все что он хочет, и гнев на мать, когда обнаруживает, что она не готова выполнять все его желания. Оказывается, у матери существуют свои собственные желания, потребности, часто не совпадающие с желаниями самого ребенка. И у ребенка нет сил заставить мать делать так, как он хочет. И он «решает» быть самостоятельным.

« Я люблю мать и хочу, чтобы она все время была рядом, с другой стороны, я хочу быть самостоятельным, а мать ограничивает эту мою самостоятельность»- вот воспроизведение примерного монолога, который мы могли бы услышать, если бы ребенок мог так выражать свои мысли.

Ребенок в этот момент чувствует, что родной человек приносит самую большую боль.

Эти чувства очень интенсивны, одинаковы по силе, но противоположны.

Настроение малыша очень неустойчиво, он часто капризничает. Поведение как будто описывается формулой: «Пойди туда – не знаю куда»: любить и ненавидеть мать одновременно; зависеть от нее и быть самостоятельным – вот что он пытается одновременно выразить своим поведением. Внешне такое поведение выглядит совершенно не мотивированным.

При этом он снова может «прилипнуть» к матери. И здесь некоторые матери совершают ошибку. Вернее две ошибки – два неправильных способа реагирования. Они или отвергают ребенка, думая, что приучают его тем самым к «большей самостоятельности». Либо воспринимают его поведение как «возвращение блудного сына»: «Ну, наконец-то вспомнил, а то совсем мамочку забыл!»

И то и другое поведение не позволяет ребенку находить опору внутри себя. Силы его психического аппарата еще недостаточно, чтобы выдержать разрушающие его чувства. Только если мамочка демонстрирует свою неразрушаемость, постоянство, у ребенка формируется цельный образ себя.

Что значит демонстрировать постоянство? Это значит оставаться нейтральной, но не равнодушной. Оторвался от игры, пришел - хорошо; занят своими делами – тоже хорошо.

Глядя на мать, ребенок «заражается» этим настроением и тоже остается стабильным.

Таким образом, у ребенка формируется доверие к миру. Все, что я ни сделаю – все будет хорошо. Мир это примет.

В этом же возрасте у ребенка формируется способность к построению умозаключений, он может делать выводы из своего поведения и поведения окружающих. Появляется «фразовая речь». И это сильно радует родителей: вроде ребенок уже становиться более «разумным», с ним можно начинать общаться как «со взрослым». Мышление, до этого магическое, символическое, - переходит в формально-логическое, оперирование понятиями.

Но…

В это же время бурно развивается фантазия, и ребенок начинает придумывать ФАНТАЗИЙНЫЕ ОБЪЯСНЕНИЯ некоторым событиям. Родители иногда это принимают за ложь и начинают с этим бороться. Именно в это время можно услышать жалобу: он мне начал врать! А ребенок не врет – он фантазирует, т.е строит свой уникальный, ему подвластный и понятный мир.

Также в это время формируются структуры, отвечающие за нормы, ценности, правила. Чем более строга к ребенку мать в этот период, тем строже будет сам к себе ребенок , когда вырастет. Если ребенка все время ругают, делают ему замечания, исправляют, сравнивают с другими, - то в дальнейшем ребенок сам привыкает себя ругать и критиковать.

Некоторые знают это по себе.

При совершении некоторой ошибки, вместо того, чтобы себя утешить, подбодрить, - человек начинает сам себя ругать. Знакомо? Скольким из нас эта привычка отравила жизнь.

Сочетание бурной фантазии с амбивалентным отношением к матери может привести к расщеплению образа матери на «хорошую» и «плохую». Делает мама что-то, что нравится ребенку – хорошая. Приносит неудобство, боль – плохая. Причем ребенок в начале этого периода ведет себя так, как будто эти «хорошая» и «плохая» мать – два разных человека. С хорошей, - он послушный и ласковый, с плохой – капризный, подозрительный, непослушный. Именно поэтому в этом возрасте становятся популярными сказки про злую мачеху или ведьму. Ребенок на фантазийном уровне «отыгрывает» ненависть к «плохой матери».

