Deconquista

Не менее 206877 военнослужащих Красной армии оказалось в польском плену во время Советско-польской войны 1919–1920 гг. Согласно действовавшим в польской армии инструкциям всех пленных следовало как можно скорее передавать в ведение Министерства военных дел. Но на практике эта инструкция выполнялась далеко не всегда: военнопленных оставляли в распоряжении фронтовых частей для выполнения самых разнообразных работ. Так что в распоряжение военного министерства было передано порядка 157 тыс. красноармейцев.

По оценке председателя созданной сеймом комиссии по проверке дел в заведениях для пленных и тюрьмах Т. Тобачиньского, пленных удерживали в прифронтовой полосе по 4–5 месяцев. Из них формировались так называемые «дикие» рабочие команды. «Присвоение» военнопленных практиковалось боевыми частями на протяжении всей войны. Не сохранилось почти никаких свидетельств об их судьбе, они были полностью изолированы от контактов с представителями благотворительных организаций, имевшими доступ в стационарные лагеря, на них практически не распространялось действие директивных документов военного министерства, старавшегося создавать хотя бы видимость соблюдения положений Женевской и Гаагской конвенций.

Исключением можно считать только потрясающее по своему трагизму описание ситуации с пленными при штабе польской 18-й дивизии, оставленное делегатом связи реввоенсовета Западного фронта Постнеком:

«В первой комнате на полу в грязной соломе валялось человек 10, накрывшись разными лохмотьями и тряпками, и то уже кое-как приведенные в порядок, предупрежденные моим посещением. Больные до того истощены, что еле держатся на ногах и то всем телом трясутся… Те же картины в других комнатах, та же грязь, те же истощенные, пожелтевшие лица… Умирают ежедневно по 4–5 человек. Все без исключения от истощения… Медикаментов вдоволь, каких только необходимо, но от голода лекарство не спасет…»

Известны случаи, когда плененных красноармейцев отпускали на свободу, чтобы они не стали обузой для боевых частей. Причем среди отпускаемых на все четыре стороны красноармейцев нередко бывали раненые. Показателен в этом отношении рапорт командования 14-й Великопольской дивизии пехоты в штаб 4-й армии от 12 октября 1920 г. В нем говорилось:

«В период боев от Брест-Литовска до Баранович взято в общей сложности 5000 пленных и оставлено на поле боя около 40% названной суммы раненых и убитых большевиков».

О том, что польская армия предпочитала не заниматься ранеными пленными, свидетельствует их крайне малое количество в госпитале для военнопленных в лагере в Тухоле, куда в первую очередь направляли пленных красноармейцев в августе – октябре 1920 г. А в сводках из столь же крупных лагерей в Стшалкове и Вадовицах раненые вообще не указаны.

Судьба раненых красноармейцев, брошенных без помощи на поле боя в местах проживания польского населения, была незавидной: их нередко убивали местные жители. Так, автор заметки в военном журнале «Беллона» описывал потери Красной армии в Варшавском сражении: «Потери пленными до 75 тыс., потери погибшими на поле боя, убитыми нашими крестьянами и ранеными – очень большие».

Показательно свидетельство коммуниста, еврея по национальности, плененного 17 августа 1920 г. около г. Бяла-Подляска: «…при взятии нас в плен началась рубка евреев, и от смерти я избавился по какой-то странной случайности. На следующий день нас погнали пешком до Люблина, и этот переход был для нас настоящей Голгофой. Ожесточение крестьян было до такой степени велико, что маленькие мальчики забрасывали нас каменьями».

(продолжение воспоследует)

Источники: Г.Ф. Матвеев, "Перипетии судьбы красноармейцев при пленении поляками", "Польский плен: Военнослужащие Красной армии в плену у поляков в 1919–1921 годах".

3-4 марта 1793 г. началось Вандейское восстание, которое наряду с Шуанерией в Бретани стало самым острым проявлением Гражданской войны во Франции в период революции конца XVIII в.

