AAIvanov

Но с отцом всю жизнь был в контрах. Скандалы, конфликты. Не мог ему простить «сраные 50 фунтов». И даже когда отец умер, он не изменил своего мнения.

А потом, много лет спустя, говорит Оззи, меня вдруг осенило. Почти все мои уличные друзья или в тюрьме, или давно умерли от наркотиков и алкоголя. А я живой!

Я объездил весь мир, у меня большой дом, жена, трое детей. У меня миллионы проданных пластинок, миллионы фанатов по всему миру. Столько невероятных приключений. И я живой!

И это всё из-за того, что мне не понравилось в тюрьме. И я захотел жить по-другому. Это всё из-за сраных 50 фунтов. Так что же получается, мой отец был прав?

И вот сейчас, закурив, Юра с абсолютно серьёзным лицом неторопливо начинает, — Саня, вот ты утром, попросил у меня плоскогубцы…

Весь день оправдывающийся Саня, вдруг не выдерживает, и повышая голос начинает говорить, - слушай, да сколько можно?

Мужики за столиком заинтересованно оборачиваются. Смотрят на Саню. А он психанул, и громко продолжает, - я тебе уже сто раз всё объяснял! Ты что не понимаешь? Ты уже заколебал. Да знаешь кто ты? Ты. Ты…

Он набирает воздуха в грудь и… Все замерли. Разговоры за столиком смолкли. И тут до Сани доходит. Он понимает, что Юра его просто подкалывает. И что мужики в курсе и смотрят как он отреагирует.

И тогда он, придвинувшись к Юре и зловещим голосом, смотря ему прямо в глаза, громко и чеканя каждое слово произносит:

 - Ты. Ты летишь в Ленинград?!

Это было настолько неожиданно и странно, и почему-то очень смешно, что захохотали все. Фраза, сказанная с интонацией персонажа из всем известного фильма, и так внезапно, и не к месту - произвела мощный эффект. Смеялись все. Отсмеявшись, разлили ещё по одной, и чокаясь стаканами Юра говорит Сане, - ладно, сработаемся.

По одобрительным взглядам и ухмылкам мужиков, стало понятно, что им понравилось, как Саня себя повёл. Они оценили. Он в бригаде стал своим.

Помогла дурацкая шутка.

Рассказал знакомый.

 - Дурак ты Вова! - громко говорит он, - дурак и не лечишься!

 - Не понял, - Вова хмурится, - почему это я дурак?

 - Да потому! – Коля возмущён, - да я бы всё отдал, и разряд свой, и бригадирские, и свою пенсию. Всё! Всё бы отдал, чтобы быть сейчас вот таким вот, - он показывает на Молодого, - тупым шестнадцатилетним болваном. Сидеть тут раскрыв рот и не хера не понимать. А ты, Вова – дурак, и тупица к тому же.

Вова начинает закипать, он не привык к такому обращению.

 - Знаешь, что, Коля? – начинает он.

 - Знаю! – перебивает его Коля и продолжает, - ты на той неделе лестничный марш собирал?

 - Ну я. И что?

 -Да ничего! Я его монтировал, и он был не в размере! Пришлось и подрезать, и подваривать по месту!

 - Я сделал всё по чертежу! – взвился Вова.

 - А пойти и перемерять по месту? Ума не хватило?

 - А я не должен! Моё дело собрать по чертежу! А ты!

 - Что я?!

  - Твое дело – смонтировать! И это у тебя не хватило ума нормально сделать! Сам ты тупица!

Скандал вспыхнул моментально. Они уже стояли друг напротив друга и орали. Кружки чая на столе между ними дрожали от их воплей. Мужики в комнате притихли. Обоих бригадиров уважали, в том числе и за сдержанность, и такое было впервые. В комнате густым чёрным облаком повисли матерные ругательства. В воздухе запахло грозой. Казалось, ещё немного и Коля с Вовой сцепятся и начнут бить другу морды.

И вдруг, в короткой паузе между оскорблениями раздался голос Молодого. Он что-то пробормотал.

Разгорячённый Коля повернулся к нему, - что?! Что ты сказал?!

 - Я говорю, - Молодой повысил голос, - мне не шестнадцать, мне семнадцать лет.

Повисла тишина. Мужики настороженно смотрели на бригадиров. Бригадиры, тяжело дыша, с сжатыми кулаками, смотрели на Молодого. А потом, вдруг раздался голос Юры. Сварщик лет пятидесяти, старожил бригады, спокойно курил наблюдая за сварой. Он, обращаясь к Молодому, неторопливо и негромко произнёс, - что же ты раньше то молчал? Бля! Это же всё меняет!

Бригадир Вова хохотнул, потом ещё раз, а потом пытаясь сдержаться плюхнулся на стул, и не выдержал – захохотал во всё горло. Мужики в бытовке грохнули смехом. Смеялись все. Коля, постояв немного, махнул рукой, и тоже сел. Ухмыльнулся и придвинул себе кружку с чаем. Гроза прошла мимо.

Открылась дверь и вошёл мастер. Настороженно посмотрев на ржущих мужиков, сказал, - странное настроение для утра понедельника, но ладно. Планы, как всегда, поменялись, слушайте расстановку.

