Soulish

На следующий день я поехал в парк, думая, что найду успокоение в прогулке. Осень уже вступила в свои права: редкие жёлтые листья лениво падали с деревьев, воздух был прохладным, но без намёка на ветер. Вокруг не было ни души — заброшенные дорожки, потрескавшиеся скамейки. Казалось, что даже природа здесь как будто замирала, поджидая чего-то, что вот-вот должно случиться. Я шёл медленно, вдыхая запах увядающей листвы и влажной земли, но мысли об увольнении не давали покоя. Всё происходящее казалось таким глупым и нелепым — страх перед кровью заставил меня оставить работу.

Погружённый в размышления, я наткнулся на кассу аттракционов, о существовании которой давно забыл. В окне торчал билетёр, старик в поношенной форме, смотревший на меня как-то слишком внимательно, словно давно ждал. За его спиной — старая афиша с полустёртой надписью: "Победи свой страх". Интересно. Совпадение? Не думаю. Казалось, что кто-то невидимый потянул меня к кассе, а я не смог сопротивляться.

Я купил билет, и старик лениво отодвинул шторку, впуская меня внутрь. За дверью оказалась тёмная, узкая комната, и я на мгновение задумался, стоит ли вообще продолжать. Но уже сделан первый шаг, а назад пути нет. По коридору, чуть впереди шла ещё одна девушка, на вид она была лет двадцати. Я уловил её взгляд — странно спокойный, даже слишком спокойный для такого места. Она исчезла за очередным поворотом, а я остался один на один с приглушённым светом и звуками собственного дыхания, отражающимися от стен.

Коридоры начали петлять, стены были обклеены кривыми зеркалами, которые искажали моё отражение так, что от него начинало подташнивать. Казалось, я ходил кругами, а лабиринт тянулся бесконечно. С каждым шагом чувство преследования усиливалось. В зеркалах мелькали тени, словно кто-то крался позади. Сердце начинало бешено колотиться, и я уже не был уверен, что это только игра. Тень становилась реальностью, и вот-вот чья-то рука ухватит меня за куртку…

Когда я понял, что что-то практически настигла меня, в голове вдруг щёлкнуло. Паника сменилась решимостью, словно что-то внутри переключилось. Я вырвался из этого состояния ступора, схватил лежавший на полу осколок разбитого зеркала и, не думая, вонзил его в плотный брезент перед собой. С хрустом материал порвался, открывая выход наружу, но осколок зеркала порезал мою ладонь. Кровь потекла по пальцам, но я вдруг понял — страха больше не было. Красные капли падали на пол, но мне было всё равно. Ощущение, что я больше не боюсь, сменило прежнюю тревогу. Снаружи леденящий воздух встретил меня, и я понял — я всё ещё жив, я выбрался.

Обернувшись, я увидел перед собой ошарашенного кассира. Старик с седыми волосами, явно не ожидавший такого поворота событий, стоял с широко открытыми глазами. Он не сразу смог найти слова, но потом выдал целую тираду:

— Ты что, идиот?! Да ты хоть знаешь, сколько этот брезент стоит? — его лицо стало алым от возмущения, и голос задрожал от злости. — Это ж не просто так тебе всё!

Я почувствовал, как в лицо ударил жар смущения. Хотелось провалиться сквозь землю. Виновато опуская глаза, начал мямлить извинения:

— Простите, пожалуйста... Я заплачу за всё. Честно, не хотел... Это всё паника... Вот, возьмите. — Я достал левой рукой всю наличку что была – около двух тысяч и протянул ему.

Дед замолчал, взял деньги, и как-то сразу смягчился. Вздохнув, он произнёс уже спокойнее:

— Ладно, бывает. Ещё и руку себе похерить умудрился… Стой, сейчас перевяжу.

Он пропал в палатке и через минуту вышел с аптечкой. Пошарил в ней и, найдя бинт, ловко перевязал мою окровавленную правую руку. Я пробормотал ещё пару извинений, и мы как-то на этом разошлись.

Уже выходя из парка, я машинально оглянулся. Вдалеке, метрах в ста, стояла та девушка. Она улыбалась, но это была не та дружелюбная улыбка, которая согревает. Нет, её улыбка будила тревогу, что-то неуловимо жуткое сквозило в её взгляде. В тот момент у меня зазвонил телефон.

Это был номер с работы. С той самой, с которой я недавно уволился. Я поднял взгляд, но девушки уже не было — она словно растворилась в воздухе. Нервно выдохнув, ответил на звонок.

— Алло? — голос кадровички был знакомым. — Мы тут увидели, что вы заявление написали. Но... может, вы передумали. Да и вообще, в чём причина не могли бы поделиться?

Я сослался на личные проблемы, что-то невнятное пробормотал про стресс, извинился и попросил дать мне шанс снова устроиться.

— Странно конечно… — ответили мне. — Завтра согласую с шефом и сообщу о решении. Мы вам перезвоним.

Я положил трубку и почувствовал странное чувство облегчения.

— Ты прошёл испытание. Отлично. Ты теперь главный кандидат на место вождя. Но магия? Неужели ты пробудился? Если это действительно так, тебе не стать вождём. Шаману не бывать вождём никогда. Если ты следующий шаман... то у меня осталось мало времени. Скоро волк смерти придёт за мной.

Шаман опустил посох и сел на разложенную на полу шкуру оленя, жестом приглашая Зартога сесть рядом. Зартог подчинился, ощущая, как его сердце гулко бьётся в грудной клетке. Шаман подвинул к себе грубое ведро из выдолбленного камня, наполнил два кубка из черепов отваром, запах которого был насыщенным и терпким, и протянул один из них Зартогу.