Я не буду пересказывать хронологию, куда интереснее коснуться отражения причин войны в историографии. XIX в. дал два мейстримных подхода к рассмотрению причин мятежа. «Белая» монархическая историография утверждала, что восстание являлось стихийной реакцией крестьянства на казнь короля Людовика XVI и репрессии против католической церкви. «Синяя» (по цвету армейских мундиров) республиканская оппонировала, будто мятеж был инспирирован реакционными попами и дворянами, с целью восстановления своих привилегий, одурившими тёмное невежественное крестьянство.

В XX в. подходы к разбору причин Вандеи были пересмотрены, в частности американским социологом Чарльзом Тилли. Новые исследования показывают, что Вандея изначально спокойно восприняла революцию. Однако всё изменилось после национализации дворянских и церковных земель в конце 1789 г. Нет, дело не в обиде за своих привилегированных соседей. Просто выставленную на продажу землю, доходы от которой до этого частично шли на благотворительность и социальную поддержку крестьянского мира, приобрели в частную собственность в массе своей не деревенские труженики, а ушлые городские буржуа, спекулянты, чиновники и тому подобная публика, получившая уничижительное прозвище «Чёрная банда». Революция фактически с помощью рыночка «списала деревню с баланса».

Ситуация ухудшилась с принятием нового церковного устройства в 1790 г. Привычная система церковного управления рационализировалась, то есть опять же значительная часть приходов «списывалась с баланса». В традиционном обществе сельский священник всегда находился в центре социальной жизни, выступая помимо прочего посредником, с помощью которого община коммуницировала с внешним миром. Теперь приходы оказывались слишком большими, чтобы его глава мог адекватно вникнуть в вопросы всей паствы. И это мы рассматриваем сугубо практические неудобства, не говоря уж об иррациональных факторах, вроде невозможности оперативно прибыть к умиравшему для причастия, что обрекало того на проблемы на том свете, или нежелания духовенства присягать Государству, а не Богу.

Казнь короля в январе 1793 г. была воспринята достаточно равнодушно. Чаша весов оказалась переполнена, когда в феврале был объявлен принудительный призыв в армию, уже воевавшую со всей Европой. Крестьянство, не знавшее до того массовых мобилизаций, не выдержало и восстало.

Все вышеприведённые причины Вандейской войны позволяют классифицировать восстание как реакцию традиционалистского сельского населения на модернизацию, выраженную в секуляризации, усилении государственного контроля над местным администрированием, создании массовой армии. Но насколько мы можем винить в этом одну революцию? Тот же Тилли указывал, что вандейская деревня уже при Старом порядке экономически и культурно противостояла развивающимся под патронажем королевской власти буржуазным модернизирующимся городам. Именно королевская власть на протяжении XVII – XVIII вв. последовательно выводила католическую Галликанскую церковь из-под Рима, подчиняя ту государству. Она же ограничивала церковное землевладение, готовя почву для тотальной секуляризации. Наконец, та же королевская власть на протяжении всего XVIII в. наращивала военную мощь Франции, что рано или поздно должно было привести к изменению системы комплектования армии.

Другими словами, не нагрянь революция, Вандейское восстание как традиционалистская реакция на глубинные процессы модернизации вполне могло произойти против королевской власти. Вполне возможно, что в таком случае мятеж был бы поднят на щит теми самыми революционерами, против которых вандейцы в реальности восставали, как пример «борьбы эксплуатируемых против эксплуататоров». Но так как модернизационные процессы Старого режима были ускорены революцией, Вандея, возможно, не осознавая того, наоборот, стала символом контрреволюции.

Источник: https://t.me/stahlhelm18/1282

Можно отметить преимущественную ориентацию древнего грека на одобрение и порицание, а не на соответствие или несоответствие поступка внутренней системе ценностей. Гомеровский эпос, отражающий в целом аристократическую систему ценностей, демонстрирует нам эту ориентацию с полной четкостью. Αιδώς — стыд и нежелание вызвать к себе νέμεσιν — неодобрение со стороны равных себе регулируют поведение гомеровского героя. В центре системы ценностей гомеровского героя стоит α ρ ε τ ή — доблесть, которая должна быть оценена окружающими. Оценка эта обеспечивает герою добрую славу, к которой он больше всего стремится.

