AAIvanov

Рассказал друг.

В конце 1980х годов, перед тем как идти в армию, он устроился работать на завод учеником слесаря и столкнулся там с интересной традицией, с которой потом ни он ни я не встречался.

Завод был как завод, тысячи две рабочих, несколько цехов на большой территории, и раздевалки с душевыми не отдельным зданием, а в каждом цеху свои. И с не отдельными шкафчиками, для робы и чистой одежды для каждого, а с большими секциями человек на двадцать.

И вот отработав там недели две, он обратил внимание, на то, что у некоторых рабочих – ботинки красного цвета. То есть, у всех рабочих примерно одинаковая роба, и ботинки у всех одинаковые, чёрные, кирзовые. Но. У некоторых, эти ботинки выкрашены красной краской. Причём, у некоторых, краска старая, и уже почти не видная, а у некоторых – новая и явно свежая.

Странная мода.

И расспросив своего наставника, дядю Колю, он выяснил интересную вещь.

Как обычно, в любом коллективе, тут проставлялись. Первая зарплата, повышение разряда, отпуск, день рождения. - Ну и по мелочи там, - добавил дядя Коля, - свадьба, рождение ребёнка, выход на пенсию…

А тем, кто не проставляется или не участвует в этом, - тому, найдя момент, красили ботинки краской красного цвета.

- Да пойми ты, - кипятился дядя Коля, - здесь дело не в алкоголе. А в уважении. У нас некоторые пьют только минералку, но в проставах участвуют обязательно. Где ещё можно обсудить проблемы, конфликты, разные непонятки. Почему тот тебе не помог, а тот посмотрел как-то косо. И вообще — это сближает людей.

А от человека, который избегает коллективного общения можно ожидать любой подставы. Сегодня он не поздравил тебя с разрядом, завтра не поможет с работой, а потом подставит тебя в трудном моменте. Или вообще… От такого человека ожидать можно чего угодно. Любой подлянки.

(Друг говорит, что тогда он этого не понял, а понял гораздо позже, когда начал работать в разных конторах и офисах, и столкнулся с так называемыми «корпоративами».)

А чтобы такого человека было видно издалека, и быть настороже с ним, даже если ты его и не знаешь лично, и придумали такую традицию.

Красить ботинки краской красного цвета.

Рассказал он мне эту историю в очередной раз, вздохнул, подумал и говорит:

- А традиция-то неплохая. И как было-бы здорово, и в обычной жизни как-то помечать людей.

Что-бы было видно издалека, кто есть кто…

- Да, - отвечаю, - было-бы не плохо. Но как?

Моего дедушки давно нет с нами, но некоторые его рассказы я помню почти дословно.

Он родился в небольшой деревне под Ленинградом.

И с детства очень хорошо рисовал, поэтому, когда ему исполнилось пятнадцать лет, в 1934 году, его с соответствующим документом, отправили поступать в художественное училище.

В Ленинград.

Но, на вступительные экзамены он опоздал, и решил поступать на следующий год, а пока, его старший брат, добавив ему возраст, устроил к себе на завод, учеником токаря.

И вот, его первая зарплата.

Во-первых, проставился мужикам. «Посидели с бригадой в хорошей пивной. И как хорошо посидели!».

Во-вторых, заплатил за общагу. «Там, какие-то копейки, внучок!».

В-третьих, купил двое штанов. «Одни - ходить на работу, вторые - на танцы».

В-четвёртых, полдюжины белых рубашек. «Почему полдюжины? Не знаю. А сколько надо было?».

Потом, у знакомой продавщицы, с небольшой переплатой, купил модные туфли. «По-другому было не достать».

И. Остались деньги на пропитание, на целый месяц.

«А в заводской рабочей столовой, на столах были белые накрахмаленные скатерти и стояли соль, перец и горчица! На каждом столе, внучок! И! (Тут поднимался вверх указательный палец) Прислуживали официантки! Да, да. В заводской столовой для рабочих были официантки».

На заводе ему понравилось. К двадцати годам он уже был уважаемым специалистом, с отстрочкой от армии.

Он потом много чего пережил.

В войну, спешная эвакуация завода на Урал. Налаживание производства почти с нуля в каком-то посёлке. Регулярные заявления добровольцем на фронт, у него погибли почти все друзья. А его не брали. Была «бронь», как у специалиста высокого разряда, и он уже сам обучал работе на станках 14-15 летних пацанов. Производили стрелковое оружие.

После войны переезд в Запорожье. Восстановление заводов и долгая работа на «Мотор-Сич». Семья.

В начале 1970х снова переезд. Под Кировоград. Запуск и наладка абсолютно нового завода.