Отвар был священным напитком, который шаманы делили лишь в самых редких случаях. Зартог поднёс кубок к губам, отхлебнул и оскалился от горького вкуса.

— Зумдар, я... Съел гриб. И говорил с медведем.

Шаман, до этого момента тихо наблюдавший за орком, резко поставил чашку и раскатисто рассмеялся:

— Ахаха! Грибной орк! Ахахаха! — его смех гулко разнёсся по шатру. Он хлопнул Зартога по плечу, ухмыляясь и продолжил: — Теперь ясно, откуда магия. Неудивительно, что ты увидел дух медведя. Учитывая все твои шрамы, удивительно, что ты вообще дошёл до лагеря. Я знаю, как тебе помочь.

Шаман потянулся к сундуку, вынул из него небольшую синюю склянку и протянул её Зартогу:

— Пей. Это поможет стабилизировать твою магию. Орк, который чувствует её и берёт извне, не способен сам с ней справиться. Но у тебя есть талант, раз ты выжил и раны твои затянулись.

Зартог взял склянку, вылил её содержимое в опустевший кубок и выпил. Едва жидкость коснулась его горла, он почувствовал, как камень внутри его тела начал светиться, пронизывая магической энергией каждую клетку. Камень стремительно впитал всю манну.

Шаман наблюдал за этим проницательно, его взгляд медленно смягчался:

— Ты действительно обрёл силу. Слава Волкам, что это не пробуждение. Я ещё поживу, — оскалился он, обнажив желтоватые зубы. — Но будь осторожен. Эта сила может стать твоим проклятием. – шаман хлопнул Зартога по плечу – а теперь иди хорошо поешь и спи. Тебе нужны силы.

Едва покинув шатёр шамана, Зартог почувствовал, как тревога вновь накатывается на него волной. Что-то было не так. Затем он услышал шум — рокот угрозы, пронизывающий воздух. Сквозь густые вышины деревьев, на горизонте, двигались тени. Тени вражеских орков. Они стремительно приближались, и их намерения были вполне ясны — враждебность и свирепость.

Земля дрожала под их поступью, с каждым шагом звуки становились всё ближе, как мерные удары барабанов войны. Гул настигал лагерь, наполняя воздух предчувствием неминуемой схватки. Стальные глаза Зартога напряжённо всматривались в приближающуюся орду, пронзительно оценивая масштабы угрозы в каждый миг.

— В боевую позицию! — рявкнул он, рука его упала на рукоять тяжёлого топора, и орки в лагере мгновенно подчинились и начали спешную подготовку. Взгляд Зартога стал холодным и острым, как клинок, закалённый в незримом огне. Враги надвигались словно волна, сминая всё на своём пути.

Зартог поднял топор и бросился в атаку, его шаги были быстрыми и решительными. Сердце колотилось как молот в кузне, гулко и чётко. Он знал, что теперь сдавать позиции нельзя, он почти вождь. Каждый момент и каждое движение могли решить исход боя.

Вражеские орки налетели на него яростным вихрем. Их клинки и копья мигали перед глазами, испуская смертоносные вспышки света. Зартог отвечал на каждый удар, его тело работало как отлаженный механизм. Кровь брызгала, впитанная в глубь земли, пот стекал по лицу, смешиваясь с грязью и кровавым заревом.

Каждое движение отзывалось волной боли. Он чувствовал, как силы постепенно покидают его, отступая перед неумолимой яростью врагов. Орки надвигались на него с обеих сторон, сжимая его в кольцо смерти. Лезвия мечей и топоров вскользь касались его кожи, оставляя кровавые отметины. Вскипающий гнев захлёбывал его чувства, но Зартог продолжал сражаться. Воздух был насыщен криками и звоном стали, симфонический хор войны был арией, которой он командовал.

Но даже он чувствовал предел своих возможностей. Левая нога подкосилась после очередного мощного удара, реальность замедлилась, и он ощутил, как боль пронизывает его до костей. Зартог стоял на грани, осознавая, что ещё немного — и всё будет кончено.

Камень внутри его тела ощутил угрозу и начал действовать по-своему. Внутри Зартога разгорелся свет магической энергии. Камень понимал, что опасность угрожает не только носителю, но и ему тоже.

— Ты должен сотрудничать со мной, впусти меня в своё тело — услышал он глухой голос внутри своего разума. — Иначе мы погибнем оба.

Зартог понимал, что выжить в этом он сможет только объединившись с камнем. Решившись, он внутренне согласился.

Вспышка энергии вырвалась из камня, распространяясь по телу Зартога, словно всплеск молнии, оживляющий его мускулы и затягивающий раны. Он почувствовал, как каждая клетка насыщается магией, возвращая ему силы и уверенность. Зартог вновь поднял топор, теперь уже с новой решимостью.

Враг, перед которым раньше он стоял на коленях, теперь дрожал перед ним. Взгляд Зартога, наполненный магическим бешенством, вновь устремился в гущу боя. Его топор сверкал, оставляя кровавый след за каждым ударом. Мощь вернулась к нему, и теперь каждый взмах его оружия был карающим приговором его неукротимой воли.

Зартог стоял на поле боя, всё ещё чувствуя пульсирующую боль, но теперь в ней было нечто иное. Признание необходимости пришло вместе с новым дыханием. Его сила удвоилась, он продолжил сражаться, теперь с полной решимостью.

Выкашивая врагов как топор рубит пачки тростника Зартог косил ошеломлённых врагов. Не ожидавшие такого отпора вражеские орки стали хаотично отступать.