Вот лишь некоторые примеры. Гектор мечтает о том, что и люди последующих поколений, глядя на надгробный холм убитого им противника, будут прославлять победителя, и его, Гектора, слава никогда не погибнет. Нестор обещает удачливому разведчику, кроме материальных наград, еще и восходящую до неба славу среди всех людей. Гомеровский герой может вместо ≪либо я погибну, либо убью неприятеля≫ сказать: ≪либо я ему, либо он мне даст возможность похвалиться≫. Ахилл предпочитает краткую и славную жизнь долгой, но бесславной и отправляется в сражение, чтобы отомстить Гектору за гибель Патрокла, хотя он знает, что и сам вскоре погибнет вслед за своим врагом. Эпитет ≪преславный≫ является постоянным эпитетом Агамемнона. Даже исполин Бриарей (или Айгайон) характеризуется здесь как ≪славою гордый≫. Алкиной в Одиссее даже высказывает мысль, что боги устроили гибель Илиона и смерть сражавшихся в Троянской войне героев для того, чтобы у будущих поколений была άοιδή — песнь, т.е. для того, чтобы появился сюжет для героической песни, прославляющей их подвиги.

При всех переменах в исторических судьбах и умонастроениях древних греков эта положительная оценка славы, ориентация на её снискание остается доминирующей до конца античной эпохи. Этому, в частности, способствовала и обстановка в полисе, где гражданин мог знать если не каждого, то уж, во всяком случае, любого хоть чем-то заметного члена гражданской общины или не имевшего прав гражданства жителя города.

Пиндар утверждает, что полную ценность победе на состязаниях придает песнь, прославляющая победителя. Фукидид устами афинских послов в Спарте выдвигает честолюбие на первое место перед страхом и стремлением к пользе при перечислении мотивов, направляющих человеческую деятельность. У Лукиана, опирающегося на традицию, восходящую к классической эпохе, Солон объявляет ≪любовь к доброй славе≫ высшим благом. Так называемый ≪Аноним Ямвлиха≫ — отрывок из софистического сочинения V в. до н.э. — не только считает стремление к славе или хорошей репутации правомерным вообще, но и полагает, что оно является одной из побудительных причин стремления к богатству, ставя, таким образом, славу выше богатства в иерархии ценностей. Платон думал, что именно стремление к бессмертной славе может заставить людей жертвовать собой. Аристотель одобряет стремление к почету, т.к. человек стремится таким образом убедиться в своей добродетели, хотя в то же время он отмечает, что ≪масса людей жаждет получить прибыль, а не почет≫.

В ряде случаев стремление снискать почести и славу побуждало к поступкам, сомнительным с точки зрения господствовавших представлений. Так, существует традиция о том, что сиракузский тиран Гиерон основал, переселяя людей насильственно, новый город Этну на месте Катаны для того, чтобы почитаться там в качестве героя-основателя. Об Эмпедокле рассказывали, что он, желая уверить окружающих, будто он взят богами на небо, покончил самоубийством, тайно прыгнув в жерло Этны. Об Алкивиаде Плутарх сообщает, что он изуродовал дорогую и красивую собаку, отрубив ей хвост, чтобы афиняне говорили именно об этом его поступке. Общеизвестен поступок Герострата, поджегшего, как он сознался, подвергнутый пытке, только для того, чтобы прославиться, храм Артемиды в Эфесе. О Павсании, убившем Филиппа Македонского, рассказывали, что он решился на этот поступок под влиянием софиста Гермократа: когда он спросил того, как можно снискать наибольшую известность, то получил ответ — убив того, кто совершил наибольшее.