Сохраняя нейтральную позицию, реальная мама может помочь ребенку интегрировать образы хорошей и плохой матери. Тем самым, помогая ему благополучно преодолеть данный конфликт амбивалентности. Если ребенок удачно прошел эту стадию – он переходит в «невротический» регистр. Если в это период отношения с мамой были не благополучными и интегрировать образ матери не удалось – у ребенка наблюдается «пограничная» проблематика или уход в психосоматику (пограничная проблематика – это проблемы самоидентификации и связанные с этим психические защиты; психосоматика – перевод психологических проблем в «соматические» (телесные) заболевания)

Период с двух до трех лет – время, которое уходит на то, чтобы научиться жить с этой амбивалентностью. Ребенок как бы «шлифует» способы выхода из этого конфликта. В течение года ребенок много раз повторяет конфликт воссоединения. Неоднократно входит в него и научается жить с амбивалентностью и находить из нее пути решения. Он как будто испытывает вас на прочность. Но если вы сможете это выдержать - формируется ощущение константности (постоянства ) объектов, как матери, так и себя. Ребенок ощущает себя целостным как физически, так и психологически. И обретает уверенность в себе. Это то, что Маргарет Малер назвала психическим рождением.

Периоды ярости, аффективных вспышек становятся реже. Ребенок справляется со своими чувствами. Фантазия всемогущества становится не нужна, т.е ребенок чувствует себя достаточно сильным, для выживания в социуме.

Он еще не знает, что дальше его ждет еще более жесткий конфликт амбивалентности – Эдип.

источник

Сильнее, чем необходимость гладить стрелочки на брюках школьной формы, современного родителя гнетёт чувство вины. Куда ни кинь взор, везде есть шанс навредить своему ребёнку самым жестоким образом.

В каждом фильме, где появляется кушетка психотерапевта, нам воодушевлённо объясняют, что корни проблем героя (он привык раз в неделю душить младенцев) торчат из детства: мама не очень ласково заставляла его умываться. Да мы и сами легко ставим диагнозы человеку, бросив беглый взор на его родителей: «Ага, ну ясно, почему его карьера не задалась! Слышал, какие бородатые анекдоты рассказывает его отец?».

Когда мы делаем анализ собственной напористости или стеснительности, сложностей с мужем или привычки теребить ухо, мы вспоминаем своих родителей. И возникает иллюзия, что если сделать всё правильно, уже своим детям можно значительно облегчить жизнь. Во всяком случае, избавить их от необходимости через много лет в слезах пересказывать психиатру, с какими словами вы учили их кататься на велосипеде.

Если заглянуть в историю цивилизации, можно заметить, что никогда прежде люди не ломали себе голову, как обеспечить своим детям эмоциональный комфорт и психологическую безопасность. Дети вели себя гораздо скромнее, им было достаточно мяса мамонта и направляющих шлепков: ни о наборах «Лего», ни о том, что слово «неряшливый» нанесёт психотравму и добавит неуверенности в себе, речи не шло.

Теперь мы вынуждены постоянно терзаться. Чёрт! Вместо органической свекольной ботвы ребёнок ест конфеты из картошки фри. Вместо чтения Баратынского, смотрит мультик, где герои бьют друг друга пятками по носу. А папа с мамой вместо того, чтобы вечером обсудить, какие чувства одолевали их ребёнка, просто сказали: «А теперь спать!». Видите, куда всё катится? К невротическому чувству вины.

Вместе с виной всегда идёт осознание гигантской ответственности за всё происходящее с ребёнком и за его будущее. Сегодня ты сказал ему: ладно, поиграй в компьютер, а завтра его не возьмут в основной состав хористов.

В самом деле: осуждаем ли мы себя так же сурово, когда промахиваемся в какой-то другой области? Точит ли кого-то месяцами отчаяние, оттого что он был неласков с коллегой, который разлил компот на нашу клавиатуру? Нет, коллега легко получает своё, и даже мутные печальные взоры, которые он посылает через стол, не могут так же вывести нас из себя, как то происшествие с ребёнком, ножовкой и норковой шубой. Мы легко забываем свои ляпы, когда дело касается карьеры, фитнеса, образования, друзей и даже злополучного выступления на корпоративе. Но скорбим неделями, травя себя тем, что отправили ребёнка не в морской круиз, а к тётке в садоводство «Светлый луч».

До того как в роддоме нам выдают человека в одеяле, мы многого ожидаем от себя как от родителей. Мы полагаем, что будем умными и справедливыми, великодушными и дружески настроенными к ребёнку. Но стоит двухлетке запустить отцу в голову песком, вся благодать как-то улетучивается. Заметьте, я ничего не говорю о подростках, после выпускного с ними не то, что дружить, но и разговаривать без тремора в пальцах трудно. Чем больше мы ждём от себя, чем идеальнее рисуем своё родительство, тем глубже придётся падать с неизбежными «не додал, не сдержался, не обратил внимания, а на утренник сшил не тот костюм тюленя.»