Битва завершилась. Останки врагов лежали на земле. Зартог поднял взгляд на горизонт, где солнце начинало заходить, окрашивая небо в алые оттенки. Он чувствовал странную эмоциональную пустоту, но при этом внутри возникла решительность.

Он принял своё новое бытие. Магия теперь была не врагом, а союзником.

Зартог, весь покрытый потом и кровью, издал мощный рёв, который эхом разнёсся над полем битвы, сотрясая ветви деревьев и разлетаясь по всему лесу. Это был рёв победы, рёв неукротимого орка, победившего смерть собственными руками. Рёв был словно отклик всем богам и духам, подтверждающий его волю жить и сражаться. В этом звуке было что-то первобытное, древнее, вышедшее из самых тёмных и чистых глубин его души.

Но после мгновения триумфа пришла тьма. Выжатое до последней капли, тело орка дрогнуло и упало на землю. Сознание погружалось во мрак, сворачиваясь в бесконечную спираль сюрреалистичных образов. Прежде отчётливый мир звенящей стали и криков врагов растворился, уступая место чему-то незримому.

Зартог плыл в бесплотном мраке, окружённый странными, переменчивыми картинами. Он оказался в пространстве, выстроенном из блеклых теней и движущихся форм. Необычные места мерцали и исчезали, как вспышки яркого света в темноте. Зелёные равнины, кроваво-красные реки; города из костей, которые протянули свои завалы вверх в облака; жёлтые луговые поля, наполненные шёпотом призраков.

В этой эфемерной зыбкости из мрака проступила фигура. Высокий, мускулистый орк с кожей ярко-красного цвета. Его дыхание, тяжёлое и прерывистое, было как дальний призыв, мощный и неведомый. Зартог узнал его сразу. Это был его отец.

Образы прошлого начали складываться в единое целое, проносясь перед глазами, как военножевые сцены в театре теней воспроизводя всю жизнь орка:

Зартог родился в воинственном племени орков, где жёсткость и стойкость были главными качествами для выживания. Матери он своей не знал. Как не знали и другие орки. То ли это была пленная женщина, то ли удалая орчиха. Из за крепости семя орков подавляло черты других расс и все орки рождались почтиидентичными и росли в одном загоне воспитываемые специально обучеными людьми. После достижения трёх лет к каждрму из них приставлялся «отец». Наставник который брал воспитание орка на себя.

Его детство прошло среди тяжёлых тренировок, водоворота испытаний и бесконечного соперничества. Отец, более чем строгий и требовательный, постоянно подгонял сына, стремясь сделать его безупречным воином.

Каждое утро начиналось с тренировок — удары, блоки, парирования. Если Зартог медлил или ошибался, его ждали наказания — дисциплина была частью процесса становления будущего орка-воина. Эти наказания вырабатывали у него выносливость и силу воли. Злость. Упёртость и злость стали его спутниками с самого детства.

Юность Зартога пришлась на период межплеменных войн. Он рьяно сражался, быстро завоёвывая уважение среди своих соплеменников. Ему удалось убивать врагов, проявляя такую неустрашимость, что его имя стало произноситься с уважением и страхом. Он выучил, что сила и доминирование — ключевые аспекты выживания.

Он совершил множество подвигов — не только победы над врагами своего племени, но и успешные атаки на соседние поселения. Он стал символом стойкости, молодым войном, который понимал, что честь и долг перед племенем были важнее чувства собственного страха.

Переход от юности к зрелости был отмечен участием в великой битве против орды жёлтых орков. В этом сражении он проявил себя не только как искусный воин, но и как стратег. Его репутация как жестокого и беспощадного бойца была подтверждена бесчисленными победами.

Он стал примером для своих соплеменников, живым воплощением идеи чести и долга. Его военная доблесть породила уважение и страх перед его неукротимой волей и силой.

Сквозь тени и свет, в этом странном мире снов, Зартог шагнул вперёд. Пейзаж вокруг него сменился, превратившись со знакомых полей боевых искусств на другой. Он был на поле, на противоположной стороне которого стоял не медведь, а существо с человеческим телом, но головой медведя. Его присутствие излучало мощь и угрозу.

Неожиданно противник принял форму красного яркого камня. Существо было заковано в магическую броню, его движения были затяжными, но мощными, как живая тень непостижимой силы. У камня словно молнии в грозовом небе вырасли красные кристаллические руки и ноги. В одной руке появился такой же бронзовый кинжал, как у орка, который некогда достался ему от отца.

Камень приблизился и сказал. - Защищайся, орк.

- Зартог напряг все мышцы, каждая клетка его тела содрогалась от усилия. Он ринулся вперёд с топором, но каждый его удар разлетался в пустоту, совершенство движений противника делало его недосягаемым. Камень, в свою очередь, атаковал с безжалостной точностью, блокируя удары орка с невообразимой лёгкостью. Каждое движение Камня было как симфония благородной силы, кружевное плетение силы и грации.

Осознание поражения пришло внезапно, прежде чем Зартог успел даже понять, что происходит. Существо поднесло бронзовый кинжал к его горлу, сияние холодной стали отражалось в его глазах. Клинок был идентичен тому, который он держал, символ наследства и власти.

— Я не хочу убивать тебя, орк, — произнес Камень с глубокой уверенностью. — Но помни, что я могу. Я полностью захватил твоё тело. Теперь тебе предстоит выбрать: подчиниться или умереть.

Зартог, потерявший свои силы и контроль над судьбой, опустился на колени, признавая своё поражение и осознавая безвыходность ситуации. Он понял, что служение было единственным способом спасти свою жизнь и вернуть контроль над своей судьбой.