Естественной оборотной стороной внимания к собственной репутации и стремления к славе является характерная для греков всех эпох склонность к публичному поношению врагов и соперников, ярко проявляющаяся уже в гомеровских поэмах. Очень характерно появление уже на самом раннем этапе истории греческой литературы специального жанра, главным содержанием которого были насмешки и брань — ямбической поэзии. Очернение противника (διαβολή) входило в набор приемов греческой риторики.

Вне зависимости от ее историчности, чрезвычайно показательна традиция о том, что насмешки Архилоха довели до самоубийства дочерей Ликамба, а ямбы Гиппонакта заставили покончить самоубийством скульпторов Бупала и Атениса. У Еврипида Медея неоднократно мотивирует свой чудовищный поступок стремлением не дать безнаказанно посмеяться над собой.

У Плутарха мы находим два обобщающих суждения, которые, по-видимому, хорошо характеризуют формы проявлявшегося таким образом контроля общества над поведением индивида. В биографии Тимолеонта он говорит, что люди вообще переносят оскорбления тяжелее, чем ущерб. В ≪Пире семи мудрецов≫ он приписывает Клеобулу утверждение: ≪Народ благоразумнее всего ведет себя там, где граждане боятся порицания больше, чем закона≫.

Источник: А.И. Зайцев, "Культурный переворот в Древней Греции VIII—V вв. до н.э.", глава 2.

Между расстрелом Белого дома и голосованием по Конституции России в 1993 году прошло всего девять недель. Еще через пять с небольшим лет Пелевин опубликовал свой роман «Generation P». Среди креативов главного героя Татарского был и такой. Вместо почерневшего Верховного Совета — пачка сигарет Parliament. И подпись «И дым Отечества нам сладок и приятен». Поговорим о ней.

Уровень первый. Любой человек, учившийся в школе, конечно, узнает прямую цитату из «Горя от ума» Грибоедова. Это реплика Чацкого, который вернулся из-за границы и с некоторой иронией готов радоваться и неприглядным сторонам жизни на родине.

Уровень второй. Во всех хороших изданиях «Горя от ума» эта строка дается курсивом, что традиционно в российской типографике означало и означает литературную цитату-отсылку. Грибоедов пишет свою комедию в 1822-1824 годах, и для читающей его публики заимствование очевидно. Это «Арфа» Державина, написанная в 1798 году. Заканчивается в рукописи она так:

Звучи, о арфа, ты все о Казани мне!

Звучи, как Павел в ней явился благодатен!

Мила нам добра весть о нашей стороне:

И дым Отечества нам сладок и приятен

(при публикации Державин изменил порядок слов на: «Отечества и дым нам сладок и приятен)

Уровень третий. В 1865 году филолог Яков Грот стал искать первоисточник фразы. Он нашел журнал Федора Туманского «Российский магазин» (1792-1794), эпиграфом к которому была следующая латинская фраза: Et fumus patriae dulcis. Дословный перевод: «И дым Отечества сладок».

Уровень четвертый. Но вот любопытная деталь. Словари латинских поговорок не фиксируют такого высказывания вообще. А вот самого Туманского со всеми другими его современниками, упоминавшими сладость дыма Отечества, объединяет один факт. Все они получили украинское образование (для восемнадцатого века это было вполне логично), на которое самым прямым образом влияла польская традиция. И правда. В польских источниках сладкий дым Отечества фигурирует аж с середины семнадцатого века. А, например, классик польского Просвещения Игнацы Красицкий в своем авантюрном романе «Приключения Миколая Досьвядчиньского» (1776) пишет: «…правду говорили в старину, что дым Отчизны нам сладок».

Уровень пятый. Но откуда взялась у поляков фейковая латинская цитата? В 1500 году у Эразма Роттердамского вышла книга Adagia — сборник латинских и греческих поговорок с комментариями. Среди прочих есть и такая: Patriae fumus igni alieno luculentior («Дым Отечества ярче чужого огня»). Эразм просто перевел с греческого эту строку из Лукиана. Этот сборник пользовался популярностью в шестнадцатом веке. По нему учились красноречию. Фраза «дым Отечества», вырванная из контекста, начинает встречаться в английских, французских и прочих национальных литературах. В польской традиции он становится сладким. Хотя были и другие примеры. Например, в романе Джона Лили «Эвфуис и его Англия» (1580) есть такая строка: So sweete was the very smoke of England («И сам дым Англии был сладок»).