Но если вы терзаетесь недостаточно, вот надёжные и испытанные способы внести в жизнь переживания.

1. Верьте, что каждое ваше движение

роковым образом сказывается на развитии ребёнка

Одна моя успешная и занятая знакомая посвятила полторы недели выбору горшка для годовалой дочки: он должен был быть какой-то небывалой анатомической формы, при этом исполнять классические арии. Оказывается все прошлые годы людей сажали на эмалированные изделия неправильной формы, они предательски молчали и не налаживали опереточным пением эмоциональную атмосферу в доме. И как это всё аукнулось — сколько ныне неврозов кругом! Каждый жест может предопределить судьбу человека. Когда мы пытаемся поместить ребёнка в слинг или коляску, стоит 500 раз подумать, как это сделать, лицом к себе или от себя, потому что на кону стоит «доверие к миру!». Одно неловкое движение — и труба.

2. Дотошно изучайте советы специалистов

Правильное питание, правильная одежда, правильные подгузники, правильные мультики, правильное лечение, правильное образование — обо всем есть мнения знатоков разных мастей, в том числе и таких, у которых просто случайно развязались рукава смирительной рубашки. Но если это всё пишется, значит, это кому-нибудь нужно: кажется, мы самое неуверенное в себе поколение родителей.

«Мама, а можно мне киндер-сюрприз?» — «Погоди, сынок, я сейчас прочитаю, можно ли трёхлеткам после завтрака шоколад и какой нравственный ориентир задаёт китайская игрушка в виде кляксы с глазами» — Крик на форуме: «Хелп! Что делать? Ребёнок просит яйцо с сюрпризом!!!!!!!!!».

3. Прислушивайтесь к советам окружающих

Советы, исходящие от знакомых, отличаются от советов экспертов своей назойливостью: «А он у вас до сих пор боится экскаваторов? Вам надо быть построже! Вот мы своего заставили провести день на экскаваторе, и как рукой сняло!». Все люди, у которых «было то же самое», но они смазывали рыбьим жиром/не обращали внимания/плясали с бубнами — дико нервируют, когда пытаются отстоять свой метод и переманить вас в свой лагерь.

Нам трудно воспринимать всерьёз методы товарища, потому что у бабушки совершенно противоположные приёмы, и тоже работают, а подруга из фейсбука выложила инструкцию, по которой можно обучить ребёнка английскому алфавиту даже без рыбьего жира. И все эти ребята здорово справляются с проблемами. В отличие от вас.

4. Не ищите поддержки

Чувство вины любит тишину. Супергерои не могут признаться, что сегодня они не в ударе. Они не жалуются в ночи подругам, не плачут в трубку маме, не обращаются к мужу: «Дорогой, сегодня я какая-то нервная. Давай ты уложишь детей, а я стану лежать на ковре в позе умирающей ласточки». Вину вообще очень легко убить вот этим замещением: не я отвратительный родитель, который не повёл сегодня ребят на детскую площадку, а мне просто не хватает поддержки и вдохновения.

5. Смелее занимайтесь самообвинениями

Сосредоточившись на том, какие мы в сущности дурацкие и неумелые родители, мы перестаём обращать внимание на детей. Под пристальным и чутким взглядом собственные раны разрастаются, а каждое движение ребёнка доставляет новые страдания. Лучше убрать его вообще с глаз долой, что тоже замечательный способ запустить самобичевание на новую орбиту.

Вообще, трудно разговаривать с человеком, которого переполняет вина. Он на что-то дуется, разговаривает сам с собой и плачет, даже если у него всего лишь попросили передать соль.

ПАРА УТЕШИТЕЛЬНЫХ СЛОВ ВДОГОНКУ

Возможно, детям не нужны идеальные родители, которые оборудованы новейшими развивающими методиками и совершенной нервной системой. Ребята учатся на всяком опыте, в том числе на провалах и ошибках взрослых. Наверняка им отрадно видеть, что, несмотря на недоразумения и оплошности, мы не перестаём стараться, по-прежнему волнуемся, мучаемся и даже пробуем разучить с ним таблицу умножения в виде подозрительных частушек.

Гораздо опаснее потерять контакт с ребёнком, надев костюм супергероя и запретив себе сомнения. Кажется, седые волосы, погрызенные ногти и чувство, что ты сегодня дал маху, и есть признаки хорошего и ответственного родителя. Эта рефлексия — нужная работа всех пап и мам.

(взято отсюда)