— Это ты меня вылечил в битве? - Подняв голову спросил орк.

- Да. - Ответил камень.

- Чтож. Ты спас не только меня, но и племя. Обещаю... Я буду служить тебе. Такова моя клятва. — Голос Зартога был полон решимости и преданности.

— Как твоё имя, Камень? — спросил он, стремясь узнать, кто теперь будет его новым господином.

Камень на мгновение задумался, рассматривая своего нового слугу, и ответил:

— Теперь называй меня Рубином.

С этого момента, Зартог осознал, что его жизнь навсегда изменилась. Он знал, что впереди его ждут новые испытания и странствия в подчинении духу камня, но теперь он был готов встретить их с новой решимостью и преданностью своему новому господину.

Постепенно я начал различать тактильные ощущения. Болезненные спазмы, внезапные всплески тепла и холода, проходящие через тело носителя, стали моими собственными. Я впитывал каждый удар, каждую мелочь, которую мог уловить благодаря этому новому, неожиданному связующему элементу, между нами. Чудо осязания стало чётче распахнув передо мной свои объятия, позволяя не только видеть мир через глаза орка, но и трогать его, ощущать его текстуру, его теплоту, его живую энергию.

Постепенно я начал чувствовать боль. Кровь, медленно струясь по грубой коже, рисовала красные ручейки, пробивая себе путь сквозь множество царапин и ран, оставленных безжалостными когтями магдведя. Орк медленно шёл, проклиная свою слабость, замедляясь с каждым шагом, по сырому ковру лесного мха.

Физическая боль была лишь первым аккордом в мрачной симфонии страдания, которая теперь разыгрывалась и в моем сознании. Каждое движение орка, каждая попытка вздохнуть или сделать шаг отдавалась болью всё сильнее. И это было больше, чем физическая агония — это были муки страха, униженной гордости и нарастающего отчаяния. В каждом жесте, в каждом бессильном рычании чувствовалось, как его внутренняя сущность невольно сжимается под тяжестью наступающей слабости.

Лес, некогда могучий и непокорный, теперь казался запутанным лабиринтом. Каждая лиана и каждый корень препятствовали ему, будто природа сама объявила войну раненому захватчику. Орк продолжал своё упорное продвижение, в каждом его движении в его мыслях всё чаще мелькало: "Зачем?"

Состояние орка стало и моей тяжестью — он был повержен, его дух сражён. Перед глазами танцевали картины лишений и проигрышей, что казались невозможным несколько часов назад. Сомнения заполняли его мысли, порождая эмоциональную боль и отчаяние, которые я теперь обязан был разделять.

Жалость и сожаление медленно подступали ко мне, враждебные и острые, как жгучий укус пчелы. Я понимал, что, если не научусь управлять этими ощущениями, не смогу перенаправить боль в что-то полезное для нас обоих, то начну растворятся в этом болоте.

Земля внезапно приблизилась, и ударом поприветствовала наше лицо. Орк терял связь с реальностью; мир вокруг стал вязким, как медленно текущая река.

Боль в плечах и груди превратилась в огонь. Его дыхание, равномерное несмотря на все, теперь с трудом пробивалось сквозь преграды страданий. Его сознание, начало гаснуть.

С каждой угасающей искрой жизни, страх нарастал, покрывая собой оставшуюся волю. «Боюсь. Не хочу умирать. Не теперь. Не так...» Эти слова падали в пустоту его души, но я разделял испуг и запирал его в себе.

***

Охваченные тьмой, на краю между сном и явью, мы остались вдвоем, я и орк, связанные необъяснимым узором судьбы. Проникнув в его спящий ум, я попытался слиться с воспоминаниями орка, исследуя их на предмет знаний, которые могли помочь.

Это была медленная и кропотливая работа, борьба за каждую крупицу памяти. Орк, хоть и был в бессознательном состоянии, оставался весьма упрям. Его дух, непокорённый и горделивый, мгновенно отбрасывал меня всякий раз при попытке приблизиться к коридорам его памяти.

Теперь мне стало ясно почему магдведь принял меня без сопротивления – его связь с природой сделала его открытым и восприимчивым к другим формам жизни. Лес для него был семьей, а я лишь еще одна из ее многочисленных ветвей. Орк же рос в другой реальности, где каждый камень на дороге мог означать угрозу, а каждая тень скрывать ловушку.

Наконец, я нашёл яркое воспоминание, которое орк не смог подавить, передо мной предстала сцена из прошлого, живая и цветастая, как интерьер шаманской палатки. Я видел, как крепкое тело большого красного орка лежит на земляном полу, спиной кверху, с торчащим из неё кинжалом. Над ним стоял шаман – сутулый худой обнажённый выше пояса орк, с лицом усеянным морщинами и телом, украшенным рубцами силы.

Он медленно вытащил жёлтый кинжал из спины орка, а затем сосредоточенно, приложил руку к ране. В пении шамана и потоках легкого дыма, между его пальцами и кровоточащей тканью возник сложный узор танцующих символов, составленных из магической энергии. Медленно кровь начала застывать, а рана затягиваться.

Теперь, без тела, без возможности чувствовать тепло или холод, я старался пробудить непослушное тело орка к действию, напрягая для этого всю магическую энергию, что сохранилась в моём мистическом теле.

Сначала всё казалось напрасным. Рука орка, тяжелая и вялая, не подавала признаков жизни под моим влиянием. И вот, после несчетных безрезультатных попыток рука орка дрогнула. Этот едва уловимый трепет, волосок канала магии между мной и рукой, стал той точкой опоры. Сосредотачиваясь, я послал в него поток воли, и, как в замедленной съемке, видел, что рука с трудом поднимается, направляясь к кровоточащей ране.