Долгая насыщенная жизнь. Художником не стал. Высшее образование не получил. Двое детей, четверо внуков. Были и трудовые медали и грамоты. И более 300 (!)рационализаторских предложений. (Как то, мелким, нашёл у него дома под диваном, увесистый свёрток с ними. Долго не мог понять, что это.)

Два запатентованных изобретения. (Для тех, кто в теме, это - ого-го…)

Медаль за третье место с ВДНХ в Москве.

Короче, наград и премий было много.

Но об этом всём, рассказывать он не хотел и не любил.

А о предвоенных годах в Ленинграде и о первой зарплате рассказывал часто и удовольствием. (Может, поэтому я и запомнил это почти дословно.)

Что поделаешь, молодость…

Эх…

Армейская смекалка, иногда, меня… озадачивает.

Был призван 25 декабря 1989 года. По прибытии в часть, нам молодым солдатам выдали форму. И шинели. Лежащие на складе годами. А шинельное сукно, для тех, кто не в курсе, очень жесткое и глажке почти не поддаётся. А тут шинели спрессованные и с такими складками, что их и надеть-то невозможно. А на сто человек - три утюга, и построение с пришитыми погонами и шевронами через день. Сержанты приуныли. Мы в панике.

Но тут пришёл старшина.

Дохнул перегаром, цыкнул зубом и повёл нас строится на улицу.

В шинелях.

На улице декабрь месяц, минус десять градусов, и идеальные квадратные и прямоугольные сугробы выше человеческого роста. Такие, кстати, бывают только в армии.

И мы, выглядящие как пленные немцы. Промаршировали мы куда-то на окраину части, за котельную, к нетронутым нормальным сугробам, по пояс.

Потом старшина скомандовал лечь и ползти до забора и обратно на спине.

Мы офигели, но это - армия. Ползали примерно час. Снег был везде. И в сапогах, и в трусах.

Потом бегом в казарму. Прибежали насквозь мокрые. Развесили шинели.

Наутро у всех ровные, отглаженные шинели.

И ни одного заболевшего.

Армия.

Третий год в Польше.

Работаю на одном заводике на фрезерном станке, и потихоньку конфликтую с местным «Лидером» (это что-то вроде нашего «Бригадира) по поводу моего слабого знания польского языка. И практики маловато, и времени нет, да и туплю, сказать честно.

И вот прихожу на смену, а Лидер и говорит:

- Теперь здесь применяем динамометрический ключ.

Я, в непонятках:

- Почему? Два года делаю эту деталь, что изменилось?

Он в ответ (цитирую дословно):

- А хуй его знае. Хуйня якась трапылась.

- Да, - говорю, - так я польский долго буду учить.

(«трапылось», на польском и украинском – «случилось, произошло»)

Найди на фотографии третьего кота.

Знаменитое фото комнаты Егора Летова.

Умер 19 февраля 2008.

Тринадцать лет назад.

Э-э-эх...

Сейчас живём в Польше.

За несколько минут до Нового Года решили включить телевизор.

На одном из каналов идёт фильм «Криминальное Чтиво». На польском языке это - тот ещё прикол. Поэтому, смотрим – улыбаемся… Вспоминаем.

В новогоднюю ночь, такой фильм - нежданчик.

И… ровно в полночь Буч (Брюс Виллис) убивает выходящего из туалета Винсента Вегу (Джона Траволту)…

И мы выходим на балкон… А там салюты, взрывы, петарды… (Хотя, официально на улицу нельзя…)

Забавно… Странно… 2021.

Читаю тут Н. В. Гоголя. Повесть «Тарас Бульба».

Первый вариант, опубликованный в 1835 году. И цепляет меня такой кусок текста. Описание пляшущего казака.

«Только в одной музыке есть воля человеку. Он в оковах везде. Он сам себе куёт ещё тягостнейшие оковы, нежели налагает на него общество и власть везде, где только коснулся жизни. Он раб, но он волен только потерявшись в бешеном танце, где душа его не боится тела и возносится вольными прыжками, готовая завеселиться на вечность.»

Во втором варианте повести, опубликованном в 1842 году, и являющимся более полным, этого фрагмента нет. Совсем.

Но, удивляет не это. А удивляет то, как Гоголю почти сто восемьдесят пять лет назад удалось описать чувства, мысли и настроение бывшее у двадцатилетнего меня, ходившего на все эти дурацкие дискотеки и рэйвы в девяностых.

И не нашедшего слова чтобы описать свои чувства и эмоции. А у Гоголя нашлись.

Гений, что тут скажешь.

А может ещё и потому что, Гоголю на момент издания книги было 26 лет…

Молодой был.

Знал о чём писал.