Уровень шестой. Сборник Эразма позволил вынуть «дым Отечества» из контекста долгой античной традиции, где каждый образованный человек непременно считывал отсылку к Гомеру. И дым здесь означал, конечно, напоминание о далеком доме. Каллипсо удерживает Одиссея и хочет, что тот забыл об Итаке — родном острове, но герой готов скорее умереть, чем предать родной остров.

«Напрасно желая

Видеть хоть дым, от родных берегов вдалеке восходящий,

Смерти единой он молит».

Этот монолог входил в число обязательных к изучению по части риторики в античном мире, и именно так «дым Отечества» смешался со «сладостью Отечества». Но если прошлая цитата была из первой песни, что вот этот фрагмент «Сладостней нет ничего нам отчизны и сродников наших» — уже из девятой. Обычно их изучали вместе одним курсом. В рамках, так сказать, школьных уроков патриотизма. Так, греческий автор второго века Лукиан в своей «Похвале родине» (откуда собственно через 13 столетий Эразм возьмет максиму про дым и огни) называет цитату про сладость Отчизны «избитой».

Источник: https://t.me/bookswithklishin/346

Техническим переворотом в развитии черной металлургии был переход от получения металла в сыродутных «домницах» к выплавке чугуна в доменных печах. Домницы были малопроизводительными: имели небольшой объем (высота около метра), воздух в них вдувался ручными мехами, за сутки можно было изготовить до 6 пудов железа. Выплавка чугуна в доменных печах, введение дутья с помощью мехов, приводимых в действие водяными колесами, использование водяных двигателей для проковки криц под молотами — дали огромный рост производительности труда. Если на изготовление 100 пудов железа сыродутым способом требовалось 522 человекодня, то при доменном способе – только 76, т.е. в 7 раз меньше.

Первые доменные печи появились в южных провинциях Бельгии в середине XIV — первой половине XV в. в районе Люттиха (Льежа), оттуда они во второй половине XV–XVI вв. проникли в сопредельные французские и немецкие земли, а затем стали распространяться и в других странах. В Англию доменное производство было занесено в конце XV в. через Нидерланды, в Швецию — в XV в. В России первые доменные заводы — Верхне-и Нижне-Тулицкие, были построены «по голландским образцам» в 1632–1637 гг. на р. Тулице, в 12 верстах от Тулы.

Первые доменные печи были маломощными. Старые шведские, английские и немецкие домны XVII в. давали в сутки по 0,7– 0,8 т чугуна, усовершенствованные «новые» шведские высотой в 6,5 м — по 2,2 т, английская доменная печь в Суссексе — по 1,4– 1,6 т, бельгийские в Люттихе — по 1,7 т, Тульско-Каширские — по 1,8 т, и лишь единственная шведская домна в Даннеморе высотой в 7,4 м — по 4,8 т.

Доменные печи первых уральских заводов, построенные в начале XVIII в., по своим объемам и производительности превосходили печи западноевропейских и Тульско-Каширских заводов. Они имели высоту 8,5–9,1 м, выплавляли в сутки от 4 до 5,3 т. На протяжении всего XVIII в. они считались самыми мощными и высокопроизводительными.

Возвышению Урала способствовал ряд исключительно благоприятных природных факторов: огромные залежи высококачественных железных руд, нетронутые лесные массивы. Обилие мелких рек позволяло выбирать наиболее подходящие места для заводов, крупные реки удешевляли транспортировку в другие районы (Чусовая—Кама—Волга—Ока). На рубеже XVIII– XIX вв. по производству черных металлов Россия вышла на первое место в мире, причем Урал давал 4/5 российского чугуна и железа и 100 % меди. Уральское железо экспортировалось во многие страны Западной Европы и в США.