Воссоздать магический узор шамана своими силами я не мог, но что-то внутри меня старалось следовать образцу, открывшемуся в памяти орка. Когда рука прикоснулась к кровоточащей ране, я ощутил, как сквозь взаимодействие между мной и орком пронеслась вибрация. Это было не похоже на заклинание шамана, но там, где рука коснулась раны, кровь застыла. Это было не исцеление в полном смысле, рана оставалась, но нити магии смогли закрыть разорванные сосуды.

После того как мои усилия привели лишь к частичному успеху в сражении с конечностью, я осознал, что мой запас энергии истощился. Ощущение упадка сил было странным, нечто среднее между физической усталостью и метафизическим исчерпанием: моя суть, словно покидала тело орка, оставляя его наедине с призрачной болью и медленным забвением. Появилось осознание того, что без пополнения энергии я просто затухну.

В тот момент, когда отчаяние было готово поглотить мою волю, мой взор, лишенный глаз обратился к окружающему пространству. И в нескольких шагах я ощутил небольшую ауру света – магический гриб.

После того как невидимой нитью внимания достиг энергии гриба, инстинкт самосохранения подтолкнул меня к отчаянной попытке пробудить отяжелевшее тело орка. Ощущение новой силы шептало о возможном спасении, но нужно было преодолеть немыслимое –приблизится по направлению к источнику исцеления.

Каждая мышца, каждый сустав орка кричали отказом. Но не столько физическая реальность была преградой, сколько начавшее просыпаться, мутное сознание хозяина тела. Мой контроль над его конечностями становился все слабее и ненадежнее.

Пока сознание орка медленно пыталось развеять темные сети боли и спутанности, я, чувствуя ускользающий контроль, сосредоточился на одной-единственной цели – шевельнуть хотя бы пальцем, выжать из разума последнюю каплю внимания, чтобы направить его пробуждающееся сознание на гриб.

Но тут произошло нечто неожиданное. Как будто выключатель перевернулся, и энергия, которая только что казалась бесконечной, в одно мгновение иссякла. Я остался немым свидетелем той действительности, которую только что пытался изменить. В моем "теле" камня не осталось сил даже для того, чтобы отправить последнюю мысленную передачу о необходимости съесть гриб. Всё, что я мог, так это наблюдать. Даже мысли мои замолкли.

Я наблюдал, как орк, всё еще онемевший и измученный, начинает тяжело дышать, борясь с собственной болью, отбрасывая сон и пытаясь ухватиться за ускользающую действительность. Он трясся, его тело судорожно извивалось, пока он не скомкался, лицом вниз, его ноздри небрежно упёрлись в землю, и он начал ползти, пока его рука, как по воле случая, не легла на шляпку гриба.

Орк, ведомый неясным чутьем, сумел распрямить свой скелет и содрогнулся последним усилием воли. Его пальцы захватили гриб, и он, подчиняясь внутреннему порыву, проглотил его целиком, не испытывая ни малейшего отвращения к горькому вкусу.

Обессиленный, он упал у подножия древа. Дыхание его на минуту стало тяжелым и глубоким, словно он пропускал через себя всю энергию мира, пока магия гриба не потекла по венам, сливаясь с кровью и плотью.

И тут произошло нечто волшебное. Магия гриба проникла и в мою бесчувственную каменную скорлупу, вновь разбудив тяжелое, дремотное сознание. Я чувствовал, как моя энергия втягивается как зверь, жадно пьющий из ручья долгожданную влагу. Мне опять стал доступен поток мыслей.

Под давлением этой свежей волны магии, орк начал ощущать эффекты трансформации. Сознание его расширялось за пределы физического восприятия. Лес, его обитатели, каждый шепот ветра и скрип ветки стали чем-то великим, объединенным. Орк, теперь связанный со мной и природой, начал видеть и чувствовать то, что было раньше скрыто от его глаз. Этот мир, наполненный неспешными ритмами и магическим великолепием, по-новому раскрылся перед ним, оказавшись подобным рисунку снов, сплетающихся в бесконечный узор.

***

Орк, истощенный, но оживленный магией, в удивлении уставился на пространство перед собой. Как сквозь туман, в его воспринимаемом мире материализовалось странное. Пред ним предстало величественное существо: человек с головой медведя и глазами, в которых скрывалась бесконечная проницательность.

- "Кто ты?" – с присущей ему прямотой и настороженностью спросил орк.

"Я тот, кто есть в тебе," – отозвалось видение глубоким резонансом.

Зартог уставился на существо перед собой, орчий скепсис скрещивался с удивлением в его темных глазах. - "Так. И что ты хочешь от Зартога?"

- "Мы можем быть вместе мощнее, чем ты можешь представить. Ты можешь спасти и меня, и себя. Поделись со мной телом и я умножу твою силу...".

- "Не хочу делить! Моя воля – моя жизнь! Моя злость – моя сила!" – сорвался Зартог.

Каждое слово камня Зартогу было словно глухой удар кулака по дереву. Попытки убедить и предложить партнерство тонули в море орчьего упрямства и жажды независимости.

- "Но слушай..."

- "Не хочу слушать!" – грубо оборвал его Зартог, в сердцах взрываясь до предела. Если камень мог бы содрогнуться, то сделал бы это от каждого слова орка, волна ярости неумолимо заглушила тонкие вибрации его магии.