Начался рабочий понедельник.

- Давай рассказывай.

- Да, разбирал тут насос. А болты старые и гайки заржавели, все слизаны, не раскрутишь. Ну, беру зубило, кувалду и потихоньку рубаю гайки. А тут Стас идёт.

Мужики ухмыляются. Стаса недолюбливают. Слесарь, метящий в начальники, пытающийся быть руководителем, но постоянно тупивший в самых простых делах.

Гриша меланхолично продолжает.

- Стас подходит, говорит давай помогу. Ну, и помогает. Берёт кувалду и бьёт с размаху меня по пальцу.

Мужики ржут.

- А потом ещё раз.

Мужики заходятся, - ну, а ты? ты то - что?!

- Забираю у него кувалду, и говорю, знаешь, что Стас, иди ты знаешь куда?

Все затихают заинтересованно.

- Куда?

- Иди, говорю, ещё кому-нибудь помоги.

Мужики разочарованно выдыхают.

- Ну, Гриша…

Гриша всё так же спокойно смотрит в окно. Очень уравновешенный и невероятно спокойный парень.

Рассказал знакомый.

- О, - говорю, - да, для детей вставать рано, это проблема.

- Вот и я говорю, проблема! И жене его говорю, что проблема! А она ему завтрак на плите оставляет и уходит на работу на час раньше, чем ему вставать.  У неё и работа раньше начинается и ехать дальше. А он проснуться вовремя не может, и на работу постоянно опаздывает. С него уже и премию снимали, и начальник грозил уволить. А его жена об этом знает, и ничего не делает. Очень он неудачно женился. Очень. Бедный ребёнок. А я ему говорила! Поэтому приходится мне каждое утро ему названивать помногу. Будить.

- А сколько лет сынишке? - спрашиваю.

- Двадцать пять будет через месяц.

- Да, - говорю, - конечно, бедный ребёнок, очень неудачно женился.

Рассказал знакомый.

А через день, два – Донорский День. Было у нас такое. Заводская поликлиника выезжала на завод и организовывала приём крови. Каждый донор получал два оплачиваемых дня, стакан чая с булочкой и талон на обед в заводской столовой. Это от государства. А от заводского профсоюза ещё давали продуктовый набор. Пакет, в нём по килограмму гречки, риса и сахара. И по банке сгущёнки, тушёнки и рыбной консервы. Мужики рассказывали, что раньше ещё по бутылке сухого красного давали. Но я этого не застал, поэтому, - врать не буду. Поэтому желающих сдать кровь было не мало. Почему бы и не сдать и мне. Молодому, здоровому и неженатому.

Короче, прихожу оформляюсь, снимаю куртку, стягиваю ботинки перед тем, как улечься на кушетку. А молодая медсестра, наверно новенькая, так подозрительно смотрит на мои ноги, на мои белые носки. На мои грязные, но белые носки.

И спрашивает у врачихи постарше, - а сколько слесаря здесь получают?

- Не знаю, - та отвечает, - вон у него спроси.

- По-разному, - говорю, - кто как. А что?

- Просто, вы уже третий слесарь с вашего цеха. И все в белых носках. Это же сколько зарабатывать надо, чтобы на работе белые носки носить.

- Нормально мы зарабатываем, - растерянно бурчу я, - хватает.

Конечно, мне надо было сказать что-то типа – «на работу как на праздник» или «в человеке должно быть всё прекрасно…». Или ещё как-то пошутить, но я растерялся. Сдал молча кровь и ушёл.

В цеху рассказал всё мужикам, они поржали, конечно. И потом ещё долго меня подкалывали, что упустил такую возможность склеить молодую медсестру.

Белыми носками.

Рассказал знакомый.

Коля достаёт нож и начинает нарезать хлеб, колбасу и неторопливо рассказывать.

- В воскресенье поехали с женой в гости к сыну. Проведать. Поигрался с внучкой. Поболтали. Сели обедать. А невестка борща наварила. И мне борщ так понравился, что я его и похвалил громко и добавки попросил.

Мужики ухмыляются.

- При жене? Да ты - рисковый парень.

- Та-а-а… Расслабился. Соточку лишнюю накатил. И допустил оплошность. Утратил бдительность, так сказать. Да и борщ уж сильно был хорош.

- Ну, и…

Коля соорудил бутерброды и стал нарезать помидоры.

- Ну и… Всё. Приехали домой, а жена обиделась, ревнует, не разговаривает. Сам себе готовь говорит. Вот и готовлю.

Мужики ржут. Стас, молодой неженатый парень удивлённо спрашивает.

- Коля, а сколько вы женаты?

- Года два или три назад, сорок лет свадьбы отмечали.

- И жена всегда так ревновала?

- По молодости и сильнее, бывало.

- Вы столько лет вместе. И она всё равно ревнует? Но почему? Она же должна была измениться. Ведь со временем, люди меняются? Должны же меняться?

- Люди, может и меняются, а вот женщины, - Коля, берёт бутерброд, - а вот женщины не знаю.

И с аппетитом начинает есть.

Рассказал знакомый.