В конце XVIII – первой половине XIX в Англии, а позже и в других странах Западной Европы развернулась промышленная революция: внедрялись паровые двигатели, в металлургии начал использоваться каменный уголь, мировой рынок заполнялся дешёвым английским железом. Уральская металлургия, продолжавшая использовать менее эффективное древесное топливо и гидравлические двигатели, потеряла внешние рынки и переориентировалась на внутренний.

Источники: Д.В. Гаврилов, "Чёрная металлургия в модернизационной динамике середины XIV - начала XX вв.", А.А. Преображенский, "История Урала с древнейших времен до 1861".

Гибель микенского мира около 1200 г. до н.э. сопровождалась огромным (на 75% в течение последующих двух столетий) падением численности населения Греции. В семь-восемь раз сократилось число обитаемых поселений (от 320 в конце XIII до примерно 40 в XI в. до н.э.). В то же время практически прекращаются контакты с внешним миром. Вместе с тем, именно в период «тёмных веков» складываются условия для демографического подъема VIII столетия. Сокращение численности населения и его плотности снизило уровень межобщинных конфликтов за природные ресурсы, значительно возросли на освободившихся землях масштабы скотоводства и, следовательно, потребления мясной пищи. Так, изучение остеологических материалов мессенских поселений свидетельствует о росте мяса в составе диеты населения с 26% в позднеэлладский период (1250-1200 гг. до н.э.) до более 60% в «тёмные века».

Улучшение питания как в количественном, так и в качественном отношении способствовало повышению уровня здоровья населения, снижению смертности, в том числе и детской, повышению рождаемости. Подсчеты, сделанные некоторыми исследователями, показывают удивительно большой рост числа погребений в Аттике и Арголиде: в шесть или семь раз в период между 780 и 720 гг. до н.э. При этом ежегодный прирост населения должен был достигать 3,1%. По мнению Д.В. Тэнди он не мог превышать 1,9%, но это всё ещё высокий показатель: ежегодный прирост населения в Европе до XVIII в. обычно составлял от 0,1 до 0,4%.

Начавшееся в тот же период активное колонизационное движение традиционно объясняется необходимостью экспортировать избыточное население из старых греческих областей. В таком случае, следовало бы ожидать, что заморские колонии должны располагаться в местах, наиболее пригодных для применения земледельческой и скотоводческой технологий греков. Характерно, однако, что ранние апойкии основывались там, где условия были благоприятны для устройства корабельных стоянок и торговой деятельности, тогда как сельскохозяйственные ресурсы часто были весьма скудными. Следовательно, по крайней мере изначально, это не были аграрные поселения, а именно пункты обмена и мореплавания на вновь осваиваемых торговых путях.

Внешняя торговля на дальние расстояния развивалась вне рамок древнего института oikos (домохозяйство). Очевидно, что и доходы от этой торговли рассматривались её участниками как не имеющие отношения к их обязательствам в качестве членов соответствующих общинных коллективов на родине. Торговые предприятия, часто соединявшиеся с пиратством, как правило, были делом aristoi («лучших»), которые только и обладали необходимыми возможностями для организации морских экспедиций. Появление не связанного никакими традиционными нормами богатства могло иметь решающее значение для трансформации ранжированного общества «темных веков» в polis.

Меняется характер взаимодействия богатства и статуса. Если ещё в начале VIII в. до н.э. статус служил инструментом присвоения богатства, то к концу столетия, напротив, богатство определяло общественное положение индивида. Эта фундаментальная перемена генерировала такие неизбежные последствия в экономической и социальной жизни, как частная собственность, отчуждение земли и новый тип долгов, приводящий к политическому исключению должников вследствие утраты ими земельных участков, а часто и личной свободы.

Источник: "Феномен полиса в современной зарубежной историографии, реферативный сборник", реферат А.Е. Медовичева: "Д.В. Тэнди, Из воинов в торговцы: Могущество рынка в ранней Греции".