Орк поднялся всей своей массивной фигурой, прервав видение. "Теперь ты лишь дух в Зартоге! И будешь молчать!" – его голос прогремел как гром среди тишины леса.

Как только слова отгремели, видение растаяло, и камень обрел вновь свою неподвижную природу – молчаливого стража внутри орка. Все внутренние разговоры были прекращены, и ему оставалось только наблюдать в безмолвии.

Зартог, с тяжестью в теле, но твердой решимостью, подошел к туше магдведя и с помощью бронзового кинжала, вырвал у него клыки.

С наградой в кулаке Зартог покинул тихий уголок леса, где каждое дерево было свидетелем его мужества и жестокости. Лес начал постепенно меняться, становясь всё более обветшалым. Густые ветви уступали место пням, а мягкая трава – вытоптанной земле. Воздух, пропитанный запахами смолы и крови, пополнился дымом обжитой орками земли.

Скоро раздались звуки жизни – рубка дерева, вой ручных волков. Орк вступил в свой лагерь, огороженный частоколом из заостренных бревен. Лагерь, хоть и был пристанищем грубости и беспощадности был для Зартога родным домом. Случайные шалаши, покрытые шкурами, выглядывали из-за каждого угла, создавая панораму дикой жизни.

Под звездным небом, орк направился к своему вигваму, сложенному из грубо выделанных кож и поддерживаемых толстыми ветками. Завернув ткань, он вошел внутрь. Воздух в палатке был пропитан дымом и запахом сырости. Он снял кусок сушеного мяса с подвешенной жерди, и с аппетитом его съел.

Окутанный усталостью, орк рухнул на шкуру оленя, которая, хоть и была плохо выделана и пахла гнилью, наполняла его приятными ассоциациями и напоминанием о существовании своего места в этом суровом мире. Ощущение уюта и безопасности, убаюкивало его, оставляя все мысли и заботы далеко позади. Зартог уснул крепким беспробудным сном.

На рассвете следующего дня, едва первые солнечные лучи пробились сквозь щели между шкурами, Зартог, без малейшей тени смущения, справил нужду перед своим жилищем. Тяжелый аромат последствий жизнедеятельности растворялся в раннем прохладном воздухе. Опустошенный, но полный решимости, орк двинулся в центр лагеря – к просторному жилищу шамана. Шатер, собранный из шкур редких зверей, сиял символами и рунами могущества и уважения. Запахи выжженных трав и ладана наполняли воздух.

Приближаясь, Зартог услышал низкий говор охранников у входа, чей язык, хриплый и отточенный годами сражений, был ему до боли знаком. Протянув клыки медведя на ладони, он молча показал их охраннику шатра, испытывая его взглядом.

Охранник – худой и высокий орк, с непринужденным смехом хлопнул Зартога по массивному плечу, словно похвалой за успешную охоту. "Зартог, поздравляю тебя!" – выдохнул он, отдавая честь и давая знак, что путь открыт.

Суровый взор Зартога не стал мягче от смеха охранника, он оскалился в ответ, словно лесть была ему не по душе, и прошагал через завесу в иную реальность – реальность шамана, орка, чья власть в племени была непоколебимой.

В тот момент, когда тяжелый взгляд орка-воина привык к тусклому освещению внутри шатра, состоящего из свечей и мерцающих талисманов, шаман, только взглянувший на Зартога, резко вскинул посох. "Не подходи ближе, Зартог, иначе я тебя убью!" – его голос дрожал, а глаза были полны страха.

Тишина, которая обуяла шатер после этих слов стала абсолютной. Зартог замер, ощущая, как гнев, закипающий внутри и был готов взорваться подобно вулкану, но Камень сдержал его неистовство.

Тактильные ощущения внезапно окутали меня новым спектром впечатлений. Между мной и магдведем был прочный барьер из кости и плоти, но тем не менее, я мог ощутить каждую вибрацию в его теле, словно дрожь передавалась напрямую в мою суть. Было искушение погрузиться в эти ощущения, предаться им полностью, но я сдержался, почувствовав по-настоящему нечто новое, поразительное. Возникло странное, новое чувство... вкуса. Оно было волшебным обогащением моего сознания, и я, наконец, отдался ему полностью, позволяя проникновению каждой нотки в мое ядро быть.

Прислушиваясь к шепоту листьев и скрытому шороху мелких обитателей леса, я следил за ежедневными обрядами магдведя. Его уверенные шаги, почти незаметные для того живого ковра под ногами, придавали мне странное ощущение единения с окружением. Магдведь шел, не торопясь сквозь столбы старых деревьев, и каждому из них, казалось, было известно его приближение, как и он замечал их. Они общались без слов — мощными взглядами и незримым касанием аур присутствия.

В определенные моменты времени, он останавливался, принижав голову к земле, и начинал что-то неспешно рыть, иногда находя коренья или же просто переворачивая папоротник в поиске кого-то или чего-то. Во время этих мгновений, когда его лапы проходили сквозь слой опавшей листвы, я мог словно "видеть" бледные вспышки яркого света — следы магии, скрытой в земле.

Ритуалы медведя были странными и манящими. Он поднимал лапы к светлым лучам солнца, пробившимся сквозь плотную крону, и его шерсть играла всеми оттенками золота и меди. В эти моменты мне возвращались фрагменты отголосков прежнего существа, когда я, будучи камнем, напрямую улавливал редкие струи света на своей холодной поверхности. Сейчас я ощущал их теплую энергию через тело магдведя, и разница была едва уловима.

Другие образы воспоминаний ещё более прошлого «меня» посещали меня в те промежутки, когда магдведь спал или молчал и созерцал глубины своего владычества. Я вспоминал, как ветер колыхал мои волосы, как я видел размытое отражение своего прежнего лица в лужах дождя. Также вспомнился шум битвы, вспышки огня и моё затихающее дыхание, угасание света и попытка перенести остатки себя в камень, лежавший под рукой…

Магдведь знал каждый уголок своего королевства, каждую травинку и куст. Его магические взаимодействия с лесом были тихими и неприметными, но важными. Обращаясь к старым дубам, он порою подпитывал их своей магией, укреплял их корни, а они в свою очередь отдавали ему свои сокрытые знания. Это состояние гармонии между силами природы и его существом было неизмеримо, и моё новое восприятие позволяло мне стать свидетелем этой невидимой взаимосвязи.

Проникновение в эти тайны незнакомых мне эмоций дали понять, насколько глубоко сущность магдведя уходила в землю, и как прочно он был связан с каждым элементом леса. Так же, как моё новообретенное сознание теперь связывало меня с магдведем, давая мне возможность ощутить его чувства как мои собственные.

***

Мои дни, сколь ни странно это звучит для камня, наполнялись набором чувственных впечатлений, воплотившись в поток информации, они омывали меня, словно ручьи омывают гладкие валуны. Несясь по этим потокам, я доходил до самых глубин лабиринтов ума магдведя и, вслушиваясь, начинал различать тонкие узоры и текстуры его раздумий.

Сначала было беспорядочное исследование, без конца и края. Я пытался понять смысл каждого мгновения, каждого импульса, переносившего впечатления куда-то вдаль в недра сложной сети его ума. Затем я начал замечать закономерности: яркие всплески при виде пищи, низкие и глухие удары ожидания, мельчайшие зигзаги страха или осторожности. Изучая эти взаимосвязи, я начал выстраивать собственную карту понимания его действий.

После пришло время первых осторожных опытов. Обоняние магдведя было мощным орудием, его способностью чувствовать и распознавать слои и нюансы окружения. Я начал с того, что вызывал простые запахи в его сознании: аромат меда, влаги после ливня, запах свежесорванной травы. Каждый раз подобное "вмешательство" приводило к мгновенной реакции: остановке, обнюхиванию воздуха, поиску источника несуществующих ароматов.

Эти эксперименты открыли мне более тонкие механизмы его мышления. Я обнаружил, что магдведь инстинктивно реагировал на меняющуюся среду — изменения, хоть и иллюзорные, заставляли его адаптироваться, переоценивать окружение. В его мозгу каждый запах ассоциировался со своей картиной, событием, ощущением, и я обучался управлять этими воспоминаниями, создавая их искусственно.

Во время ночных расслаблений, когда магдведь укладывался в своё логово и закрывал глаза, я мог наблюдать его сны, представляющие собой буйство красок и форм без видимого смысла. В такие моменты я понимал, что ум зверя продолжает работать даже в покое, перебирая дневные впечатления, конструируя чудачества и мечты. Теперь же, в ожидании, когда сны сменятся явью, я готовился к следующему этапу моего великого эксперимента — не просто наблюдать или манипулировать, но взять бразды управления в свои "руки", что пробудились в этом теле магдведя.

***

Сначала я осмелился заставить магдведя повернуть голову в стороны с оттенком моего намерения — влево, вправо, следом за шорохом, который я сам создал в его восприятии. Беспечно он поддался, реагируя едва заметно на мой тайный приказ. Затем я попытался управлять более незначительными движениями: медленным разжатием лап или, наоборот, их сковыванием. Малые перемены в поступи, точно подсказанные шаги, которыми можно было гордиться где угодно, кроме загадочных глубин царства обманчивой самоизоляции.

С каждым успехом моя уверенность росла, как и кругозор новообретенных возможностей. Я заставлял магдведя подбирать и разбрасывать скомканные листья, бессмысленно наблюдая за их падением; иногда я вдыхал ароматы северного ветра и тотчас же открывал пасть, чтобы попробовать их на вкус. Мои эксперименты становились все более смелыми и изощренными.

Наконец, после множества витков солнца и луны в моем внутреннем календаре, я достиг точки перелома — полного контроля. Координация движений магдведя легла в мои неосязаемые руки. Сознание животного было как открытая книга, где я мог читать и переписывать по своему усмотрению. Прокладывая свой путь через невидимые пути нервной сети, я научил его тому, что и сам не знал до этого — свободе быть управляемым.

Когда магдведь двигался теперь, это было искусство на моих строчках, танец по нотам моей воли. Объедание медом из улья, посреди ночной тишины, гудение пчел и даже леденящий внезапностью укус — все было подконтрольно мне. Затем, под моим руководством, он рыл землю в поисках определенных корней и ягод, исполняя ритуалы сбора — магические и обыденные одновременно.

Процесс был изнурительным, требовал усмирения моих желаний и терпеливости, упражнения в мелком управлении внезапно обретенного биологического сосуда. Но все мои стремления окупились, когда я полностью овладел им и начал ощущать единым целым как когда-то с грибом.

***

Тьма леса, становилась все гуще с наступлением сумерек. Магдведь, по привычке рассекая своими массивными лапами живительную прохладу воздуха, неспешно передвигался по своей территории. Я вселял его действиями, моё могущество уже не ограничивалось одним лишь созерцанием — я наслаждался каждым мгновением, когда зверь подчинялся моим скрытым командам.

Но та ночь предначертала иной сценарий. Сначала обоняние магдведя уловило легкую дымку чужого аромата. От внезапно обрушившегося на меня испытания я остолбенел, потерял иллюзорную нить управления. В следующий миг среди теней деревьев появилась неизвестная мне ранее фигура — орк, его лоснящаяся зелёная кожа, сливаясь с окружающей листвой не позволила мне заметить его раньше.

Возникший конфликт заставил мои вновь обретенные нити управления вибрировать от усилившегося давления. Магдведь напрягся в ожидании нападения, а я попытался удержать контроль, приказывая ему оставаться на месте и избегать схватки. Однако встроенный в глубины ума зверя инстинкт самосохранения проявил себя мгновенно — мгновенная реакция, что отодвинула мои усилия на задний план.

Орк быстро шагнул вперед, тяжелый меч в его руках отразил тусклый свет. Меч взмахнул, сверкая серебром смерти. Зверь рыкнул не от страха, а от готовности к последней, роковой дуэли. Я, окруженный тьмой внутри собственного тела-сосуда, осознал, что сейчас мне уготована лишь роль бессильного свидетеля. В этот критический момент магдведь объявил себя хозяином собственной плоти и двинулся наперерез орку, вскидывая грозные лапы.

Шоковые волны боли и злобы, страха и ярости бушевали вокруг меня, словно неистовый шторм, который я лишь изредка мог подстрекать или успокаивать своим волевым напряжением, но не управлять им.

Схватка началась скачком магдведя, осуществляемым с той поразительной быстротой и легкостью, какую не ждал бы ни один враг, особенно когда противник превосходил его в габаритах вдвое. Орк, объятый желанием победить, привстал на ноги, занося свое губительное оружие. Меч свистнул в воздухе, оставляя за собой серебристую дугу под лунным светом, однако нашел лишь пустоту. Магдведь изогнулся, уклоняясь от лезвия. Своими лапами он выдал несколько увесистых ударов, нацеленных на незащищенные места орка.

Манёвры воинов были неистовыми, зверь и орк сшивали пространство вокруг себя в спектакле из брызжущей злобы, ударов и контрударов. Медведь, невзирая на размеры, двигался с агрессивной грациозностью, его мощные лапы то и дело нарушали оборону орка, нанося неглубокие рассечения, заставляя его уклонятся и искать укрытие.

Однако судьба распорядилась иначе. Орк смог сделать нырок под очередными ударами и выставил небольшой кинжал второй рукой — леденящий сквозь шерсть укол стали коснулся сердца зверя, и я почувствовал, как жизнь зверя ускользает, унося моё восприятие магдведя вместе с ней. Рёв, пронзительный и полный отчаяния, отозвался в темных глубинах моего сознания с стал последним что я воспринял ушами медведя.

Громоздкая масса магдведя, обрушилась на орка, сокрушая его под собой. Лежащий под неподъемной тушей, орк старался избавиться от тяжести, что угнетала его. Я слышал его повизгивающие попытки высвободиться, обреченные звуки борьбы с судьбой. Ни оружие, ни сила не могли оказать ему помощь. Моё сознание все еще разделяло болезненное осознание медведя о уходе из жизни. Мы были вдвоем, пойманные в ловушку уходящего существования, и я ощущал, как последние волны тепла покидают массивное тело.

Орк перестал двигаться. Ужасающая тишина, стала моим новым убежищем.

***

Я, обретши себя вновь в форме камня, ощущал тяжесть момента и безмятежное падение в бездонную пропасть собственного сознания. Моё существование, лишь недавно наполняемое мощными потоками жизненной силы магдведя, теперь было преисполнено неподвижной, уже позабытой мрачной тишиной.

Но в глубинах этого безмолвия я обнаружил нити энергии, потускневшие, но не погасшие совсем. Собирая остатки магии магдведя, я стал подготавливать узор единственного известного мне заклинания «проникновения». Перемещение моего сознания вниз тела магдведя осуществлялось медленно, как поток весенней воды, проникающий в землю от таяния снега. Скользя по волнам остывшей жизненной энергии в плоти зверя, я начал путь к новому хозяину — орку, что все еще лежал в беспомощных попытках выбраться.

Оглушительная боль обрушилась на орка, когда я, вошёл в его истощённое тело. Грузное дыхание сотрясалось от внутренней борьбы, рвалось на немые всплески, каждый из которых предшествовал новому приступу мучительных спазмов. Сквозь пучины боли и мрака, я пронзал скованный страхом кокон мышечного корсета и внедрился в позвоночник орка, врастая в кость и становясь частью его. Сдавленный крик уходящей свободы эхом разнёсся в мёртвом лесу, а затем обернулся хриплым стоном моего нового жилища.

***

Орк смог выбраться, благодаря странной смеси отчаяния и инстинктивной силы воли. Понимая, что его время на этом свете истекает, он начал медленно, согнув одну руку в локте, толкать тело медведя вверх. Это была изнурительная борьба, каждое движение требовало от него огромных усилий, тело отзывалось болью на каждый толчок, каждое напряжение мышц. Однако упорство победило: после долгих часов изнурительной борьбы, медведь наконец сдвинулся, и орк, высвободившись, извлек себя из-под тяжести прошлой жизни.

Мое успешное соединение с позвоночником нового носителя открывало передо мной новые горизонты. Я был полон решимости исследовать эти бесконечно новые возможности, незнакомый мир ощущений, того, кто привык к битвам и жестокости, а не к мирному блуждания по лесам. Я начал понимать, как эта сила и дикая решимость могут быть использованы для достижения моих целей.

Будучи теперь частью орка, я видел перед собой мир, полный вызовов, и новых путей для развития. А возможно и обретение способа наконец-то узнать кто же я такой.